Текст книги "Реконструкторы (сборник)"

Глава 4

Семён хотел попросить еды, но решил не торопить события. Они вышли из машины. К винтолёту подбежал паренёк в длинной серой рубахе, кативший громоздкую тележку с баком – вероятно, заправщик.

Направились к двухэтажному бревенчатому зданию с высокой башенкой. Над полукруглыми воротами висел странный герб – синий трехглавый лебедь с шеями в виде креста, а ниже виднелась табличка – «Поморьско Лётно Воиньство». Семён обратил внимание, что буквы «и» и «эн» пишутся не так, как на Земле: «и» – с горизонтальной чертой, а «н» – с наклонной, как в латинице.

Внутри отделка здания была вполне сносной – стены побелены, на полу пуховый ковёр, длинные скамьи по бокам. Землянин обратил внимание на лампы на стенах – похоже, электричество в городе есть. В сенях разулись, Егорий перекрестился на деревянные точёные иконы в углу – двумя перстами, по-староверски, Семён последовал его примеру, хотя получилось это неумело.

– Нонче представлю тебя Олегу Трифоновичу, – тихо сказал Егорий. – Ён начальник гарнизону, во чине полководца. Ты помолчи, да порато лишнега не сказывай.

Землянин до сих пор не мог понять точного значения слова «порато». Они проследовали по ряду комнат, Егорий приветствовал встречавшихся летчиков легким кивком и словом «Доброхотствую». Семён заметил, что большинство из них примерно такого же, как и Егорий, роста – не больше метра семидесяти. Видимо, здесь весь народ был невысоким.

Олег Трифонович оказался коренастым помором лет сорока, с приличной покладистой бородой. Коричневый сюртук с множеством пуговиц, по-видимому, заменял военный китель, а на плечах был красно-белый орнамент, отличавшийся от того, что носил Егорий.

– Доброхотствую, полководец, – сказал Егорий и коротко поклонился. Видимо, честь здесь при разговоре со старшим по званию не отдавали. – Облёт-то во квадрате шестнадцать произвёл, машина во исправности. В раоне Сосновой Дороги неизвестной обнаружон. Семёном назвалси, говорит странно, утверждат, что со Земли.

– Ха, брехня кака?! – воскликнул басом Олег Трифонович, подозрительно оглядывая землянина. – Никак ходок ферьярьской. Ле саранпальской, кто из переехавших.

Егорий с Семёном коротко переглянулись, и землянин понял, что лучше помолчать.

– Порато не находит на ходока-то[6]6
  «Порато не находит на ходока» – (поморск.). Сильно не похож на разведчика.


[Закрыть], Олег Трифонович, – осторожно сказал пилот. – Ко тому ж со крестом серебряным, ковки сложной. При себё-то имёт машинку пишшашшуу, коих, разумею, нет инде[7]7
  «Инде» – Даже


[Закрыть] и у мастеров крестолесовских. Говорит, как во книжках старых. Инде про войну не знат! Мне кажет-то, чужеземец из-за северов заплутавший. Читал жь, Олег Трифонович, во «Соловье-Вестнике» истории про иномирцов, истовённо оттуда. Кто ведат, можа у них мир по-давношному Землёю кличут.

– Басни читать-то всяк горазд, – нахмурился Олег Трифонович. – А ты попробь-ка страну да научны издумки от ходоков зашшитить! Хотя… помню годов-то шесть назад сверьху приказ приходил про иномирцев, говорили-де не трогать да осторожно быть. Не ведаю, чего и делат.

– Стали бы ферьярцы засылаць во Серафимьё ходоков, оружие не имящих? – спросил Егорий, пытаясь ещё больше убедить полководца. – По мне, так начальству доложить надобно.

– Начальству? – задумался Олег Трифонович и ещё раз внимательно посмотрел на Семёна. – Можат, и надобно, да только дел невпроворот… Семён тебя звать? Поди сюды, Семён, крест выкажь-ка.

Землянин подошел к столу и достал из-под рубахи свой крестик. Начальник осмотрел изображение на передней стороне, затем перевернул на тыльную сторону и прочитал надпись «спаси и сохрани».

