Текст книги "«Рассекречено» (СМЕРШ)"

«Рассекречено» (СМЕРШ)
Андрей Сенников

© Андрей Сенников, 2023

ISBN 978-5-0060-1536-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Большинство действующих лиц вымышленны, а те, чьи прототипы существовали в реальности, никогда не совершали ничего из приписанного им автором. Операции, о которых идёт речь – кроме «Березина», «Послушники», «Монастырь», – плод воображения автора.

Дело №___ Том___ «Глубина 45»

Побережье Норвегии, 26 апреля 1945 г. 19:00

– Штурман, глубина места?

– Тридцать шесть метров, командир…

Голос мичмана Велеса в переговорной трубе звучал граммофонными нотками.

Капитан-лейтенант Кедрин ещё раз крутанул перископ, переступая на свободном пятачке. Мелкая зыбь заливала линзу, но «Спрут», установленный на базе в последний ремонт, глубину держал хорошо. Кап-лей в деталях рассмотрел каменное устье Нордхейма, похожее на неряшливую пасть чуда-юда: фьорд топили быстрые сумерки, снег в скальных складках лежал на чёрных камнях, словно зубной налёт.

– Убрать перископ!

Командир нырнул в центральный пост. На «эске» перископа два: зенитный и командирский. Оба вынесены в прочную рубку, что увеличивало глубину перископного хода, но при необходимости затрудняло одновременную работу в отсеке даже двух человек.

– Акустик? – Кедрин наклонился к раструбу, выдернув заглушку.

–Горизонт чист, командир, – отозвался главстаршина Тиханович. – Грунт скальный, дно ровное, эхо чёткое…

Капитан-лейтенант кивнул, хотя акустик видеть этого не мог. Двухсуточная щетина цеплялась за воротник свитера из жёсткой верблюжьей шерсти.

– Боцман, принять главный балласт. Ложимся…

– Есть принять главный балласт…

– Докладывать глубину каждые пять метров!

– Есть! Глубина десять!

Вахтенный вращал штурвалы управления клапанами цистерн. Лодка качнулась, приняв дифферент на нос.

– Глубина – пятнадцать!

Штурман уткнулся в хронометр.

– Глубина – двадцать!

Командир снова наклонился к переговорной трубе:

– Внимание в отсеках! Приготовиться к столкновению!

Сколько раз не повторяй манёвр – привыкнуть к нему нельзя: плечи напряжены, голова клонится, по спине пот, – всё равно удар будет внезапным. Здесь умения и мастерства мало, хотя у боцмана Танцуры и того и другого – дай морской бог каждому. Вот и сейчас Мироныч уложил их «шестьдесят шестую» на скальный грунт, словно дитя в люлю.

– Моторы стоп! Рули на ноль!

Лодка замерла с небольшим креном на правый борт.

– Осмотреться в отсеках! Доложить о повреждениях!

Кедрин выслушал рапорты. Всё в порядке… Теперь – ждать.

– Свободным от вахты отдыхать. Соблюдать режим тишины,.. – кап-лей помедлил, проникая мысленным взором через переборки, переплетённые коммуникации, нагромождение механизмов в седьмой отсек, кормовых торпедных аппаратов, а по совместительству – жилой отсек торпедистов, трюмных матросов и механиков. – Разведгруппе – готовность четыре часа!

– Есть готовность! – отозвался едва знакомый глуховатый голос командира разведчиков. Командира ли? Черт их разберёт, кто в этой девятке командир…

– Степан Фёдорыч, – обратился Кедрин к старпому, лейтенанту Карпухину. – Прими вахту… Я у себя.

– Есть!

У комингса люка в переборке центрально поста Кедрин задержался.

– Штурман, проверь курс к зоне высадки… чтобы комар носа…

– Добро, командир, – мичман Велес если и был удивлён, виду не подал, да и не бывает на подплаве этого – перебдеть. Он пригладил короткой расчёской пышные усы с проседью, из-за которых на лодке его за глаза величали «котом», уважительно подразумевая – «учёный», – кивнул и отвернулся, склонившись над штурманским столом.

