Текст книги "Бобры в кленовом сиропе. Двадцать лет в Канаде"

Однако вернемся к профессорам. Как я уже сказал, в рамках своих договоров и грантов они могут брать себе студентов, аспирантов, постдокторантов (стажеров после защиты докторской диссертации) и прочий люд, который занимается наукой. Все они непостоянны. У кого срок пребывания на кафедре составляет полгода, у кого – год, у кого – три. Есть студенты или профессора-визитеры, которые появляются на две недели, чтобы что-нибудь сделать. Причем очень часто такие профессора приезжают исключительно за счет командирующей стороны. Так сказать, перенять передовой опыт. В этом случае принимающий его руководитель не платит ему ничего и, хотя и привлекает гостя к своим текущим исследованиям, тем не менее, как и в ситуации со студентами, не может требовать никакой отдачи. Соответственно, и приезжий специалист может заниматься чем угодно, не отчитываясь и не предъявляя никаких результатов.

Постоянных научных кадров в университетах в принципе не предусмотрено. И, на мой взгляд, в этом-то и кроется основная причина отставания канадской науки от современных темпов развития. Это же очевидно: большинство серьезных и глубоких исследований требует многолетней работы целого коллектива ученых. На сегодняшний же день масса времени и денег растрачивается впустую – на осваивание оборудования, программного обеспечения каждого нового человека, так как когда на середине проекта один студент заканчивает обучение и уходит, на его место приходит следующий, как правило, еще почти ничего не знающий и не умеющий.

Конечно, главная задача университетов – обучение студентов. Но, помимо этого, в большинстве развитых стран университеты являются также и основной движущей силой научного прогресса общества. В Канаде же, где фундаментальные исследования в университетах в силу указанных причин практически невозможны, а система научно-исследовательских институтов находится в зачаточном состоянии, говорить о научном потенциале страны, к сожалению, не приходится.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что, согласно давнему опросу, проведенному среди канадцев аналитиками из National Science Literacy Survey, почти 70% опрошенных не смогли назвать ни одного канадского ученого. Это тем более досадно, что Канаде все же есть, кем гордиться перед всем миром.

Именно в Канаде в конце сороковых годов 20-го века Джеком Хоппсом (Jack Hopps) была впервые разработана технология кардиостимулятора – технология, которая продлила жизнь миллионам людей во всем мире!

Или, к примеру, многие ли знают, что первая в мире радиопередача живого голоса была осуществлена в 1900 году благодаря изобретению канадца Реджинальда Фесседена? Это было еще в те времена, когда для передачи сообщений пользовались азбукой Морзе. Практически никто в то время не рассматривал всерьез голосовое радиовещание. Говорят, сам Эдиссон на вопрос Фесседена о такой возможности, ответил так: «Феззи, что бы ты сказал о шансах человека попасть на Луну? Я думаю, что вероятность примерно одинакова». Однако, вопреки мнению известного ученого, канадец продолжал свои эксперименты. Они закончились в декабре 1900 года, когда радиоволна перенесла голос человека на расстояние в одну милю. Слабый голос был едва слышен сквозь помехи, но уже всего через шесть лет непрерывной работы, в сочельник 1906 года Фесседен сделал первую в истории радиопередачу. Операторы судов, находившихся в тот момент в Атлантике, были потрясены, когда из динамиков вместо привычной морзянки до них донесся полноценный человеческий голос. Фесседен произнес короткую речь, а затем включил запись исполненной им на скрипке мелодии «O, Holy Night». Пожалуй, это вполне можно считать первым в истории человечества музыкальным радиоконцертом!

Канадцу Фесседену, помимо голосового радио, принадлежат еще более 500 открытий и изобретений, в том числе и метод измерения глубин и обнаружения подводных препятствий с помощью отраженного эха звукового сигнала. В двадцатых годах прошлого века эту технологию стали применять на всех морских и океанских судах. Толчком же к исследованию принципов отражения звуковой волны от предметов для Фесседена стала трагедия «Титаника», не имевшего еще подобного оборудования.

Впрочем, описанным достижениям уже почти сто лет, ну а в современной Канаде, как и во всем мире, люди продолжают работать если не над научными достижениями, то, по крайней мере, над учеными степенями.

