Текст книги "И сгинет все в огне"

Абердин вмешивается. Двигаясь быстрее, чем ожидаешь от мужчины его возраста, он протискивается мимо меня, держа в каждой руке по локусу, узловатые стержни из кости, скрученные в спиральные нити. Рог единорога, редчайший из всех материалов. Абердин взмахивает ими в воздухе с невероятной точностью, как художник, наносящий пейзаж на холст парой кистей. Его глифы не похожи ни на что, что я когда-либо видела, основа представляет собой вращающуюся последовательность нарастающих горизонтальных полос, образующих взаимосвязанную клетку с по меньшей мере двадцатью диагональными разрезами, формируя светящуюся золотую сетку. И, что еще более удивительно, он вырезает оба глифа одновременно, по одному каждой рукой, двигая их независимо друг от друга. Я никогда не видела ничего подобного. Я не знала даже, что это возможно.

Так вот каков он, Мастер-Волшебник. Вот кто мой враг. Даже здесь, в Пустоте, мое сердце сжимается. Как, черт возьми, я когда-нибудь смогу победить это?

Я рывком возвращаюсь в Реальность, как раз в тот момент, когда Абердин вырезает последнюю линию глифов. Моя сфера взрывается с оглушительным треском, как ледяной шельф, отколовшийся от ледника, стреляя осколками зазубренной синевы во все стороны. Девушка Зартана вскидывает руки, а я бросаюсь назад, опрокидывая стол, отправляя Кодекс Трансценденции кувыркаться по полу. Все студенты на трибунах разбегаются и укорачиваются.

Но в воздухе есть что-то еще, прямо перед Абердином, что-то, чего не видно, пока оно резко не появляется. С порывом воздуха, похожим на космический вздох, на месте моей взорвавшейся сферы появляется обелиск, высокий полупрозрачный кристалл из сияющего золотого света, вращающийся, как самый медленный волчок в мире. Он ловит взрывающиеся осколки внутрь себя, и они разбиваются о его стенки, растворяясь в ничто каскадом ослепительных искр. Итак, инцидент исчерпан. Не дрогнув, Абердин обуздал мою катастрофу. Все испускают вздох благоговения, и даже я замечаю, что у меня отвисла челюсть.

Абердин поворачивается ко мне лицом, и я понимаю, что на самом деле инцидент, возможно, еще далек от завершения.

– Девинтер! – шипит он. – Что, черт возьми, это было? – И вот наконец я вижу это. Злобное рычание, сверкающие глаза-бусинки, излучающие презрение. Он хорошо скрывает это за фасадом доброго директора. Но вот он здесь, без маски, настоящий Магнус Абердин, человек, убивший моих родителей.

Но даже когда он сбрасывает свой фасад, я должна сохранять свой.

– Я… Я… Мне очень жаль! – заикаясь, бормочу я, поднимаясь на четвереньки. – Я никогда раньше не вырезала этот глиф! Я просто ошиблась! Мне очень жаль!

Он резко вдыхает, ноздри раздуваются, длинная седая борода вздымается. Затем он выжимает из себя терпеливый кивок, одаривая меня теплой благородной улыбкой.

– Конечно. Я понимаю. Все совершают ошибки, когда только начинают. Поверьте мне, это не худшее, что я видел на своем уроке. По крайней мере, никто не остался без руки! – Еще один смех разносится по комнате, хотя на этот раз он немного более нервный. Абердин опускается на колени прямо передо мной, и, о Боги, он так близко, что мое сердце колотится, а руки впиваются в древесину пола. – В вашем общежитии есть тренировочные комнаты, где вы можете усовершенствовать свои глифы. В следующий раз, когда вы выйдете на эту сцену, я ожидаю лучшего результата.

– Конечно, директор, – говорю я и отвожу взгляд в надежде, что он воспримет это как мое смущение. – Я сделаю лучше. Обещаю.

Он удовлетворенно кивает, и я поднимаюсь на ноги, опускаю голову и протягиваю ему Кодекс. Он берет его из моих рук и кладет обратно на стол.

– Что же, все в порядке. – Он поворачивается обратно к классу. – Кто хотел бы попробовать следующим? Может быть, с меньшим энтузиазмом?