– Дивно как-то буквы написаны, – проговорил он. – Не по-нашенски. Да и крест не деревянной. А что за машинка-то у тебя?

– Вот, посмотрите, – сказал Семён и достал из кармана коммуникатор. – Только она сейчас работать не может, ей нужно зарядиться, да и сети у вас нет.

Олег Трифонович неумело взял в руки сотовый телефон, взвесил на руке, перевернул и потрогал выступающую камеру.

– И здесь буквы дивные. Нашто ёна?

– В смысле, зачем? – переспросил землянин. – Мы с помощью таких аппаратов связываемся между собой, можем переговариваться на дальних расстояниях, как…

– Как по телеслову? – удивился военный. – А мы – это хто?

– Люди моей цивилизации, – сказал Семён, решив больше не упоминать про Землю, и поправился, чтобы его поняли, – страны, откуда я родом. А кроме функции связи тут есть и фотокамера, и… программа для чтения, набора текста, музыкальный плеер. Он много чего может, только батарея садится быстро.

– Как чудно да не скрасна говоришь! – проговорил Олег Трифонович, впервые улыбнулся и вернул сотовый. – Ну и куды девать тебя такога?

– Ну, для начала, мне хотелось бы поесть, – признался Семён. – Я с утра не кушал.

– Иссь, что-ли, хотишь? Егорий, веди его ко себе во дом, накорми, да пусть там и спит пока. А завтрема веди прямо к Сергию Михайловичу, ён городской наместник, пускай-от и разбирается, куды и что. Не до того мне.

Полководец отвернулся, показывая, что разговор закончен.

– Погодите, Олег Трифонович, – рискнул спросить Семён. Егорий нахмурился и кивнул головой, намекая на то, что пора уходить. – У меня есть к вам одна просьба. Со мной был друг, тоже иномирец, он пошёл по дороге на запад. Как мне сказали, там идёт война, и…

– Сыщем и друга твово, как[8]8
  Как (поморск.) здесь – в значении «если».


[Закрыть] дале военных рубежов не зашел, – проворчал начальник гарнизона и зарылся в свои бумаги.

* * *

От Лётного Двора землянин и поморец направились вниз по склону холма, мимо стройного ряда деревянных фасадов. Люди были одеты в простые монотонные наряды, однако «деревенщиной», в плохом смысле этого слова, тут и не пахло – горожане выглядели опрятными и образованными. Поморские девушки – все как одна красавицы – скромно опускали глаза, когда проходили мимо мужчин. Семён обратил внимание на большое число детворы на улице – похоже, с рождаемостью тут проблем не было. Ни одного пьяного землянин не заметил и потому сделал вывод, что порядки здесь разительно отличаются от порядков нынешнего вымирающего российского села.

Дом у Егория Ивановича, как и у большинства горожан, был большой, обильно украшенный резьбой. К дому примыкало несколько хозяйственных построек, назначения которых Семён не уяснил. Забора не было – видимо, горожане настолько доверяли друг другу, что оставляли земельные участки открытыми. У порога их встретил большой кот, похожий на дикого лесного.

Семья Егория приняла землянина тепло и радушно. Молодая миловидная жена принесла на ужин мясной бульон с бараниной, почему-то названный «ухой», каравай ароматного ржаного хлеба и кваса. Похоже, что традиции гостеприимства остались у поморов с давних, ещё Земных времён. Семён был готов сразу наброситься на еду, но Егорий остановил его.

– Негоже грязнорукому за стол садицце. Иди-ка к рукомойнику.

«С чужими традициями лучше не спорить», – решил Семён, хотя живот уже крутило так, что не было мочи.

К вечеру облака рассеялись. Семён вышел во двор и снова поразился строению этого мира. Вместо яркой, отчётливо различимой звезды, на небе светилось гигантское пятно с размытыми, завихряющимися краями, постепенно гаснувшее на востоке.

– А где ваше светило? – удивленно спросил Семён вышедшего вслед за ним на крыльцо Егория.

– Чудной ты. Как где-ка, если вон ёно, шолнцё-то наше! – ответил помор и посмотрел, прищурясь, на пятно. – У вас тама-ка, небось, всё по-иному?

