Текст книги "Последняя вечность войны"

– А ну-ка, постойте-ка , ребята, – неожиданно сказал старшина Матвеев и остановился.

Шедшие позади него бойцы Симанин и Петров тут же замерли на месте. Однако голос старшины был спокойный, и автомат на его плече висел по-прежнему – стволом вниз, а значит, никакой опасности не было.

– Посмотрите, красотища-то какая! – повернулся к ним старшина, – Вот ведь и не подумаешь, что это – Германия… Совсем как дома…

Они только что вышли из небольшой, уже почти совсем по-летнему зелёной рощи, и перед ними расстилалась обширная, хорошо просматриваемая равнина с мягко очерченным волнистым рельефом и небольшой речкой, которая тонкой серебристой змейкой извивалась среди невысоких зелёных холмов. Кое-где росли огромные, даже на расстоянии, деревья с раскидистыми кронами и необычно длинными ветвями, которые тянулись совершенно параллельно земле. Далеко-далеко, на берегу реки виднелась аккуратная немецкая деревушка, позади которой низина заканчивалась, и вверх взбегали крутые зелёные склоны холмов повыше…

– Красиво, – согласился со старшиной Петров и тут же добавил, – Но у нас по-другому… Здесь и ёлок-то совсем нет, и деревья тут другие, гладкие какие-то… И вообще, у нас дома в апреле ещё снег лежит.

– Нее… – мечтательно протянул старшина, – У нас в апреле всё уже зелёное…

– Коров тут не хватает, – подключился к разговору Симанин, – Такие луга – для скотины самое то! А здесь пустота какая-то… Даже странно.

– Это точно! – воскликнул старшина, – Молодец, правильно подметил. Так ведь война – фрицы небось всю скотину-то и подъели…

– Ну, теперь уже недолго, – сказал Петров, – Берлин возьмём – и домой.

– Точно! – ответил старшина, – До Первого мая всего ничего осталось – наши уж точно постараются задавить гадину к празднику…

– И Гитлера поймают? – спросил Петров.

– Поймают – куда он денется, – улыбнулся старшина.

– И пулю в лоб этой сволочи! – сказал Петров.

– Зачем? – удивился старшина, – Так легко ему не отделаться. Ты посмотри, что этот гад натворил. Это сколько ж народу из-за него полегло! Нет, посадить его в клетку, в зоопарке, и на табличке написать «Самый страшный зверь на свете». Пусть все приходят и смотрят. А как сдохнет, из клетки не убирать лет сто – чтоб и другим не повадно было на нас войной ходить… Ну ладно, патруль, продолжаем движение.

Матвеев ещё раз окинул взглядом равнину и, как обычно, повернул налево вдоль неширокой просёлочной дороги. Солдаты двинулись за ним – сначала, на расстоянии пары метров, шёл Петров, а потом, ещё метров на пять сзади – Симанин.

– От ведь чёрт! – воскликнул вдруг старшина и снова резко остановился, – Чуть было не прозевали!

На этот раз он смотрел вниз, себе под ноги. На влажной ещё после утренней росы грунтовой дороге отчётливо просматривались совершенно свежие автомобильные следы.

– Кто это тут разъезжает? – задумчиво пробормотал старшина присев на корточки, – Смотри-ка – явно грузовик, потому что задние колёса сдвоенные… Туда поехали… – он поднял голову и посмотрел в направлении следов.

Никаких машин видно не было. Слева от дороги был лес, из которого они недавно вышли, а справа – та самая холмистая равнина, которой они недавно любовались. Потом дорога уходила налево и исчезала в лесу за поворотом. Всё вокруг было очень тихо и спокойно.

– Очень странно всё это, – сказал старшина, – Пойдёмте-ка посмотрим, кто тут ездил – нам ведь как раз в ту сторону…

Повод для беспокойства, конечно, был. Несмотря на то, что в этой части Германии война уже практически закончилась, отдельные подразделения вермахта и особенно остатки частей СС пытались небольшими группами скрытно перебраться на юг или запад, чтобы попасть в английскую или американскую зоны оккупации. Хотя такие группы и избегали прямых столкновений с Красной армией, при необходимости они могли атаковать мешавшие их продвижению посты, и эту опасность совсем нельзя было недооценивать…

Подхватив поудобнее автоматы, старшина и солдаты быстрым шагом пошли по дороге, стараясь держаться поближе к лесу.