Я возвращаюсь на место под всеобщий смех и сажусь рядом с другими представителями Нетро.

– Посмотри на это с другой стороны, – говорит Десмонд, – Мы устанавливаем настолько низкие ожидания, что дальше нам остается только расти.

Я надеюсь, что на этом все закончится, но Фил смотрит на меня, склонив голову набок. Она что-то подозревает. Может быть, я переиграла.

– Алайна, – спрашивает она, и я вижу, что она не уверена, хочет ли заканчивать предложение. – Ты сделала это нарочно? Чтобы мне стало легче?

– Нет, Фил, – говорю я, похлопывая ее по руке, – я действительно настолько плоха.

Десмонд смеется, качая головой, и Фил тоже слегка улыбается.

– Что ж, ладно. Значит, мы обе ужасны.

Она поворачивается к передней части комнаты, где на сцену вышли двое новых студентов. Так странно. Я действительно чувствую укол вины, когда лгу ей. Что бессмысленно, потому что само мое присутствие здесь – ложь для нее, потому что она одна из них, потому что она мой враг, потому что, если она встанет между мной и моей миссией, мне придется ее убить. Но, несмотря на то что я все это знаю, я по-прежнему чувствую боль.

Хуже всего то, что она даже не знает, почему я лгу. Да, я специально уничтожила глиф. Но не для того, чтобы ей стало лучше.

Я откидываюсь на спинку стула и чувствую, как они шелестят под рубашкой. Четыре страницы из Кодекса Трансценденции, страницы, которые я вырвала, пока все смотрели на кристалл Абердина. Четыре страницы с самого конца, где, я уверена, находятся самые могущественные и запрещенные глифы. Четыре страницы, отныне принадлежащие мне.

Мой социальный статус в Блэкуотере не мог быть ниже. В течение нескольких дней все будут сплетничать о том, какая я катастрофа, как мой глиф взорвался перед моим лицом, что я не заслуживаю своей метки. Даже другие из Нетро, вероятно, будут держаться от меня подальше. Но мне все равно. Потому что я здесь всего один день, а уже украла четыре глифа прямо из-под носа Магнуса Абердина.

Эти Волшебники понятия не имеют, с кем имеют дело.

Глава 11
Прошлое

В двенадцать лет я совершаю свое первое убийство.

Он Смиренный, новобранец городской стражи, лет двадцати от силы. Наши пути пересекаются из-за чистого невезения. Я мчусь по переулкам Хеллсума с командой Ревенантов, только что совершивших налет на склад торговца-Волшебника. Он в патруле, одинокая ночная смена, шепчет себе под нос на ходу. Мы сворачиваем за угол и видим друг друга. На секунду мы замираем, секунду ошеломленного узнавания, длящуюся целую вечность.

Шепот послала меня в этот рейд, потому что я маленькая и ловкая и могу плавить металл с помощью своей магии. Совокупность всех навыков делает нас идеальными для проведения захвата и разгрома. Это должно было быть быстро, легко, без риска. Никто не должен был знать. Никто не должен был пострадать.

Новобранец тянется за свистком.

Мои руки двигаются, выхватывая локусы, и я оказываюсь в Пустоте, даже не успев осознать, что делаю, даже не успев подумать. Если бы я замедлилась и задумалась, я бы, возможно, колебалась, может быть, позволила бы одному из других повстанцев взять инициативу на себя или попыталась бы вырубить его. Но сейчас я не могу думать, потому что все происходит слишком быстро, потому что свисток почти у его губ, потому что я делаю то, чему меня учили.

Я высекаю огонь и направляю в него.

Вспышка пламени пронзает воздух, как кнут, обжигая кирпичную стену переулка. Секунду новобранец еще здесь. И вот его уже нет, этого мальчика со свежим лицом, с носом, покрытым веснушками, и тонкой, едва заметной бородкой. Пламя поглощает его целиком, и все, что остается, – обугленная оболочка.