Раньше я всегда полагал, что научные степени в Северной Америке зарабатываются в два этапа, как и у нас, то есть сначала нужно стать доктором философии (эквивалентный нашему кандидату), затем доктором наук (типа нашего же доктора наук). И, каюсь, всех в этом убеждал. Признаю свою ошибку, я был не прав! Описанная мной система характерна для Европы. В Северной Америке же существует только одна степень – докторская (доктор философии). Она действительно эквивалентна нашему кандидату наук. (По крайней мере, для университетов, которые оценивают людей по реальным знаниям. Когда же речь идет об официальном признании, в частности для трудоустройства на государственную должность, то здесь, как говорится, возможны варианты. Существует большая вероятность того, что если ты не канадец, то полученную в другой стране степень могут не признать. Однако это уже совершенно другая тема.) После Ph. D. (Philosophy Doctor) других степеней нет. Американцы (в данном случае я имею в виду всех жителей американского континента, к которым относятся и канадцы) считают, что если человек сделал диссертацию и защитил ее, то незачем больше заниматься ерундой и снова тратить время на повтор того же самого. Все, ты свое звание получил, никто у тебя его не отнимет – занимайся делом! Так рассуждают они.

Те же, у кого стоит на визитке «Ph. D.», а потом еще и «Dr.Sc.» – это люди, приехавшие из стран, где принята система, эквивалентная российской. В Америке вообще, и в Канаде в частности, к дополнительному ученому званию относятся как к ненужному излишеству.

Несколько раз я присутствовал на защите докторских диссертаций. Вот одна из них, вполне типичная. Состав принимающих – семь человек профессоров. Доклад – тридцать минут. Ни одного плаката – все на экране с компьютера. После этого шли вопросы. Перед каждым профессором лежал экземпляр диссертации (объем и содержание, как и в наших). Каждый по очереди докапывался до мельчайших деталей с открыванием страниц и написанием формул. По времени их никто не ограничивал. В данном случае это занимало от десяти до 35 минут с каждым. Никаких характеристик на соискателя, никаких отзывов, выступлений оппонентов и прочего. Как только все профессора задали свои вопросы по первому разу, начался второй круг. После двух кругов вопросов, когда все профессора остались удовлетворены, выставив за дверь наблюдателей, они вынесли решение. Человек стал доктором. После этого был банкет в ресторане для ближайших сотрудников соискателя. Всего полтора десятка человек. Каждый заказывал сам для себя и сам расплачивался. Централизованно за счет лаборатории (точнее, тех денег, которыми распоряжался научный руководитель, и в которые заложены затраты не только на саму работу, но и на представительские расходы) было куплено только вино, и, кроме того, руководитель соискателя заказал всем по салату. Тостов не было в принципе. Просто посидели, поели, попили и пообщались. В целом все было очень мило. Ни малейшей финансовой нагрузки на соискателя. И даже подобный банкет, скорее, исключение. В большинстве случаев и такого нет. Собрались – защитился – поздравили – разошлись.

И еще к вопросу о научно-технических контактах. Каждый год по весне я хожу на традиционные выставки по всяким инженерным темам, вроде тех, что у нас проходят (ну, или проходили раньше) на Красной Пресне. Конечно, такого безумного количества народа, как в Москве, здесь нет, поэтому спокойно можно ходить, рассматривать и разговаривать. При входе один раз заполняете форму со своими данными, и вам тут же распечатывают карту с именем и штрих-кодом, которая вешается на грудь. А если вы зарегистрируетесь заблаговременно через интернет, то карту и вовсе пришлют по почте, да еще и за вход денег не возьмут. Каждый выставочный стенд оснащен сканером, и если посетитель интересуется какой-либо представленной продукцией, с его карты тут же считывают код и сообщают, что через неделю-другую вышлют каталог. И что удивительно – на самом деле присылали! Особенно в период экономического бума в начале нулевых. Тогда, это были бумажные фолианты, коими у меня были забиты все полки. Теперь же бумагу никто не тратит, все в электронном виде. А чаще всего представитель компании и вовсе ограничивается ссылкой на сайт, где всю требуемую информацию и следует искать.

