Текст книги "Путешествие в тайну"

История вторая. Про пасынка Наполеона

Как только настало время ужина, на импровизированном капище у Евгения Борисовича весело затрещал костер, а от беседки потянуло аппетитным запахом запеченного в травах мяса. У мангала колдовал с дюжиной бутылочек, пакетиков и сосудиков Пилигрим, уже освоившийся на даче генерала. Он доставал из кастрюли большие куски маринованного мяса обваливал их в смеси каких-то экзотических трав, поливал всякими соусами и примочками. Что-то накалывал на шампуры, что-то клал в барбекюшные сетки, но все уже скворчало и шипело. При этом он не забывал поливать это все смесью лимонного сока, сухого вина и еще какого-то колдовского зелья, изредка сам прихлебывая из всех бутылей, что были у него под рукой. Запах этот не мог не привлечь соседей, и через минут десять раздался скрип калитки.

– Можно к вам?

– Входите Маша, входите. А где ваш Санчо-Панса? – встретил ее Евгений Борисович.

– Он за лавашем пошел в лавку. Там лаваш свежий привезли, – пояснила соседка.

– И это правильно, товарищи, – изрек Пилигрим. – Лаваш сейчас актуален как никогда! Вы, Машенька, берите зелень там всякую, помидоры, огурцы… И накрывайте полянку там же, где вчера. – Пока мясо дойдет, Леша уже здесь будет.

Не успели они фигурно разложить мясо на большом узбекском блюде, как увидели Лешу. Вернее его голову, гордо возвышающуюся над забором. Он деликатно постучал в ворота и, получив разрешительное «да», вошел в сад. В руках у него был горячий лаваш. Все расположились на старых местах и приступили к долгому и сытному ужину. Минут через сорок, откинувшись в кресле и попивая из бокала красное вино, Пилигрим сказал, будто продолжая вчерашнее повествование:

– С картами и войной 1812 года у нас была связана еще одна история. Помнишь, Борисыч, матушку Елизавету?

– Матушку Елизавету? – переспросил генерал. – Помню, конечно. Действительно забавная история. Ну, расскажи. Весьма поучительная байка.

– Все произошло, как в кино, – неспешно начал рассказчик…

В этот раз звонок был из Министерства иностранных дел, и звонок официальный. На том конце провода мягкий и вежливый дипломатический голос поинтересовался, не мог бы уважаемый Евгений Борисович уделить немного времени высокой особе из Франции по весьма неожиданному делу. По всей видимости, делу для него профильному. Голос так и сформулировал: «профильному», чем весьма позабавил и насторожил генерала. О его профиле, то есть об оккультном направлении, знал очень ограниченный круг лиц. Значит, звонок одобрен на самом верху. А это еще и значило, что французская персона действительно «птица высокого полета». За пять минут они договорились о встрече в кафе гостиницы «Националь» и еще за минуту о привлечении к делу Пилигрима. Скорость согласия убедила генерала, что и эта просьба была ожидаема дипломатом, и ответ заранее согласован.

Он встретил приятеля у подъезда гостиницы. Войдя в предусмотрительно распахнутые швейцаром двери, генерал поискал взглядом тех, кто их ждет. На все кафе был единственный занятый столик в центре зала. За ним сидела и не спеша пила кофе дама бальзаковского возраста. Ни переводчика, ни сопровождающих… Генерал и Пилигрим уверенно подошли к столику и представились. Дама царственным движением руки пригласила их к столу, кивнула официанту и только после этого, протягивая ручку для поцелуя, представилась сама.

– Матушка Елизавета, в миру Елизавета де Богарне, герцогиня Лейхтенбергская, княгиня Эйхштадская и прочая, и прочая. Милости прошу.

Пришедшие приложились к ручке, только что не щелкнув каблуками. Присели к столу. Официант поставил кофе. Настоявший кофе. Не экспресс-бурду, не американский бочковой, а настоящий кофе по-турецки, а к нему сахар в сахарнице с щипчиками, молочник со сливками и ледяную воду.

