Текст книги "Гонки на выживание"

Андрей Таманцев (Феликс Ветров)
Гонки на выживание

* * *

Черный ствол пистолета – и сотни прикованных к нему глаз. Все застыло, будто окаменело в ожидании.

Ну, ну же… Ну давай!..

Говорят, за мгновение до выстрела проживается заново вся прошлая жизнь… Но двадцать парней за рулем не видят сейчас ничего, кроме сверкающего солнечного блика на пистолетном стволе.

Хлопок!

Неяркая вспышка, серый дымок – и тотчас надрывный вой, рев и частая нестройная пальба «пришпоренных» моторов. Глаза застят клубы едкой синей гаристрашная сила резко срывает с места и уносит вперед.

Нет, то не бой, не война.

Это – игра. Супермодная столичная забава.

Гонки на выживание.

* * *

Двадцать пестро раскрашенных, измятых «Жигулей» несутся друг за другом, догоняют. Не снижая скорости, врезаются в тех, что замешкались, таранят, колотят бамперами… Удары! Удары!..

Скрежет металла… Победит тот, кто последним останется на ходу в этой свалке. Вот и вся задача. Нагнать, ударить, размолотить и отшвырнуть, выбросить из круга.

Хохлов – в голубой «пятерке», Мухин – в ярко-желтой.

Оба выступают в последнем, третьем заезде. Это гвоздь программы, когда яростный азарт гонщиков уже взвинчен до предела.

Тело задубело от непрестанных ударов, пот заливает глаза, грязь и пыль покрывают лица. Тупой мертвый треск сминаемых багажников и капотов и жуткий вой перегретых, дымящихся моторов… Хохлов, он же Боцман, тяжелой ступней давит на газ, рвет черную баранку влево, вправо, сцепление… скорость… тормоз… Его машину закручивает волчком, и он лупит в заднее крыло машины Мухина… Тут нет друзей! Все противники! Все враги!

Минута – и уже ничего не разобрать в этой клубящейся каше, А на трибунах стадиона та же ярость азарта. Крики, вопли, свист, выпученные глаза.

– Бей его! Делай! Врежь!!! Мочи его! Мочи-и!..

Сизая туча плывет над ареной. Искореженные машины снова и снова врезаются в полурасплющенные драндулеты соперников. Пожарки и «скорые» наготове: в любую секунду рычащее стадо может вспыхнуть костром. Тягачи торопливо оттаскивают за границы арены груды бесформенной стали, совсем недавно бывшие автомобилями.

Вот уже всего семь машин на поле… Пять… Три… Последние мгновения!

В желтую «пятерку» Мухина с маху врезается чья-то красная «Самара», отшвыривает и опрокидывает набок… Их двое! На красной и голубой. Дуэль гигантов!

Они несутся друг за другом… Но вдруг красную «Самару» окутывает белое облако, и она беспомощно замирает… Все-е-е!..

Минуты ожидания… Трубный глас информатора разносится над стадионом:

"Победителем гонок стал Дмитрий Хохлов, Калуга, на собственном автомобиле!

Уважаемые зрители! Сейчас состоится награждение победителя. Сегодняшний призавтомобиль «форд-эскорт» девяносто пятого года! Поприветствуем счастливчика! Он заслужил эту награду в честной борьбе!"

На трибунах орали, свистели, топали ногами, размахивали флажками, швыряли в небо и топтали банки из-под пива, взрывали петарды.

– Что ж, – сказал Иван Перегудов, – видно, придется скинуться на шампанское.

Пастух – Сергей Пастухов – угрюмо кивнул.

– Хрен с ним, – усмехнулся Артист, он же Семен Злотников. – Каждый зарабатывает на хлеб как может.

– Если бы на хлеб! – зло вскинул серые глаза Пастух.

– Муху жалко, – вздохнул Артист. – Мальчик остался без сладкого.

Он поднес к глазам мощный армейский бинокль и тотчас оторвался от окуляров.

– Ого! Вот так зрелище! Наш Боцман на волнах славы… – А ну дай глянуть, – протянул руку Док, бывший капитан медслужбы, военный хирург Иван Перегудов.

Артист передал ему бинокль. Иван подправил фокусировку, вгляделся. И точно, какие-то дружбаны качали Боцмана-Хохлова, и тот нелепо взлетал, раскинув руки и ноги.

