Текст книги "Распутин. Три демона последнего святого"

Глава четвертая
Восхождение

Поэт Николай Гумилев в своем стихотворении «Мужик» не упоминал имени Григория Распутина, но всем и так было ясно, о ком идет речь. Подобно большинству монархистов, Гумилев видел в Распутине корень всех бед Российской империи.

 
В чащах, в болотах огромных,
У оловянной реки,
В срубах мохнатых и темных
Странные есть мужики.
Выйдет такой в бездорожье,
Где разбежался ковыль,
Слушает крики Стрибожьи,
Чуя старинную быль…
В гордую нашу столицу
Входит он – Боже, спаси! —
Обворожает царицу
Необозримой Руси
Взглядом, улыбкою детской,
Речью такой озорной, —
И на груди молодецкой
Крест просиял золотой.
Как не погнулись – о, горе! —
Как не покинули мест
Крест на Казанском соборе
И на Исакии крест?..
 

Кресты на Казанском и Исаакиевском соборах стоят на своих местах и поныне.

Золотой крест с монограммой «Н» («Новый»), подаренный царем и царицей Распутину, где-то затерялся.

Царица «необозримой Руси» пережила «обворожившего» ее мужика ненамного. Все герои этой книги давно ушли в небытие, став частью истории. Весьма любопытной, надо заметить, ее частью.

До сих пор не смолкают споры о том, кем был загадочный сибирский старец.

Святым?

Дьяволом?

Или, по выражению иеромонаха Илиодора, и тем, и другим – святым дьяволом?

Все началось с купчихи-миллионерши Башмаковой, о которой сам Распутин говорил так: «Простая душа. Богатая была, очень богатая и все отдала… Новое наследство получила, но опять все раздала… И еще получит, и опять все раздаст, такой уж человек». Они познакомились в 1903 году на богомолье в Абалакском монастыре.

Именно с Башмаковой и началось восхождение Григория Распутина к высотам поистине заоблачным.

Духовное утешение, полученное Башмаковой от Григория, было настолько велико, что она привезла его в Казань, где познакомила со многими влиятельными людьми, в числе которых был и викарный епископ Казанской епархии Хрисанф. Распутин произвел на казанское высшее общество сильное впечатление – настолько сильное, что Хрисанф дал ему рекомендательное письмо к ректору Петербургской Духовной академии епископу Сергию.

Небывалый, неслыханный, поистине невозможный случай! Невесть откуда появившийся мужик ни с того ни с сего получает от одного из влиятельных иерархов Православной церкви рекомендательное письмо к другому, еще более влиятельному!

Можно, конечно, заподозрить, что рекомендация эта была просто куплена Башмаковой для ее обожаемого старца Григория, но эта версия не выдержит критики. Посудите сами, разве мог викарный епископ Казанской епархии рекомендовать ректору Петербургской Духовной академии заведомого шарлатана, пусть даже и за мзду? Подобный поступок был бы чреват весьма нежелательными для епископа Хрисанфа последствиями, не говоря уж о том, что он выставил бы себя на всеобщее посмешище, ведь кому, как не иерархам, положено «отделять зерна от плевел».

Можно сказать, что Григорий Распутин стал пешкой в заговоре отцов Православной церкви, пожелавших отвратить императора и императрицу от чужеземных шарлатанов, подсунув шарлатана отечественного, доморощенного. Эту версию очень любили большевики, пришедшие к власти в результате блестяще спланированной и великолепно выполненной операции германского Генерального штаба. Однако с одной стороны, этот самый «заговор иерархов» ничем и никем не подтвержден, а с другой стороны, Григорий Распутин был далеко не единственным православным отечественным странником и прорицателем, которого привечали как в Петербурге, так и при дворе. Достаточно вспомнить хотя бы небезызвестного Митю Козельского или юродивую Матрену по прозвищу «босоножка».

Вне всякого сомнения, причина, по которой Хрисанф дал Распутину рекомендацию, могла быть только одна – он действительно был изумлен чудесными способностями старца (в то время только миновавшего возраст Христа), убедился в божественной природе его дара и понимал, что столь интересная и самобытная личность заслуживает столичного внимания.

Немалую роль в формировании благоприятного отношения к Григорию Распутину сыграло благоволение к нему весьма известного своей праведностью и почитаемого в народе старца Гавриила из Седмиезерского скита.