– Да, у нас солнце имеет вид маленького диска, а тут…

Этот мир был гораздо сложнее, чем мог подумать Семён. Землянину ещё предстояло открыть все его тайны.

Когда стемнело, Егорий принёс откуда-то чистую льняную одежду и отвёл гостя в маленькую отдельную комнатушку. Спал Семён на двух составленных вместе лавках, на пуховой перине. Убранство комнаты для гостей казалось бедным – маленький столик, сундук в углу, полочка с маленькими резными иконами. Семён заметил, что вместо традиционного в трехчастной иконе Николая Угодника изображён некто с диагональным крестом – видимо, апостол Андрей. Похоже, здесь он был самым почитаемым святым.

С потолка свисала лампа накаливания в простеньком торшере, было заметно, что электропроводку подвели относительно недавно. За окном было намного тише, чем у шумного автовокзала в Екатеринбурге, воздух и в городе оставался свежайшим, и землянин мгновенно заснул.

* * *

Проснулся он утром оттого, что кто-то щекотал по носу гусиным пером. Землянин открыл глаза, чихнул, и увидел убегающего озорного мальчишку – сынишку пилота, Егория.

– Ах ты, хулиган маленький! – сказал Семён, вскочил с постели и хотел, было, погнаться за проказником, но внезапно увидел в окно странную процессию и остановился.

По узкой улочке, на которую выходило окно, шли люди – и старики, и дети, шли медленно, в одну сторону. Женщины, одетые в черные платки, что-то надрывно пели, а в середине процессии трое мужиков несли на длинных жердях выдолбленную половинку соснового ствола. Семён спросонья не сразу сообразил, что этот ствол – гроб, а процессия – не что иное, как обряд погребения.

– Дядьку Василя хоронють, – сказал мальчишка, незаметно подошедший к окну. – Мне остатьси веляно, от мертвеца дом сторожиць, а я хотел поглядець, как через речку переносить будут.

– А… зачем через речку?

– Обвыцьё такоё, – просто ответил мальчик. – Надо так.

Процессия прошла мимо дома и скрылась за поворотом улицы. Землянин спросил:

– А дядька твой родной?

– Не-а, пошто родной. Так, сосед наш.

– Тебя как звать? – спросил Семён.

– Филиппкой. Дядя Семён, родители-то до погосту ушли, велели мне вас накормиць. Походите на кухню-то.

Ребёнку было от силы лет шесть – семь, а выглядел он на удивление серьёзным и хозяйственным. Прогнал из кухни кота, которого, как оказалось, зовут заморским именем Эдьмунд, и достал из печи ухватом горшочек с тарелкой. На завтрак хозяева оставили кашу и пару ржаных плюшек – не сильно питательно, но всё же. Семён вымыл руки перед рукомойником – пора привыкать к местным традициям – неумело перекрестился на иконы в углу, изображая благодарственную молитву, и принялся за трапезу. Филиппка сидел рядом и внимательно наблюдал за землянином, сначала это немного раздражало, но в конце Семён привык, набрался смелости и спросил:

– Филипп, а нет чего-нибудь мясного? Просто я привык утром есть… питательную пищу.

Мальчик весело засмеялся и проговорил:

– Чудной вы, дядька Семён, кака-ж мясна-то пища, когда у нас сёдне пятница – день постный?

– Я… просто не знал, что пятница, – нашёл отговорку Семён и нахмурился. Перспектива соблюдать пост не сильно вдохновляла, но, похоже, другого выхода не было. – Со счёту дней сбился.

– Быват, – откликнулся сын пилота.

Неожиданно Семён вспомнил о вопросе, который собирался задать ещё вчера, но как-то забыл.

– А какое сегодня число?

– А, почитай, уже восемьнацато июню, Петров пост идёт.

– Какой год?

Мальчишка рассмеялся и спросил:

– Да откудова свалилси такой чудной? Четыреста третёй уж, почитай, от сотвореня миру.

За прошедший день Семён научился не удивляться подобным новостям, вот и сейчас эту информацию он просто принял к сведению.