Каюта командира – сразу за люком центрального поста, слева по борту. Кедрин переступил через комингс, задёрнул за собой шторку и опустился на рундук. Расстегнул верхние пуговицы кителя и привалился спиной к переборке, ощущая живые, успокаивающие вибрации лодки, словно она участливо похлопала его по спине: «Чего мандражируешь? В первый раз что ли?!». Тихо гудел вентилятор в подволоке, разгоняя воздух с запахами солярки, масла, и жареного лука с сухим консервированным картофелем – кок на камбузе готовил ужин, – но дышалось легко, в полную грудь: на «шестьдесят шестой» была установлена новая регенерационная и конвекционная установка РУКТ-3 с регенерационными патронами РВ-5, при работе которых углекислый газ поглощался с выделением кислорода. В теории, они могли лежать на грунте две недели, без какого-либо ущерба для экипажа…

Кап-лей смежил веки.

Да, ничего нового или необычного в этом походе не было: не в первый раз высаживали разведчиков на норвежское побережье; снимать группы с каменных пятачков – тоже приходилось, случалось и под огнём ягт-команд. И всё же…

Начать с того, что задачу ставили не в штабе, а в разведотделе Северного флота, и в кабинете начальника, кроме него самого, командира 3-го дивизиона подводных лодок и командира «С» -66 капитан-лейтенанта Кедрина, находился тощий узколицый человек в полувоенном френче без знаков различия, который, казалось, не проявлял никакого интереса к происходящему: не больше, чем рогатая вешалка углу кабинета. Старшие офицеры старались незнакомца так же не замечать, и посматривали друг на друга, словно не понимали, зачем тут собрались: в холодном нетопленом помещении было сумрачно и неуютно, как в зале ожидания провинциального вокзала.

Задача была проста: принять на борт разведывательно-диверсионную группу вместе со снаряжением; выйти в заданный квадрат норвежского побережья; произвести скрытную разведку фьорда Нордхейм-Лааме, определить возможности и варианты подхода к зоне высадки в гирле залива; высадить группу в заданное время; выйти в открытое море и крейсировать в удалении от входа во фьорд семьдесят два часа; от обнаружения, столкновений с противником и преследования уклоняться; через трое суток вернуться в зону высадки, снять парольный сигнал, принять группу на борт и вернуться на базу. Если в указанное время условного сигнала с берега не будет – ложиться курсом на базу, не производя поиск десанта и не ожидая его. Если в момент встречи группа будет находиться в огневом контакте с противником, разведку не прикрывать, принять все меры к предотвращению захвата лодки противником и немедленно выйти в открытое море курсом на базу.

Шел апрель 1945 года. Боевые соприкосновения с немецкими войсками регулярных частей Красной армии в Заполярье, на территории Северной Норвегии прекратились ещё в ноябре прошлого года. Последний населённый пункт, в который девятого января вошли советские разведчики – деревушка Лаксэльв в фюльке Финнмарк. Дальше советские войска не продвигались, но это ничего не значило. Под командованием генерала Бёме, командующего второй горной армией, на территории Норвегии находилось до четырёхсот тысяч человек из разного рода соединений, включая рабочих тодтовских организаций, которых при необходимости можно было поставить под ружьё. Немецкие части Бёме не подвергались сокрушительному разгрому и давлению, как в Европе, сохраняли боеспособность и капитулировать не собирались.

Война разведгрупп, ягт-команд, егерей, отрядов норвежского сопротивления, пополняемых советскими военнопленными, бежавшими их концентрационных лагерей не утихала ни на день, и не утратила ни напряжения, ни ожесточённости. Задание, полученное «С» -66-й, лишнее тому подтверждение, крошечный боевой эпизод в затянувшемся противостоянии миллионов людей.