Нежиданно далеко впереди они заметили какой-то тёмный силуэт – кто-то медленно шёл им навстречу. Не сговариваясь, солдаты укрылись в лесу и начали потихоньку пробираться через заросли вдоль дороги навстречу незнакомцу. Через несколько минут они увидели, что по дороге неторопливо брела старушка в чёрном пальто, в старомодной смешной шляпке с пером и с корзинкой в руках – очевидно, местная жительница. Убедившись, что никого кроме старушки на дороге нет, старшина жестом приказал солдатам выйти из укрытия, и они открыто пошли навстречу немке. Та, едва заметив их, сначала остановилась, но потом, поборов страх, всё-таки снова пошла вперёд. Приблизившись к старушке, старшина Матвеев доброжелательно ей улыбнулся и, с трудом подбирая немецкие слова, спросил, не видела ли она здесь грузовик, и куда тот поехал. По-немецки в его исполнении это прозвучало как «Фрау! Крафтваген?».

Старушка с нескрываемым ужасом в бледных глазах смотрела то на старшину, то на сопровождавших его солдат. Судя по всему, вопрос она поняла, так как сразу же показала рукой куда-то назад.

– Туда поехали? – уже по-русски спросил старшина, – А солдаты там были? Зольдатен?

Немка пристально посмотрела на Матвеева, снова махнула рукой куда-то назад и, уже ни на кого не глядя, пошла дальше по дороге. Красноармейцы стояли и смотрели ей вслед. Пройдя несколько шагов она вдруг остановилась, обернулась и что-то громко сказала по-немецки. После этого старушка прижала к себе свою корзинку и быстро-быстро пошла прочь – казалось, если бы она могла, то она бы побежала. Больше старушка не оборачивалась…

– Вот такая немецкая Баба Яга… – задумчиво сказал Петров, – Старшина, а вдруг там немцы?

– Это Германия – тут повсюду немцы, – ответил Матвеев, – Ладно, ребята, давайте смотреть в оба, чтоб ненароком не нарваться.

– А что она сказала? – спросил Симанин.

– А чёрт её знает, – вздохнул Матвеев.

Неожиданно в лесу, где-то совсем рядом, хрустнула сухая ветка. Все трое абсолютно машинально присели и сдёрнули с плечей автоматы. В следующее мгновение они уже были готовы ударить очередями по зарослям, но больше ничего не происходило, и, что также было немаловажно, интуиция и опыт приобретённые бойцами за годы войны не подавали им никаких тревожных сигналов. И это казалось очень странным… Напряжённо вглядываясь в заросли, старшина и солдаты начали потихоньку расходиться в стороны, чтобы, в худшем случае, не быть срезанными одной автоматной очередью. И вдруг ветка хрустнула ещё раз, уже чуть в стороне. Петров, который оказался ближе всех, сначала быстро вскинул автомат, целясь куда-то между деревьями, а потом медленно опустил его и улыбнулся. Старшина и Симанин недоумённо посмотрели на него. Возможно, это был кто-то из мирных жителей – ещё одна старушка или ребёнок… Петров продолжал улыбаться и молча поманил бойцов рукой. Не успели его товарищи сделать и шага, как снова захрустели ветки, и на дорогу вышел самец косули, чуть больше метра высотой и с маленькими аккуратными ветвистыми рожками на голове. Олень недоверчиво посмотрел на солдат своими большими чёрными глазами и, неторопливо перейдя через дорогу, начал спускаться по склону в низину. Потом он всё-таки не выдержал и пробежал десяток метров, чтобы остановившись снова посмотреть на солдат уже с безопасного, как ему казалось, расстояния.

– Какой красавец, – сказал Петров, – Он, поди, и не знает, что война…

– Знает, – отозвался Матвеев, – Пошли дальше.