– Мы все внимание, – отхлебнув глоток ароматного напитка, произнес Борисыч.

– Пейте, пейте. Кофе не должен остыть, – она говорила по-русски без акцента.

Когда оба допили кофе. Дама еще подержала паузу, потом начала тихим голосом.

– Позвольте, я начну издалека. Знаете ли, господа, мой предок был сыном Наполеона Буонопарте. Точнее, если говорить по-русски, он был ему пасынком. Сыном его жены Жозефины от первого брака. Его имя Эжен де Богарне. Евгением он станет после крещения в православие. Ко времени московского похода императора он носил титул вице-короля Италийского и командовал 20-тысячным отрядом, который шел на Москву по Старой Смоленской дороге. В Бородинской битве его войска взяли село Бородино и укрепились на Бородинских высотах. В середине дня по приказу Наполеона его люди атаковали Курганную высоту и ценой огромных потерь заняли ее. После сражения мой предок с остатками своего корпуса пошел на Звенигород и встал на бивак в Сторожевской обители. Не думаю, что рассказала вам что-то новое, поскольку вас представили мне как очень эрудированных господ, – она посмотрела на них из-под опущенных ресниц очень проницательным взглядом.

– Мы все внимание, мадам, – галантно повторил генерал.

– Хорошо. Там, в обители, произошла странная история, о которой рассказывают в нашей семье так. Вечером принц Евгений, уставший от похода, лег и уснул. И вот, наяву или во сне, он сам не понял, видит, как в комнату входит благообразный старец и говорит: «Не вели войску своему расхищать монастырь. Если исполнишь мою просьбу, Бог помилует тебя, и ты возвратишься в свое отечество целым и невредимым»… Генерал Богарне проснулся в полном изумлении. Сон был почти явью. Тогда он пошел в храм, где увидел икону с ликом преподобного Саввы Сторожевского, и признал в нем своего ночного гостя… Принц Богарне выполнил совет странного русского старца. После якобинского террора он, сын виконта Александра де Богарне, казненного на гильотине, видевший травлю своей матери, был весьма суеверен. Французы не стали грабить монастырь. Вот, что странно: в итоге Эжен Богарне стал едва ли не единственным из французских генералов, которые остались живыми в той войне, и даже не был ранен ни в одной из последующих битв. Такая вот история, которая дала повод к нашей встрече.

– Извините мадам, ходят слухи, что у нее есть продолжение, – вертя в руках чашку от кофе, спросил Пилигрим.

– Да, – удивленно вздрогнула герцогиня. – У истории необычное завершение. В роду Богарне сохранили и передавали еще одну фразу, которую услышал генерал от преподобного старца Саввы: «Твои потомки будут служить России». Вы очень эрудированные господа. Вас недаром мне рекомендовали.

– Премного благодарны за похвалу, – склонил голову Пилигрим.

– Действительно, в 1839 году в Россию приехал сын Евгения Богарне Максимилиан, герцог Лейхтенбергский, – продолжила гостья. – Он вместе с Императорской семьей посетил Сторожевскую обитель и поклонился мощам преподобного Саввы, как и обещал отцу. В том же году он сделал предложение Великой Княжне Марии Николаевне, дочери Николая I. После свадьбы молодожены поселились в Санкт-Петербурге на Невском проспекте. Так потомки Богарне обосновались в России. Из-за событий 1917 года нашей семье пришлось уехать из страны. Дети, внуки и правнуки Богарне живут сейчас во Франции, Германии, США, Бельгии и Австралии. Все они православные и носят русские имена. А преподобного Савву в нашей семье почитают как своего небесного покровителя. Я сама живу в православном монастыре Покрова Пресвятой Богородицы в Бюси-ан-От, недалеко от Парижа. Однако меня привело к вам не желание рассказать о моем поклонении мощам преподобного. Хотя и это было бы правильно. Все более прозаично.

– Что-то произошло, мадам? – поинтересовался генерал.

– Именно так, месье, именно так.

Она впервые обратилась к нему на французский манер, и генерал понял, что дама волнуется.

– Еще кофе, мадам? – спросил он.