Судьбы Гавриила и Григория Распутина несколько схожи. Подобно Распутину, Гавриил совершил в молодые годы паломничество в Верхотурский монастырь и получил от святого Симеона Верхотурского исцеление от своих болезней. Подобно Распутину, Гавриила хорошо знали в Петербурге – великая княгиня Елизавета Федоровна была частой гостьей седмиезерского старца. Подобно Распутину, Гавриил обладал даром исцеления, чему сохранилось множество свидетельств.

Старец Гавриил рассказывал, что, узнав о предстоящей поездке Распутина в Петербург, он подумал про себя: «Пропадешь ты в Петербурге, испортишься ты в Петербурге», – в ответ на что Распутин, словно прочитав его мысль, сказал: «А Бог? А Бог?»

Впоследствии пути их разошлись. Разошлись настолько, что, попав под влияние врагов Распутина, Гавриил однажды сказал о нем: «Убить его что паука: сорок грехов простится…» Об этой столь нехарактерной в своей резкости для старца Гавриила фразе, сказанной им великой княгине Елизавете Федоровне, известно из книги епископа Варнавы «Тернистым путем к небу». Правда, сам автор сказанного не слышал, а писал о нем со слов старца Зосимовой пустыни Алексия (того самого, который при избрании Патриарха на Поместном соборе 1917–1918 годов вынул жребий, указавший на святителя Тихона).

Великая княгиня Елизавета Федоровна постоянно посещала Зосимову пустынь для молитвы и исповеди у старца Алексия. Кроме вытягивания патриаршего жребия иеромонах Алексий был известен своим призывом к верующим молиться за безбожную, атеистическую по своей идеологии Советскую власть. «Только благодать молитвы может разрушить ту стену вражды и ненависти, которая встала между Церковью и советской властью. Молитесь – может быть, благодать молитвы пробьет эту стену», – сказал Алексий в 1927 году.

Итак, в 1904 году Григорий Распутин отправился в Петербург с рекомендательным письмом епископа Хрисанфа в кармане. Ехал он добывать денег для постройки новой церкви в родном селе Покровском. Сам Григорий писал об этом так: «Я простой мужичок, когда вообще благодетелей искал, ехал из Тобольской губернии с одним рублем, посматривая по дороге по Каме, как господа лепешки валяли в воду, а у меня и чайку нет на закладку. Как это было пережить! Приезжаю в Петербург… выхожу из Александрово-Невской лавры, спрашиваю некоего епископа Духовной академии Сергия. Полиция подошла: „какой ты есть епископу друг, ты – хулиган, приятель“. По милости Божией пробежал задними воротами, разыскал швейцара с помощью привратников. Швейцар оказал мне милость, дав в шею; я стал перед ним на колени, он что-то особенное понял во мне и доложил епископу; епископ признал меня, увидел, и вот мы стали беседовать тогда. Рассказывал мне о Петербурге, знакомил с улицами и прочим, а потом с Высокопоставленными, а там дошло и до Батюшки Царя, который оказал мне милость, понял меня и дал денег на храм».

Кто-то из биографов Распутина полностью верит этому трогательному рассказу, кто-то опровергает его, утверждая, что Распутин, имевший столь вескую рекомендацию, беспрепятственно получил аудиенцию у ректора Петербургской Духовной академии епископа Сергия.

Есть расхождения и в личности иерарха, познакомившего Распутина с «царем-батюшкой». Если по рассказу самого Григория можно подумать, что эту миссию выполнил епископ Сергий, то многие современники настаивали на том, что в императорский дворец Распутина ввел епископ Феофан. И утверждали это в один голос весьма авторитетные люди.

«Распутина ввел во дворец весьма умный иерарх Церкви епископ Феофан, – писал камергер и товарищ (заместитель) министра внутренних дел Владимир Гурко. – Личность преосвященного Феофана стяжала себе всеобщее уважение своими прекрасными душевными качествами. Это был чистый, твердый и христианской веры в духе истого православия и христианского смирения человек. Двух мнений о нем не было. Вокруг него низкие интриги и происки иметь места не могли бы, ибо это был нравственный и убежденный служитель алтаря Господня, чуждый политики и честолюбивых запросов.

Тем более непонятным и странным покажется то обстоятельство, что к императорскому Двору именно им был введен Распутин», – вторит ему крупный помещик, бывший председателем Государственной думы, Михаил Родзянко.