Уже через несколько минут дорога свернула налево, и красноармейцы углубились в лес. Пройдя ещё немного, они увидели невысокую каменную ограду, которая тянулась слева вдоль дороги. По правую сторону плотной стеной стояли заросли кустарника и молодые осины, за которыми уже начинался настоящий лес.

– Ну, вот и кладбище, – сказал старшина и показал на кладбищенскую ограду, – Наверное, бабка как раз отсюда и шла…

Бойцы пошли вдоль невысокой каменной стены, потемневшей от времени и во многих местах покрытой тёмно-зелёным мхом. Стояла абсолютная тишина – даже ветер, казалось, замер в ожидании чего-то…

Кладбище было старым и довольно обширным. Повсюду среди больших корявых деревьев и когда-то аккуратно подстриженных кустов возвышались каменные надгробия и виднелось несколько каменных фамильных склепов разной величины. Красноармейцы шли внимательно оглядываясь по сторонам. Очень скоро в кладбищенской стене обнаружился довольно широкий проход – не ворота, а просто участок стены, метра четыре шириной, был разобран, и вынутые камни лежали тут же у дороги аккуратно сложенные в несколько кучек.

– А следы-то, похоже, на кладбище заворачивают, – сказал Петров.

– Ишь ты, глазастый, – старшина прищурившись тоже присмотрелся к дыре в ограде, – Пойдёмте-ка, посмотрим, что там… И на могилки поглядывайте, чтобы нас покойнички не пристрелили.

Держа автоматы наготове красноармейцы осторожно подошли к разобранному участку стены. Странное ощущение появилось у старшины Матвеева – вроде там, на дороге, где олень выскочил, и ветки хрустели, и лес густой был, и ничего не разглядишь, но чувства опасности тогда не было… А сейчас – и тихо, как и должно быть на кладбище, и просматривается всё вокруг, а вот где-то в животе холодок затаился… Страшно, а непонятно почему…

Петров оказался прав – следы грузовика сворачивали на кладбище, прямо через разобранный фрагмент стены. И не просто сворачивали – было заметно, что раньше тут была лишь небольшая калитка, которую совсем недавно расширили, чтобы на территорию кладбища могла проехать машина…

«И всё-то у этих немцев аккуратно…» – успел подумать старшина посмотрев на три, сложенные правильными пирамидками, кучки вынутых из стены камней. Потом он повернулся в сторону леса по другую сторону дороги, и тут же оглушительная автоматная очередь ударила откуда-то из-за деревьев, не дав Матвееву даже и мгновенья, чтобы успеть что-то предпринять. Ноги его подогнулись, и с тремя пулями в груди он сначала бессильно опустился на колени, а потом повалился на спину, широко раскинув руки в стороны. Петров и Симанин успели только вскинуть автоматы. Однако выстрелить никто из них не смог. Сражённый той же очередью Петров повалился на спину. Симанину повезло чуть больше – он остался на ногах, лишь его автомат почему-то сильно дёрнулся в руках, словно кто-то невидимый ударил по нему тяжёлым молотком пытаясь выбить. Удержав оружие в руках, Симанин направил ствол в сторону леса и до боли в пальце надавил на курок… Однако ни одного выстрела не последовало – что-то заклинило в автомате. Ответная очередь по зарослям раздалась через пару секунд откуда-то снизу. Оказалось, что Петров был только ранен, и теперь, полулёжа на боку, отчаянно стрелял по кустам. Опустошив весь магазин, он попытался подняться на ноги. Наступила напряжённая звенящая тишина. Не видя врага, и не заметив, откуда по ним стреляли, Петров и Симанин оказались в очень опасном положении. Медлить было нельзя. Симанин подхватил безуспешно пытавшегося встать на ноги Петрова, и они вдвоём поспешно укрылись за кладбищенской стеной. Петров был ранен – ноги его всё время подгибались, и, чтобы не упасть, он держался за Симанина. Они вбежали на кладбище через проход в стене и тут же упали на траву за толстой каменной кладкой. Потом они отползли ещё немного вглубь и залегли среди могил.