* * *

Хозяева пришли через час. Семёна одели в старый, но неплохо сохранившийся сюртук, некогда принадлежавший дяде Егория, и они пошли с пилотом к городскому наместнику, чьи каменные двухэтажные апартаменты виднелись на холме. Егорий всю дорогу молчал – вероятно, привычная болтливость пропала после похорон соседа.

Вход в здание не охранялся – видимо, наместник был готов принять любого из пятнадцати тысяч жителей Троеугорска. Сергий Михайлович оказался ростом примерно с Семёна – чуть больше метра семидесяти. В отличие от большинства замеченных на улице горожан, бороды и усов он не носил, лицо было гладко выбрито, волосы коротко подстрижены. Если бы землянин встретил наместника на улице Екатеринбурга, то ни за что бы не выделил его из толпы. Единственное, что немного отличало Сергия Михайловича от россиян двадцать первого века – это строгий темный сюртук странного покроя с тонкой меховой оторочкой на воротнике. На столе у городского начальника лежал деревянный аппарат непонятного назначения с красивой резьбой, вдоль стены стояли два старинных высоких шкафа с множеством книг. Над столом висел портрет какой-то пары, судя по одежде – высокого ранга.

– Садись, Семён, – городничий пожал руку землянину и указал на стул. – И ты, Егорий Иванович, садись, коль пришёл. Мне про случай ваш уже рассказал Олег Трифонович. Признаюсь, я представлял тебя, Семён, совсем другим. С Земли ты, иль с Чужеземья Северного – для меня без разницы. Одно я знаю, что таковые, как ты, люди в Поморье появлялись и век, и два назад. Один из них, по слухам, жив до сих пор.

«Это интересно, – подумал Семён. – Если есть землянин, значит, мы с Игорем не одни в этом мире». Наместник замолчал, видимо, задумался.

– Сергий Михайлович, разрешите спросить? – решился Семён. – Вы говорите практически на том же языке, на котором говорят и у нас…

– Не стоит на «вы», Семён, – покачал головой городничий. – Ты уж не ребёнок, чтобы мне «выкать». И как, прости, тебя по отчеству, иль не носите у себя отчества?

– Вячеславович. Семён Вячеславович Григорьев. Откуда ты знаешь язык?

– Так вот, Семён Вячеславович. Я учился в Новуградской академии, что находится на границе Серафимья и Крестолесья, в устье Мокшени. Там нас учили старой речи, что называлась российским языком. Как сказал мне Олег Трифонович, ты говоришь на ней?

– Да, это русский язык, если быть точным. Но почему на нем не говорят другие?

Поморец покачал головой.

– Разговаривать на нем не приветствуется, потому как это язык научных трудов. Ровно так же, как и не говорим в миру мы на старославянском, языке молитв. Ко тому же, сейчас большинство книг издаются на поморской говори. Однако, в Новуграде немало тех, кто отходит от устоев и спокойно общается в быту на сим древнем языке. Новуград вообще город странный…

Землянин кивнул. Наместник внезапно спохватился, вытащил из деревянного устройства на столе цилиндр с проводом, повернул какие-то рычажки и громко сказал:

– Мосей, будь доброй, снеси нам чайник и три стакану.

Телефон, понял Семён. У поморцев есть устройства связи, и это хорошо. Наместник упомянул много непонятных географических названий, и Семён спросил у него:

– Сергий Михайлович, у тебя есть карта?

Наместник кивнул, нисколько не удивившись подобной просьбе, поднялся и достал из глубин шкафа свернутую трубкой карту.

Стр:

– Чудной ты, Семён, – вполголоса проговорил Егорий. – У нас же во доме така истовённо карта-то и лежит. Поконал бы, и я бы дал, пошто наместника-то тревожиць.

– Ничего, пусть. Вот она, земля Поморска, – проговорил тем временем городской глава и развернул на столе большой лист. – Карта несколько устарела, ко примеру, граница Мансийского Хаканата теперь восточнее идёт, вот тут… Очень близко к нашему городу, как видишь. Сейчас там вялотекущий конфликт. Серафьмье наше – самое западное княуство… то есть княжество, восточнее по северам идет Крестолесье, и самое восточное – Синелесье. В ём много мансийцев живёт. А южнее Крестолесья и Синелесья – Приошерье, они к морю не выходят, зато снабжают половину материка зерном. Всего четыре княжества у нас. И вот здесь, в устье Мокшени – Новуград, новый город.