– Пожалуй, – она величаво кивнула и продолжила: – Я перед отъездом в Россию посетила часовню преподобного Саввы близ Парижа. Она удивительно напоминает Рождественский собор Савво-Сторожевского монастыря в Звенигороде. Но не в этом дело… – герцогиня отхлебнула принесенный кофе. – Во время молитвы ко мне явился дух Саввы. Он передал, что в его обители меня ждет открытие и послание от предка. от принца Евгения. – она отхлебнула еще кофе. – Это бы не заставило меня обратиться к вам и беспокоить достаточно серьезных людей, но. – и она закончила твердо: – Я получила записку с предложением встретиться по этому поводу. Я женщина в здравом уме и четко знаю, что духи не пишут записок.

– И вы абсолютно правы, мадам, – поддержал ее генерал. – Духи не пишут записок и не назначают встреч.

– А где встреча? – уточнил Пилигрим – Надеюсь, в монастыре?

– Именно там, в обители, в Звенигороде.

– Ну, раз духи просят, – улыбнулся Пилигрим, – надо ехать. Вы не против, герцогиня?

– Вы считаете так? – впервые у нее появился акцент.

– Непременно. Духов обижать нельзя, – и он опять широко улыбнулся, полностью снимая напряжение разговора. – Остается определить, когда?

– Завтра. Завтра утром! – уверенно сказала гостья.

– Тогда до завтра. Честь имеем, – оба встали и раскланялись, как заправские кавалергарды.

К утру все было согласовано, и в Звенигород поехали втроем на джипе Борисыча, прекрасно зная, что силовое прикрытие уже там. Машина, ровно урча мотором, уверенно встала на асфальт Кутузовского проспекта, оставила с одного боку шайбу Бородинской панорамы, а с другого фонтаны Поклонной горы и слегка повернула вправо в сторону Крылатского. Набрала ход и покатила на запад. По дороге Пилигрим просвещал гостью, куда они едут. «На запад», – показал он рукой, как наверное, полтора века назад это сделал Кутузов, посылая армию вдогонку за Наполеоном.

На запад от Москвы, на берега Москвы-реки, чуть дальше примелькавшегося в прессе Рублево-Успенского шоссе. Мимо чопорной Барвихи и гламурной Николиной Горы, в подмосковную Швейцарию, туда, где холмы, сосны и журчание рек и речушек. Вот туда несла их дорога. Как только серая лента узкого шоссе вывернула к берегу реки, они сразу увидели город на крутом берегу над синей водной гладью. Звенигород.

Легенды исстари пытались объяснить название древнего Звенигорода, рассказывая о колокольном звоне, плывущем над ним. Даже на городском гербе красуется знаменитый монастырский колокол, отлитый в 1667 году. В тех же легендах подчеркивается, что Звенигород – город-страж, первым встречал вражеские набеги и звоном предупреждал Москву об опасности. Ну, легенды на то и легенды, чтобы рассказывать о колокольном звоне задолго то начала на Руси отливки колоколов и его набате, долетавшем до Москвы более чем за 40 верст. Одно вызывает доверие, хотя и это неточно, – что считают его ровесником Москвы, основанным тем же самым Юрием Долгоруким, хотя история звенигородская затерялась во тьме веков и не была отмечена дошедшими до нас летописями. В документах город впервые упоминается в ту пору, когда он стал центром крупного удела, входившего в Московское княжество.

Поселение было небольшим, и, возможно поэтому о нем умолчали летописи. В письменных источниках Звенигород впервые упомянут в духовной грамоте Московского князя Ивана Даниловича Калиты, относящейся к 1339 году, но во всеуслышание городок сей заявил о себе, после того как по завещанию Дмитрия Донского Звенигородское удельное княжество досталось его второму сыну Юрию Дмитриевичу. Юрий оказался малый не промах, да еще и вояка хоть куда. Через десять лет после начала своего правления, в 1349 году предпринял он трехмесячный поход на Волжскую Болгарию. Захватил столицу – город Булгар, да еще до кучи города Жукотин, Кременчук, Казань и Кашан, и вернулся «с многую корыстью». Сел на звенигородский трон и начал строить кремль и «бить» свою монету. На монете той приказал отобразить свое имя и имя хана Узбека, и его тамгу, то есть ордынский герб. А еще приказал себя величать победитель Поволжской Булгарии – Узбеком Вторым. Савва, духовник князя, основал маленькую обитель – «Дом Пречистой на Сторожах», и сам здесь обосновался.