– Куда тебя ранило? – быстрым шёпотом спросил Симанин, безуспешно пытаясь передёрнуть затвор своего автомата и не сводя глаз с прохода в кладбищенской ограде.

– Зацепило-таки … – сдавленным голосом отозвался Петров, – А ты чего не стрелял?

– Не знаю – заело что-то… – Симанин посмотрел на Петрова. Тот был бледен, и по его гимнастёрке растекалось тёмное кровавое пятно – слева, чуть сбоку и ниже сердца, виднелось тёмное пулевое отверстие…

– Твоя это пуля была, – сказал вдруг Петров и показал рукой на автомат Симанина, – Видишь, прямо под затвор попала… Спасла тебя твоя железка – теперь долго жить будешь…

Симанин с удивлением посмотрел на свой автомат – разверни он его тогда в сторону леса на мгновение раньше, и пуля вошла бы прямо ему в грудь, и они бы все втроём оказались срезанными одной очередью…

– На немцев нарвались, – бормотал Петров, – Какая глупость…

Из-за обилия надгробных плит, нескольких раскидистых старых деревьев и аккуратно подстриженных кустов, просматривалось кладбище очень плохо. Несомненно, прячась за могилами, у красноармейцев были хорошие шансы уйти незамеченными. Но и у немцев было много возможностей незаметно окружить бойцов.

Словно в подтверждение этого, откуда-то из глубины кладбища раздалась немецкая речь – короткий и требовательный вопрос, и сразу же кто-то отозвался из-за каменной стены со стороны леса… Даже не владея немецким, Симанин и Петров догадались о содержании разговора: «почему стреляли? – русский патруль!».

Потом послышался треск веток, и до красноармейцев донеслись едва различимые шаги – кто-то вышел из укрытия в лесу и осторожно приближался к проходу на кладбище. Одновременно позади них, на кладбище, зазвучали отрывистые немецкие команды, и почувствовалось, что среди могил и склепов началось какое-то движение.

– Дай мне твой магазин, – сказал Петров, – Я их задержу, а ты пока уходи…

– Вместе пойдём, – ответил Симанин отстёгивая и передавая Петрову магазин от своего повреждённого автомата.

– Нет, – голос Петрова был ровный и усталый, – Я ног совсем не чувствую, и перед глазами муть какая-то… Иди один. И лучше не шастай пока по кладбищу, а спрячься где-нибудь, дождись пока стемнеет, и – потом уходи. Искать тебя фрицы точно не будут – времени у них совсем нет, им сейчас шкуру свою спасать нужно…

– Да как же я тебя оставлю?.. – пробормотал растерянно Симанин не находя нужных слов.

– А вот так… – сказал Петров, – Тебя звать-то как, Симанин?

– Василий…

– Давно на фронте?

– В ноябре призвали… С марта вот в Германии…

– Ну и нечего тебе задницу свою напоследок светить – война не сегодня-завтра закончится… Дома девки ждут… Так что, живи, Василий!.. – Петров внезапно прислушался и резким жестом руки остановил возможные возражения со стороны Симанина.

Над кладбищенской стеной вдруг появилась тёмная немецкая каска с натянутой на неё маскировочной зелёной сеткой – немец пригнувшись приближался к проходу в стене. Петров прилёг на правый бок, прижался щекой к шершавому каменному надгробию и направил автомат в сторону прохода.

– Уходи, дурак, – раздражённо сказал он Симанину, не глядя не него, – После войны к матери моей съезди, под Архангельск. Крыша у неё течёт, писала… Сам-то уж точно не починю – помоги ей…

Закончить фразу Петров не успел – в проходе появился немецкий солдат с автоматом наготове. Петров выстрелил короткой очередью. Немец успел среагировать и быстро спрятался за каменной стеной.

– Беги! – строго приказал Симанину Петров, и тот, оставив свой повреждённый автомат на земле, на четвереньках пополз дальше вглубь кладбища.

