Текст книги "Кисс май 90-е. Сборник циничной поэзии"

Силивёрст Хопров

Глава 1

 
«Когда мою бабаньку Фросю
Наёмный киллер замочил,
Я, может быть, не ехал вовсе,
Да вот наследство получил.
Мой дед когда-то в центре правил.
Он всех там на уши поставил.
Но без причины занемог
И в три дни с простатитом слёг.
Его пример – другим наука.
Прожил бы он до сотни лет,
Да вот стрихнин ему в обед
Подсыпала бабанька… дура.
Хотела шику дать, небось.
Но шику дать не удалось». —
 
 
Так думал молодой ханыга,
Летя в пыли на «Ижаке»,
С опухшей рожей, с пьяным рыком,
В трико и драном пиджаке.
Друзья Марии и Тарзана!
С героем моего романа
Хочу я познакомить вас,
Пока не кончился рассказ.
Давным-давно его в пелёнках
Нашли на берегу Хопра
В капусте скотника Петра,
Уже изгаженной ребёнком.
Решеньем всех шести дворов
Назвали Силивёрст Хопров.
 
 
Рос Силивёрст всегда в народе.
По истеченьи ж двух годов
Любил смотреть, как происходит
Совокупленье у коров.
В три года говорил без сбоев.
Бывало, матом так покроет,
Что веришь в то, что наш язык
Могуч, прекрасен и велик.
Литературу знал не слабо.
Читал он много и легко.
И был бестселлер для него
Рассказ о Курочке о Рябе.
Чего ж ещё? Народ решил,
Что мальчик, в общем, не дебил.
Начальное образованье
Он получил у пастуха.
Кнутом по попе – опыт ранний —
За то, что свистнул петуха.
А там практически экзамен
Он сдал в саду у деда Вани:
Полез за яблоками в сад
И получил там соли в зад.
Судьба всегда его хранила.
В 12 лет его застал
С своей женой кузнец Мортал,
А кузнецы народ не хилый.
Три дня Хопров лежал в пыли,
Пока его не расплели.
 
 
Мы все гуляли понемногу,
Когда хотелось погулять.
Так самогона, слава Богу,
У нас не мудрено нагнать.
Шалун был схвачен тётей Маней
У раздевалки женской бани.
Талантлив был. Глотнул сто грамм —
И возбуждать улыбки дам.
Учился он с огромным рвеньем.
Настало время сообщить,
Что больше не чему учить.
И так закончилось ученье.
Ему вручили аттестат
И самогонный аппарат.
 
 
Он был по-своему мужчина
(Ребята могут подтвердить).
Он коньяка от керосина
Не мог по пьяни отличить.
Вот он валяется в навозе
В своей обычной коматозе,
Решая в голове своей
Проблемы большинства людей.
Трудны извечные вопросы:
Как свиньям выпрямить хвосты?
Чем кур лечить от слепоты?.. —
Ведь наш найдёныш был философ.
Вот афоризм его: «Сапог —
Большой презерватив для ног».
 
 
Как рано мог он пить рассолы
И жён неверных изнурять.
Чуть солнца луч осветит долы —
Уж он готов, ядрёна мать!
Признаться, выучить несложно
Науку хитрости картёжной.
Вот был бы шулер из него.
Но пареньку не до того.
Во-первых, Силивёрст мужчина.
И как он должен поступить? —
Ещё спиртного нужно влить,
Чтоб протолкнуть кусок свинины.
Нет спирта, но Хопров не глуп.
И ноги сами тащут в клуб.
 
 
Все хлопнули. Хопров заходит.
Идёт по пальцам, по ушам.
Глотнув пивка, скривясь, находит
Двух в луже незнакомых дам
В беседе шумной под забором.
Всех видел, мордами в уборной
Ужасно недоволен он.
Но с мужиками самогон
Противно пить, но может статься,
Пей хоть олифу, хоть вино, —
Похмелье будет всё равно,
И хрюкнул: «Всем пора надраться.
В запое долго я сидел,
Но самогон не надоел».
 