– Н-да… – протянул Док и хотел передать бинокль Пастухову.

– Нет уж, премного благодарен, – помотал тот головой.

Два часа назад они съехались сюда, к этому стадиону в Крылатском, где по субботам проходили гонки на выживание.

А еще за два дня до этого Пастухов получил у себя в деревне Затопино заказное письмо. В конверте была только вчетверо сложенная нарядная афишка предстоящих состязаний и входной билет. Ни записки, ни пояснений. Ничего не понимая, Сергей покрутил афишку перед глазами, но, когда в списке участников гонок на выживание нашел знакомые имена «Дмитрий Хохлов. Калуга» и "Олег Мухин.

Москва", все встало на свои места. Все сразу связалось и объяснилось. Что ж. В любом случае в этот день ему надо быть в Москве – предстояла встреча, о которой было заранее уговорено и к которой требовалось как следует подготовиться.

– Надо ехать, – сказал он Ольге. – Такое дело, сама понимаешь… Ребята ждут.

Жена перечить не стала, только спросила, надолго ли.

– Дня через два-три вернусь, – заверил Пастухов.

И на следующее утро укатил на своем уже неновом, но еще крепком, надежном «ниссан-патроле».

Вся пятница в Москве прошла в беготне и хлопотах. Он созвонился с кем надо, встретился. Все удалось, никто не обманул, не продинамил и к вечеру он получил то, что обещали достать.

В субботу он приехал к стадиону в Крылатском. Перед этим провел ночь в машине – ни до кого из своих мужиков дозвониться не удалось. Док, видимо, был на ночном дежурстве в госпитале, Муха, скорей всего, допоздна возился с машиной, готовясь к гонкам, поймать дома Артиста и пытаться было нечего.

Артиста Пастух вдруг увидел, припарковывая свой «джип» на огромной стоянке у ворот стадиона. Злотников лихо подкатил на маленькой красной «бээмвухе», резко развернулся, ловко втерся в ряд залитых солнцем разноцветных машин и, высунувшись из окошка, приветственно помахал издали рукой, когда Пастух трижды нажал на клаксон. Из алой машинки Семена выбрался и Перегудов, он же Док.

Сошлись, пожали руки.

– Ну что, купил? – вместо приветствия торопливо спросил Артист.

– А то! – улыбнулся Пастух. – Брал с экспертом-консультантом, проверено от "а" до "я", все с гарантией. Отменная штучка, мировой класс! Спецы чмокали и закатывали глаза. Сказали, игрушка не хуже, чем у Чекасина.

– Молоток, командир! – кивнул Док и с удовольствием оглядел Пастуха с головы до ног – высокого, худощавого, успевшего здорово загореть к началу июня. – Смотрю, держишь форму.

– Затопинский кислород, – улыбнулся Пастух, – мать-природа… – Сколько с нас за игрушку? – спросил Артист.

– По штуке с носа. А где остальные?

– Что касается Мухи и Боцмана, тут все ясно, – сказал Артист. – Ну а с самим нашим деятелем… Тут, брат, непредвиденная история. Залетел он… – То есть в каком смысле? – не понял Пастух.

– А вот в каком… – И Артист в двух-трех словах объяснил отсутствие шестого.

– Не может быть! – удивился Сергей. – Да чтобы он… – Может, еще как может, – подтвердил Док. – Уж поверь мне. Я у него там был на той неделе – случай классический. Впрочем, он уже в порядке.

– Так что же делать будем? – спросил Пастух. – Я ведь, собственно, только ради этого и прикатил.

– Как я догадываюсь, ты тоже получил приглашение? – Артист извлек из кармана легкой спортивной куртки точно такую же афишку, что и полученная Пастухом в Затопине. – Вчера у себя в ящике обнаружил… И Доку такое же пришло. Тоже заказным. Позвонил Мухе. Он не отправлял. Стало быть, Боцман. Больше некому.

– Ясно, – сказал Пастух. – Общий сбор – на трибуне. Эти автокамикадзе должны знать, где наши места.

– Я сказал Мухе на всякий случай, – кивнул Артист. – О Боцмане и разговора нет, коли он сам нас сюда зазвал. Не поскупился. Между прочим, билетики по двести тыщ… Док взглянул на часы.