О местных жителях…

Если говорить о местных жителях в Квебеке, то это не канадцы. И даже не индейцы. Это квебекуа! Кто такие – разберемся позже. Пока скажу только одно: что касается национальности в Монреале, то чужим себя здесь не ощущаешь. Ну, или почти не ощущаешь. Здесь просто нет своих! Особенно, если вам доведется побывать в одном из английских университетов. В городе, в магазинах, там, где в основном говорят на французском, вы понимаете, что вы приезжий, и то далеко не везде. В университете этого нет, тем более в английском.

Кстати, на самом деле с языком проблем нет и в городе. Если с вами говорят на французском, то сразу отвечайте собеседнику «Сорри!», и он переходит на английский. Людей, не способных или не желающих объясняться на английском, я в Монреале почти не встречал. Они все прекрасно понимают, что здесь полно иммигрантов и просто приезжих, и что не все говорят на французском. Более того, со временем я узнал, что множество коренных уроженцев Монреаля тоже не говорят по-французски! Поэтому разговоры о том, что в Квебеке с вами по-английски не будут разговаривать – это полная ерунда! По крайней мере, в Монреале. В мелких городах и на периферии это действительно так. Однако даже и в мелких городках квебекской глубинки бывает трудно объясниться совсем не из-за национализма, как это часто пытаются представить «знатоки», а просто потому, что ну не знают они английского, и все тут! Выросли и всю жизнь прожили без него где-нибудь в Шарлевуа и изучать его ради какого-то случайного залетного туриста не собираются. В чем я с ними совершенно солидарен. Хотя следует уточнить, что как раз в туристических центрах провинции по-английски тоже смогут поговорить – как никак, а от этого зависит бизнес! В Монреале же прожить без знания французского – совершенно никаких проблем!

Более того, здесь вообще каждый говорит на своем собственном английском. До такой степени своем, что порой его не сразу и признаешь. Труднее всего понять китайцев. В их языке звуки настолько отличаются от европейских и американских, что частенько речь напоминает неразборчивый лепет двухлетних малышей, которым уже есть что сказать, но которые еще не в силах внятно произнести требуемое. Гораздо лучше даются языки европейцам и североамериканцам. Забавное произношение у испаноязычной публики, которая упорно вместо звука «йе» в словах пытается произнести «же» и твердо рокочет на любом «р».

Кстати, относительной популярностью здесь пользуются и другие языки. К примеру, русский. Очень часто мои собеседники, услышав, что я из России, радостно заявляют: «А я знаю несколько русских слов!» Правда знания их ограничиваются тремя-четырьмя словами, как правило, это «драствуийте», «привьет», «карашо» и, само собой, «водка» (произносимое четко и без ошибок).

Как-то раз, году на четвертом моего пребывания в Монреале, в моем офисе упала полка. Длинная, метра два, она висела на четырех опорах, прикрученных к стене. Из опор торчали вставленные в прорези плоские кронштейны, на которых и покоилась доска. Почти четыре года я нагружал полку многочисленными каталогами по комплектующим и справочниками по проектированию. И, наконец, она не выдержала. В этот самый момент я мыл руки в туалете, чтобы затем расположиться в аккурат под этой полкой со своим обедом. Там я и услышал грохот. Вернувшись в офис, я обнаружил всю свою библиотеку общим весом килограммов под сто, ровным слоем покрывающей пол. Кронштейны под тяжестью кладезя знаний просто-напросто прорезали стальные перемычки опор, тем самым потеряв какую-либо поддержку с их стороны, и выпали из увеличившихся гнезд.

В этот момент в комнате находилась только одна девушка-турчанка, стол которой стоял за моей спиной, у противоположной стены. Она тут же принялась взахлеб рассказывать о своих ощущениях, о том, как услышала скрежет металла, увидела медленно сползающие книги, и, наконец, финальный полет полки со всем содержимым. Девушка была так возбуждена, что поминутно вскакивала, пока я собирал разлетевшиеся каталоги, и, в конце концов, встав напротив оголившейся стены, с чувством начала какую-то фразу, типа: «What a fucking crush…» или что-то вроде этого. Тут она оборвала свою тираду, посмотрела на меня и поинтересовалась: «А как у вас на русском звучит подобная фраза?»

Признаться, меня несколько смутил ее вопрос, хотя здесь оборот «fucking» можно услышать от любого школьника (разве что только в начальной школе детишки еще не взяли его на вооружение). Впрочем, особой фантазии в применении этого словечка никто не проявляет. Кроме этого простого и общеупотребительного слова ничего более интересного ни канадцы, ни американцы выдать не в состоянии. Тем не менее, смущен я или нет, а вопрос задан, ответа ждут и надо что-то отвечать.