В кремле своем Юрий Дмитриевич построил Успенский собор, а расписать его пригласил ни много ни мало Андрея Рублева и Даниила Черного. А затем неподалеку основал Савво-Сторожевский монастырь в благодарность игумену Савве, что предсказал ему победу на Волге.

– Вот от того времени и стоят город сей и обитель, в которую мы едем, – закончил новоявленный гид длинную тираду. Подумал и добавил: – Кстати, сейчас уже и не помнят, что благодарность сына Дмитрия Донского была безграничной. Воодушевленный святым покровительством, он также построил каменные соборы не только в Звенигороде, а воздвиг знаменитый Троицкий храм в Троице-Сергиевой Лавре, иконостас которой когда-то украшала «Троица» преподобного Андрея Рублева, а у алтаря и по сей день хранятся мощи преподобного Сергия Радонежского.

– А еще я слышала историю про Самозванца. Не могли бы вы уточнить, что с ним связано? – заинтересованно спросила гостья.

– После кончины преподобного Саввы Сторожевского, – не заставил себя уговаривать Пилигрим, – созданная им обитель продолжала развиваться. Однако времена менялись. Самые трудные дни монастырь в древнем Звенигороде пережил в так называемое Смутное время, когда пресеклась династия Рюриковичей, когда в страну вторглись польско-литовские захватчики и посадили на престол самозванцев. Есть уникальное свидетельство о том, каким уважением тогда на Руси пользовалась обитель преподобного Саввы. Оказывается, самозваному царю из Польши и его супруге Марине Мнишек было просто необходимо приехать в Саввино-Сторожевскую обитель, без чего русские и вовсе не признавали бы их за монархов. В сентябре 1608 года Лжедмитрий II собственноручно писал, что необходимо отправить жену «для поклонения святому в монастыре Звенигородском, дабы в Москве могло возрасти к нам великое уважение».

Марина Мнишек расположилась в Звенигородском кремле. Там еще оставался в целости ханский двор со всеми неприметными атрибутами: гаремом, мечетью и медресе. Польская красавица жила в ханском дворце, что стоял прямо в кремле, возле храма Успения. Окна ее апартаментов выходили на резные ворота храма. Мы с вами увидим такие же, восстановленные в XIX веке, но «по старым чертежам». Это просто… ну вылитый Бахчисарай! Откуда? Да когда на площадке возле храма возвышался дворец татарского владетеля, и были построены эти воротца по восточному вкусу.

– Извините, – остановила его жестом мадам, – а разве эпоха ханских царевичей продолжалась в Звенигороде так долго?

– Астраханский царевич Муртаза Али, крещеный под именем Михаила Кайбуловича, поселился здесь в 1569 году и жил в подмосковной Швейцарии тихо до смерти, – уточнил генерал, не отрывая взгляда от дороги. – А в 1693 году, это уже гораздо позже Смутного времени, здесь жили сибирские царевичи – потомки Кучума, по происхождению прямого чингизида, с которым бились казаки Ермака Тимофеевича при завоевании Сибири.

– Спасибо, Евгений Борисович, я этого не знала. Продолжайте, – женщина повернулась к рассказчику. – Но меня интересует эпизод с проклятием Марины Мнишек. Если он вам известен.