– Ладно, мужики, двинули в Колизей, поглядим, что тут за цирк, а после все решим… И они пошли втроем – высокие, стройные Пастух и Артист (один светловолосый, второй с темной шапкой вьющихся кудрей) и третий – более плотный, похожий на их старшего брата.

Они миновали линию контроля и начали подниматься по узким проходам туда, где были их места на трибунах, – с виду люди как люди, такие же, как все эти тысячи пестро одетых фанатов нового вида спорта.

Но было в них нечто неуловимое, что выделяло среди всех остальных – то ли необычное спокойствие в глазах и лицах, то ли сдержанная скупость жестов.

Они шли, и им почему-то, будто помимо воли, безропотно уступали дорогу, пропускали, торопливо поджимали ноги – словно исходило от каждого из этой троицы незримое излучение опасности, силы и какой-то особенной уверенности в себе.

Места их оказались из самых дорогостоящих и лучших на стадионе.

Здесь вокруг полно было тех, кого теперь называли «новыми русскими»похожие друг на друга ребятки нового поколения: молодые толстосумы с расфуфыренными длинноногими эскорт-красотками и как бы неотделимые от них то ли блатные, то ли приблатненные коротко стриженные, накачанные, нагло-самодовольные парняги с холодными, цепкими взглядами – быки, кидалы, отморозки из разных команд и бригад. Но и спесивые удачники-богатеи, и эти крутые братки почему-то невольно скучнели, встречая на миг жесткий взгляд Пастуха, ироничный – Артиста, очень внимательный, пристальный и спокойный самого старшего из них – Дока.

И вот гонки кончились, толпы зрителей понемногу редели.

Но на скамьях еще было полно людей – многие ждали, когда освободятся проходы, и от нечего делать разглядывали расходящийся народ в бинокли, монокуляры, подзорные трубы и даже в снятые с ружей оптические прицелы.

Среди них в гуще зрителей западной трибуны решительно ничем не выделялись трое молодых мужчин в свободной летней одежде – спортивных рубашках, черных майках и длинных широких шортах по моде сезона. Расположившись в рядах по другую сторону арены, прямо напротив трибуны, где сидели Пастух, Док и Артист, двое из них молча отслеживали каждое движение объектов наблюдения в мощную дальнобойную оптику. Дистанция была немалая – свыше двухсот метров. Но через линзы мощных приборов лица Пастуха и его друзей, казалось, были совсем рядом. А третий, чуть прикрыв глаза, отрешенно-сосредоточенно вслушивался в то, что звучало в обычных с виду наушниках от карманного плеера.

– Вижу всех… Все в сборе… Кроме шестого, – переведя какой-то черный рычажок на своей зрительной трубе, едва слышно пробормотал один из наблюдателей и коснулся серебряной «сережки» в мочке уха. – Звук в порядке. Принимаем отлично.

Наши действия?

– Можете приступать, – отозвалась «сережка».

– Дополнительные указания?

– Проводим основной вариант.

– Подтвердите – работаем вариант "А"?

– Подтверждаю… Облачившись в белоснежный спортивный костюм призера, окруженный десятками людей с видеокамерами и фотоаппаратами, Боцман смущенно поднялся на пьедестал.

Замелькали вспышки, заиграла музыка. Он растерянно принял из рук двух длинноногих блондинок в супермини ключи от своего «форда» и уселся за руль.

Завел мотор и тронулся вперед, чтобы описать вдоль трибун круг победителя.

– Может, пойдем отсюда, а? – оторвавшись от окуляров бинокля, обернулся к Ивану Артист.

– Да нет уж, дождемся… триумфатора, – возразил Док.

– Вон Муха, – сказал Пастух.

И точно, маленький стройный Мухин устало карабкался по разбитым ступенькам, забираясь все выше от яруса к ярусу – туда, где сидели его друзья. Добрался наконец, перевел дух.

– Здорово! Ну… как? – растерянно и как бы виновато переводил он глаза с одного на другого.

– Если вы ждете аплодисментов, господин Мухин, – сказал Артист, – можете утереться. Не дождетесь.

– Да что я, не понимаю? – махнул рукой Олег. – Это Боцман, зараза, меня втравил! Хорошо хоть, тачка не своя была. Всмятку! И на мне ни одного живого места нету!

– Дураки живучи, – утешил его Док.

