Текст книги "Охота на Тигра 1. КВЖД"

Откладывать такое действие, как борьба за жизнь, до сбрасывание живым в могилу, было не в характере Брехта, всегда был решительный. Сейчас, стараясь не шуршать курткой, осторожно сунул руку в карман свитера и нащупал рукоять кинжала. Тот поступил безобразно, пропорол острым лезвием подкладку кармана и оставил там одну рукоять. «Эх, дырка будет»: – вздохнул Иван Яковлевич и одним движением выпрямился, достал кинжал из кармана и сунул его в маячившую прямо перед собой шею водителя. Легко как вошёл, словно, в масло, подтаивать начинающее, лежащее целый день вне спасительной прохлады холодильника.

– Хррр… – Брехт вынул лезвие из шеи и удивился, что не всё, оказывается наврал Тарантина, вон как брызнула вражья кровушка и вогнал тёмное лезвие в выпученные глаза Охотника. Нет, соврал, в оба не получилось, только в ближайший левый. Бабах. Понятно, неуправляемый трёхтонный монстр на такой скорости встретился с чем-то.

Но это уже другая история.

Событие четырнадцатое

В поездах дальнего следования исчезли стаканы с подстаканниками.

Что будет дальше? РЖД уберут звук «тыдыщ-тыдыщ»?

Уж рельсы кончились, а станции всё нет…

 
Поезд последние вёрсты мчит,
Тревожный рокот колёс.
Выйдем же в тамбур и помолчим,
Не надо не слов не слёз…
 

Один из блатной троицы, тот, что с небольшой чёрной гитарой, завывал в нескольких метрах от Рейнгольда и всё мешал уснуть. Дети с женой едва ткнулись головами в подушки, так и отключились. Понятно, что полок на всех нет, жена с младшеньким Кристианом легла, а Фрида внизу, привалилась к бочку отца, но девочка спала неспокойно и всё дрыгала ножками, не смог уснуть, один, наверное, из всего табора ихнего. Да, и ответственным себя чувствовал, всё же он организовал этот исход немцев из Чунаевки, почти как евреев из Египта. Новый Моисей выискался. А потом затянул противным голосом свои песенки этот Шаляпин. Был у Маттиса граммофон и даже с пластинками, но при раскулачивании солдаты, все пластинки уворовали и только одна осталась, от неё был отбит кусочек и потому песня начиналась не с начала. Пел как раз этот Шаляпин. До чего же противный голос у человека. За что других заставляют мучиться и слушать этого козлищу. Ну, точно так же их огромный колхозный козёл Тимур так поёт, когда соперника чувствует. Эти баре в городах своих совсем там с ума посходили, что козлище это на пластинку попало.

Вот и урка в конце вагона пел таким же противным голосом. Рейнгольд не выдержал, поднялся, укрыл дочку тулупчиком, чтоб не просквозило, тянуло прохладой от окна, не плотно было пригнано. Потом достал из кисета оторванный заранее квадратик газетки и сыпанул туда небольшую щепотку нарубленного самосаду. Послюнявил, скрутил папироску и, нашарив коробок спичек в кармане, двинулся в тамбур.

Зашёл в туалет, весь вагон спал, хоть было уже часов десять. Так а что ещё в дороге делать? Есть да спать, ну, а если есть нечего то…

Вышел в тамбур, на двери было написано, чтобы у угля не курили, и Штелле отошёл прямо к противоположной от ларя с углём двери. Только затянулся, как в тамбур вломился, другого слова и не подберёшь, старший из музыкальных урок. Штелле в деревне звали «Длинный Андрей». Он неожиданно в тринадцать лет начал быстро расти и когда в восьмом классе их физрук строил в школе в соседнем селе, у них-то только до четвёртого класса школа была, а в соседнем настоящая восьмилетка, куда присылали учителей из Омска, то оказалось, что Рейнгольд чуть не на голову всех перерос за лето. Стал длинным, как его дядька Андрей. Так вот сейчас рост стал почти средним, все дальше росли, а Рейнгольд встал. Было теперь в нём метр семьдесят пять, и был он один из самых высоких в деревне, но тот же дядька Андрей был на несколько сантиметров выше. А сейчас в тамбур ввалился мужик почти на голову выше его. Ещё ни разу в жизни Штелле не приходилось разговаривать, задрав голову вверх.

– Не угостишь табачком, – от мужика несло застарелым похмельем и ещё чем-то противным кислым и вонючим, как мочой.

– Карашо, – Рейнгольд хоть и сносно говорил по-русски, но акцент был приличный.