– Начало этой истории произошло не в самом Звенигороде, – сразу же подхватил Пилигрим. – Мы, к сожалению, едем не с той стороны, а вот если бы ехали по Можайскому шоссе или, как его раньше называли, по Большой Смоленской дороге, то проезжали бы село Большие Вяземы. Оно внутри поселка Голицино. Бывший дворец Бориса Годунова. Так вот, это село не обошел своим вниманием и недолго царствовавший самозванец Лжедмитрий I. Весной 1606 года в Вяземах на пять дней останавливалась с двухтысячной свитой Марина Мнишек, которая ехала к царственному жениху Лжедмитрию в Москву. После ее отъезда в Вяземах был большой пожар, обративший в пепел дворец и 30 крестьянских дворов.

– Позвольте, я совсем запуталась. К кому ехала Марина Мнишек на свадьбу? – уточнила мадам.

– Дело в том, что красавица полячка была женой обоих самозванцев. Лжедмитрия I и Лжедмитрия II, так называемого Тушинского вора. И к обеим свадьбам готовилась в Звенигороде. Такой вот злой рок.

– Почему злой?

– Потому что легенда о проклятии Марины Мнишек связана с этим местом. Разрешите, я продолжу? В Больших Вяземах, коротая время в ожидании отправки в Москву, будущая невеста заказала себе набор карточных колод. Людская молва говорит, что она была страстной гадальщицей на картах.

Джип уже въехал в старинный тихий городок и теперь петлял по его улицам и мостам через реку Москву, выискивая дорогу к бывшему Кремлю. Пилигрим продолжил рассказ.

– Верные люди заказали «тайному рисовальщику» в Кракове, известному как чародей и алхимик, 24 колоды гадальных карт, по две на каждый месяц года. Гонец доставил заказ во дворец Годунова. Но когда вскрыли сундучок, в нем оказалось 25 колод. Гордая полячка не обратила на это внимания. Карты помогали скрасить время долгими зимними вечерами.

Прошло три года. Три года войн и переворотов, взлетов и падений. Судьба опять привела ее в эти места. Теперь новый жених Лжедмитрий II отправил ее в Звенигород на богомолье к мощам преподобного Саввы. Как всегда, Марина коротала вечера за гаданием. В это-то время и принес ей гонец письмо от подруги.

Старинная приятельница из древнего шляхетского рода писала, что «тайный рисовальщик» бежал из Кракова, обвиненный в колдовстве. Погоня вскоре нашла его в лесу, повешенным на черной веревке. Следствие, тем не менее, дозналось, писала приятельница, что среди тех колод, которые старый чародей нарисовал для Марины Мнишек, спрятана «селенова карта». По виду она такая же, как все, но не дай бог гадать на ней в полнолуние. Она может менять масть, множиться и показывать будущее. Она принесет богатство и славу, молодость и красоту, но все это может растаять в один миг, как лунная дорожка на пруду. Она станет управлять судьбой того, кто гадает. Карта эта сделает игру смыслом жизни. Она покажет все несчастья и беды и как бы убережет от них. Но на самом деле спрячет их в ларец Селены и выпустит на волю, когда захочет. Она может повторять повороты судьбы, так же как множить карты, и менять судьбу, как меняет свою масть в неверном свете луны.

Письмо подруги не испугало смелую авантюристку. Она уже давно жила такой жизнью и шла этой дорогой. Марина с нетерпением ждала полнолуния. Что открылось Мнишек в ту лунную ночь? Об этом знала только она. Лишь на рассвете вошли в ее горницу верные слуги. Вошли и замерли от страха и удивления. Ничего до сего дня не могло сломить или опечалить польскую красавицу, ни смерть Лжедмитрия I, ни крах первого похода на Москву, ни неудачное ее коронование на московский престол. После же этой звенигородской ночи она ужасно постарела. Лицо покрыла сеть морщин, оно стало пепельного цвета, в волосах мелким серебром рассыпалась седина, гордая шея, кажется, пригнулась к земле. Молча накинула Марина на голову прозрачное покрывало и призвала к себе свою ведунью, хранившую ее с детских лет. Что ей нашептала бабка, тоже осталось тайной, но приказала гордячка принести ей серебряный ларец. Положила она в него колдовские колоды и в безлунную ночь приказала зарыть ларец под хлевом, где только что народился невинный агнец. Но и это не уберегло ее от проклятия Луны.