Этим догадки подводника и ограничивались. Впрочем, ему своих забот хватало: на морских коммуникациях продолжали действовать эсминцы, подводные лодки и катера-охотники противника, самолёты разведчики и ударные бомбардировщики; минные банки тралить начнут ещё не скоро и натолкнуться на противолодочную сеть можно было с той же долей вероятности, что и в 1942 году. От его личной выдержки, знаний, силы, воли и решений зависят сорок шесть жизней и боевой корабль. И всё же беспокоили его не эти привычные опасности и ответственность. В этом Кедрин отдавал себе совершенный отчёт. Ему не нравились пустынные берега крохотного фьорда, на берегах которого не было ничего, как не было ничего и поблизости. Ему не нравилась разношёрстная – с бору по сосенке, – разведгруппа, в которой на флотских разведчиков походили лишь шестеро, остальные же вызывали острое чувство опасности, как тройка эсминцев, бороздящая холодные волны над головой, нащупывая лодку хлёсткими ударами гидрофонов. Но то, что они были здесь, на борту, а сама 66-я лежала на донных скалах в ожидании темноты и высадки странной группы в неизвестность, само задание – всё говорило о том, что есть что-то важное на этих пустынных и холодных берегах, что-то важнее их жизней, важнее их корабля и об этом важном ни Кедрину, ни его подчинённым знать не надо.

– Акустик – центральному…

Пост Тихановича, чуть дальше по центральному проходу с правого борта. Его глуховатый голос доносится до Кедрина без особых помех, проводов и электрических импульсов в мембранах переговорных устройств – телефонная связь центрального поста с отсеками тоже есть, правда, только тремя. Акустик, кажется озадаченным…

– В чём дело, главстаршина?

Акустик повернул к командиру напряжённое лицо, взгляд его блуждал, наконец сфокусировался на Кедрине. Тиханович сдвинул амбушюр за левое ухо.

– Не могу понять, товарищ капитан, я подобного никогда не слышал…

– Охотники? Транспорт?..

– Это не шум винтов, командир, я…

Главстаршина сдёрнул наушники с головы, намокшие от пота волосы прилипли к виску.

– Послушайте сами…

Кедрин прижал горячий каучук к уху, прикрыл глаза и… ничего не услышал. Точнее услышал обычные шорохи, треск и шелест, с которыми придонные волны разбивались о береговые скалы, шипение пузырьков воздуха в пенных гребнях, гонимой ветром, зыби, скрежет «эски» о дно, когда её вдруг качало, толкая в в скулу плотным валиком придонного течения…

– Ничего не… – начал Кедрин и запнулся.

Далеко, на пределе слышимых частот, раздался и разошёлся в плотной толще воды низкий, затихающий гул, который тут же растворился в белом шуме океана, чтобы вдруг всплыть рваной нотой на поверхность шелеста и треска непонятным обломком, мелькнуть напоследок и уйти на дно, в непроницаемую толщу, холод и мрак.

Кедрин вздёрнул бровь. В височную кость давило.

– Интервалы неравные, – доложил Тиханович. – Частота плывёт, уклоняясь в инфразвук. Никакой системы не вижу, определить источник не могу… пеленг не берётся…

Олесь Тиханович – не кто-нибудь, а «кандидат физико-математических наук» и не по прозвищу, как штурман, а взаправду. Не быть бы такому в подплаве никогда, если бы не полесская молчаливая упёртость, да семья – восемь душ от мала до велика, – которую немец сжёг заживо вместе с односельчанами ещё в сорок первом. Думает главстаршина и говорит чётко, по-учёному, и если бы какая опасность лодке угрожала – так и доложил бы, а так выходит, в затруднении он, тревожится. И тревога эта липкая, как дурной сон, отчего Кедрину, боевому офицеру-подводнику на двадцать четвёртом походе в белом шуме океана начинает мерещиться «голос дьявола» из романа писателя Беляева – доводилось читать, ещё до войны…

– А ну, дай-ка, – капитан посунулся вперёд, оттесняя главстаршину от переговорной трубы, – Центральный?! Здесь командир. Старшего разведгруппы – на пост акустика!

– Есть!

Ждать долго не пришлось, минуты не прошло. Лязгнул затвор люка, и в отсек гибко скользнула фигура в обычной обмундировке флотских разведчиков: утеплённые штаны на фланели, подбушлатник, обжатый ремнями с подсумками, шерстяной подшлемник опущен на манер воротника. Ага, вот это кто… Ну, нельзя сказать, чтобы Кедрин не догадывался: из молодых, да не очень; взгляд холодный, колючий, словно снежной крупой сыплет; над левой бровью старый шрам – белый, рваный к виску, – и бьётся на конце синяя жилка…

Кап-лей протянул разведчику наушники.

– Держи, может, подскажешь чего. Акустик мой в затруднении. Стоит ему волноваться?