Штелле достал кисет и чуть повернулся к окну, чтобы было видно сколько отсыпать этому борову. И в это время в подставленный левый бок вошёл по самую рукоятку длинный обоюдоострый клинок.

 
Толчок, остановка – окончен маршрут,
Гудок пропел нам отбой,
А мне остаётся лишь пять минут,
Чтобы проститься с тобой.
 

Надрывался гитарист через стук колёс и неплотно запертую дверь тамбура.

Глава 7

Событие пятнадцатое

– Алло, полиция? Я тут на машине ехал и двух курочек сбил.

– Ну, положите их на обочину. А то другие машины их по дороге размажут.

– Ага, понял. Все сделаю. Да, а с их самокатами что делать?

Кто-то выл в ухо. Да, даже воем эти звуки тяжело назвать – мычание и рычание одновременно. Хррр-Мррр-Ныррр. Как-то так. Брехт удивился, их било, вращало, переворачивало, швыряло и бросало во всех плоскостях пару минут, а потом ещё и после чудовищного удара протащило на боку с сотню метров, и ещё живые есть. Он в первую же секунду свалился в узкий проход между сиденьями и на него сверху упал охранявший его мордоворот, но того потом выбросило при очередном кувырке немецкой коробки, а Ивана Яковлевича смяло всего и, раздавив почти грудную клетку, зажало погнувшимся креплением переднего сидения, или что там могло погнуться у проклятых немцев. И всё…

Вращало, кувыркало, переворачивало. И всё. Выжил что ли в этой мясорубке? Брехт попробовал пошевелиться, но ноги не слушались, и ещё было подозрительно мокро. Ногам мокро. Попробовал пошевелить руками. Нет, левая прижата к полу. Чёрт, что происходит? Становится совсем сыро, словно уже в воде лежит и холодно. Правая рука решила откликнуться. Брехт пошевелил её пальцами. Нормально, ни боли, ни помех каких. Кинжала только в ней красивого не было, наверное, забыл в глазу улыбчивого соседа снизу. Вытащить бы, нужно вернуть Бабаеву. А, а камень? Тоже нужно вернуть! Брехт пощупал одежду, свитер нашёлся, мокрый тоже. Засунул руку в карман. Вот и острые кромки сине-чёрного красавца.

 
– И от тайги до Британский морей
Красная армия всех сильней,
 

– пропел про себя, чего вдруг в голову строчка влезла.

И всё холодней. Иван Яковлевич попытался оглядеться, но ничего не увидел, только общее ощущение, что свет есть, но много чего пробиться ему мешает. И ещё понял своё пространственное положение. Он лежит на спине и лежит в воде. И что получается? Мерседес докувыркался до какой лужи? Ещё холодней стало. Да, они тонут. Не лужа, а болотина или озеро.

Словно в подтверждение мыслей забулькало, и гелентваген резко просел, вода почти полностью скрыла лицо, только нос и рот, и остались. Иван Яковлевич попытался крикнуть, на помощь позвать, но снова булькнуло и они оказались полностью под водой.

«Не простой вышла кончина», – без всякого ужаса со смешком подумал Брехт и открыл рот.

Острая боль резанула левый бок, потом словно синяя вспышка и металлический привкус исчез изо рта, а металлическое звяканье послышалось. Что за чёрт?

Ещё был вонючий порывистый ветер и его куда-то тащили. Это что, достали из болота и машины? Оперативненько. Так и до столетнего юбилея дожить удастся в местах не столь отдалённых за двойное убийство. Хорошо, хоть смертную казнь отменили.

Брехт открыл глаза. Зажмурился ведь, когда вспышка синяя резанула. Больше всего картинка напоминала тамбур пассажирского поезда. И одна дверь открыта, возле которой он и лежит на полу, головой почти высунувшись на свежий воздух. Воняло жжёным углём, эдакий, детско-паровозный запашок, когда Брехт с родителями, куда на железнодорожном транспорте добирался, сейчас должно быть этих паровозов и не осталось или тепловозов, чем отличаются-то? Над Брехтом склонился и взялся руками за отвороты его пиджака. Пиджака? А где куртка и свитер? Что происходит.

– Сейчас полетаешь, соколик, – сообщила склонившаяся над ним рожа.