– Как считаешь, – спросил Артист, – увидим мы сегодня эту фигуру поближе? – и кивнул в ту сторону, где Боцман завершал почетный тур вдоль трибун.

– А вот посмотрим, посмотрим… – угрожающе протянул Перегудов. – А то я ему такую микстуру пропишу – не то что нас, мать родную забудет!

В то же самое время с противоположной трибуны на Пастухова и его друзей смотрел в сильный бинокль еще один человек – довольно высокий, сухощавый, лет пятидесяти. Его худое лицо с потухшей сигаретой в углу крепко сжатого рта было напряжено и сосредоточено. Он пристально всматривался в каждого, время от времени переводя бинокль на победителя Хохлова, неловко топтавшегося у своего «форда» в окружении завистливых зевак.

Наблюдатель усмехнулся и перевел взгляд оптики на тех троих, что одновременно с ним вели наблюдение за Пастухом, Доком, Артистом и остальными.

Придерживая одной рукой у глаз тяжелый бинокль, он другой извлек из нагрудного кармашка плоскую черную зажигалку, поднес ко рту и щелкнул крышкой кресала. Но огня почему-то не высек. Вместо язычка пламени из зажигалки вылетел почти незаметный тоненький штырек антеннки.

– Работу продолжаем… – быстро проговорил странный курильщик в свою странную зажигалку. – Все здесь. Теперь предельное внимание… – Мы готовы, – пискнула «зажигалка» и снова исчезла в кармане рубашки.

Наблюдатель взглянул на часы. Было двенадцать двадцать пополудни. Он чуть повернул голову, и к нему тотчас торопливо шагнул молодой человек лет тридцати.

– Ну как?

– Похоже, сработало, Михаил… – тихо сказал старший. – Кажется, заглотнули… Окруженный чужими улыбающимися людьми, которые тянулись пожать ему руку и наперебой требовали немедленно ехать с ними в ресторан обмывать победу, ошалевший Боцман искал глазами друзей. Но их не было поблизости, хотя он знал, что они должны быть здесь.

Нежданная победа казалась ему невероятной. Час назад он бы поклялся, что честной борьбы на таких шоу быть не может – все расписано заранее до минуты и цента. И на тебе!

Согласно условиям соревнований, каждый участник, если гонялся тут на собственном шарабане, получал за выступление тысячу «зеленых». Если на клубномполовину. Хохлов выступал здесь всего в третий раз на своей раздолбанной таратайке, которой давно пора было на свалку истории, и, само собой, ни о какой победе не помышлял.

Чудно… Неужто фортуна? За двадцать семь прожитых лет Хохлов не слишком привык к ее благосклонности. Может, потому и не оставляло его сейчас поганое сосущее чувство, будто сдуру вляпался в какую-то пакость.

Могучий, плечистый, черноволосый, в только что подаренном устроителями соревнований белоснежном адидасовском костюме, Боцман без труда раздвинул толпу настырных доброжелателей, отвел от себя одну видеокамеру, другую и, прикинув, где могут быть товарищи, начал медленно взбираться по ступенькам к далекому ярусу на восточной трибуне, даже не оглянувшись на сверкающую игрушку цвета синий металлик.

Под пьяные возгласы и грубые приветствия чужаков Хохлов подошел к своим.

– Во! Почти все тут! Здорово, мужики! Приехали, значит?

– Приехали, как видишь, – кивнул Пастух.

– Ну и… как?

– А никак, – кинул вместо поздравлений Пастухов. – Жлобские игры, Боцман. И делать, по-моему, нам всем тут нечего.

– Мать-перемать! – воскликнул Артист. – Куда ты нас притащил?! Ты что, Митрий, никак, тоже решил «новым русским» заделаться?

– Да поймите вы – я же и думать не думал, что «форда» этого сниму, – махнул рукой Боцман.

– Думал, не думал… – жестко глядя исподлобья в глаза Хохлову, отрезал Пастух. – Как другие – не знаю. А меня ты больше в это шапито не заманишь.

– Так что же мне теперь с этим «форденком» делать? Как скажете. Могу и не брать.

– Да нет, отчего же, – серьезно сказал Перегудов. – Коли выиграл – твое.

Только сдается мне, кто-то крупно наварил на тебе, как на последнем лохе.