Ни удивления, ни паузы. Принял молча, надел, словно сотню вахт отстоял на посту, амбушюры большими пальцами поправил, взгляд провалился внутрь, а там – метёт, ох и метёт, и ничего в этой круговерти рассмотреть нельзя: не затем ли здесь его группа? Узнал?

Ждал Кедрин напрасно, выдержка у разведчика – только позавидовать. В камнях Нордхейма, как родной встанет, с наледью. Так же молча он вернул акустику наушники, глянул близко, холодно…

– Нет, – сказал, – Не стоит…

***

Подмосковье, учебно-тренировочный лагерь 1-й школы ГУКР «СМЕРШ», 20 апреля 1945 г. 01:45

Хуже всего были ночи: долгие, бессонные, заполненные лунным светом, тоскливыми мыслями, скрипами панцирных сеток, зубовным скрежетом и глухими стонами соседей по койкам. Кто-то уходил от засады, кто-то прорывался через линию фронта; кто-то сходился в рукопашной. Не отпускало ребят…

На занятиях Горстин трудил себя до изнеможения. К вечеру тело наливалось дровяной, ноющей тяжестью. В кровать Архип валился, словно чурбан, но сон долго не шёл. Сердце никак не желало мириться с тем, что Лизы больше нет. Что её, исхудавшую, с тонкой до восковой прозрачности кожей, почти невесомую от голода завернули в синюю милицейскую шинель – с начала блокады, чтобы получать дополнительный паёк, она служила в милиции, – и похоронили в общей могиле на Пискарёвке. Привезли на заиндевелой полуторке в промёрзшем насквозь кузове, в штабеле окоченелых тел, а может быть, на обычных санях, и уложили в другой штабель, но уже в яме – огромной, почти бездонной пасти смерти.

Здесь, на Большой Земле, он думал об этом часто. Вспоминал лицо жены: живое, подвижное, с лукавой усмешкой, спрятанной в уголках глаз, пока его не настигло ясное понимание, что он вспоминает не живую Лизу, а её довоенную фотографию, сохранившуюся среди его личных вещей и документов. Никакой другой он её не помнит, только смутные образы с размытыми чертами. Не помнит её голос, походку, прикосновения. Не помнит, как она любила его, торопливо, смущаясь, в полной темноте… Слишком мало они были вместе. Два года до войны. Семьсот тридцать дней и ночей, из которых большую часть он, агент Ленинградского уголовного розыска, провёл на работе. Всякий раз, стоило только задуматься об этом, его охватывал жгучий стыд, словно он предал её. Или память о ней?..

Забывался Горстин на заданиях. Точнее, просто не позволял себе отвлекаться ни на что кроме цели. Да и времени не было. За год, прошедший со дня перевода в 4-й отдел СМЕРШ, Архип принял участие в шести зафронтовых операциях. В двух – командовал группами. Захват агентурной картотеки Абвера в аусенштелле Ревал в Прибалтике; поиск, обнаружение и ликвидация полевых лагерей разведывательных школ Абвера и СД; захват и переправка в Центр офицеров преподавательского состава, ликвидации. Потом ещё, и ещё…

Получил капитана, неоднократно награждён орденами и медалями. Он терял людей, дважды был легко ранен, но всегда возвращался на Большую землю и выводил свои группы, выбираясь из любых передряг, чем заслужил молчаливое уважение бойцов, смешанное с изрядной долей суеверия. Ходить на задания с Горстиным, словно шапку-невидимку надеть. Его отношение к тренировкам и подготовке граничило с исступлением и служило нескончаемым поводом для инструкторов натаскивать новичков: «Смотрите, салаги, у человека опыт – вам и не снилось, а себя не жалеет. Потому и живой». К слову сказать, начальник 1-й и 2-й школ СМЕРШ Кочегаров дважды пытался тихонько переманить Горстина в инструкторы, но попытки эти немедленно пресекались на уровне начальников управлений. Случалось, до скандалов…

Архипа всё это мало трогало.