С трудом продравшись через густые кусты между могилами, Симанин услышал короткую автоматную очередь за своей спиной – наверное, немец снова попытался проникнуть на кладбище. Симанин полз, старательно укрываясь за могильными холмиками и каменными надгробиями. Вокруг него раздавалась прерывистая немецкая речь, слышался топот ног и треск веток. Совсем рядом, едва не наступив ему на руку, пробежали три немецких солдата в новых чёрных сапогах. Снова послышалась стрельба, взрыв гранаты, а потом внезапно наступила тишина…

Пробираясь среди лабиринта могил, Симанин вскоре оказался в кустах напротив каменного склепа с белыми оштукатуреными колоннами по краям. Неподалёку, на кладбищенской дорожке, стоял грузовик с покрытым брезентом кузовом. Чуть дальше виднелся сильно забрызганный грязью чёрный легковой автомобиль. У входа в склеп стояли и тревожно озирались по сторонам два очень молодых немецких солдата в чёрной униформе и с автоматами в руках. Возде их ног лежал раскрытый длинный плоский оружейный ящик с металлическими застёжками. Потом один из солдат приоткрыл дверь склепа и опасливо заглянул внутрь. В следующее же мгновенье откуда-то появился немецкий офицер в серой шинели в сопровождении светловолосой девушки без головного убора. На девушке также была серая шинель с непонятными Симанину серебристыми знаками различия. Офицер что-то сказал солдатам, и те сразу куда-то убежали. Офицер же и девушка торопливо направились в сторону грузовика…

Когда Симанин снова выглянул из кустов, то никого он больше не увидел. Раскрытый ящик у входа в склеп не давал ему покоя – там наверняка было какое-то оружие… Солдат ещё раз убедился, что поблизости никого нет, а потом осторожно поднялся на ноги и, пригибаясь, подбежал ко входу в склеп. В лежавшем на земле оружейном ящике он увидел четыре панцерфауста. Василий слышал про такие – говорили, что панцерфауст мог срывать башни с танков и прожигать насквозь самую толстую лобовую броню. Это было несомненно мощное оружие, но, к сожалению, Симанин совершенно не знал, как его использовать. Пока он размышлял над ящиком с панцерфаустами, где-то совсем рядом послышался топот сапог. Симанин в панике опрометью бросился к склепу и, дёрнув на себя приоткрытую дверь, поспешно спустился на несколько ступенек по обнаружившейся за дверью лестнице. Сделал он это как раз вовремя – на открытое пространство перед склепом со всех сторон вышло не менее десятка вооружённых немецких солдат в чёрной униформе. Симанин даже не успел закрыть за собой дверь, впрочем немцы не обратили на склеп никакого внимания. Прижавшись к каменным ступенькам, красноармеец осторожно выглянул наружу и увидел, как все они построились в небольшую шеренгу возле грузовика, и вперёд вышел высокий худой немецкий офицер в длинной светлой шинели и круто изогнутой фуражке. Он что-то сказал, после чего все солдаты повернулись к грузовику. Снова появилась та светловолосая немка в униформе и жестом приказала одному из солдат залезть в кузов грузовика. Потом тот начал выбрасывать оттуда свёрнутые комплекты униформы: шинели, штаны, гимнастёрки… Солдаты деловито рылись в них, выбирая, очевидно, свои размеры, а затем, прижимая к себе аммуницию, отходили в сторону чтобы переодеться. Симанин спустился на несколько ступенек пониже и попытался обдумать своё положение. Один, без оружия, на кладбище, среди фашистов, которые почему-то… Он снова выглянул наружу – без всяких сомнений, солдаты переодевались в новую униформу. Зачем? Война уже и так явно проиграна… Что они собираются делать? Сдаваться? Совсем не похоже – переодевшись, немцы снова хватали свои автоматы, да и противогазы и гранаты на поясе тоже полностью перемещались на новую униформу. Немка стояла рядом с офицером и наблюдала за переодеванием солдат.