Я ни с кем не говорю, пока мы спешим обратно в наш безопасный дом на окраине города, пока мы делим добычу, пока запираем двери и устанавливаем патруль. Сера ждала меня, она пытается заговорить со мной, но я отталкиваю ее, не в силах даже взглянуть ей в глаза. Но в ту ночь я просыпаюсь с криком, и Шепот приходит, чтобы меня обнять.

– Я убила его, – говорю я ей, слезы текут по моим щекам, каждое слово зазубренным камнем застревает у меня в горле. – Этого городского стража. Я убила его.

– Да, ты сделала это, – говорит Шепот. Мы сидим на чердаке фермерского дома на краю участка, на куче мягкого сена, где бледный лунный свет пробивается сквозь щели в крыше. – Если бы он свистнул, то натравил бы на вас всех остальных охранников. Тебя бы поймали. Пытали. Убили. Ты спасла нас, Алка. Ты спасла нас всех.

– Он не был Волшебником, – выдыхаю я, но во мне так много чувств, что их невозможно выразить словами. – Он был Смиренным. Как ты, как моя мама, как Сера. – Теперь я рыдаю, и Шепот обнимает меня все крепче и крепче, обхватывая сильными руками. – Я убила Смиренного! Я не… не лучше любого другого Волшебника!

– Нет, моя дорогая, – говорит Шепот и целует меня, целует прямо в лоб, проявляя больше любви, чем когда-либо прежде. Это поражает меня настолько, что я на секунду перестаю плакать. – То, что ты сделала, – сохранила свою миссию. Это было борьбой за наше дело. Ты все сделала правильно.

– Наше дело – сражаться с Волшебниками, – шепчу я в ответ, – помогая Смиренным, а не убивая их.

Шепот глубоко вздыхает, прижимаясь своим лбом к моему. Ее кожа холодная, но удивительно мягкая, и на мимолетную секунду я почти вспоминаю, какой на ощупь была моя мама.

– О, милое дитя, – говорит она. – Хотела бы я, чтобы жизнь была такой простой.

– А она не такая?

– Пока существуют угнетатели, существуют и пособники. Все время, пока Волшебники держали всех в страхе, были Смиренные, которые помогали им. Всегда найдутся те, кто ставит свой собственный комфорт выше блага своего народа. – Шепот по-прежнему обнимает меня, но в ее голосе слышится холод, словно обнаженный клинок. – Этот человек сегодня выбрал свою судьбу. Он мог бы разыскать нас. Он мог бы встать на сторону тех, кто боролся за освобождение. Вместо этого он решил помочь угнетателям. Он сделал свой выбор, Алка. А ты сделала то, что должна была.

– Ты убивала Смиренных? – тихо спрашиваю я.

– Да, – отвечает она. – Больше, чем могу сосчитать.

– Мне снова придется убить Смиренного?

– Да, – говорит она, не колеблясь. – Почти наверняка. Мы на войне. В войнах есть жертвы. Это цена, которую мы платим, бремя, которое мы берем на себя. Мы пачкаем руки кровью, чтобы другие могли жить в мире. – С этими словами она берет мои руки в свои. – Поняла, Алка? Если кто-то встанет между тобой и нашим делом, убей его.

– Но что, если…

– Алка, – она смотрит на меня, ее волосы серебрятся в лунном свете, а тонкие черты лица холодные и отстраненные, как у статуи, – ты понимаешь, чего требует от тебя дело?

– Понимаю, – говорю я, хотя я совсем не уверена, что это правда.

Глава 12
Настоящее

Я отчаянно хочу погрузиться в украденные страницы Кодекса, но я также не хочу, чтобы меня разоблачили в первый же день, поэтому нужно выждать время. Я прячу бумаги в комнате и пытаюсь выбросить их из головы во время ужина, в течение последующих часов общения, в течение долгого вечера, пока я слушаю, как люди делают домашнюю работу и занимаются своими делами. Только в три часа ночи, в полной уверенности в безопасности, я осмеливаюсь достать их снова, но даже тогда просто кладу обратно в карман и скрываюсь в коридоре.