– Может, скажешь, и сговора не было? – понизив голос, спросил Артист.

– Да не было, не было! – разозлился Боцман. – То-то и удивительно – никакого сговора! Я и сам никак не въеду… – Значит, нужен ты им был зачем-то. Может, для рекламы? – предположил Док.

– Гадать бесполезно, – мрачно усмехнулся Артист, – не докопаемся.

– Так что мне с «фордом» – то делать?! – жалобно воскликнул Боцман.

– Тьфу ты! – сплюнул Пастух. – Кто про что, а вшивый про баню! «Что делать, что делать?»! Авось не заваляется.

– Да, слушайте! – вдруг словно спохватился Боцман. – А как это вы все тут оказались? На афишах в городе, что ли, прочитали?

– Не понял… – поднял голову Пастух и вытащил из кармана джинсов смятую разноцветную афишку-программку. – Если ты имеешь в виду вот это, то у нас на столбах в Затопине пока что такие не развешивают. Позавчера получил по почте, заказным пакетом.

– Подожди-ка… – поднял брови Артист и помахал такой же афишкой. – Вот так мило! Так это, выходит, не ты нам всем разослал?

– Да вы что! Ни хрена я никому не посылал! – завертел головой Боцман. – Про гонки один Муха был в курсе, да и то как участник.

– То есть как? – быстро повернулся к нему Пастух. – А я-то решил, что ты про сегодняшнее число вспомнил.

– Что за число такое? – не понял Хохлов. Пастух объяснил, и Боцман смущенно покачал головой.

– Забыл, мужики, закрутился… – А ну подождите-подождите, – внезапно озаботился Док. – Тут надо разобраться. Если ни ты этих писем не посылал, ни Олег, тогда кто, спрашивается, всех нас сюда вытащил?

– Ха! – хлопнул себя по лбу Артист. – Ну и дураки же мы! Он нас и пригласил всех. И как раз в связи с этой самой датой! Все ясно!

– Что-то сомнительно, – покачал головой Док. – Натурально, является вопросзачем таким сложным путем?

– Все просто, – сказал Артист, – он решил собрать нас всех вместе, чтобы мы пораскинули башками и вспомнили.

– Вспомнили! – буркнул Пастух. – Кое-кто, между прочим, и не забывал.

– Ладно, – сказал Док. – Может, и так. Принимаю как рабочую гипотезу.

Солнышко припекало, стадион быстро пустел. Над полем повисла тишина.

Пастух, сощурившись, смотрел на дальние трибуны.

Грязь вокруг была несусветная, как на свалке. Всюду валялись скомканные початые банки и бутылки из-под немецкого и датского пива, пустые раздавленные стаканчики, разноцветные бумажные флажки, над рядами пустых скамеек летали обрывки газет, пестрые программки… Только кое-где виднелись темные фигурки стариков и старух с мешками и сумками-колясками – шерстили по рядам, рыскали под скамьями, собирали бутылки.

Они сидели и ждали, когда рассосется народ. Артист почему-то все время беспокойно крутил головой, поглядывал по сторонам, словно принюхиваясь к чему-то.

– Ты чего? – спросил его Муха и невольно тоже оглянулся. – Увидел, что ли, кого?

– Да так… – пожал плечами Семен. – Сам не пойму… Не по себе как-то.

– А-атставить разговоры! – отрезал Пастух. – Мы тут ради дела, так? Ну так делом и займемся.

Решено было отправить двоих. Кинули жребий – кому идти. Сосредоточенно и серьезно тянули спички. Выпало Артисту и Мухе.

– Не подкачаете? Народ верит в вас, – сказал Док и значительно поднял к ярко-голубому небу указательный палец.

– Будьте благонадежны, – заверил Артист. – Товарищ и не пикнет.

– Не хвалися, идучи на рать… – заметил Док. – Ты хоть был там? Видел? Это же крепость… – Нет таких крепостей… – Прекратить базар! – оборвал Пастух. – Давай, Иван, малюй схему. А вы вникайте. Чтоб без проколов!

– Зрите сюда. – Перегудов извлек из кармана куртки блокнот и шариковую ручку. – Цель вот здесь, в дальнем здании, на третьем этаже. Объект нешутейный.