 
Блажен, кто смолоду не шлялся,
Не пил, не брился, не курил,
Кто мудрым до смерти остался
И силу в членах сохранил.
Быть можно очень мудрым парнем,
Иметь в дому бордель-свинарник.
Но наконец поймёт мудрец,
Как мудрецу ему конец.
Тот в детстве в рот брал что попало —
И вот грызёт его гастрит.
А у другого не болит. —
Он ел, как мама наказала.
А третий девочек водил,
И вышло так, что сам родил.
 
 
Берлогу нашего героя
Изобразить немудрено.
Не повредиться бы душою —
Остережение одно.
Бинты, примочки, крем, лосьоны,
Иконка с девой обнажённой
У изголовья лавки той,
Где дрых почасту наш святой,
Ночной горшок, Звезда Героя,
Словарь заимствованных слов,
И даже свечи всех родов:
Для Бога и от геморроя.
Валялось тут и там на полке
Всё то, что спёр на барахолке.
 
 
Возможно, выйдя из аптеки,
Мужчина думает тогда,
Что быть бесплодным человеком
Полезно даже иногда.
Бывало, он ещё в постели,
Рассола требует с похмелья.
А разведёнки – 20 Ж —
К нему построились уже.
Тут есть четыре глупых дуры,
Доярок семь, свинарок пять,
Три «голубых», в кустах видать
Учительницу физкультуры.
С кого начнёт он – всё равно,
Ведь он в подвал уполз давно.
 
 
Приёмный папа – не подарок.
И к жизни рано он остыл.
Конечно, пил, водил доярок.
Короче, как все люди жил.
Жена и двадцать ребятишек
Забрали деньги со сберкнижек
И фьюить! Проспался папа – ах! —
Уж он остался на бобах.
А кредиторов вереницы
Тотчас отправились к нему
И дали не кредит ему,
А счёт в условных единицах.
В три дня отбросил он коньки,
Оставив пасынку долги.
 
 
Топил печаль наш мальчик в банке,
Когда известие пришло,
Что мол скопытилась бабанька,
Чем парню слишком повезло.
Старушку раньше очень мало
Жизнь внука интересовала.
Бывало, что пришлёт порой
Вагончик с красною икрой
Просроченной. Но на халяву
Икорку жрало всё село.
(Их всех, конечно, пронесло.)
Ведь на халяву съешь отраву.
И не ребёнок наш народ,
А руки всё пихают в рот.
 
 
Приятно думать на диване,
Как скверен человек-микроб.
Со временем (по предсказанью
Тамары вместе с Павлом Глоб)
Для процветания державы
Электорат очистит нравы.
Наскучит людям жить в дерьме.
Порядок будет, как в тюрьме.
Тогда и парни, и девицы,
А может кто-то там ещё,
Поняв, что так нехорошо,
Вдруг кончат за углом мочиться.
И заведёт крещёный мир
У каждого угла сортир…
 
 
И хоть была бабанька жмотом,
Зато оформила пока
Наследство, нажитое потом,
На безызвестного внучка.
А внук не промах, и в столице
Он не замедлил поселиться.
Красив, опрятен, деловит
И сверху донизу побрит.
Завод жевательной резины
Дан был герою моему.
Ещё пристроены к нему
Две фабрики контрацептивов.
Хотя, чем связаны они —
Ответ понятен в наши дни.
 

Глава 2

 
Козюльск… как скверно эти звуки
В желудках многих отдались.
У одного здесь сняли брюки…
Какой-то местный приколист
Со скуки сочинил законов.
Поднял акциз на спирт палёный.
И про детишек не забыл. —
Для них науки упразднил.
Тут рэкетир, нагрев паяльник,
Спокойно может отпаять
Процент с клиента. Благодать!
Преступность сделалась легальной.
Теперь вы знаете секрет:
Преступности в столице нет.
 