Что ж, не я начал первый, решил я про себя, и попытался представить, что бы произнес среднестатистический россиянин, случись подобное у него на глазах. После нескольких секунд размышления я сказал: «Пожалуй, у 90 процентов русских людей в данной ситуации реакция была бы простой, естественной и совершенно очевидной. Она звучала бы так: «Ни х… себе!»

Надо было видеть, как обрадовалась моя собеседница. Она принялась на все лады повторять услышанное и, надо сказать, добилась немалых лингвистических успехов. Когда она, уже сидя в своем кресле и глядя на голую стену, на совершенно чистом русском языке в очередной раз с чувством произнесла: «Ни х… себе!», видимо, вновь живо представив себе произошедшее, у меня возникло полное ощущение, что она выросла в большой и замечательной стране под названием Россия, и ей с рождения приходилось говорить на великом, могучем и богатом русском языке!

Я сам, когда ехал в Канаду, искренне полагал, что начну здесь совершенствовать и углублять свой собственный английский. Выяснилось, что в группе у пригласившего меня профессора уже работали два человека из бывшего СССР. Еще больше оказалось их в других группах. Поэтому на работе мне в основном приходилось общаться по-русски, не считая, конечно, обсуждений текущих дел с шефом. Все остальное время я проводил за компьютером, с которым попрактиковаться в разговорном языке не было совершенно никакой возможности. Дома, разумеется, мы тоже говорим только по-русски. И внерабочие связи сложились на 90% с выходцами из России и стран СНГ.

Неудивительно, что на втором-третьем году пребывания в Монреале я заметил, что моя английская речь не только не улучшилась, а, скорее, наоборот, ухудшилась!

Ну, а во французском и вовсе не было потребности, по крайней мере в первые годы.

Вот именно потому, что не было острой необходимости учить французский, а также из-за отсутствия свободного времени, самоучитель, привезенный из Москвы, так и лежал в течение четырех лет, непрочитанный дальше пятой страницы. Как правило, подобное положение вещей сохраняется до тех пор, пока иммигрант не решит получить какую-либо профессиональную лицензию. А поскольку практически любая профессиональная деятельность в Канаде и, в частности, в Квебеке, лицензируется, то вопрос этот затронет каждого, кто пожелает поработать в этой стране в полном соответствии с полученным в России образованием. Хотя и здесь имеются лазейки: вы можете работать без профессиональной лицензии в частной фирме, но все же поручаемые вам задачи будут несколько отличаться от задач, поставленных перед лицензированным специалистом, с соответствующими отличиями и в зарплате. Этого вопроса я еще коснусь в дальнейшем.

Университеты – особая ипостась, им позволительно кое-что из того, что не могут сделать частные фирмы, да и профессиональные обязанности сотрудников университетов имеют свою специфику. Поскольку научных сотрудников в университетах почти нет, эту нишу занимают в основном студенты и вспомогательно-технический персонал. Этот персонал как раз и укомплектован гражданами Канады, а нечасто встречающаяся исследовательская братия состоит, как правило, из иммигрантов и редких иностранцев, приехавших в страну по рабочей визе. Студенты же приезжают отовсюду, но больше всего из Китая и других стран Юго-Восточной Азии, а также с Ближнего Востока.

Местные, канадцы, научной деятельностью в университетах предпочитают не заниматься. Во-первых, как уже сказано, найти такое место крайне трудно. Во-вторых, в промышленности квалифицированному специалисту платят существенно больше. Тем более, если он имеет канадский диплом.

Сказать по правде, в Монреале среди многих иммигрантов, особенно русскоязычных, отношение к квебекуа (то есть франкоговорящим жителям провинции) порой слегка снисходительное. Некоторые иммигранты считают местных жителей в массе своей менее образованными, среднего интеллекта, не любящими и не умеющими работать. Я лично полагаю, что подобные оценки вызваны лишь спецификой окружения этих новых иммигрантов. Среди моих знакомых квебекуа немало высококлассных специалистов. Хотя и по официальной статистике в Квебеке процент безработных среди франкофонов выше, чем среди англофонов, а уровень образования в среднем ниже.