Крутые омоны. Но просочиться на территорию – семечки. Основной вопрос – попасть в отделение и выбраться с ним обратно в город. Вся надежда на внезапность, ну и на твой, Сема, бессмертный талант.

– И не вздумайте пустыми вернуться, – прищурил глаз Пастухов.

– Будем ждать вот тут, за углом. – Док начертил крестик на своем планчике.Только отгоним «форд» Боцмана на стоянку – и за вами. Ладно, вперед, марш! Долгие проводы – лишние слезы.

* * *

Через два часа Артист и Муха в превосходных итальянских костюмах и дорогих галстуках вышли из такси на другом конце Москвы в районе между Сокольниками и Преображенкой и провели беглую рекогносцировку.

Осмотр местности не порадовал. Забор, означенный на схеме Дока тоненькой синей ниточкой, оказался серой бетонной стеной почти трехметровой высоты. На сотни метров тянулась она, окружая территорию старой психиатрической больницы.

Для них такая преграда была, как говорится, на раз. Но сейчас надлежало применить в «боевой обстановке» совсем иные навыки и приемы.

Как и предупреждал доктор Перегудов, у больничных ворот прогуливалась усиленная охрана – несколько здоровяков в камуфляжной форме с короткими автоматами «каштан» на плече.

Предосторожность не лишняя: время сейчас лихое, а старая психушка, что на улице Матросская Тишина, вплотную соседствовала с не менее мрачным одноименным учреждением – известной не только всей Москве, но и всей России следственной тюрьмой.

Оба сопредельных спецобъекта с известных пор охранялись особо строго и тщательно. Психушка, как, впрочем, и все столичные больницы, – с первых дней чеченской войны и после нашумевших московских взрывов и угроз Радуева и Басаева.

А угрюмый высоченный тюремный замок СИЗО – после фантастического побега киллера Солоника.

– Та-а-ак, – протянул Мухин. – Без гранат не прорвемся.

– Да, брат. С наскока не возьмешь. Пойдем простым советским путем.

Переговоры беру на себя.

– С «каштанами» не договоришься, – вздохнул Олег.

Артист хмыкнул:

– Не трепыхайся, Муха! Мы при оружии куда большей убойной силы.

Он прижал к груди пышный букет роскошных роз и решительно направился к воротам больницы.

Послеполуденное солнце палило нещадно. Но разомлевшие омоновцы были начекуленивой хозяйской поступью шагнули навстречу неурочным посетителям. Широко расставив на американский манер ноги, загородили проход.

– Больница закрыта – мертвый час… – уминая жевательную резинку, процедил один из них. В то же время он оценивающе рассматривал превосходно одетых Артиста и Муху. – Вход строго по пропускам.

– "Вот братан меня встречает у ворот… – засмеялся Семен, цитируя Галича, – он меня за опоздание корит… Говорит: скорее выпьем по одной, мертвый час сейчас у психов, говорит…"

– Чего-чего? – набычился грозный страж. – Какой я тебе братан?

– Эх, сержант! – укоризненно покачал головой Артист. – Что ж ты, блин, песен народных не знаешь?

– Чево-о? Какие еще песни?

– А вот послушай, – подмигнул Артист и затянул вполголоса:

«Дубняка» я взял пол-литра, косхалвы,

Пиво «Рижское» и керченскую сельдь,

И поехал я в Белые Столбы,

На братана да на психов посмотреть…

Охранники при оружии и дубинках подозрительно уставились на певца. И Злотников, поманив их поближе, допел до конца знаменитую когда-то песенку.

Парни разулыбались, загоготали, расслабились.

– Короче, все, как в песне, – закончил Семен. – Тут у нас, парни, брат лежит.

Брат по оружию. Мы мигом. Только цветочки отдать да передачу. Пусть подкормится.

О'кей?

Омоновцы мгновенно посуровели.

– Ты нам тут петь кончай, понял? Сказано: пропуска гони!

– Есть и пропуска, – миролюбиво сказал Артист, понимающе глядя в их сытые физиономии. – Даже постоянные… Держите!

Тут произошло как бы легкое общее замешательство, в солнечном луче на миг мелькнул зеленоватый узор вокруг «двадцатки» на уголке приятно шуршащего шелковистого «пропуска» – и в ту же минуту посетители уже оказались на территории психиатрической больницы.