 
И Силивёрст, конечно, в бизнес
Нырнул ушастой головой,
Во благо улучшенья жизни
Употребить рассудок свой.
Содрать с рабочих по три шкуры
И гонорар отдать натурой —
Такое новшество должно
Прибавить капиталу. Но…
К нему запёрлись два амбала
И погостили где-то с час.
Так у Хопрова тяга враз
К предпринимательству отпала.
Уж коль придётся голодать,
На рынке лучше рупь урвать.
 
 
Деньгам все возрасты покорны.
(Сегодня можно так сказать.)
Их можно сделать на «Попкорне»
И попросту – нарисовать.
А кто клевали мертвечину,
Так и клюют её поныне.
Но есть счастливцы, что за рупь
Не надорвут свой жирный пуп.
И есть иные бизнесмены:
Толкают беляши, форшмак
С мясной начинкой из собак,
И толстым лбом проломят стену.
Им нет и повода страдать:
Пить, иль не пить? Жрать, иль не жрать?
Хопров пошлялся по заводу,
На эту фабрику, на ту
Зашёл. И понял (то-то) —
Он производит наркоту.
Наследство, блин! Вот это счастье!
И очень может быть, что власти
Его преследовать начнут.
То тут зажмут, то там прижмут.
Готов любой нормальный парень,
Чтоб кризис как-то обойти,
Родителей в ломбард снести
И за уродкой приударить.
Хопрову ж важно то, что он,
Хоть голый, но наркобарон.
 
 
Когда какой-либо из смертных
Крылом известности махнёт,
(Пусть это будут сплетни.
Что ж, если мы такой народ?)
Готовит рюмки, чашки, блюдца,
И сливки общества стекутся
К нему. Он будет даже рад,
Ведь он не сливки, а обрат.
Вот так и к нашему парнишке
То вдруг завмельницей придёт,
Директор свалки, пчеловод…
Короче, городские шишки.
Но он их сильно не кормил
И в гости ездить отучил.
 
 
Вдруг из америк и из франций
Ещё наследник приюлил,
Стал завкозюльскканализаций.
(Работал там же, где и жил.)
Он звался Вальским Алексеем.
Признаться, ближе и честнее,
Чем Вальский, не было и нет
Друзей. Он, кстати, был поэт.
Мы вправе думать справедливо:
Певец клоаки городской
Имел талант большой-большой!
Никто так остро и правдиво,
Как он, о жизни не писал.
(Так, впрочем, он один считал.)
 
 
Приметив в обществе поэта
С свободой в мыслях и делах,
Хопров решил, что он с приветом,
Но есть нужда в таких друзьях.
Они сошлись. Собака с кошкой
(не думайте об этом пошло).
Бог кайфа с Демоном дерьма.
И поднялась тут кутерьма.
Пока друг к другу притирались
(психологический процесс)
Кодировались раз по шесть
И раз по шесть опять спивались.
У русских говорят, что де
Друг опознается в беде.
 
 
Стихи свои читал подолгу
Лексей Хопрову. Но зато
Подолгу спорили без толку
И выясняли, кто есть кто.
Стихи, конечно, окрыляли,
И более – опохмеляли
Поэта с другом в трудный час,
Когда, обняв брат-унитаз,
Они страдали, понимая,
Поэзия весь мир спасёт,
Не тот, который просто пьёт,
А кто затем ещё страдает.
Попробуй ты, читатель мой,
И, может, согласись со мной.
 
 
Стихи Вальского.
Это было. Давно это было.
Провожал Вас с гулянки домой.
Я Вас нежно держал за затылок
За большой, волосатый такой.
 
 
Я хотел говорить Вам о звёздах,
О цветах, о душе, о любви…
Только это мне было непросто.
О беседе не думали Вы.
 