Даже я не настолько безрассудна, чтобы пробовать запрещенную магию в своей комнате. Вероятность того, что все пойдет не так, невероятно высока, и я не могу рисковать в комнате, где стены настолько тонкие, что слышен храп соседа. Поэтому вместо этого я крадусь по коридору, легко ступая на цыпочках, как учила меня Шепот, бесшумно, как призрак. Я спускаюсь вниз по лестнице и иду через общую зону (где этот гигантский мальчик Зигмунд из Велкшена вырубился на диване), к тяжелой двери, ведущей в подвал общежития. Там, вниз по узкой лестнице, находятся тренировочные комнаты. Калфекс провела нас по ним прошлой ночью: шесть отдельных комнат без окон, стены которых сделаны из плотной холодной стали, пропитанной мощными защитными глифами удержания магии. Независимо от того, насколько плох глиф, в комнате обязательно будет безопасно. По крайней мере, должно быть.

Поскольку мы новички, это единственные комнаты, где нам разрешено практиковать магию, и все равно мы обязаны делать это при соблюдении строгих параметров: комнаты должны быть зарезервированы у главы ордена, доступ к ним возможен исключительно в вечерние часы с шести до десяти, и все студенты должны практиковаться с одним из наставников ордена – трех молодых Волшебников, которые живут на верхнем этаже общежития и находятся здесь только для того, чтобы следить за нашей безопасностью. Во избежание нарушения правил тяжелые металлические двери в учебные помещения постоянно запираются.

Вот почему я стащила ключ у наставника при первой же возможности.

Убедившись, что меня никто не видит, я открываю первую тренировочную комнату и ныряю в нее. Она достаточно большая, может быть, в три раза больше моей спальни, но, находясь внутри, все равно чувствуешь себя запертым в темнице. Вся поверхность – холодный металл, освещенный единственным фонарем, встроенным в потолок, который заливает комнату бледно-желтым сиянием. Я борюсь с дрожью, когда закрываю за собой дверь, запираю ее и кладу страницы на пол.

Сразу же я понимаю, что, возможно, это выше моих сил. Во-первых, хотя глифы и сопровождаются инструкциями, все они написаны на старомаровийском. Языке, который я слышала только в церковных проповедях и на котором я совершенно не умею читать. Во-вторых, из четырех глифов два выглядят невероятно сложными геометрическими головоломками, состоящими из десятков переплетенных линий, требующих точности, превосходящей ту, которой я владею. Из оставшихся двух в основе одного используется заштрихованная линия огня, а на странице изображена дюжина черепов, что вряд ли хорошо. Это означает, что есть лишь один, который я осмелюсь попробовать. Моя великая победа уже выглядит намного менее триумфальной.

Я раскладываю страницу и внимательно изучаю ее. Сам глиф не выглядит слишком сложным: серия из четырех кругов, каждый из которых находится внутри другого, соединенных узкими изогнутыми линиями. Я почти уверена, что смогу высечь его, но меня немного беспокоит то, что я понятия не имею, для чего он. Это вторая форма, что означает, что он используется для управления основами магии, такими как толчок, сфера или щит. Я изо всех сил вглядываюсь в старомаровийский, надеясь, что это как-то поможет, но это просто беспорядочные линии, а то немногое, что похоже на буквы, ни о чем мне не говорит.

Часть меня чувствует, что я должна просто бросить все и вернуться обратно в комнату. Но я не смогу превзойти таких, как Мариус Мэдисон, если буду бояться пойти на риски. И разве весь смысл этой комнаты не в том, чтобы сделать занятия магией безопасными? Что самое худшее может случиться?

Я засовываю страницы обратно в карман. Затем беру локусы, делаю глубокий вдох, опускаю ноги и соскальзываю в Пустоту.

Я сразу понимаю, насколько мощна эта комната. В Реальности она выглядит как холодная металлическая клетка, но здесь, в Пустоте, я вижу повсюду десятки глифов. Заклинания сдерживания, подобные тому, которое Абердин использовал во время лекции. Они светятся вокруг меня за пределами пепла, сложные формы, вырезанные на каждой панели стен, потолка и пола сияют ослепительным золотом. Это самое яркое, что я когда-либо видела в Пустоте, свет глифов, танцующих на привычных серых хлопьях, превращая их в падающие золотые лепестки. Это все равно что оказаться запертой в звездном поле. Я никогда не знала, что Пустота может быть такой красивой.