– А он кому принадлежит? К Серафимью, или к Крестолесью?

– А ни к кому ён не принадлежит, – встрял Егорий. – Ён вольной град, его все княуства вдруг строили, с вогулами в придачу.

– В смысле, «вдруг»?

– «Вдруг» – означает «вместе», «совместно», – пояснил наместник. – Вероятно, ты ещё каких-то слов не понимаешь?

– Никак не могу понять значения слова «порато», – признался Семён. – При чём здесь порка?

Поморцы рассмеялись. В этот момент вошел Мосей с подносом, молча пожал всем руки и так же молча удалился. Являлся ли он слугой, либо просто кем-то из сотрудников, Семён не понял.

– Это слово переводится как «много», «чересчур», – пояснил Сергий Михайлович и разлил зелёный чай по стаканам. – Ты давай, вопросы-то задавай, мне понравилось быть учителем и переводчиком!

Они просидели у наместника около часа, выпив по три стакана чая. Лишь пару раз во время разговора их прерывал звон (не звонок, а именно мелодичный звон) телеслова, и городской начальник отвлекался на свои дела. Семёна интересовало всё – начиная от истории Новомирья и заканчивая причинами войны.

– Причины войны просты и понятны, – сказал Сергий Михайлович. – Ферьярцы, они же сами называют себя мидгардцами, лишь пятнадцать годов назад стали производить дизели и машины на бензиновой тяге. Развитию их активному мешает, во-первых, малое количество нефтяных месторождений на своей земле. Наилегчайший способ перестать их закупать из-за рубежа – присоединить земли Саранпала и Мансипала к себе.

– Что это за земли?

Наместник описал рукой большой полукруг над картой.

– Это две половины Мансийского Хаканата, западная и восточная части огромной вогульской империи. Империи, что занимает больше половины Материка и, по сути, нами созданной, поморцами. Без технологий наших они так бы и остались такими, каковыми были в начале.

– Остались бы дикими? – предположил землянин, вспомнив о земных мансийцах, которых иногда показывали по областным каналам.

– Нет, ну почему ж дикими. Их древняя культура своеобразна, а религия сложна. Но без нас бы они остались таким же закрытым лесным народом, разбитым на сотню родов. Мы не стали нести им свою веру, как это, если не путаю я, делали когда-то на Земле. Мы принесли им… государственность, вроде бы, так это зовётся?

Семён кивнул.

– А сколько всего поморцев, ферьярцев и манси?

– Ферьярцев, почитай, около восьмидесяти пяти мильонов, не считая рабов. В Хаканате народу – мильонов сто пятнадцать, но из них двадцать тувы и примерно десять – переехавших с южного архипелага маорийцев.

«Маори? Они-то здесь каким боком затесались?» – подумал Семён, но решил ничего не говорить.

– А нас – тридцать шесть, коли не путаю? – спросил Егорий.

Наместник кивнул и убрал карту.

– Да, не считая колонистов по всему свету.

– Это в Серафимье? – не понял Семён.

– Нет, это всё Поморье. В Серафимье живет одиннадцать мильонов. Мы – малый народ, зажатый между двумя империями.

– Зато – самый развитый, как я понял?

Сергий Михайлович кивнул, допил стакан чая и громко поставил его на стол, перевернув.

– Именно так. Но мы заговорились. Сёдня же я отправлю с телеграфной станции быстрое письмо дьяку Василю Аристарховичу Солодову, главе Особого Приказа при Совете Миров… то есть Общин. Не сомневаюсь, назавтра же будет приказ доставить тебя в Пятилахтинск, потому готов будь к переезду.

– А как быть с документами? – спросил Семён. – Меня пропустят в столицу без документов?

– Да, Сергий Михайлович, у его и копейки нема, – добавил Егорий Иванович. – Мы уж думали-то всем миром ему деньгу собраць, но, быват, ты споможешь? Как-никак, иномирец Семён, дело важно.