Симанин опасливо посмотрел вниз – туда, куда вела эта каменная лестница, на которой он лежал. Там, в самом низу была ещё одна дверь, тяжёлая, окованная железом. За той дверью, без сомнения, скрывалась святая святых склепа – помещение с гробами… Убедившись, что немцы, негромко переговариваясь, спокойно переодеваются, он крадучись спустился до самого низа лестницы и потянул за железное кольцо внутренней двери склепа, которая, как оказалось, была не заперта. Симанин протиснулся за дверь в темноту склепа. В узкой полоске света, падавшей от входа, он разглядел тесное длинное помещение метра два высотой и с проходом около полутора метров шириной. Слева и справа на высоте чуть больше метра тянулись широкие каменные полки, на которых стояли тёмные массивные деревянные гробы; их было штук пять или шесть.

Симанин машинально втянул носом воздух, ожидая почувствовать трупный запах, но пахло просто подвалом, сырой землёй и мокрой извёсткой. Внезапно наверху раздался топот сапог и скрежет отворяемой двери. Не успев ничего толком обдумать, Симанин шарахнулся в сторону от полосы света и торопливо влез на каменную полку справа. Там он быстро заполз за гроб, который, к счастью, стоял не вплотную к стене.

По лестнице в склеп спустился немецкий солдат с автоматом наготове. Он опасливо сделал несколько шагов, зачем-то ткнул стволом автомата в стенку ближайшего гроба, а затем, не спуская глаз с темноты в глубине гробницы, попятился назад и торопливо поднялся наверх. До Симанина донёсся ответ солдата кому-то об осмотре склепа: «Найн! Нихьт… Найн!». А потом наступила тишина.

Подождав немного, Симанин собирался уже выбраться из-за гроба и снова крадучись подняться наверх по лестнице. Однако, к счастью, сделать этого он не успел. Сверху послышался шорох осторожных шагов, и вниз спустилась та самая немка, что совсем недавно наблюдала за переодеванием солдат. Это была совсем молоденькая девушка лет двадцати, симпатичная блондинка с коротким, чуть вздёрнутым кверху, носиком, несколько тяжеловатым подбородком и с красивыми изящными губами. Она остановилась сразу же у нижней открытой двери, не осмеливаясь войти внутрь гробницы, и начала… раздеваться. Сначала на землю полетела шинель, потом гимнастёрка, юбка… Затаив дыхание Симанин смотрел на её обнажённое тело в потоке падающего сверху света. Казалось, что было слышно её дыхание, и даже ощущался приятный запах женского тепла и цветочного мыла. Постоянно озираясь на темноту склепа, девушка осталась в только в чёрных полупрозрачных трусиках. Из принесённого с собой свёртка она достала блузку, чулки, длинную чёрную юбку и начала снова одеваться. В какой-то момент что-то её насторожило – то ли она уловила дыхание Симанина, то ещё что-то; девушка резко выхватила откуда-то небольшой плоский пистолет, «Браунинг», и решительно направила его через открытую дверь вглубь склепа. Симанин, стараясь не дышать, потихоньку отполз подальше за гроб. Немного успокоившись, девушка, убрала оружие и закончила переодевание. Теперь вместо шинели на ней было короткое тёмно-синее пальто, а на ногах вместо длинных офицерских сапог – аккуратные коричневые сапожки на каблуке. Выглянувший снова из-за гроба Симанин увидел, как она торопливо затолкала ногами в склеп свою одежду, шинель и сапоги, а потом положила «Браунинг» в карман пальто и повязала на голову сине-белый платок. Теперь она ничем не отличалась от тысяч немок-беженок, которыми в то время были полны дороги Германии. Бросив ещё один подозрительный взгляд в темноту гробницы, девушка поспешно поднялась наверх по лестнице.

Выждав несколько минут, Симанин собрался было выглянуть наружу, но тут на лестнице снова послышались шаги…

В склеп спустились два солдата и тот самый офицер. У одного из солдат был фонарик. Бегло осмотрев гробы на полках, офицер что-то приказал и похлопал ладонью по самому ближнему к выходу гробу – к счастью, Симанин прятался за гробом с другой стороны прохода. С некоторым трепетом солдаты достали свои штык-ножи и начали подковыривать крышку гроба. Открыв крышку, они сняли её и, наклонив гроб, вывалили его содержимое на пол…