«В сферу личной жизни Императрицы вошел Распутин. Она не искала его. Он был введен к Ней архиепископом Феофаном, указавшим на него как на „старца“, на котором почиет благодать Божия», – писал саратовский губернатор П. П. Стремоухов.

«Сам человек глубоко религиозного настроения, широко известный своей аскетическою жизнью и строгостью к себе и к людям, Епископ Феофан… долго присматривался к Распутину и вынес затем убеждение, что он имеет перед собой, во всяком случае, незаурядного представителя нашего простонародья, который достоин того, чтобы о нем услышала Императрица, всегда интересовавшаяся людьми, сумевшими подняться до высоты молитвенного настроения.

Впоследствии Преосвященный Феофан глубоко разочаровался в Распутине и до самого последнего времени искренно скорбит об оказании ему поддержки.

Императрица разрешила Епископу Феофану привезти Распутина в Царское Село и, после краткой с ним беседы, пожелала не ограничиться этим первым свиданием, а захотела ближе узнать, что это за человек», – писал в эмиграции В. Н. Коковцов, бывший в 1911–1914 годах российским премьер-министром.

Сохранились свидетельства не только светские, но и церковные.

«Архимандриту Феофану, человеку высокой подвижнической жизни, Распутин показался религиозно значительной, духовно настроенной личностью, и он вовлек в знакомство с ним Саратовского епископа Гермогена, который с ним и подружился. Архимандрит Феофан был духовником великих княгинь Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны („черногорок“); к ним Распутина он и привел, а они ввели его в царскую семью», – писал в своих воспоминаниях митрополит Евлогий.

«Но к несчастию царицы, этот ученый аскет оказался на практике совершенно неопытным в духовной жизни. Он не умел познавать подлинное состояние души человеческой. Он сам долгое время верил в Г. Е. Распутина как истинного подвижника, молитвенника и прозорливца. Это первая ошибка епископа Феофана. После такой рекомендации не малообразованного духовника, а магистра богословия, епископа и духовника, которому верили, как же было не поверить, особенно Императрице, так жаждавшей истинного духовного утешения после перенесенных безпримерных скорбей. Первое время епископ Феофан бывал во Дворце вместе с рекомендованным им старцем из крестьян, который загадочными словами сумел произвести хорошее впечатление», – писал игумен Серафим.

И даже поэтесса Зинаида Гиппиус не осталась в стороне: «…несчастного еп. Феофана… толкнул злой дух направить сибирского „старца“ в дом Романовых».

«Толкнул злой дух» – именно так, а не иначе.

Несмотря на столь великое множество свидетельств, сам преподобный Феофан отрицал свое участие в знакомстве Григория Распутина с царской семьей. Он писал: «Каким образом Распутин познакомился с семьей бывшего императора, мне совершенно не известно. И я решительно утверждаю, что в этом я никогда ему ничем не содействовал. Догадываюсь, что Распутин проник в царскую семью не совсем прямым путем… Сам Распутин об этом не говорил никогда, несмотря на то, что он вообще достаточно разговорчив… Я замечал, что у Распутина было сильное желание попасть в дом бывшего императора и что проник он туда против воли великой княгини Милицы Николаевны. Сам Распутин сознавался мне, что он скрывает от Милицы Николаевны знакомство свое с царской семьей».

Существует версия, согласно которой Распутина ввели во дворец черногорские княгини Милица Николаевна и Анастасия Николаевна, которые были очень близки к императрице. Они были дочерями черногорского князя Николая Негоша, еще в детстве привезенными в Россию и отданными на воспитание в Смольный институт. Впоследствии обе сестры оказались замужем за великими князьями, Анастасия за Николаем Николаевичем, а Милица за Петром Николаевичем, и стали подругами императрицы Александры Федоровны (тогда еще Алисы Гессенской), сразу же по ее приезде в Россию. «Великая княгиня Милица Николаевна была очень начитана, – вспоминал Феофан, знакомый с обеими сестрами, – знала святоотеческую, мистическую и аскетическую литературу и издала даже собственный труд – „Избранные места из святых отцов“».

Эта версия известна в первую очередь благодаря секретарю Распутина, Арону Симановичу, который в своей известной книге «Распутин и евреи» писал: «Распутин появился за девять лет до начала великой войны, и дальнейшие события я буду передавать по рассказам самого Распутина. Великая княгиня Анастасия, супруга Николая Николаевича, и ее сестра Милица отправились на богомолье в Киев. Они остановились в подворье Михайловского монастыря. Однажды утром они на дворе монастыря заметили обыкновенного странника, занятого колкой дров. Он работал для добывания себе пропитания. Это был Распутин. Он уже посетил много святых мест и монастырей и находился на обратном пути своего второго путешествия в Иерусалим.