Джип с ревом начал подъем к Городку по дороге, ведущей вдоль Москвы-реки от центра города в сторону Савво-Сторожевского монастыря. Взяв подъем, он подкатил к белокаменному собору, там, где виднелись остатки валов.

– Ну, вот и звенигородский кремль, – объявил Пилигрим. – Где-то здесь и дворец ханский стоял, и хлев с ягненком, и под ним ларец серебряный. Давай, командир, к стоянке рули, – он показал на стоянку у Успенского собора.

– А разве Мария Мнишек жила здесь, а не в обители? – легко выпрыгивая из машины, уточнила мадам.

– Нет, герцогиня, – успевая подать ей руку, вступил в разговор генерал. – В обитель ее монахи не пустили. Так что жила она здесь. Что ж, время сказок закончилось, пора заняться делом. Где, говорите, назначена встреча?

– В храме Рождества у мощей преподобного Саввы Звенигородского.

– Это не здесь, – подал голос Пилигрим. – Это в монастыре в соборе Рождества Богородицы. Поехали!

Через десять минут они вышли из машины на территории монастыря. В цветнике стояла уютная белокаменная церквушка. Именно в ней и хранились мощи святого Саввы. Краем глаза Борисыч отметил, что их ненавязчиво сопровождали три машины. Похоже, то самое силовое прикрытие, которое им обещали. Прогуливаясь по монастырю и рассматривая восстановленные кельи и церкви, он также отметил, что ребята из сопровождения рассыпались по территории, практически контролируя все входы в монастырь и незаметные закоулки обители. Про себя отметил, что работают хорошо и незаметно.

Пилигрим, аккуратно поддерживая гостью под руку, что-то увлеченно рассказывал ей из жизни православного монашества. Со стороны они очень напоминали богатую иностранную туристку и частного гида, отрабатывающего гонорар.

«А на кого со стороны похожу я? – подумал генерал. – Скорее всего, на дипломатического работника, выслужившего срок и теперь добирающегося до пенсии сопровождением скучающих дам высшего света, наезжающих в нашу страну по дипломатическим каналам».

Удовлетворенно хмыкнул и пошел следом, помахивая свернутой в трубку газетой. Таким же прогулочным шагом дама и ее гид вошли под своды собора Рождества. Борисыч нырнул в полумрак храма вслед за ними и встал у иконостаса, взяв в сектор обзора раку с мощами, стоящую рядом пару и выход из церкви. В тишине гулко раздавались шаги посетителей, словно отскакивая от массивных стен и устремляясь под высокий купол. Хотя время приближалось к полудню, туристов и богомольцев было мало – человек шесть. Борисыч сразу исключил из зоны своего внимания понурого мужчину в пиджаке – своих он узнавал сразу. Осталась старушка у иконы Богоматери и девчушка лет семнадцати крутящая головой направо-налево. Неожиданно к Пилигриму подошел монах и шепнул что-то на ухо.

В наушнике громко прозвучало:

– Вы паломники из Франции? Вам просили передать, что вас ждут в ските святого Саввы.

Монах быстро удалился. Пилигрим взял даму под локоток, и они, осенив себя крестным знамением, направились к выходу. Генерал последовал за ними. Скит преподобного Саввы и монастырская купальня расположены примерно в 20 минутах ходьбы от монастыря, на холме за густым старым лесом, и Пилигрим предложил мадам пройтись пешком. Этим он давал возможность сопровождению сменить позицию.

– Это место уединенных молитв преподобного Саввы, где он поселился в небольшой пещере уже в конце своего земного пути. Спал, согласно преданию, на голом известняке, – рассказывал он на ходу. – В XIX столетии купец Павел Цуриков построил на свои средства храм над пещерой преподобного, вокруг которого вырос небольшой скит греческого образца c храмом и двумя келейными домиками, обнесенными стеной. Причем алтарь располагался прямо над пещерой. Женщинам вход на территорию скита был строго запрещен. А паломников-мужчин пускали только через отдельный вход, чтобы не тревожить иноков, ушедших от мира. В прошлом веке помещение пещеры залили бетоном. Верующим активистам и специалистам с трудом удалось восстановить ее прежний облик. Сейчас на продолговатом камне, служившем ложем преподобному Савве, стоят трогательные букетики цветов, принесенные паломниками.