– Да, разумеется, временную метрику мы тебе составим, и денег на неделю воперёд дадим, – наместник кивнул и поднялся. – Билеты, ежели всё получится, на переезд купим. Ну что, господа, меня дела ждут, надобно перестройку стены городской осмотреть будет.

– Ещё один вопрос, Сергий Михайлович. В самом начале вы… то есть ты упомянул о чужеземце, который жив до сих пор. Кто он такой?

Городской наместник покачал головой.

– Мне мало о том ведомо, но ещё когда учился я в Новуграде, десять годов назад, поговаривали у нас о некоем старце учёном, что трудится в Доме Науки. Дескать, прибыл он неизвестно откуда, ровно как и ты. Звали его Александр, но было ему уже за восьмой десяток. Не ведаю, жив он, иль нет. Вроде как сын у него оставался…

Егорий так же резко поставил пустой стакан на стол – вероятно, так обозначали конёц чаепития.

– Пойдём, Семён, нечего Сергия Михайловича задерживаць.

И Семён тоже стукнул перевёрнутым стаканом по столу.

Глава 5

.

Игар очень смутно помнил то, что произошло после столкновения с всадниками. Первым, что он осознал спустя долгое время, была тупая, грызущая тело боль. Боль барахталась всюду – в ушибленной груди, в избитых дорогой ногах, в суставах, которые стягивала веревка. Последняя мучила немилосердно, Игорь почти не чувствовал пальцев и как-то отвлеченно подумал, что если пытка продолжиться, то пользоваться ими он не сможет никогда. Чье-то колено, уперевшись сначала в шею, затем в поясницу прижало его к земле. С него грубо сорвали шлем, едва не лишив носа, перчатку и пояс, забрали меч. Мужские голоса, комментируя странное одеяние незнакомца, говорили между собой сначала удивленно, затем откровенно насмехаясь над доспехами реконструктора. Сильные руки подняли студента над трактом, поставили на ноги. Очень странным казалось Игорю непосредственность и быстрота, с которой его разоблачали. Ему подумалось, что люди чужого мира, встретившие на дороге незнакомца, облаченного столь странно, как он, должны проявить большее удивление и растерянность. Но темным всадникам, по всей видимости, путники в средневековых кольчугах были совершенно не интересны либо … они встречали их не впервой.

С ним никто не разговаривал, ни о чем не спрашивали. Били скорее для порядка, чем по-настоящему. Очень скоро варяг осознал себя бредущим по дороге за вихляющим конским крупом. Вероятно, ему повезло, и подкованные копыта не прошлись по голове и телу. Лошадь сшибла Игоря грудью, он отлетел на несколько метров, врезался спиной в жесткий грунт, но остался, в общем, цел. Сильный ушиб, и, возможно, сломанное ребро причиняли ужасную боль, но двигаться реконструктор мог.

Следующие несколько часов он со связанными руками ковылял за лошадью. Никто не удосужился прикрепить конец веревки к седлу, а потому, движение пленника подстегивал только подгоняющий его с боку и сзади конный конвоир, время от времени тыкающий в спину чем-то тонким и жестким. Ружейным прикладом это быть не могло, а оборачиваться, чтобы посмотреть, у Игоря не было сил. Наконец, крайние изнеможение и подавленность сделали свое дело. Чувствуя, что просто не в состоянии идти дальше, Игорь повалился сначала на колени, затем упал лицом вниз. Спрыгнувший конвоир перевернул его сапогом. На фоне постепенно разгорающегося над головой Игоря гигантского светила, возникла широкая фигура с «бейсболкой» на голове.

– Farnasen?[9]9
  «Farnasen» – Кончаем? (староисладнд.)


[Закрыть] – спросили сверху.

Игорь закрыл глаза.

Самым странным являлось то, что, шагая с конной колонной несколько часов и слыша многочисленные команды, веселый смех, и просто разговоры всадников между собой. Игорь не уловил, что говорили вокруг на одном из северных диалектов. Только сейчас, очнувшись в «красно-серой» комнате с полуголой девицей, он осознал это четко. Речь всадников являлась непривычной смесью фарерского и исландского диалектов, а значит его облачение «под варяга» в некотором смысле тут не подходило. Местные общались вовсе не на языке скандинавов – шведов, датчан или норвежцев. В ходу была речь более дикая, древняя, насквозь просоленная рыбой и северным океаном, – то была речь оркнейцев, шетландцев, фарерцев и исландцев – дивный говор атлантических островов, ранней Гренландии и Америки «до Колумба».