Чувствуя себя немного спокойнее, я поднимаю локусы и начинаю высекать. Абердин сказал, что Лед – самый безопасный глиф, так что я верю ему на слово и использую его в качестве основы. Затем я поднимаю другую руку и высекаю вторую форму, глиф со страницы, круги внутри кругов. Он светится холодной стальной белизной передо мной, и я не могу сдержать улыбки. С первой попытки.

Я возвращаюсь в Реальность.

Сразу же я понимаю, что сделала что-то не так.

Воздух передо мной, там, где должен быть глиф, мерцает, как свет от свечи, колеблемой ветром, как искры молнии во время шторма. Я слышу треск льда, но вместо этого чувствую запах гари и чего-то еще, напоминающего кровь на металле. Маленькие волоски на руках встают дыбом, и ужасное леденящее чувство скручивает мой желудок.

Я отшатываюсь, и он появляется в воздухе передо мной, монокристалл льда не больше моего кулака. Затем от него отлетает маленькая частичка, потом еще одна, за ней другая. Холодные, голубые и зазубренные, крошечные сосульки пронзают воздух. Как иней, покрывающий окно, как трескающееся стекло, но только вместо стекла – сам мир. Эта масса льда расширяется, каждое ответвление с треском перерастает в другое, паутина с огромной скоростью распространяется по комнате.

Я не знаю, что натворила, но мне и не нужно знать, что случится что-то очень плохое, если хоть одна из зазубренных спиц коснется меня. Я отдергиваюсь и делаю это вовремя, потому что паутина увеличилась вдвое, стала размером с меня и продолжает расти, кристаллическая структура неровного синего цвета, невозможный фрактал взаимосвязанных решеток, и в комнате внезапно становится так холодно, воздух становится таким разреженным, что я не могу дышать, и я абсолютно уверена, что если я останусь в ней, то умру.

Я отшатываюсь, хватаюсь за дверную ручку позади себя, открываю тяжелую стальную плиту и вываливаюсь в коридор. Как раз вовремя, потому что кристаллическая масса теперь заполнила всю комнату, массивная, замороженная, пульсирующая магической энергией. Я вздрагиваю, потому что мне никак не удается этого скрыть, и тут самая острая спица вонзается в стену тренировочной комнаты.

Сооружение дрожит, содрогается, вспыхивая завитками золотого света, которые хлещут по нему, как кровь по венам.

Затем оно мгновенно рассыпается, превращаясь в ничто. Спицы, решетки – все разбивается, как стекло. Чувство неправильности, пульсация энергии, комок в моем животе – все это ушло. Глифы, которые я высекала, исчезли. Все, что осталось, – это сто тысяч кусков медленно тающего льда, разбросанные по всему полу тренировочной комнаты.

Долгое время я не двигаюсь. Я просто лежу там на руках, уставившись перед собой, тяжело дыша. С одной стороны, эти глифы сдерживания действительно работают. С другой – я чувствую, как мое сердце разрывается в груди. Я влипла по уши. Я понятия не имею, что я творю. Я…

Мысль шипит и умирает. Потому что, когда я поднимаюсь на ноги, я вижу кого-то, фигуру, стоящую в конце коридора, девушку, пристально смотрящую на меня.

Марлена.

Ее глаза широко раскрыты, челюсть отвисла, и, прежде чем я успеваю что-то сделать, прежде чем я могу даже подумать о том, чтобы что-то сделать, она бежит в мою сторону.

– С вами все хорошо, миледи? – спрашивает она, приближаясь ко мне.

– Все в порядке, – заикаюсь я, пытаясь придумать какое-нибудь возможное объяснение произошедшего. – Я просто… видишь ли, я… глиф… то есть…

Марлена поворачивается, чтобы заглянуть в тренировочную комнату, где тают последние остатки льда, и я вижу, как происходит момент осознания.

– Вас не должно быть здесь, – говорит она. – Эти комнаты запираются на ночь. Вы вломились сюда.