Симанин увидел, как на каменные известковые плиты склепа вывалилось иссохшее тело покойника. Это был высокий мужчина в полуистлевшем синем камзоле, похожем на парадную униформу: позолоченные пуговицы, эполеты, золочённые шнурки… Василий заметил, что немецкие солдаты исполнили приказ очень неохотно и не скрывали суеверного ужаса. Пустой гроб они снова поставили на полку. Потом солдаты ушли, но не прошло и минуты, как они вернулись. На это раз каждый из них прижимал к груди жёлтый прямоугольный слиток около полуметра длиной – золото. Слитки солдаты аккуратно сложили в освободившийся гроб и вновь поднялись наверх. И снова раздался топот ног на лестнице, и солдаты принесли ещё каждый по одному слитку… Притаившийся в склепе Симанин даже сбился со счёта – солдаты наполнили слитками весь гроб, спутившись по лестнице не то десять, не то двенадцать раз. Затем один из солдат поднялся наверх, а второй начал прикрывать заполненный золотом гроб крышкой. В этот момент откуда-то сверху раздался выстрел. Где-то совсем близко. Оставшийся внизу немецкий солдат насторожился, бросил полуприкрытый гроб и посмотрел наверх. Оружия при нём не было – наверное, он оставил свой автомат наверху. Симанин успел даже подумать, что наверное на кладбище пришли наши, но… На лестнице послышались шаги, и он увидел немецкого офицера с пистолетом в руке. Остановившись на предпоследней ступеньке, офицер вскинул оружие и выстрелил в недоумевающего солдата. Тот нелепо попятился и упал, прислонившись спиной к полке с гробами. Офицер толкнул ногой нижнюю дверь склепа, но та закрылась неполностью, оставив примерно полуметровую щель.

Симанин уже совсем не понимал, что происходит. В полумраке склепа он видел стремительно бледневшее лицо солдата, убитого своим же офицером. Тем временем, на лестнице что-то громко хлопнуло, потом раздался металлический стук, и в приоткрытую нижнюю дверь склепа влетел снаряд от панцерфауста, видимо, отрикошетив от стенки туннеля… Снаряд, состоявший из двух соединённых конусов и деревянной палки, лихо крутанулся пару раз на полу склепа и замер. Симанин разглядел заметную вмятину на одном из конусов, однако снаряд не разорвался, а просто остался лежать на полу из известковых плит. Через полминуты на лестнице снова хлопнуло, и раздался оглушительный взрыв – нижняя дверь склепа стремительно захлопнулась, в склепе наступила полная темнота, а в туннеле загрохотали обваливающиеся каменные стены… В последний момент Симанин успел прикрыть уши ладонями, чтобы окончательно не оглохнуть. Примерно ещё через минуту за уже заблокированной дверью громыхнуло ещё раз, после чего склеп наполнился известковой пытью, и воцарились абсолютная темнота и тишина…

Симанин не знал, сколько прошло времени. В ушах стоял звон, чуть побаливала голова. Дышать было трудно из-за заполнившей всё густой пыли…

Прошло довольно много времени, прежде чем Симанин решил, что передвигаться в пределах склепа он может теперь довольно свободно. Да, было темно, но он помнил, что у немецкого солдата был фонарик. Выбравшись из-за гроба, Василий на ощупь отыскал в проходе тело немца и в кармане его шинели обнаружил фонарик. Включив фонарик, Симанин обследовал склеп – каменные полки и старинные гробы на них… Оставив включённый фонарик на одной из каменных полок, он подобрал с пола неразорвавшийся снаряд от панцерфауста и осторожно положил его на неполностью прикрытую крышку гроба с золотыми слитками. Конечно, ему хотелось запрятать его как можно дальше, но, едва взяв снаряд на руки, Симанин затаил дыхание и осмелился передвинуть его лишь на полтора метра вверх и на метр вправо – сама мысль, что это металлическая болванка на деревянной палке может в любой момент взорваться, была ужасна. К счастью, снаряд оказался дефектным. Убрав его из прохода, Симанин проверил дверь. К сожалению, судя по всему, пара других панцерфаустов взорвалась, как планировалось, и туннель за окованной металлом дверью был плотно завален камнями и землёй. Окованные железом тяжёлые створки двери оказались запечатанными намертво – сколько ни пытался Симанин, ему не удалось приоткрыть их даже на миллиметр.