Он воевал и жил одной надеждой – найти дочь, которую вывезли из блокадного Ленинграда ещё в 43-м, а вот куда? До сих пор на все письма приходил один ответ: «На ваш запрос от такого-то за номером такой-то сообщаю, что адресат, Горстина Лидия Архиповна, 1939 года рождения по месту поиска не найдена». Поначалу он недоумевал. Как же так? Ведь большая девочка, пятый год. Должна же помнить. Пусть не его, но маму, свою фамилию? А душа глохла от дурных предчувствий и рвалась в куски.

Потом Архип злился на всю тыловую канцелярию, всех тёток в пыльных платках из собачьего пуха на жирных плечах, их начальников в засаленных френчах и липовой грыжей, что не могут отыскать его девочку. Может, при отправке поленились записать? Или при распределении не разобрали фамилию?

Следом он вспоминал огромные толпы людей на пыльных дорогах, развороченных снарядами, минами; прошитых очередями истребителей и пикировщиков; залитых кровью, потом и криками. Эшелоны с беженцами, застрявшие на раскалённых станциях потому, что паровоз сняли с состава и подали к платформам с заводским оборудованием оборонного значения; крики, неразбериху и беготню по путям. Он представлял полуторку с кузовом полным детей и кабиной с распахнутыми дверями на ледяной дороге, а в небе над колонной снуют самолёты с крестами на фюзеляжах, воют в пике и бомбят, бомбят… Вот борт машины торчит в полынье, а в свинцовой ладожской волне качаются картонные коробки и узлы с документами, мокнут, тяжелеют и исчезают навсегда…

Злость уходила. Столько людей разметало за эти четыре года, столько исчезло, пропало без следа. Но свою надежду он держал цепко, словно щипача, взятого на кармане, чтобы не вывернулась. Ничего, войне конец ни сегодня завтра. Вот добьём гада, говорил себе Горстин, демобилизуюсь и Лиду сам найду. Не успокоюсь, пока не отыщу! И бумажек слать не буду, а ножками, ножками, как в розыске. В Василеостровском УГРо он хорошим оперативником был, не оплошает…

Обычно, думая о дочери, Горстин и засыпал, хотя вряд ли отдавал себе отчёт в этом.

Сон его был глубоким и спокойным, без сновидений, словно тихий омут. За четыре -шесть часов такого сна организм успевал восстановиться полностью. Капитану Горстину шёл двадцать седьмой год.

***

Москва, ГУКР «СМЕРШ», 20 апреля 1945 г. 01:00

Начальник 4-го отдела ГУКР «СМЕРШ», полковник госбезопасности, Пётр Петрович Тимофеевский ещё раз перелистал утверждённый и согласованный план операции в норвежском фьорде Нордхейм-Лааме.

Утром его вызвал к себе Абакумов.

– Пётр Петрович, – сказал он без долгих предисловий, – Сегодня к четырнадцати часам, поедешь в Генеральный штаб, пропуск на тебя выписан. Будешь участвовать в разработке операции по захвату немецкого секретного объекта на территории Северной Норвегии. Профиль, в принципе, твой, ничего нового. Все подробности узнаешь там. Сейчас могу сказать, что группой и операцией будет командовать твой человек…

– Кто-то конкретно?

– Да, капитан Горстин…

– Хорошо, – протянул Тимофеевский.

Абакумов усмехнулся. Одутловатые щёки приобрели синеватый оттенок.

– Ты думаешь?

Полковник промолчал, ответа явно не требовалось, но под ложечкой вдруг тоскливо потянуло, ворохнулось под рёбрами.

Генерал смотрел в упор, поблёскивая глазами.

– Тут, Пётр Петрович, такое дело, что не знаешь: что хорошо, а что не очень…

Глава ВКР, обмяк в кресле, потёр щёки ладонями. Тимофеевский ждал, но примерно догадывался в чём дело. Бюрократические интриги между аппаратами ГРУ, НКВД и контрразведкой были обычным делом. Год назад Абакумов попытался переподчинить себе крупнейшие операции по дезинформации генерального штаба Вермахта, «Монастырь» и «Послушники», проводимые 4-м управлением НКВД Судоплатова. Эти радиоигры, имевшие, по сути, контрразведывательный характер, дали начало ещё более крупной и не менее успешной операции «Березино». Результаты докладывались Верховному напрямую, по итогам многие сотрудники НКВД были отмечены высокими наградами. Формально у ВКР были все основания переподчинить себе все три радиоигры, но Судоплатов отстоял подчиненность операций НКВД. Абакумов был глубоко уязвлён. На уровне начальников отделов ВКР центрального аппарата это понимали все.