Затем ее глаза опускаются на пол между нами, и я следую за ее взглядом и внутренне умираю. Вот она. Страница из Кодекса, глиф, который я пыталась вырезать. Должно быть, она выпала у меня из кармана, когда я вывалилась из комнаты, и теперь просто лежит там, скомканная, безошибочно узнаваемая.

– Это из книги директора? – шепчет Марлена. – Как это оказалось… – И ей не нужно заканчивать предложение, потому что она уже догадалась и, возможно, только что поняла, насколько серьезна ситуация. Врываться в тренировочную комнату – это плохо, но это проступок, который можно простить. А вот вырвать страницу из Кодекса непростительно.

Тяжесть момента обрушивается на нас обоих, как волна, приковывая нас к месту. Я не могу в это поверить. Несмотря на все мои усилия, меня уже поймали. Если Марлена расскажет об этом профессору Калфекс, все будет кончено. Меня арестуют. Будут судить. К концу недели я уже буду мертва.

Я хотела помочь Марлене. Поклялась защищать ее. Чтобы освободить. Но сейчас она – самая большая угроза для меня на всем острове. Я знаю, что мне нужно делать. Знаю, чего Шепот хотела бы от меня. Знаю, чего требует миссия. Моя рука тянется вниз к локусам, соскальзывающим в мою ладонь за спиной. Я могу сделать это так легко. Мы одни здесь внизу. Я могу схватить ее и затащить обратно в комнату, перерезать ей горло и держать неподвижно, пока она истекает кровью. Я бы сожгла ее тело огненным глифом и выбросила пепел в океан. Она была бы просто исчезнувшей Смиренной. Никто никогда не узнал бы правду.

Локусы дрожат в моей хватке, но рука не двигается с места. Думаю, Марлена чувствует это, чувствует опасность, исходящую от меня, потому что она немного отстраняется, как будто хочет убежать. Другая моя рука взлетает, крепко хватая ее за запястье, так крепко, что она вздрагивает. Я должна это сделать. Я должна. Она может разоблачить меня. Она – обуза. В войнах есть жертвы. Ее жизнь не может стоить жизней сотен тысяч, которые я могла бы спасти, если мне удастся свергнуть Сенат. Это правильный поступок. Это единственное, что можно сделать.

Я должна убить ее.

Затем я смотрю ей в глаза, ожидая увидеть в них испуг. Но Марлена просто смотрит прямо на меня, эти темно-янтарные глаза пылают любопытством и намеком на неуверенность. Она не боится меня, понимаю я, хотя и чувствует опасность. Она заинтригована.

Я с трудом сглатываю, пока крепко сжимаю ее запястье, пока кончик моего локуса направлен в ее сторону, пока я не могу отвести от нее глаз. Я чувствую, как под моей ладонью бьется пульс на ее запястье, ее теплую и мягкую кожу. Воздух вокруг кажется заряженным, электрическим. Ей следовало бы бояться. Почему она не боится?

Затем ее брови приподнимаются, совсем чуть-чуть. Бросает мне вызов. Берет на слабо. «Если ты собираешься сделать это, – шепчут ее глаза, – так сделай».

Я не могу этого сделать. Я отпускаю ее запястье, и она отдергивает руку, ее грудь быстро поднимается и опускается. Теперь она может убежать. Она могла бы броситься к двери. Я бы не стала ее останавливать.

Но она остается, наблюдая за мной, потирая запястье в том месте, за которое я ее схватила.

– Я никому не скажу, – говорит она. – Обещаю.

– Почему ты делаешь это для меня?

– Вы защищали меня перед директором, – отвечает Марлена. – Даже несмотря на то, что я опозорила вас перед всеми. Вы все равно просили мне пощады. – Она тянется к спине, слегка морщась. – Большинство здешних студентов потребовали бы, чтобы меня пороли еще сильнее. Я у вас в долгу.

Я знаю, если бы Шепот это видела, она была бы в ярости от моей слабости. И, может быть, я и правда слаба. Может быть, я наивна и доверчива. Но я решаюсь довериться Марлене и верю ей на слово.

– Спасибо, – говорю я и убираю локусы обратно в ножны. Она немного расслабляется. От этого становится легче и мне.