Они подошли к скиту, стоящему на обрыве реки и напоминающему издалека небольшой замок красного цвета, окруженный белой стеной. Внутрь замка вели арочные ворота, от которых дорожка пролегла к самой пещере, где ранее жил Савва.

– А скажите, матушка Елизавета, – Пилигрим впервые назвал так гостью, – какова основная цель вашего визита?

– Весьма прозаична, мой друг, весьма. Я хотела договориться с патриархией о выделении нам святых мощей. Мы же теперь единая православная церковь, после слияния Московской патриархии и Русской православной церкви за рубежом. Так что все очень по-земному, хотя и с божественным озарением. Хотим открыть новый приход, нужны святые мощи. Я хочу, чтобы это были мощи Саввы Звенигородского, как покровителя нашей семьи де Богарне.

– И более никаких? Ни бизнеса, ни миссионерства, ни еще чего? Извините, если что не так.

– Бога ради! Вы вправе задавать вопросы. Нет. Представьте, никаких. Ну, если не считать вещего сна и желания посетить места, связанные с моим предком принцем Евгением.

– Позволите еще один бестактный вопрос…

– Я уже позволила.

– У вашей семьи большие связи в мире политики, бизнеса, шоу-бизнеса и так далее?

– У моей семьи огромные связи в любом мире, – она мрачно улыбнулась, – даже в загробном. Но, к сожалению, я не отношусь к данному кругу. Я монахиня, затворница, давно ушедшая от суеты шумного века. Это известно каждому, кто хоть чуточку знаком с семейством де Богарне. Меня даже не интересно красть ради выкупа. Сестрам за меня платить нечем, а родне строго запрещено мною лично совать свой нос в мои дела., – она так и сказала чисто по-русски «совать свой нос».

– А вы железная леди, – с уважением посмотрел на нее Пилигрим.

– Я вся в принца Эжена Роз де Богарне! – гордо ответила она.

– Последний вопрос. Почему вас интересовало проклятие Марины Мнишек?

– Потому что принц Евгений, по легенде, нашел серебряный ларец. Старец явился ему в тот момент, когда он начал раскладывать пасьянс, и остановил его руку. В семейной притче говорится, что лик старца освещала полная луна!

– Вот и пещера. Вернее то, что от нее осталось. Хотите побыть одна? – громко спросил Пилигрим, опустив веки, давая понять, чтобы она согласилась.

– Да. Хочу побыть в одиночестве, – поняла его матушка.

Пилигрим отошел на почтительное расстояние. Сел на лавочку в тени куста сирени и начал листать книгу. Француженка осталась одна. Вокруг ни души. Молодой человек появился неожиданно, словно материализовался из воздуха: в пору было поверить в духов. Он наклонился над герцогиней, склонившейся в молитве, и занес руку как для удара… Рывок мужчины в потертом пиджаке и восторженной девчушки был молниеносным. Они умело скрутили нападающего.

– Впрочем, все закончилось хорошо, – оборвал рассказ Пилигрим и опять пригубил вино. – Если вам, молодые люди, интересна концовка, то сухим языком протокола ее поведает уважаемый Евгений Борисович. Все эти допросы, драки, погони, перестрелки не для меня, – и он откинулся в кресло, уступая ринг генералу.

– Оччччень театрально, – увидев растерянность Маши и Лешы, засмеялся генерал. – А главное, удивительно грациозно! Сейчас расскажу.

– он подкинул полено в костер. – Не было никаких драк, погонь и перестрелок. Молодой человек, приславший в номер матушки Елизаветы записку с предложением встретиться в Звенигороде, был по натуре весьма экзальтированным исследователем, занимающимся историей Наполеоновских войн. Он из французской прессы узнал о ее намечающемся визите в Россию и решил из первых уст получить информацию о семейном предании Богарне. Кто-то ему наплел про фамильные проклятия, про их родство не только с Романовыми, но и с проклятыми королями. В общем, полная окрошка из всех тайн мира. Драк не было. Скрутили его ребята тихо и все выяснили при первых же беседах. Герцогиня очень милостиво дала ему интервью и отпустила грехи, разрешив приложиться к ручке.