В то же время, по общему мнению моих друзей (да и моему тоже), квебекуа более просты в общении, более раскрепощены, с ними приятнее иметь дело как в компании, так и в делах, чем с чопорными и зажатыми англофонами. Как ни крути, а корни – ветреные французы и замороженные англичане – сказываются сильно.

Парад «физкультурников» во время городского праздника

В государственную организацию и даже во многие фирмы в Квебеке, возглавляемые франкофонами, (не только в бюрократическую структуру, даже на техническую должность) можно устроиться только со знанием, как минимум, французского либо обоих – французского и английского – языков. Квалификация претендента играет роль, скажем так, не всегда первостепенную. В фирмах же, открытых иммигрантами, ситуация иная – во многие возьмут не по формальным признакам, а за способность работать. То есть это сильно зависит от того, кто стоит во главе фирмы: англофон, франкофон или иммигрант. Тем не менее независимо от того, кому принадлежит компания, если работнику приходится много общаться с клиентами, тут уж без французского никуда. Обо всем этом подробнее мы еще поговорим в дальнейшем.

Я уже давно пришел к выводу, что люди везде одинаковы. Со своими привычками, желаниями, страстями, наклонностями, как положительными, так и отрицательными. Поэтому первоначальные мои ожидания встречать здесь на каждом углу мифических акул империализма либо, наоборот, кристально честных и щедрых граждан «свободного цивилизованного мира» очень скоро потерпели полное фиаско. Люди как люди. Как правило, довольно благожелательные друг к другу. Что, в общем-то, несколько отличает канадских обывателей от их российских собратьев. Могут и рубашкой поделиться с ближним. При условии, что рубашка не последняя. Однако встречаются экземпляры, которые, коснись вопрос их собственного кармана, за кровный доллар в случае надобности и горло перегрызут.

В общем, все, как везде.

Воруют в Канаде (и в Квебеке) тоже. В конце 1998 года, незадолго до моего приезда, из университетской лаборатории, в которой я впоследствии работал, стащили два компьютера (что интересно, это были компьютеры фирмы «Sun Microsystems», работавшие на Юниксе – кто знает, тот поймет – и мне было совершенно непонятно, что воры могли с ними делать). Впрочем, компьютеры были застрахованы, так что спустя некоторое время им нашлась соответствующая замена. С повсеместным распространением ноутбуков среди профессоров и студентов, увеличилось и число их краж. Еще лет десять назад я нашел университетскую статистику, согласно которой за год на территории кампуса воруют порядка 100—120 компьютеров.

А около въездов на территорию университета для дежурных стоят будки со шлагбаумами. Один из въездов на выходные закрывают, дежурного нет. Так одно время они даже перекладины шлагбаумов снимали и убирали, не знаю уж для чего. Может, чтобы тоже не утащили?

Моей семье пришлось сталкиваться здесь с различными ситуациями, причем прямо противоположного толка. В первый раз все было просто и вполне обыденно – забытый сыном в общественном туалете рюкзачок с разными детскими принадлежностями недолго простоял на своем месте, и к моменту нашего возвращения за ним успел бесследно исчезнуть.

Во втором случае отличился уже я. Купив в книжном магазине словарь французского языка в картинках (очень даже недешевый), по дороге домой я зашел в банк, чтобы пообщаться немного с банкоматом. Поскольку общение это – дело весьма ответственное, я поставил пакет с приобретением на полочку рядом с машиной, после чего и занялся делами финансовыми. Не помню сейчас, что уж я там делал, но, видимо, действие это настолько захватило мое внимание, что когда я вышел из банка, пакета в моих руках не было. Он остался стоять на той самой полочке. Спохватился я минут через двадцать, зайдя перед этим в супермаркет и уже почти подходя к дому, по самые уши нагруженный пакетами с продуктами. Мигом развернувшись, я со всем своим грузом почти бегом кинулся назад, к банку. Увы, полочка у банкомата сияла абсолютной чистотой. И пустотой! Послонявшись с пяток минут вокруг, безуспешно пытаясь высмотреть свой пакет из книжного магазина в руках у спешащих по домам после трудового дня монреальцев, я ни с чем отправился домой. Надо ли говорить, что настроение у меня было хуже некуда!