– Вот за что я люблю наши времена! – заметил Семен, когда они быстро зашагали по асфальтовой дорожке, держа азимут согласно маршрутной карте, начертанной Доком. – Заметь, Муха, несмотря на жуткие строгости, насколько людям стало легче понимать друг друга!

У входа в больничный корпус, означенный на плане звездочкой, тоже маялся на часах дежурный в камуфляже, но и он, в подтверждение жизненных наблюдений Артиста, оказался человеком на удивление чутким и понимающим.

Второй этаж, третий… А вот и вывеска рядом с белой дверью: «Кризисный центр. Отделение реабилитации».

– Ага! – сказал Артист.

Муха потянул ручку, но дверь, как и предсказывал Перегудов, оказалась запертой. Стерегли пациентов бдительно.

Артист нажал на кнопку звонка. Однако никто не появился. Что ж, мертвый час на то и мертвый час.

Они оглядели маленький холл – жалкие пальмочки, мягкие кресла, акварельные цветочки и пейзажики на стенах… Все окна, как и лестничные пролеты, были предусмотрительно забраны прочными толстыми решетками и стальной сеткой, окрашенными белой краской. Такие, значит, здесь действовали правила и порядки.

Да и понятно: ведь здесь, в этом «кризисном» пытались таблетками и уговорами спасти безутешных печальников и возможных самоубийц.

– Время – деньги, – сказал Артист. – Даже в желтом доме. Ускорим ход событий…Он снова и куда настойчивей надавил на звонок.

Наконец в дверном замке с той стороны что-то лязгнуло и перед ними предстала важная дама в белоснежном халате.

– Вы что трезвоните, молодые люди? Как вы сюда попали? Вход в отделение строго воспрещен! Кто вы такие?

~ Это вам, доктор! Здравствуйте! – Артист одновременно смущенно и чарующе улыбнулся, шагнул навстречу и порывисто протянул ей огромный букет. – Вы столько сделали для нас! Вы спасли мою девушку… Таню Иванову, помните? Она тут лежала у вас… Прошлой весной… Мы еще о ней с вами в кабинете говорили – помните?

Взволнованная искренность его интонации обезоружила бы любого.

– Иванова? – опешила даже эта тертая-перетертая психиатриня. – Подождите… подождите… Какая еще Иванова? У меня этих Ивановых знаете сколько перебывало?

Однако, ошеломленная благородным натиском, она уже обеими руками еле удерживала тяжелый букет благоухающих роз.

– Да вы сейчас вспомните… – взволнованно говорил Артист, – ее трудно забыть… Дела любовные, ошибки молодости… Вы не уделили бы мне буквально десять минуточек? Ну хотя бы пять. Ведь все тогда из-за меня получилось, понимаете… – Ну… – профессионально озаботилась женщина-психиатр и, отступив на шаг, пропустила Семена в дверь ординаторской. – Что же, коли так, зайдите, пожалуйста.

Только напомните все-таки… Полуобернувшись, Злотников успел глазами подать товарищу едва заметный знак: действуй!

Муха обнаружил того, к кому они шли, на койке в двухместной палате. На счастье, он был один. Лежал ничком, уткнувшись в подушку, и сопел в обе ноздри.

Олег оглянулся, быстро шагнул к кровати, наклонился над спящим. В эту минуту влетел Артист и громко шепнул:

– Порядок! Побежала историю болезни искать… У нас полторы минуты! – И не переведя духа, негромко скомандовал:

– Лейтенант Ухов! Вста-ать!

Спящего будто подбросило током. Он резко рванулся и уставился на вошедшихогромный курносый мужчина в измятом спортивном костюме, из-за обширной лысины и растрепанной бороды казавшийся намного старше своих лет.

– Сопротивление бесполезно, – быстро выговорил Семен. – Следуйте с нами!

– Да вы что, мужики, куда? – очумело, будто еще не вырвавшись из сна, забормотал Ухов, быстро переводя взгляд с одного на другого. – Вы хоть соображаете, что будет? – приговаривал он, торопливо нашаривая ногой тапочки под кроватью. – Тут как в Бастилии.

– Без глупостей, Ухов! – оборвал Семен. – Никаких Бастилии! Да шевелитесь вы!

Ну-у!

Муха выглянул в коридор и подал знак Артисту:

– Чисто! Выводи.