Лингвист, сидящий в голове Игоря, оказался искренне удивлен. Диалекты Атлантики давно уже умерли на Земле. Остатки «лингмайли» давно слились с датской речью, «гардмайли», употребляемый до сих пор, являлся официальным «исландским», однако много ли осталось от него, после нескольких потоков миграции из Норвегии, Ирландии, Шотландии, Дании и других европейских стран? На Шетланде и Оркнеях сейчас звучала только английская речь. И только «фландмароль» ещё жил в виде следов и остатков в сленге северных рыбаков.

В сочетании с гаснущим на ночь и разгорающимся днём солнцем, со странным узором звёзд, всё это наводило на пугающие размышления. Одно Игорь понял четко – никаким прошлым Земли здесь не пахло. В прошлом его планеты не могло быть древних исландцев с карабинами на конях. Но где он тогда?

Реконструктор покачал головой. Вокруг творилась полная чертовщина. Даже если признать возможным совершившийся пространственный или временной «провал», всё остальное он был не в состоянии объяснить.

Очнувшись в красно-серой комнате, со смуглокожей девицей, поливающей его из ковша, Игорь некоторое время просто лежал, наслаждаясь ощущением абсолютнейшего покоя. После ужасных часов, поведенных на избитых ногах, шагая пыльной ночной дороге, кровать и девица казались сказкой, даже с бинтами через помятую грудь.

Исследовав комнату, он с огромным удивлением обнаружил свою одежду. Джинсы и футболка оказались отстираны, выглажены (на джинсы навели стрелки) и аккуратно уложены «стопочкой» на стуле. Странным было другое: все личные вещи Игоря, включая предметы, лежавшие в карманах джинсов, находились здесь же, рядом с одеждой. Изумленный Игорь обнаружил мобильный телефон, бумажные деньги с мелочью, ключи от дома с брелком-открывашкой, и даже какой-то мусор, о существовании которого в собственных карманах не догадывался – магазинные чеки и старая обертка от жвачки. Тут же лежали кожаный пояс, и, как это ни странно, карта Свердловской области, найденная Семеном под скальным навесом перед ударом молнии.

Отсутствовали предметы «военного» назначения, вернее «псевдовоенного», если уж говорить откровенно: шлем, латная перчатка, меч, складной перочинный нож. Чудесный алый варяжский подкольчужник лежал под джинсами, очевидно принятый за элемент одежды Игоря, а не часть его реконструкторского наряда.

Перебрав оставленные вещи, Игорь вернулся в кровать.

Дотошность пленителей и странность их поведения удивляли. С одной стороны, чуть не зашибли до полусмерти на дороге, причём молча, без предварительных разговоров, с другой стороны – столько политеса в отношении к его вещам и одежде.

«Все чудесатее, и чудесатее», – пожав плечами, подумал Игорь, вспомнив знаменитую фразу, написанную на стене родного университета.

Тем временем, девица вернулась. Она принесла больному хлеб и похлебку. Без тени стеснения наклонилась над кроватью, пододвинула тумбу, поставила тарелки на стол.

Похлебка имела вид бледный и казалась совершенно пустой. С хлебом обстояло получше: грубый, огромный ломоть, ещё теплый и свежий, невольно вызывал слюнки. Не собираясь спорить, Игорь жадно принялся за еду. Он не знал, как долго проспал после потери сознания, но, учитывая что стояло уже утро, с момента последнего приема пищи в лагере реконструкторов, прошло больше суток.

– Taster? – спросила девушка.

– Не понимаю, – Игорь помотал головой, уминая булку. – Хотя … понимаю. Да, очень вкусно.

Девица мило кивнула.

– Teya! – видимо, уразумев, что Игорь слабовато смыслит в староисландском, она указала на себя, приложив ладони к груди.

– А-а, – Игорь кивнул, – очень приятно. Ты – Тея, ясно. Дай пожрать, а? Тея, кстати, красивое имя. Только ни хрена не скандинавское.