 
Было Вам, без сомнения, дурно.
Вероятно, желудок больной.
И, конечно, от урны до урны
Не могли Вы сдержаться порой.
Вас рвало на асфальте и грунте.
Где же Ваша былая краса?
За квартал обходили нас люди,
Закрывая детишкам глаза.
Вас рвало на кирпичные стены,
Размывая побелочный мел.
Вас рвало на мои же колени.
Ну а я – я стоял и смотрел.
* * *
Хопров спросил: «Так что за Муза
Тебя толкает до пера?
Ты здесь нашёл её, в Союзе,
Аль перепёр из-за бугра?»
Лексей немного засмущался,
Что друг до Музы докопался:
«В Козюльске есть одна семья.
К ним, кстати, и ныряю я.
Могу сводить тебя по блату.
Маман, сын Коля, наконец
Дочь Варя. Но важней отец —
Директор мясокомбината». —
«Так что же мы сейчас сидим?
Пойдем-ка в гости, поедим!»
 

Глава 3

 
Не каждый может похвалиться,
Что у министра был в гостях.
Но знайте, лучше поживиться
У тех, кто ниже на постах.
Семья Сундучкиных радушна.
И чтоб гостям не было скучно,
Шашлык, котлеты, сало, джин…
(Короче, всё, что мы едим)
На стол свалили, как умели.
А папа, мама, сын и дочь,
Видать, всегда пожрать не прочь.
И вшестером всё быстро съели.
Судьба… Иначе б у обжор
Не получился разговор.
 
 
Окончен пир. Потухли взоры.
Мгновенья голода прошли.
Однако, дальше разговоры
Энтузиазм не обрели.
Итак, пора без лицедейства
Заняться описью семейства:
Слегка дородная маман,
Отец богатый, но болван. —
Они меня не занимают.
Не будем славить и чернить,
Ведь роли большей, чем родить,
Они в cюжете не сыграли.
Чтоб воду в ступе не толочь,
Опишем сына их и дочь.
 
 
Сын Коля, Коленька при людях,
Сестре – никак, в друзьях – Колян,
Подвержен сызмальства простуде,
Но не она его изъян.
По чистоте его природы,
Иль бес, как говорят в народе,
Любил людей Сундучкин сын,
И даже более мужчин.
Но это жизни не мешает.
И мы, случается, порой
Не ведаем, что «голубой»
В соседях с нами проживает.
И врач всегда не скажет, здесь
Натура то или болезнь?
 
 
Отметь, читатель, что недаром
Я занят описью. Итак,
Его сестра звалась Варвара,
Красивая, не из макак.
Считаю, что писать не нужно
Детально всю её наружность.
Отмечу: чистая душой,
Стройна, и папа за спиной.
Честь отдадим её сноровке.
(И почему бы не отдать?
Но даже нужно.) Кстати знать:
Она работала в ментовке
И занималась наркотой.
(Да, тем же, что и наш герой.)
 
 
В ней восхищает Силивёрста
Вестибулярный аппарат,
Что может с кувырка на мостик
И дальше сразу на шпагат.
Он помнит чудные варенья,
Что ел у них под воскресенье
Он до сих пор забыть не смог,
Как вкусен в пятницу пирог,
Что в понедельник доедали.
Они не видятся совсем
Почти. Хопров доволен тем.
Но только видятся в спортзале.
И жмутся вместе. Ну и что,
Они ж на секции дзюдо.
 
 
Чем больше женщину мы лупим,
Тем меньше лупит нас она.
Не сменят Веры, Нади, Любы
Своих мужей любимых на…
(Кто их маленько поучает).
А вот бывают и лентяи
Не доглядят за бабой, глядь—
Она уж смылась, так сказать.
Бесспорно, часто «поученья»
То в зуб, то в глаз, то в нос, то в бровь
И называются любовь.
А что за жизнь без извращенья?
Уж в психологии, и в той
Такой вопрос весьма больной.
 