Дома я нарисовал на большом листе бумаги объявление, где с завуалированной укоризной призвал «злоумышленника» вернуть словарь ребенку и указал номер своего телефона. Признаться, сделал я это исключительно в целях очистки своей совести, ни на что особенно не рассчитывая. И, как оказалось, зря! Ибо через три дня нам домой позвонила женщина и сообщила, что злополучный словарь находится у нее, и она готова отдать его законному владельцу. Но удивило меня совсем не это. И даже не то, что словарь ею вовсе не был похищен, а подобран в пустом помещении с целью весьма благородной – уберечь от попадания в чужие руки и вернуть растеряхе. Поразило меня то, сколько усилий ей пришлось затратить, чтобы разыскать пострадавшего, то есть, меня!

Для начала дама, обнаружив пакет возле банкомата, провела около него двадцать минут в ожидании владельца. Никого не дождавшись (похоже, мы разминулись буквально на одну-две минуты), на следующий день она принялась названивать в отделение банка, выясняя, не обращался ли кто к ним в поисках пропажи. Служащая банка, как оказалось, видела мое объявление, а посему сразу же продиктовала номер телефона. Однако, когда женщина набрала указанный номер, на другом конце провода вместо меня ее ждала лишь переливчатая трель факса – данные ей номер оказался неправильным! Терпеливая фея снова позвонила в банк и попросила уточнить телефон. В результате на сей раз ей повезло – на звонок ответила не бездушная машина, а живой мужской голос. Правда, к сожалению, не мой, так как номер опять оказался неверным. Неведомый мужчина доходчиво объяснил, что живет совсем на другом конце острова и уже лет пятнадцать, как не наведывался в наш район.

Что ж, и эта неудача не обескуражила энтузиастку. В третий раз позвонив в банк, она настояла, чтобы секретарша, поднявшая трубку, оторвалась, наконец, от стула, вышла на улицу и сверилась с объявлением, украшавшим ближайший столб. Лишь после этого усилия дамы увенчались успехом, а потеря благополучно вернулась к нам. Что, признаться, весьма подняло рейтинг монреальцев в моих глазах.

Однако, как уже говорилось, случаются вещи и прямо противоположные.

– Видишь эти постаменты? – как-то раз спросил меня приятель из местных, указывая на каменные столбы, обрамляющие въезд с улицы к его дому. Я присмотрелся. Столбы как столбы. На одном цементная беленая ваза с цветами, какие стоят во множестве у домов по всему городу. Второй был пуст.

– На этом была такая же ваза! – с возмущением продолжал приятель. – Теперь нет. Украли! Поверить не могу!

Да, Монреаль – город контрастов! Как и Торонто, и Ванкувер, и все остальные города.

И все же в целом народ здесь, как правило, спокойный, неагрессивный.

Даже банки в Канаде грабят чаще всего без шума, стрельбы, жертв. Так, например, как это случилось в конце весны 2003 года в отделении Royal Bank of Canada в Оттаве. В одну из пятниц около полудня в банк зашел белый мужчина средних лет, худощавый, с сединой – в общем, далеко не супермен – и, не размахивая попусту пистолетами, просто передал кассиру записку с угрозой применить оружие. Было ли у него на самом деле оружие или не было, теперь никто не скажет, однако, получив некоторую сумму наличными, с чувством выполненного долга он спокойно убрался восвояси!

Разборки со стрельбой, как правило, происходят между членами бандитских группировок, таких, например, как квебекское отделение байкеров «Ангелы Ада» (Hell’s Angels), которая c 1994 по 2002 годы вела войну против конкурентов из «Рок Машины» (Rock Machine) за уличный наркорынок. За время войны, получившей название «Квебекская война байкеров» (Quebec Biker War), было убито 162 человека, в числе которых оказались и случайные люди, многие получили ранения, более 80 бомб взорвано по всей провинции. После 2002 года «Ангелы Ада» стали самой мощной криминальной группировкой. Попытка властей покончить с ней не увенчалась успехом из-за политических разногласий между правящей Парти Квебекуа и Либеральной партией, которые не позволили организовать эффективное взаимодействие между федеральной Королевской Конной Полицией (Royal Canadian Mounted Police), Квебекской службой безопасности (Sûreté du Québec) и Монреальской полицией. Лишь в 2009 году после ареста 156 членов банды в Квебеке, Нью Брансуике, во Франции и в Доминикане мощь группировки была подорвана, а ее лидер Морис Бушер (Maurice Boucher) был осужден на три пожизненных срока за убийства, хотя тем не менее продолжал руководить бандой через свою дочь, которая была связной.