С поезда сбросят, зачем тогда доставали из болота. Хрень какая! Что творится? Летать не хотелось, можно ещё и шею свернуть, что-то часто экзотическими смертями в последнее время помирать приходится. Иван Яковлевич давно, пятьдесят лет почти назад занимался самбо. Великим чемпионом мира не стал, но… Стал не очень великим аж целым инструктором по самбо в 201 дивизии. Другая история. Не до воспоминаний сейчас. Иван Яковлевич хотел взяться за лацканы пиджака оппонента, но почувствовал, что в кулаке правой руки у него песок. Не, раздумывая запулил его склонившемуся мужику в глаза и, слава богу, хоть свои догадался прикрыть, все назад полетело, правда, ветром сразу сдуло. Тогда Брехт тоже схватил мужика за отвороты пиджака и подтянул к себе левую толчковую ногу. Потом одновременное отталкивание от себя склонённого и нацеленного выкинуть из двери тамбура подышать свежим воздухом его товарища и притягивание пиджачка к себе. Мужик ещё и помог, сам в это время пытался подвинуть Брехта. Импульс силы совпал. Фьють и гражданин со странным запахом пролетает над Брехтом и исчезает в проёме двери.

– А-а-а! – резануло по ушам.

Не улетел. Зацепился воротником пиджака за стопор, или рычаг, в общем, кочергу, такую, которая фиксирует открывание и закрывание люка или площадки, что перекрывают ступеньки в тамбуре. Зацепился и болтается, оглашая тишину вагона криками и бульканьем. Не долго, буквально несколько секунд, потом его видимо замотало на колесо или под колесо и товарища вдруг не стало, только пиджак один остался висеть на этом стопоре, развиваясь, как серый флаг броненосца «в потёмках».

Брехт, машинально снял его с этого крючка, поднялся с колен и, отойдя внутрь вагона, затворил дверь. И сполз. Что-то перебор. Хватит, господа-товарищи его убивать. Сам еле живой. Сидел под звуки чух-чух с закрытыми глазами и пустой головой, и ни одна мысль в мозгу не копошилась. Пусто там, словно дезинфекцию провели и всех тараканов повывели.

Интермеццо третье

– Можно ли простить врага?

– Бог простит! Наша задача организовать их встречу.

Идет лекция в военной Академии:

– Наши враги тупые. Они думают, что это мы враги, хотя, на самом деле, враги – они.

Степан Матвеевич Кузнецов в прошлом году работавший заместителем председателя Госплана СССР неожиданно был брошен на прорыв. Всё плохо было в Маньчжурии, и раз вступил в партию железнодорожником, и умеешь считать до десяти с половиной, то езжай и тяни к светлому будущему. Понимал, что почти на смерть и когда в ЦК заикнулся о жене сыне и младшей дочери, то на него посмотрели, как на предателя.

– Чего это вы задумали, товарищ Кузнецов? – Валериан Владимирович выпучил на него свои холодные бесцветные глаза, – В Харбине переметнуться решил, – перешёл на ты и из-за стола вывалился, навис над Степаном.

– Да, что вы Валериан Владимирович…

– Так решим, – Куйбышев не сел, продолжал выхаживать по кабинету и смотреть в глаза тоже вскочившему Кузнецову, – Я бумаги смотрел, – член Политбюро ЦК ВКП(б) кивнул на стол, – Жена и трое детей. Старшая дочь за мужем. Пусть живут и работают в Москве и тебе дураку спокойней будет. Там провокация на провокации, то китайцы арестовывают, то японцы, то белогвардейцы, сволочи недобитые, шалят. Потерять семью хочешь? – и опять зло своими на выкате глазами вперился. Страшно. Бешеный.

– Нет, что вы, Валериан Владимирович, наоборот я хотел просить, чтобы их с собой не брать, – пролепетал наконец Степан.

– Дурак! Партия тебе такое дело доверило, неужели она о твоих близких не позаботится? Вот что ты за человек? Выбесил меня! А всё почему, двух слов чётко сказать не можешь! Как переговоры-то будешь проводить? Ладно, прости, Степан Матвеевич, я сам твою кандидатуры предложил. Ещё до Революции тебя помню. Ты, там смелее, а то затравят. И язык учи, а не говори ни кому. Тайно. Может в деле пригодится, а может и жизнь спасёт.

– Есть учить язык, товарищ Куйбышев.

– Да, не тянись, с твоей бородкой смешно смотрится. Учти… – Куйбышев сел за стол и, порывшись выудил бумагу, – протянул Кузнецову, – Провокация, за провокацией. Сам удивляюсь, как ещё просто не захватили раньше, но в позапрошлом году Блюхер их там серьёзно уму-разуму поучил, так что присмирели. Теперь, главное снова вожжи не отпустить. Сможешь рычать-то?

Кузнецов отложил бумагу, это была справка об очередном нападении неизвестных на разъезд на одном из участков дороги КВЖД. Убито восемь человек, в том числе три женщины, жены начальника станции и телефониста и ещё бригадира ремонтников, хоть она, судя по имени, и китаянка.

– Раз партия и товарищ Сталин…