 
Сказал Хопров однажды сухо:
«Лексей! Доволен я тобой.
Варвара классная подруга
И будет ядерной женой».
Ответил Вальский, заикаясь:
«Старик, ты ничего не знаешь.
Да нафик мне она нужна?
Мне нужен друг, а не жена.
Люблю я Колю. Коля – милый.
Смогу ль ещё кого любить?»…
Хопров мог снова говорить,
Когда его уже стошнило,
И начал так: «О, боже мой!
Пора, наверное, домой!»
 

Глава 4

 
Варвара, дикая натура,
Не знала, что поделать ей.
Влюбилась и ушла из МУРа.
Любовь – она всего сильней.
Сильней. Однако, как открыться?
Ты таковой должна родиться.
«Пойду, пожалуй, на крыльцо
И набросаю письмецо».
А стиль письма то не любовный.
Не пахнет чувством в нём никак.
А стиль письма, выходит так,
Преимущественно уголовный.
А козюльчане под окном
Всё воют нудно об одном.
 

Песни влюблённых козюльчан

 
№1. «Не всё то золото, что блестит»
(народная мудрость) – слова
народные, музыка от балды.
 
 
Она мне мило улыбалась,
Немым желанием горя,
Ах, чем заинтересовалась,
Она, взирая на меня?
 
 
Быть может, модною одеждой,
Как будто сшитой на заказ,
Походкой твёрдою, неспешной,
Узлом витиеватых фраз,
 
 
Младых волос прямым пробором,
Чертами мелкими лица,
Да может быть и томным взором…
О нет! Догадкам нет конца.
 
 
И, застегнув фуфайку плотно,
Прикрыв платком кривой свой глаз,
Я захромал по подворотне,
Держа под мышкой унитаз.
 
 
№2. «Голод».
Упала мама,
Упала на пол,
Упали папа, бабушка и дед.
Ну, хватит плакать.
Кладу лопату.
Пойду, из папы сделаю котлет.
 
 
Всё переварится, родная:
Шашлык, котлеты и филе.
А жизнь хорошая такая,
Когда есть мясо на столе.
 
 
Упала вилка,
Упала ложка
И нож упал, и вот пришёл ОМОН.
Локтём в затылок,
Кирзой по роже.
И я ору, как резаный Кобзон.
 
 
Всё перемелется, родная.
Сижу уже четвёртый год,
А жизнь хорошая такая.
Уж очень вкусный здесь народ.
 
 
Письмо Варвары.
Я к Вам пишу, крича от боли,
Засунув голову в кровать,
Застряли уши. В Вашей воле
Меня по матери послать.
Но я надеюсь, что в рассоле,
Хоть каплю трезвости храня,
Вы не утопите меня.
Сначала я «стучать» хотела.
Поверьте, моего труда
Вы не узнали б никогда,
Когда б не вышла я из дела.
И вот я Ваша, фабрикант.
А ведь я бывший лейтенант.
Тебе вверяю я немало—
Не раз поруганную честь.
Кончаю. Страшно перечесть,
Что я экспромтом написала.
***
 
 
На пляж Варвара, снаряжаясь,
Впихнула в джинсы толстый зад.
(Наколка там – с «Плейбоя» заяц.)
В ушах колечки от гранат.
Опуталась роскошным бантом,
Взяла флакон с дезодорантом,
А то был газовый баллон…
И вот ей снится вещий сон:
В своём зелёном сарафане
Варвара в нужнике сидит.
Из бездны на неё глядит,
Сверкая наглыми очами
Хопров, подлец, в зубах топор.
(Вот способ победить запор.)
 

Глава 5

 
Лежал Хопров на солнце, млея.
И не предвиделось проблем.
Тут ветром занесло Лексея.
«Чем занят?» – «Да почти ничем!»
Лексей же, подтянув лосины:
«Пойдём со мной на именины!» —
«Отстань! Я думаю о том…» —
«Кончай мечтать. Сказал, пойдём!» —
«Сказал, пойдём! Тогда держися!» —
Надумал нанести урон
Поэту наш наркобарон. —
«Так я тебе подпорчу жизню!»
Схватил украденный давно
Лексеев тост. До слёз смешно.
 