– Бегом – марш! – отрывисто скомандовал Семен. – Налево и к двери. Там открыто.

Бросок по пустому коридору был мощен и стремителен.

Покидая отделение последним, Артист тормознул, вставил особое устройство вроде маленькой отмычки в особую скважину особого «психиатрического» замка, и через минуту они уже бежали втроем через тенистый садик перед старыми, обшарпанными корпусами.

Как и предсказывал Док, самое трудное поджидало на выходе с территории. Те же десантники изумленно преградили им выход из калитки. Но Артист только и ждал этой минуты.

– Спокуха, ребята, – отрывисто выкрикнул он еще издали. – Держите пропуска на выход! Того же образца… Больному срочно нужны специальные процедуры! – Тем же легким движением он всучил сержанту зеленоватую бумажку с каким-то благостным президентом в овальном медальоне и с силой выпихнул Ухова через калитку за территорию больницы.

Свистков, криков, сирены тревоги они за собой не услышали.

За углом их поджидал черный «джип» «ниссан-патрол» с темными стеклами. При виде бегущей троицы из него выскочили Пастух, Док и Боцман. Артист и Мухин подтолкнули к ним похищенного.

Сергей шагнул навстречу.

– Здорово, симулянт! Вот где решил от нас спрятаться. Даже бороду отпустил.

Не вышло? – И обернулся к похитителям. – Благодарность в приказе! Задача решена за семнадцать минут. А ну погнали скорей отсюда!

Тут они все по очереди крепко обнялись с бородачом и со смехом набились в сразу просевший «джип» – похищенный был товарищем увесистым.

Наконец они снова были все вместе. Все шестеро.

– И чего это вы удумали, головорезы? – растерянно озираясь и все еще не веря глазам своим, повторял Коля Ухов, он же Трубач, когда битком набитый «ниссан-патрол» взревел и понесся в сторону Стромынки, выскочил на Большую Черкизовскую и помчался в потоке машин к Преображенской.

– Погоди! – сказал Пастух. – Выходит, не ты нам афишки рассылал?

– Какие еще афишки, вы что?

– Не он, ясно, – сказал Док. – Смотри-ка – чем дальше, тем интереснее.

– Да о чем вы хоть? – ничего не понимая, крутил головой Трубач.

– Ладно, – сказал Пастух, – о грустном потом… А почему мы приехали, попробуй догадаться.

– Случилось что-то? – спросил Трубач.

– Совсем, видать, тебе там извилины выпрямили, – покачал головой Пастух. – А ну соображай!

– Антидепрессанты! – авторитетно заключил Док, – Обычный эффект. Снижение интеллекта, притупление реакций, замедление умственных процессов. Какое хоть нынче число, не подскажешь?

– Да вы… вы что, мужики… Помните, что ли? – вдруг обомлел Трубач.

– Нет, как вам эти приколы? – с обидой воскликнул Артист. – Посмотрите на него! Этот чокнутый, кажется, над нами издевается.

– "Сумасшедший – что возьмешь?" – процитировал Высоцкого Боцман, нажимая на газ.

– Короче, – подвел итог дискуссии Док, – поскольку сегодня нашему другу и соратнику лейтенанту Ухову исполняется ровным счетом тридцать лет, он взят в плен как заложник данного обстоятельства ровно на тридцать часов. По истечении указанного срока завтра вечером ты будешь возвращен великой российской психиатрии. Если, конечно, захочешь вернуться в ее объятья. Приказ ясен?

– Мужики! – не находя других слов, промычал Трубач. – Нет, ну вы вообще, мужики… – Так куда летим? – на миг оторвался от дороги Боцман. – Командир, прошу целеуказания!

– Давай крути, – усмехнулся Сергей. – Сейчас в «Новоарбатский» – закупим провиант. После – за город и на Калужское. Есть одно тихое место… Еще через два часа их «джип» быстро катил от Москвы по направлению к Калуге по иссиня-черному накатанному шоссе. Уже вечерело и предзакатное небо начинало отливать золотистым металлом.

– Ну как, больной? – толкнул Док плечом сидевшего рядом Трубача. – Подправили тебе нервишки?

– Да теперь вроде нормально. Сгруппировался.

– Стало быть, кошмары больше не мучат и топиться не тянет, – заключил Артист. – И что это ты надумал, правда?