Посветив фонариком на неразорвавшийся панцерфауст, лежавший на крышке гроба, Симанин немного успокоился. Да, он был похоронен в этом склепе, но он был жив, даже не ранен, и у него был фонарик…

С фонариком в руке, Симанин подобрал брошенную немкой одежду. Руки его чисто машинально поднесли скомканные гимнастёрку и юбку к лицу, и он вновь ощутил тот самый приятный запах – тепла, мыла и чего ещё, едва уловимого…

Положив одежду девушки на полку возле двери, солдат осмотрел вываленные из гроба на пол останки покойника. Вытянутый череп, остатки седых волос, седые бакенбарды, старинная военная униформа – покойный явно был каким-то немецким военначальником. Почему-то Симанину вспомнилась книжка из школьной библиотеки про барона фон Мюнхаузена – судя по всему, при жизни, обитатель гробницы вполне мог на него походить. Непроизвольно окрестив про себя покойника «бароном», Симанин прошёл чуть дальше и осмотрел немецкого солдата. Тот полулежал, прислонившись спиной к стене. Голова его безвольно свешивалась на бок, а на серой шинели, на груди, виднелось тёмное кровавое пятно – как раз там, где сердце… Он был несомненно мёртв. «Вот ведь гады», – подумал Симанин, – «Своих же кончают…»

Затем Василий обследовал склеп. Помимо заполненного золотыми слитками гроба, там было ещё пять гробов. «Наверное, это родственники барона…» – рассеянно подумал Симанин. В противоположном от двери конце был тупик – шершавые каменные блоки из серого изестняка. Пол в тупике был почему-то неровным и рыхлым – видимо там периодически скапливалась вода; наверное, во время весенних половодий… Потолок склепа был в виде не очень крутого свода, сложенного из тех же шершавых известняковых блоков, на высоте двух-двух с половиной метров.

«Господи… Что же мне теперь делать?» – в отчаянии подумал Симанин.

Свет фонарика начал заметно потускнеть, и красноармеец выключил его, чтобы не расходовать батарейку понапрасну. В абсолютной темноте он сел на каменную полку в конце склепа и прислонился к стене. Наверное, Симанин чуть-чуть задремал… Прошёл час или, может, три… Внезапно послышался странный шорох и постукивание – словно кто-то осторожно приоткрыв крышку, выбирался из гроба… Встрепенувшись, Симанин тупо уставился в темноту и прислушался. Нет, кажется, показалось… Шорох где-то справа – кто-то пытается открыть свой гроб? Василий повернулся и начал вглядываться в темноту. Нет, вроде ничего… Шли минуты, часы… В какой-то момент Симанину показалось, что он слышит радио – где-то звучала приглушённая музыка, а потом неразборчивый голос диктора. Сначала казалось, что музыка и голос раздаются с какой-то определённой стороны, но очень скоро Василий обнаружил, что звуки не менялись, как бы он ни крутил головой и ни перемещался. Потом музыка потихоньку смолкла, а диктор что-то бубнил всё тише и тише…

Утомлённый событиями дня, Симанин и сам не заметил, как уснул…

Сон, приснившийся ему, поразил Василия своей реалистичностью и яркими красками. Будто идёт он солнечным летним днём по своей родной деревне, а только пуста деревня – дома стоят, а вокруг ни души, и даже ни уток, ни кур, никакой другой живности не видно. И тишина кругом, только шаги самого Василия слышны. И вот прошёл он почти всю деревню, и вдруг слышит какие-то глухие удары – вроде копает кто-то… Свернул Василий за сарай и увидел яму посреди двора, а в яме той мужик какой-то стоит в одних штанах, куском верёвки подвязанных, и с голым торсом. Загорелый такой, седой, с бородкой… Старик, но крепкий такой старик… В руках у него лопата, и копает он ту яму, а землю в сторону отбрасывает… Василий неуверенно подошёл поближе и узнал старика. Вернее узнал он его ещё с самого начала, но только вот теперь уже никаких сомнений не осталось.