 
Съезжались и сходились гости,
Плевали злостно на полы,
В сторонке повторяя тосты
И жадно глядя на столы.
На тракторах, в кабриолетах,
Ползком и на велосипедах.
Хозяевам не повезло—
Почти полгорода пришло.
Да, много нашего там брата
Наелось до потери сил.
Как так? Да ведь хозяин был
Директор мясокомбината.
Хопров и Вальский пили там
За милых мужиков и дам.
 
 
Итак, призвали всех к тарелкам.
Но гости мнутся у угла.
А между тем Хопров как белка
Конфеты тырит со стола.
(Спешу сказать, герой наш – это
Не вор, а просто жертва света.)
Толпа уселась. Звонкий хруст
Звучит в суставах ног и уст.
Любимый всеми именинник
Счастливых глаз не отрывал
От Силивёрста и держал
В своих руках банан и финик.
Свидетель панорамы сей,
Страдает дюже наш Лексей.
 
 
Хопров вальсирует на пару,
Ладонь на талию кладёт
На Колину. (И, ох, Варвара
Страдает и хрусталь грызёт).
На ушко шепчет. Тот смеётся.
(Лексей об пол затылком бьётся.
Как жаль – ломается паркет).
Вальс кончен – отключили свет.
Прошли мгновенья извращенья,
Но ненадолго, верь не верь.
Поэт спокоен, и теперь
Лексей читает посвященье.
Утихло чавканье на миг,
Лишь слышно эхо «ик-ик-ик-»
 

Посвящение Лексея Вальского

 
«Вот ты пред нами сытый и холёный.
Силён, как негр, красивый, как еврей.
Ты так не налегал на макароны,
Как твой товарищ и поэт Лексей.
 
 
Француз перед тобою не мужчина,
Японец – недоразвитый малыш.
Ведь ты не принимаешь героина,
Прилично жрёшь, а ещё больше спишь.
 
 
Ты гибкий, как ментовская дубинка,
Подвижен, словно самка шимпанзе,
Румянен, аппетитен, свеж, как свинка,
Желанный, как один паёк НЗ,
 
 
Спокоен, как беременная в бане,
Радушен, как ребята в ЛТП,
Болтлив, раскован, как Иван Сусанин
На первом съезде РСДРП.
 
 
Твоих достоинств, что волос на пятках,
Как пальцев на отрубленной руке.
Но не потонешь в грязных недостатках,
Как «Милки Уэй» в прокисшем молоке.
 
 
Мы в помощь тебе ваучер протянем,
Марию с «Панадолом позовём»,
Найдём немного «Сникерса» в кармане
И на троих «Инвайта» разопьём.
 
 
А чтобы ты совсем с пути не сбился,
Хочу тебе в дальнейшем пожелать,
Чтоб ты навеки бритвой «Браун» брился
И «Ариэлем» всё привык стирать.
 
 
Свой ваучер используй как бумагу,
Раскатанные губы закатай.
Без «Тампакса» на улицу ни шагу
И «Вискаса» гостям не подавай.
 
 
Мой голову лишь только «Хед энд Шолдерс»,
И в баню без «Сорти» не заходи,
Грызи «Тик-так», глотай колёса «Колдрекс»
И в связи с кем попало не входи.
 
 
«Рексоной» устраняй свой запах пота,
Жуй «Орбит», чаще «Памперсы» меняй,
Летай на самолётах «Аэрофлота»
И день рожденья мой не забывай».
 