Распутин пристально посмотрел на дам и почтительно им поклонился. Они задали ему несколько вопросов, и таким образом завязался разговор. Незнакомый странник показался дамам очень интересным. Он рассказывал о своих странствованиях по святым местам и о своей жизни. Он много видел и пережил. Два раза он пешком проделал далекую дорогу из Тобольска в Иерусалим и знал все знаменитые большие монастыри, а также мог многое рассказать о знаменитых монахах. Его рассказ привлекал высокопоставленных дам, и его повествования на религиозные темы импонировали им. Первое знакомство закончилось приглашением его на чай.

Распутин вскоре воспользовался приглашением. Великие княгини, которые свою поездку на богомолье совершали инкогнито, скучали, и рассказы Распутина доставляли им развлечение, которого им недоставало. Поэтому они радовались видеть в своих покоях своеобразную характерную фигуру Распутина.

Распутин рассказывал своим новым незнакомкам, что он простой человек из села Покровского, Тобольской губернии… Далее Распутин рассказывал, что хотя он человек и необразованный, еле разбирающий грамоту, он часто на железнодорожных станциях и пароходных пристанях проповедует народу. Он гордился своим проповедническим талантом и утверждал, что ему нетрудно побороть даже ученых миссионеров и богословов. В особенности он подчеркивал свое знание „церковного права“, но трудно было уяснить, что он понимает под церковным правом. Во всяком случае, несомненно одно, что Распутин своими религиозными познаниями приводил в изумление даже епископов и академически образованных богословов.

Посещения Распутиным петербургских дам становились все чаще. Они охотно с ним встречались, угощали его и относились к нему весьма любезно. В личности Распутина было что-то, что привлекало людей к нему. В особенности дамы, сами того не замечая, легко попадали под его влияние.

Когда Распутин узнал, кто его новые знакомые, он в особенности постарался заручиться их расположением, значение которого для него сразу стало ясным. Конечно, он в то время еще и не предвидел, какая значительная роль ему предначертана при царском дворе, но сразу сообразил, какие блестящие возможности ему открываются.

Распутин сообщил дамам, что он обладает способностью излечивать все болезни, никого не боится, может предсказать будущее и отвести предстоящее несчастье. В его рассказах было много огня и убедительности, и его серые пронизывающие глаза блестели так суггестивно, что его слушательниц охватывало какое-то восхищение перед ним. Они проявляли перед ним какое-то мистическое поклонение.

Легко подвергающиеся суеверию, они были убеждены, что перед ними чудотворец, которого искали их сердца. Одна из них спросила его как-то вечером, может ли он излечить гемофилию. Ответ Распутина был утвердительным, причем он пояснил, что болезнь эта ему хорошо известна, и описал ее симптомы с изумительной точностью. Нарисованная картина болезни вполне соответствовала страданиям цесаревича.

Еще большее впечатление оставило его заявление, что он уже излечил несколько лиц от этой болезни. Он называл также травы, которые для этого применялись им. Дамы были счастливы, что им представляется возможность оказать царской чете громадную услугу излечением ее сына.

Они поведали Распутину о болезни наследника, о которой в то время в обществе еще ничего не было известно, и он предложил излечить его. Таким образом завязался узел, развязка которого последовала лишь убийством чудотворца и бурями второй революции. Началось царствование Распутина».

Одна из придворных дам императрицы, Мария Густавовна Тутельберг, достаточно долго прослужившая при Александре Федоровне, также рассказывала, что именно Анастасия Николаевна указала императрице на Распутина как на человека, имеющего особую силу исцелять своей молитвой.

Впервые увидев Распутина, Мария Тутельберг с пренебрежением отозвалась о нем как о простом, необразованном мужике и услышала в ответ от императрицы, что Христос набирал учеников не из ученых богословов, а из простых мужиков – рыбаков и плотников.

Если с обстоятельствами знакомства Григория Распутина и императорской семьи далеко не все ясно, то относительно основной причины расположения к нему царя и царицы сомнений быть не может. Все современники и биографы сходятся на том, что Григорию Распутину удалось достичь столь почетного положения при дворе в первую очередь благодаря умению оказывать помощь тяжело больному наследнику российского престола, несчастному царевичу Алексею.