– Teya! – снова повторила смуглянка, затем показала обеими руками на Игоря, вопросительно подняв бровь. – An Hurman ur?

Игорь усмехнулся и даже отложил ложку. Дипломатия представления и знакомства, похоже, останется неизменной во все века и во всех мирах, даже на землях под мерцающими солнцами.

– Игорь, – ответил он, похлопав себя ниже шеи. – Имя такое есть. Не знаю, сохранилось ли он в вашем мудреном языке, но по идее должно, корни то у исландцев в основном скандинавские.

– Igar! – очень звучно повторила девица, переменив в имени ударение. Глаза её загорелись и, несмотря на юный возраст, тонкую талию и общую смазливость рожицы, вдруг показались страннику очень мудрыми и глубокими.

– Игорь, – поправил он, но тут же махнул рукой, – хотя ладно, пусть будет Игар. Раз уж началось всё с этого чёртового конвента…

Страшно голодный, Игорь вернулся к трапезе. Поговорить с собеседницей хотелось страшно, но не в ущерб пище, в конце концов, он не ел слишком долго. Наболтаться ещё успеют, раз сразу не прибили.

Ложка заскоблила по дну, выцеживая жидковатый суп. Тут Игорь отметил ещё один необычный момент. Ложка, которой он хлебал суп, оказалась алюминиевой, тарелка – также металлической и покрытой эмалью. Ни о каком средневековье, соответственно, речь идти не могла. Как минимум – «век железный», что-то вроде девятнадцатого столетия Земли. Алюминий, гальваника, кавалерийские карабины … кстати было бы неплохо осмотреть местное оружие – прогресс вооружении всегда идет впереди гражданской науки. Если у них тут пластиковые винтовки с оптическими прицелами и электроникой, то выводы на счет XIX века придется оставить. С другой стороны, конструкции с прикладами, силуэты которых он заметил ночью в руках схвативших его кавалеристов, вполне могли оказаться кремневыми гладкостволками. И что тогда?

Игорь пожал плечами. Ни один из вариантов не приближал его к главной разгадке – где именно он очутился. Сочетание алюминиевой посуды и мертвого «атлантического» языка исключали возможность «прошлого», поскольку в XIX веке земной истории по староисландски уже почти никто не говорил. С другой стороны, наличие странного солнца исключало вариант перемещения на другую планету в известной Игорю звездной вселенной. Если бы в метагалактике, то есть в сфере, которую можно обозревать с земли с помощью телескопов, находилось хоть одно такое светило – земные астрономы бы знали об этом, верно?

В то же время, пришлось откинуть и допущение о параллельных Земле мирах. Параллельный мир, насколько понимал Игорь, есть некая копия Земли, чуть иная, но очень похожая. Мигающее солнце в ней также не предусмотрено. А может, он лежит в клинике шизофреников, накачанный наркотиками, и всё окружающее только снится?

Вздохнув, Игорь отодвинул пустую тарелку в сторону. Нет, пожалуй – идею с бредом тоже придется отбросить: здравомыслящий человек всегда отличит реальность от сна. Все что случилось – случилось по-настоящему. Просто нужно попробовать разобраться.

* * *

Тея оказалась прекрасной сиделкой. Игорь, вернее, уже Игар, лучшей не мог и желать. Она провела почти весь день, не отходя от него, принесла одежду, еду, сделала перевязку, поила травами, ухаживала, как могла. Раны оказались не страшными. Пока Игар валялся без памяти, на ребра наложили примитивную шину, намазали неизвестной вонючей мазью, перебинтовали. И, поскольку он явно находился не в медицинской клинике, претензий по примитивному уходу предъявлять не стоило.

Веселая девушка, кровать, теплый чай (по вкусу, правда, совершенно на чай не похожий), всё это было прекрасно и никак не увязывалось со страшным инцидентом на дороге. В конце концов, окружающие его люди, составляли единое общество (хотя бы гипотетически), а значит, превалировать в общении с чужестранцами должны либо жестокость, столь наглядно проявленная ночными кавалеристами, либо мягкость и теплота, которыми согревала реконструктора Тея.