 
Лексей окончил. Гости встали,
Потупя взоры на ковёр,
Как будто им сейчас читали
Не тост, а смертный приговор.
Прошла минута. Гости сели
И ну давай кромсать тефтели,
Торты, сардины с молоком,
Мороженое с чесноком.
Но тут мы слышим Силивёрста:
«Послушай, Коля, мой стишок.
Я сам поэт (имел грешок).
Писать непросто оды, тосты.
Тут Лёня хорошо читал.
Наверно, где-нибудь списал.
 

Стишок Силивёрста

 
Вот ты сидишь сейчас в восторге и волненье.
Сидишь, как говорят, по воле естества.
И как не посидеть в день своего рожденья?
Так часто делает виновник торжества.
 
 
Вот скоро будет тост, тебе лишь посвящённый,
Конечно же тебе, ручаюсь головой.
Ведь если бы он был другому отнесённый,
Тогда бы день рожденья был уже не твой.
 
 
Затем придётся пить чего-нибудь спиртного.
На юбилеях часть кто-то что-то пьёт.
Приходится глотать спиртное вновь и снова,
Когда уж не хватает соков или вод.
 
 
И гости, потеряв достоинство и марку,
Вдруг пьяной толпой метнутся поздравлять.
К кому ж на день рожденья ходят без подарка?
Иначе и гостей не стоит приглашать.
 
 
Ты схватишься за нож… ну, торт разрезать чтобы.
Удобнее торты ножами разрезать.
А если нет ножа, придётся торта пробы
Без помощи ножа, естественно, снимать.
 
 
Затем начнутся песни. С плясками, возможно.
И будет на душе уж замуж невтерпёж.
Конечно, обойтись без плясок в праздник можно,
Но будет на поминки он тогда похож.
 
 
А пляски вспыхнут там, где надо и не надо,
Покуда не уйдёт над жалким телом власть.
Знать, правду говорят, что в плясках до упада
В конце концов увы, приходится упасть.
 
 
Все рухнут. Суждено тебе одной остаться,
Ведь ты не допила бокал вина до дна.
Ну, если б кто ещё был в силах приподняться,
Конечно, ты была тогда бы не одна.
 
 
Вот тут-то про меня ты вспомнить не забудешь.
Забыть ли соловью о прелестях весны?
Но, если обо мне ты вспоминать не будешь,
То вспомнишь о других известностях страны.»
 
 
Овации. (Заткните уши).
Рычанье «Браво!», писки «Бис!»
(Мне с детства эти звуки скучны.
Я сам непризнанный артист).
И нервы нашего Лексея
Не выдержали апогея
Триумфа друга. Он ушёл
Домой. И там с ума сошёл.
Он ждёт соперника за баней.
Задумал чёрное поэт:
В расцвете сил, в расцвете лет
Хопрову сделать обрезанье.
Что держит он? Ланцет? – О нет! —
Топор надёжней, чем ланцет.
 
 
Пока Лексей в ночи глумился,
Кромсая баню топором,
Хопров домой не торопился,
Членил барашка за столом,
Не думая, что скоро будет
Таким же, как баран на блюде.
Но наш герой имел изъян —
Он быстро становился пьян…
Плетутся мощи дебютанта
Козюльской улицей кривой
По направлению к парной,
Где притаилась смерть таланта.
Идёт зигзагом, по косой,
Но, вроде бы, к себе домой.
 
 
И вдруг неведомая сила
(Уж это точно НЛО)
Его толкнула, подхватила
(Короче, просто занесло)
И понесла во тьму на баню,
Где киллер тощими руками
Уж заносил топор в удар.
Мы слышим: «…хрюк!.. му-му!.. кар-кар!..»
Вы плачете. Хопрова жалко.
Вы в гневе бросили читать,
Клянёте Автора и мать.
Не тут-то было. Умер Вальский.
А Силивёрст спокойно встал,
Икнул и дальше зашагал.
 