– Я не хочу совать нос не в свое дело, миледи, но могу я спросить почему? – Она опускается на колени, поднимая страницу Кодекса. – Зачем вы это делаете?

– Потому что мне нужно выиграть Великую игру, – говорю я, и, по крайней мере, это не ложь. – Но я не смогу этого сделать, пока не освою несколько продвинутых глифов, причем быстро.

– И это тот глиф, который вы хотели освоить? – Она опускает взгляд на страницу, ее глаза пробегают по тексту. – «Элементальная инфузия замедленного действия третьей степени»?

Наступает долгое молчание.

– Ты читаешь на старомаровийском? – наконец говорю я.

– Конечно, – отвечает она. – Я помогаю многим профессорам с расшифровкой и ведением записей, и… – Она останавливается. – Подождите. Вы что, не владеете старомаровийским?

– В Нью-Кеншире этому обычно не учат, – отговариваюсь я. Читают ли на нем все остальные здесь? Неужели я безнадежно отстала?

– Ох, – говорит Марлена, внимательно изучая меня. И я вижу, как на ее лице мелькает тень подозрения. Из всех присутствующих здесь первый, кто усомнился во мне, – это служанка Смиренная. – Вы не такая, как остальные студенты, да?

Нет, я совсем не такая, и, так как я не могу этого отрицать, я могла бы также подыграть этому.

– Остальные студенты выросли в Арбормонте, в старых дворянских домах. Я – новоотмеченная. Мой отец был скромным простолюдином, пока не проявил себя на войне. У меня не было хорошего наставника, который учил бы меня старомаровийскому. Мне приходится учиться здесь, сейчас, по ходу дела. – Я глубоко сглатываю, надеясь, что она купится на это. – Вот почему мне пришлось украсть страницу. Вот почему я должна была это сделать.

Она задумчиво смотрит на меня, и мне кажется, что настроение между нами вмиг изменилось. Напряжение исчезло, сменившись чем-то другим, общей заговорщической атмосферой.

– Моя госпожа… – Она возвращает мне страницу одной рукой, а другой убирает черные волосы с глаз. – Я хотела бы сделать вам предложение.

– Предложение?

– Я могу научить вас старомаровийскому, – говорит она, – Я могу прочесть эти страницы. И достать еще. Я работаю в библиотеке, помогаю с расшифровкой и организацией. Есть и другие страницы, подобные этим. Я могу достать их для вас.

Это чертовски выгодное предложение. Слишком хорошее.

– А что взамен? – спрашиваю я.

Она мгновение колеблется, как будто собирается с духом, как ныряльщик, стоящий на краю озера, готовящийся к прыжку. Затем она поднимает голову, ее глаза снова встречаются с моими.

– Я хочу, чтобы вы взяли меня с собой, – говорит она. Ее голос ровный, но взгляд горит эмоциями, которые я не могу до конца распознать. – Когда вы закончите школу и покинете остров, возьмите меня с собой, куда бы вы ни отправились.

– Это разрешено? – спрашиваю я. – Я думала, ты обязана оставаться на острове.

– В особых случаях могут быть сделаны исключения, – объясняет Марлена. – В прошлом году, когда Викус Синклер окончил школу, он попросил, чтобы его любимый слуга из ордена Авангард был освобожден от своих обязанностей здесь и присоединился к его персоналу. Директор Абердин согласился. Вы могли бы попросить то же самое за меня.

– Я не знаю, смогу ли я повлиять на директора…

– Вы это сделаете, если приведете орден Нетро к победе, – говорит она, а затем впервые улыбается. На ее щеках появляются ямочки, а в глазах пляшут хитрость и озорство. Впервые мне кажется, что я вижу ее, настоящую Марлену. Не служанку, унижающуюся ради угоды Волшебнику, а хитрую, расчетливую девушку за этим фасадом. Я понимаю, насколько она умна, исключительно умна, и все это скрывается за маской, как и у меня.

Манипулирую ли я ей? Или это она манипулирует мной?

Имеет ли это значение?