В настоящее время в Монреале действуют как банды, состоящие из выходцев из Италии, Франции, Ирландии и России, так и этнические уличные банды, в которые входят приезжие из Ямайки, Гаити, Шри Ланки и других регионов.

Что касается наркотиков, то последние пятнадцать лет умы многих канадских политиков и особо озабоченных граждан занимал вопрос о легализации марихуаны. Весной 2003 года Канаду охватило всеобщее обсуждение вопроса о необходимости декриминализации хранения и употребления марихуаны, что вызвало явное неудовольствие соседей, США, ведущих с наркотиками непримиримую борьбу. Аргументы сторонников были просты – ну что страшного, если человек немного покурит «травки». Дескать, привыкания к наркотику не наступает, и особого вреда никому нет. Складывалось полное впечатление, что «слуги народа» в Канаде, как и в России, передвигаются исключительно в лимузинах, и им не приходится регулярно сталкиваться на улицах городов с компаниями обкуренных подростков со стеклянными взорами, не отдающими себе отчет в своих действиях, которые даже не вспомнят впоследствии о том, как «весело» погуляли накануне вечером или покатались на автомобиле. А посему те же «слуги народа» выдвинули такой глубокомысленный тезис: незачем наказывать человека за покупку марихуаны и ее употребление. Лучше усилим наказание за ее выращивание, с семи аж до пятнадцати лет! Вот здорово! Вот спасибо сказали организованные бандиты своим избранникам (ведь бандиты – они тоже граждане Канады и тоже периодически ходят к урнам для голосования).

Да и как не сказать спасибо, ведь они бравые ребята, им по большому счету наплевать, семью годами или пятнадцатью угрожает прокурор. У них другое отношение к жизни, иные ценности и другие методы работы. Где надо схвачено, что надо – задействовано. А вот несчастный обыватель, напуганный столь суровым наказанием, как огня будет бояться конопляного росточка в своем огородике на заднем дворе. В результате никакой конкуренции «романтикам с большой дороги»! Еще раз спасибо за отеческую заботу!

Впрочем, все это был пустой выхлоп. Жизнь упростила проблему. Ну, во-первых, до недавних пор никакого труда не составляло купить «травку» в Монреале. К примеру, у подножия горы Мон Роял, возле монумента Жоржа-Этьена Картье в течение долгих лет находилась точка сбыта. Зимой и летом, утром, днем и вечером здесь постоянно дежурил барыга, а то и двое, радушно встречавшие всех страждущих. Полиция здесь практически не появлялась, а если патруль изредка и наведывался, то на коммерцию это никак не влияло.

Во-вторых, довольно скоро было легализовано употребление каннабиса в медицинских целях. Казалось бы, больные, и только они, смогут теперь без боязни курить «травку». Ан нет, под это дело и вообще все любители «забить косячок» почувствовали раздолье. Стоило вам попасть на какое-либо «культурно-массовое» мероприятие вроде бесплатного концерта на улицах города в дни джазового фестиваля, вы могли быть уверены – непременно на вас сразу из нескольких мест потянет из толпы смрадом горелого веника. Удовольствие ведь – музыку послушать да «косячок» забить! На свежем-то воздухе!

Ну и, в-третьих, апофеозом борьбы властей за права курильщиков марихуаны стала ее полная и безусловная легализация правительством Трюдо-младшего в 2018 году. Теперь не надо ждать фестивалей: просто гуляя по городу, вы то и дело будете ощущать любимый «аромат», тянущийся с окрестных балконов или крылечек.

Для продажи каннабиса в Квебеке открыли сеть магазинов, формально под эгидой государственной компании по продаже алкоголя, но фактически пока располагающихся в отдельных помещениях. В эти магазины мгновенно выстроились длинные очереди, и по первости торговля пошла с перебоями – не хватало на всех вожделенного товара, слишком быстро заканчивался. Однако, нет сомнений: высокоорганизованная машина канадского и квебекского чиновничье-торгового альянса в короткие сроки эту проблему решит, и канадский потребитель «трын-травы» обретет свое счастье в полном достатке.