Дурные предчувствия полковника усилились. Кажется, руководство предстоящей операцией Абакумова не радовало: или задание невыполнимо, или это руководство не более, чем роль болвана в старом польском преферансе.

– Задачу поставил С А М, – сказал Абакумов, – Он же фактически назначил командира группы…

Тимофеевский кивнул, с трудом сохраняя нейтральное выражение лица. Вот кому понадобилась недавняя справка из личного дела Горстина. Но уровень для капитана, пусть и отличного, успешного сотрудника, что-то уж очень высок. Операция межведомственная. Кто и в какой момент потянет одеяло на себя?.. Как обеспечить секретность? Кто в итоге будет отвечать за провал, упаси Господи? Впрочем, лавры делить желающих всегда больше. Хуже нет таких операций…

Абакумов реакцию подчинённого уловил, хлопнул ладонью по столу, словно придавил невысказанное, лишнее.

– Значит так! Все неотложные дела сдавай на сегодня заместителю. Вызывай Горстина в Москву. На двадцать четыре часа готовь спецрейс на Мурманск. Сам отправляйся в Генштаб. Общий план операции, детали подготовки, ресурсы и средства – всё должно быть выработано к восемнадцати ноль-ноль. В двадцать один час – доклад Верховному и утверждение. Всё, подполковник, свободен!..

Начальник 4-го отдела в раздражении повторил жест Абакумова, прихлопнув листки с размашистой резолюцией, словно муху. Скоропалительных планов он не любил, и совещание это… – цирк с конями! Шапито! Там только ленивого не было. Разведка и контрразведка флота – раз; фронтовая и закордонная разведка Главного разведуправления – два; он сам, то есть диверсионный отдел ВКР ГРУ – три, да ещё и Судоплатов собственной персоной. От погон, орденов, зигзагов и звёзд в глазах рябило, как на торжественном заседании к юбилею РККА, и в довершении всё этой фантасмагории, чёрной дырой на звёздном небе пятнал собрание высокий тощий человек в полувоенном френче без знаков различия, который за всё время не произнёс ни слова, не пошевелился ни разу, только изредка подёргивались складки на сморщенной как у ящерицы шее…

Преамбула была такая.

В конце февраля 5-й (диверсионный) и 6-й (фронтовой, армейской и окружной разведки) отделы ГРУ НКО СССР начали осуществлять масштабную операцию по освобождению и предотвращению полного уничтожения узников концентрационных лагерей перед наступающими фронтами Красной армии. Одним из самых удачных этапов этой сложной и многоходовой акции, оказалось предотвращение «марша смерти» заключённых лагеря «Малевицхаузен» в восточной Германии. Около двух тысяч заключённых, колоннами по несколько сотен человек вывели с территории лагеря в направлении балтийского побережья, где их намеревались погрузить на баржи и затопить в море.

Две диверсионные группы ГРУ и четыре отряда из фронтовой разведки атаковали охрану колонны в пути. Ещё две группы разведчиков атаковали охрану опустевшего лагеря. Ещё одна – здание Центральной инспекции концентрационных лагерей» недалеко от «Малевицхаузена», после чего танковый клин 223-й бригады при поддержке пехотного батальона и двух миномётных рот, стремительно выдвинулся к «Малевицхаузену», поддержал разведчиков, смял и отогнал разрозненные части СС.

Операция была спланирована отлично и скоординирована с подпольным комитетом сопротивления узников лагеря, который гестапо так и не смогло выявить и уничтожить. Две тысячи человек было спасено от тотального уничтожения. Ещё одним результатом операции стал захват архива «Центральной инспекции лагерей». Немцы не успели вывезти ни одной бумажки.