– Хорошо, – говорю я. Я понятия не имею, правильный ли это выбор или я угодила в ловушку, но мы так далеко отклонились от стратегии, что я могу пойти на то, что мне кажется правильным. Может, Марлена и использует меня. Вероятно, именно это она и делает. Но важнее то, что я ни за что не прочитаю эти страницы без нее, так что, может быть, мы можем просто использовать друг друга и надеяться, что это сработает.

– Вы обещаете? – спрашивает Марлена. – Вы клянетесь?

Я киваю.

– Я клянусь Богами, моими матерью и отцом, да будет мое имя проклято, а мой род оборван. Когда я покину этот остров, я сделаю все возможное, чтобы забрать тебя с собой.

Это не ложь.

Она снова улыбается, широко и радостно, может быть, даже немного легкомысленно, и я впервые замечаю, как лучезарно она выглядит. Мое сердце бьется о ребра, и я чувствую то, что чувствовала всего несколько раз в жизни – притяжение судьбы, ощущение значимости. Это очень важный момент. Очень важный выбор.

– Вы хотите, чтобы я прочитала это сейчас? – спрашивает она. – Я не буду, если вы не хотите или устали, я просто спросила, на всякий случай…

– Да, пожалуйста, – отвечаю я. – Прочитай. Сегодня мне бы не помешала победа.

Марлена кивает, затем смотрит на страницу.

– Элементальная инфузия третьей степени. Этот глиф позволяет заклинателю временно наполнить выбранный сосуд самым низким уровнем энергии от основного элементального глифа. Основной глиф и эта вторичная форма должны быть высечены непосредственно в сосуд, вес которого должен составлять менее одного камня. Эффект будет сохраняться до семидесяти двух часов, но может сохраняться до тех пор, пока к сосуду не притронутся. При создании второй формы высекайте ее в обратном порядке, начиная с меньшего круга и на увеличение. – Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня. – Вы это сделали?

Я моргаю.

– Не совсем. Ну, то есть не все. На самом деле я не использовала сосуд. Я просто высекла его.

Марлена пристально смотрит на меня.

– В воздухе? Вы же знаете, что в этом случае воздух будет считаться сосудом, да? – Она заглядывает в комнату, где тают последние остатки устроенного мной бардака, затем снова смотрит на меня с возрастающей тревогой. – Вы наполнили воздух льдом?

Мои щеки горят от смущения.

– Ты слишком много знаешь о магии для Смиренной, – удается мне выдавить из себя.

– А вы знаете поразительно мало для Волшебницы, – отвечает она, что справедливо, но все же неприятно. – Я провела здесь всю жизнь, помогая профессорам и студентам. Мне удалось кое-что узнать. – Она подходит к ряду деревянных полок у стены зала и берет широкую каменную пластину размером с напольную плитку. – Вот. Они предназначены для практики инфузий. Попробуйте высечь глиф сюда.

Пластина на удивление легкая, ее поверхность гладкая и отполированная.

– В камень? То есть прям в него?

Марлена кивает.

– Хорошо, тогда я просто зайду в комнату и попробую.

– Я пойду с вами.

– Ты уверена? Если я ошибусь, это может быть опасно.

Она оглядывается через плечо с застенчивой улыбкой.

– Тогда не ошибайтесь, – говорит она.

Я теряюсь от того, как быстро изменилась динамика общения между нами. Я не понимаю ее, эту Смиренную служанку, которая без колебаний смотрела на меня сверху вниз, и улыбается, когда дразнит, как старого друга. Часть меня хочет рвануться прочь, убежать, сделать глубокий вдох и все обдумать, прежде чем погружаться во все это еще глубже. Но нет. Сейчас она здесь, и, если так хочет помочь мне получить преимущество, я не собираюсь это упускать. Я возвращаюсь в тренировочную комнату, слегка дрожа, когда мои босые ноги ступают по ледяному полу. Марлена идет следом, неся небольшой деревянный пьедестал, который она устанавливает в центре комнаты.

– Для камня, – объясняет она.

– Я поняла, – отвечаю я, хотя, честно говоря, не думала так далеко наперед. Я кладу камень на пьедестал, бросаю последний взгляд на Марлену, затем беру свои локусы и соскальзываю в Пустоту.