– А как же дух святого Саввы? – затаив дыхание, спросила Маша, – тот, что явился матушке Елизавете?

– А вот это, милая моя, из области мистики и странных совпадений. Это к Пилигриму. Он вам наврет чего-нибудь страшного на ночь, – генерал крякнул.

– Ничего врать не буду, потому как не знаю, – очень быстро сдался Пилигрим – Вот только послание от принца Евгения мадам получила и именно в ските. Молодой человек, встретившийся с ней там, перед отъездом передал ей найденные письма ее предка. Правда, подлинники ей вывезти во Францию не дали, оставили в архиве Бородинской панорамы, а вот копии сделали. И еще патриархия разрешила передать часть мощей преподобного Саввы во вновь закладываемый православный храм в окрестностях Парижа. Так что думайте, как хотите, а все то, что ей пригрезилось в часовне, сбылось. Ну все, молодежь. Пора на боковую. Полночь уже. Ваша ночная нянька утомилась. Бай, бай, – и он встал с кресла.

Звенигород

Предположительно основан Юрием Долгоруким в 1152 году. Впервые упоминается в духовной грамоте Ивана Калиты 1336 года. В Ростово-Суздальское княжество название перенесено из-под Киева, в его основе личное имя (Звенислав, Звенимир) или гидроним (сравните с реками Звинеч, Звиняка, Звенига). Распространенное объяснение названия как «город с колокольным звоном» появилось в результате наивной этимологии.

В XIV веке Звенигород – город на высоком холме на левом берегу реки Москвы, с укреплениями, состоящими из рва, вала и бревенчатой стены с башнями (так называемый Городок). В XIV–XVI веках важный сторожевой пункт на западных подступах к Москве. В 1339–1492 годах центр Звенигородского удельного княжества. В 1382 году Звенигород был разорен татарами при нашествии Тохтамыша.

Расцвет города приходится на 1389–1434 годы, период княжения второго сына князя Дмитрия Донского – Юрия Дмитриевича, при котором Звенигород был обнесен мощными оборонительными валами и дубовыми стенами, выстроен Успенский собор на Городке (1399).

В 1398–1399 годах в 1.5 км западнее Городка на Сторожевой горе был основан Саввино-Сторожевской монастырь. В царствование Алексея Михайловича монастырь использовался как его загородная резиденция.

Городом утвержден в 1781 году при образовании Московской губернии.

В конце XVIII – начале XIX века местный торговый центр. В 1784 году Звенигород был перестроен, получил прямоугольную планировку. В XVII–XVIII веках город развивался на месте Верхнего и Нижнего Посадов, но каменное строительство почти не велось. В течение XIX века оставался уездным городком со слаборазвитой торговлей (преимущественно молочными продуктами и овощами). В 1861 году в городе имелось несколько ремесленных заведений и пивоваренный завод.

Благодаря чрезвычайно живописной холмистой местности вокруг города с XIX века Звенигород и его окрестности приобрели статус подмосковной дачной местности.

Богарне (Beauharnais) Эжен Роз де (3.09.1781, Париж – 21.2.1824, Мюнхен, Бавария), герцог Лейхтенбергский, князь Эйхштадский, принц империи, князь Венеции.

Из древнего аристократического дворянского рода. Сын виконта Александра де Богарне и Жозефины, ставшей впоследствии супругой Наполеона. При поддержке отчима сделал блестящую карьеру. Службу начал в 1796 году в качестве ордонанс-офицера при генерале А. Массена в Итальянской армии. Во время Египетской экспедиции (1798–1799) был адъютантом генерала Н. Бонапарта, проявил большую храбрость, был ранен в сражении при Сен-Жан-д'Акр. 22.08.1799 вместе с Бонапартом вернулся во Францию.