Так стало известно, что за период с 36-го по 44-й год в больничных бараках «Малевицхаузена» работало несколько врачей-садистов. Курт Вивер исследовал свёртываемость крови и испытывал препараты и вещества влияющий на этот процесс. Артур Хист изучал возможности лечения некоторых смертельно опасных, новых болезней. Наконец, в конце сорок четвёртого, некто Отто Ранке, прозванный заключёнными «Голос Дьявола», испытывал на узниках разнообразные методики воздействия на мозг. В чём это воздействие заключалось – неизвестно. Испытуемые Ранке никогда не возвращались в свой блок. Никаких записей о преступных экспериментах не обнаружено, установлено только, что по запросам некоего Хайнца Бойзела не менее сорока заключённых – математиков, физиков, инженеров – были вывезены из лагеря.

Все эти люди – Вивер, Хист, Ранке – были сотрудниками института целевого военного значения и отчитывались непосредственно перед неким Вольфрамом Зиверсом, административным управляющим института, структуры возникшей из поглощённого СС… «Аненербе»! А пленные учёные, вывезенные из лагеря, решали под общим руководством Бойзела прикладные задачи, которые ставили перед институтом военных исследований вермахт, люфтваффе и кригсмарине.

Здесь Тимофеевский сделал стойку, как пойнтер: Отто Ранке был захвачен оперативной группой СМЕРШ летом 43 года, в результате контрразведывательной операции третьего отдела. Старшим опергруппы был никто иной, как Горстин, тогда – старший лейтенант. Как Ранке оказался в «Малевицхаузене» в сорок четвёртом? Полковник мысленно сделал зарубку в этом пункте, но с вопросами своими «умными» решил обождать пока: вводная катилась под гору.

Два дня назад, майор главного разведупра Бывалый, командир сводного отряда норвежского сопротивления и освобождённых военнопленных, действующего на территории оккупированной Норвегии передал радиограммой, что на входе во фьорд Нордхейм-Лааме его отряд захватил буксир и баржу с тремя десятками заключённых, которых командир конвоя должен был доставить на объект «Tiefe 45», или с немецкого – «Глубина 45». Кто примет заключённых, как будет происходить передача, точные координаты во фьорде – командир конвоя не знает. Его приказы таковы: стать на якорь в глубине фьорда и ждать. Условная фраза при контакте – «Вы слышали Голос Дьявола?» Отзыв: «Не слышал, но внемлю Ему».

Этого на совещании не прозвучало, но по всей вероятности, были веские основания предполагать, что под «Голосом Дьявола» из парольной фразы, подразумевалось прозвище Отто Ранке, врача-садиста и военного преступника.

Задачу разведывательно-диверсионной группе сформулировали так: скрытно высадиться на берег Нордхейма; обнаружить замаскированную базу-лабораторию Отто Ранке, либо подземный концентрационный лагерь с такой лабораторией; определить состав и численность охраны; атаковать, а при невозможности прямой атаки – проникнуть на базу, захватить Отто Ранке и экспериментальную документацию; выйти в условленное место на берегу фьорда и подать сигнал к эвакуации. На выполнение отпускалось семьдесят два часа.

Охотников разгадывать командирские ребусы решили набирать из бойцов разведотдела штаба Северного флота. Решение очевидное: знают местность, обучены вести поиск замаскированных объектов, да и сами горазды прятаться – до года в скалах могли провести в рейде, путая следы так, что ни егерям, с ножа кормленым, ни ягткомандам было до них не достать. После взятия батарей на мысе Крестовом мало их осталось, но те что выжили – один ко одному специалисты. Шестерых найти можно. Без странностей, правда, и здесь не обошлось. Окончательный отбор разведчиков на выход в Полярном будет проводить некий прикомандированный к группе человек из недр народного комиссариата внутренних дел. А вот из каких недр, и за какие такие заслуги полномочия – осталось за дверями совещания. Хорошо хоть к кандидатуре капитана Горстина претензий ни у кого не было. «Хорошо ли?» – вспомнил Тимофеевский генеральские сомнения, и под сердцем опять ворохнулось…

Запасной вариант отхода группы при невозможности эвакуации морем так же предусматривался: в глубь материка, на связь с отрядом Бывалого, но не на соединение. Девятым бойцом-разведчиком в состав диверсантов вошёл норвежский патриот – товарищ Харри.

– Авантюра, – пробормотал Тимофеевский в полумрак кабинета, разжигая потухшую папиросу.

На столе ожил телефон внутренней связи.

– Прибыл капитан Горстин! – доложил дежурный.

***