Стипендиат (что-то вроде аспиранта) Петербургской Духовной академии Федченков, будущий митрополит Вениамин, хорошо знавший Распутина и даже редактировавший по поручению императрицы его краткую автобиографию, вспоминал о своей первой встрече с таинственным сибирским старцем на квартире у ректора, происходившей в присутствии двух епископов – Сергия и Феофана: «Распутин сразу произвел на меня сильное впечатление как необычайной напряженностью своей личности (он был точно натянутый лук или пружина), так и острым пониманием души… И конечно, он этим производил большое впечатление на людей. Епископ Сергий, однако, не сделался его почитателем. И кажется, Распутин никогда больше не посещал его… Но зато о. Феофан всецело увлекся пришельцем, увидев в нем конкретный образ „раба Божия“, „святого человека“. И Распутин расположился к нему особенно. Начались частые свидания их. Я как один из близких почитателей о. Феофана тоже уверовал в святость „старца“ и был постоянным слушателем бесед его с моим инспектором. А говорил он всегда очень остроумно. Вообще, Распутин был человек совершенно незаурядный и по острому уму, и по религиозной направленности. Нужно было видеть его, как он молился в храме: стоит точно натянутая струна, лицом обращен к высоте, потом начнет быстро-быстро креститься и кланяться».

Вениамин очень метко и образно сравнивал Распутина с горящим факелом, внезапно появившимся среди охладевших сердцем и душой верующих людей. «Какого он духа, качества, мы не хотели, да и не умели разбираться, не имея для этого собственного опыта, – писал он. – А блеск новой кометы, естественно, привлек внимание».

Как непохожи эти слова на мнение председателя Государственной думы М. В. Родзянко, писавшего о Распутине: «Это был, еще до появления его в Петербурге, субъект, совершенно свободный от всякой нравственной этики, чуждый добросовестности, алчный до материальной наживы, смелый до нахальства и не стесняющийся в выборе средств для достижения намеченной цели».

Навряд ли Родзянко был объективен. Достаточно вспомнить, что один из убийц (и вдобавок – организатор убийства) Григория Распутина, князь Феликс Юсупов, приходился ему племянником. Даже такой ярый враг Распутина, каким стал саратовский епископ Гермоген, писал о нем вскоре после его трагической гибели: «Он обладал известной внутренней чуткостью, умел проявить участие, и скажу откровенно, я это испытал на себе: он не раз отвечал на мои сердечные скорби. Этим он покорил меня, этим же – по крайней мере, в начале своей карьеры, – покорял и других».

Поэтому не стоит вслед за Родзянко считать Григория Распутина примитивным шарлатаном или авантюристом. Распутин был незаурядным человеком, на деле обладавшим особыми, поистине мистическими духовными способностями. И дома, и в странствиях, и в столице, и при дворе он оставался самим собой – человеком, ищущим Бога, странником, исповедующим любовь. «Много, много я кое-где был, бывал у сановников и офицеров и князей даже, пришлось Романовское поколение видеть и быть в покоях Батюшки Царя, – писал Распутин. – Везде нужна подготовка, и смирение, и любовь. Вот и я ценю, что в любви пребывает Христос, то есть неотходно есть на тебя благодать – только бы не искоренилась любовь, а она никогда не искоренится, если ставить себя невысоко, а любить побольше. Все ученые и знатные бояре и князья слушают от любви слово правды, потому что если в тебе любовь есть – ложь не приблизится».

Разумеется, знакомство со столичной жизнью не могло пройти для Распутина бесследно. Он был поражен Петербургом, столь непохожим на глухое таежное село, в котором ему довелось родиться. «Город ему не понравился, – писала об отце Матрена Распутина. – Потом он говорил мне, что ему душно здесь. Нежелание свое сразу уехать обратно объяснил так: „Меня держит здесь“».

Арон Симанович говорил о Распутине: «Он оставался в столице беспомощным и чужим. Несмотря на свою близость к царской семье, он оставался одиноким. Его могучий и чувственный темперамент требовал сильных и возбуждающих переживаний.

Он любил вино, женщин, музыку, танцы и продолжительные и интересные разговоры. При царском дворе он этого ничего не имел. Во дворце велась совершенно особая жизнь, и творившиеся там человеческие низости оставались скрытыми под маской притворства и кажущейся добродетели».