Глава 6

 
К обеду Силивёрст очнулся.
Бурлит адреналин в крови.
Опохмелясь, с нормальным пульсом
Включил канал «Kozjulsk TV».
А здесь ни фильмов, ни рекламы,
Ни спорта, ни телепрограммы.
И чисто в чёрном мужики
О скрипки трут свои смычки.
Тут диктор выпалил пискляво:
«Того… ну… там… мы все скорбим…
И это… как там… не дадим…
И вот… в столице нынче траур…
Вчера у бани за углом
Поэт задушен топором…»
 
 
«Погиб поэт! Великий Вальский.
Поэт с заглавной буквы «В».
Талант онегинской закваски
С кривой Царь-пушкой в голове.
И вот попал, куда не надо.
Он просто жертва аппарата.
Кой-чем напакостил крутым.
Убийство было заказным». —
Так было Силя об убийстве. —
Работал профессионал.
Никто бандитов не видал.
Наверно, это были ниндзя.
Но что за треск там, не пойму?
(Варвара ломится к нему.)
 
 
Варвара, наглая Варвара
Сломала дверь, влетела в дом,
Как тот непрошеный татарин.
«Пардон», – промямлила с трудом,
Взирая, как дышать непросто
Под дверью туше Силивёрста.
Да, трудно, как ни говори, —
Стояла Варя на двери.
«Зачем ко мне Вы так жестоки?
Я ж не заразная ничем.
Со мной почти что нет проблем,
Ведь я прошу у Вас немного:
Не пить, не нюхать, не курить
И чаще в гости заходить».
 
 
Обдав Варвару перегаром,
Поднялся с полу наш герой:
«Вот надоела ты, Варвара.
Пора покончить нам с тобой.
Послушай умного поэта.
Я расскажу тебе про Это.
Есть страшный комплекс у меня.
Однако, извращенец я.
Когда ты писала в пелёнки
(Мы в детстве это все творим),
Я был уже совсем большим.
Меня поймали три девчонки,
Связали ноги за спиной
И надругались надо мной.
 
 
И с той поры боюсь я женщин.
Им нужно только лишь одно
От нас, мужчин. Так было прежде.
Но быть так дальше не должно.
Так, мысль нескромную имея,
Любил я Вальского Лексея.
Мужчина более готов
На дружбу, верную любовь.
Вот, на бедре, его наколка:
Портрет и надпись-афоризм
Про «Солнце, воздух, онанизм…»
По крайней мере, он надолго
Остался в памяти моей.
Я от него хотел детей.
 
 
Я знаю, русские девчата
Всегда любили трепачей
Богатых, с телом волосатым.
Что ж, я свободен, я ничей.
Не популярен, как Таркан я,
Зато с мохнатыми ногами.
Загнёшься с нами от тоски,
И не крутые мужики.
Мозги немного напрягите.
В слиянье наших с Вами тел
Я видеть Женщину хотел.
Да вот беда. Всего лишь видел.
Вообще – поменьше всяких чувств —
Не в Академии искусств!»
 
 
«Куда же Вы теперь?» – «Не знаю.
Ещё пока на сердце грусть.
Пока немного пострадаю
Да и на родину сорвусь». —
«Что ж, я пойду». – «Давно пора бы.
Ну и нахальные вы, бабы.
Готовы всё за то отдать,
Чтоб можно только поболтать.
Пошла б помочь по дому маме,
Почистить к ужину кокос,
В сарае вычистить навоз…» —
«Нет! Мама с папой в силе сами!
Я, блин, заняться знаю чем.
Пойду пирожных поем».
 
 
Достала гостья Силивёрста.
(Нахальство модное теперь.)
Недолго думал он. И просто
Варвару вытолкал за дверь.
(Гонять любовниц тоже модно).
Не правда ли, как благородно
С Варварой поступил герой,
Как жертва страсти половой.
Зачем же он Варвару бросил?
И сам уже навеселе.
Да просто там, в родном селе
Его ждала невеста Фрося.
Она была в селе родном
Дояркой-передовиком.