Текст книги "Пилигрим. Стихотворения"

Пилигрим
Стихотворения
Андрей Татур

© Андрей Татур, 2024

ISBN 978-5-0062-4457-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Левиафан

 
в людях куда-то исчезло добро.
в людях давно не видно людей.
это клинический острый синдром
офисов, улиц, домов, площадей…
 
 
пусто в глазах, пусто в душе.
ярость без повода, как ураган
рвётся наружу и требует жертв,
чтобы насытился Левиафан.
 
 
в людях исчезло добро без следа.
люди безлики, люди пусты.
их равнодушие топит суда,
их безразличие рушит мосты.
 

Ещё одна ночь

Плывут лениво облака, меняя лики.

Ложится солнце на размытый горизонт.

Вздыхает ветер одинокий, пьяный, дикий,

в сердцах пиная вдоль кустов дырявый зонт.

Темнеет. Тонкий лунный серп уже наточен.

И тишина сквозит вселенскою тоской.

Мне никуда не деться от бессонной ночи —

стекает время вязкой, липкою смолой.

Заложники

 
память пока что за нас в ответе,
если уснёт, мы сойдём с орбит
и не останется мест на планете,
где не пульсирует, где не болит
зверски душа и не ноет сердце.
истина – в капельках слёз, не в вине.
нам от тоски никуда не деться,
с ней вдруг оставшись наедине,
мы не посмеем распутать мысли,
мы не посмеем дать волю словам
и, оставляя в покое числа,
мы расползёмся с тобою по швам.
 

Фантазии

 
расплачиваться незачем и нечем,
температура – около нуля,
когда упало небо мне на плечи,
когда рванулась из-под ног земля
и не осталось ни тепла, ни света,
неразличимы контуры теней,
реальность за чертой, за гранью где-то,
слова – нагромождение камней.
 
 
во мгле чернильной, боязливо прячась,
роняю в пропасть времени ключи,
а дверь не открывается иначе,
хоть бей плечом, хоть головой стучи.
никто не поменяет декораций —
всё в прошлом, или может впереди,
но я не вижу смысла оставаться
и ждать, никем не встреченный, один.
 
 
шатаясь, бродят призраки по крышам,
видения разносят саранчу,
никто не видит и никто не слышит,
всё громче, всё отчаянней кричу.
становится мой голос глуше, глуше…
и болью отзывается в груди.
вдруг, под руки меня схватили души
и молча стали хоровод водить.
 

Поиск

 
Взад-вперёд шатаюсь
по распятьям улиц.
Пропитался пылью,
пропитался грязью.
Мы с тобой, однажды,
где-то разминулись
так неосторожно,
будто кто-то сглазил.
 
 
Каждый шаг даётся
мне с трудом и болью.
В кровь разбиты ноги,
сердце кровоточит.
В голове бушуют,
посильней прибоя,
мысли друг о друга
бьются и грохочут.
 
 
Знаю, нужно вырвать,
растоптать твой образ.
Сжечь дотла и пепел
по ветру развеять.
Но плетусь, как прежде,
по пустым, недобрым,
по распятьям улиц,
продолжая верить.
 

Секрет

Немного отрываюсь от земли

и вновь расценено – попытка к бегству,

в руках – синица, в небе – журавли,

в альбоме старом – выцветшее детство,

на верхней полке книга, в ней – секрет,

я расшифрую древние страницы,

пускай похоже на полнейший бред,

поверю, не пытаясь усомниться.

Осталось сбросить цепи и хомут,

чтоб прозвенеть на самой верхней ноте,

ведь небо не достанется тому,

кто остро не нуждается в полёте.

Заброшенная деревня

 
Иду по дороге и вижу пустые
приземистые дома,
они милосердно хозяев простили
и тихо сходят с ума.
Я им соболезную и понимаю —
немного похоже на бред,
но в их одиночестве сам отражаюсь —
бесформенный силуэт.
Сознание живо рисует картину —
плодовый ухоженный сад,
резное крыльцо, спелых яблок корзина,
раскидистый виноград,
и звонкая песня радушной хозяйки,
заливистый детский смех,
обеденный стол на тенистой лужайке
и тосты «за этих», «за тех».
 
 
Пустые, холодные, Богом забыты,
заброшенные дома,
не просят пощады, не просят защиты —
молча сходят с ума.
 

Последнее утро

чёрные пропасти белыми пятнами,

стёрты из памяти тысячи лиц,

стали навеки врагами заклятыми,

выпустив зло и грехи из темниц.

чёрные линии, чёткие линии

смерти внезапной, страшной судьбы,

плиты надгробий покрыты инеем,

в склепах зловеще скрипят гробы.

чёрные воды реки забвения

вышли, вздымаясь, из берегов,

нет в них ни таинства, ни отражения,

что не бросай – не увидишь кругов.

чёрным по белому длинными строчками,

буквы в слова, как на теле рубцы,

перемешались святые с порочными.

чёрное утро.

встают мертвецы.

Последняя ночь

 
стенает память громче и надрывней,
мучительно, болезненно свербя,
ветра перебирают струны ливней,
незримы, как присутствие тебя.
 
 
и нечего отнять, и не прибавить
ни слова, ни мгновения, ни дня.
ты счастлива, не потому ли зависть
с энтузиазмом сожрала меня?
не потому ли просто и цинично
исчезли, стёрлись линии судьбы?
вопросы ни к чему, ты – безразлична.
я у тебя в картонной папке: «был».
 
 
остались вереницы многоточий
на восковых листах черновика.
верёвка роковой, последней ночи,
скрипит, петлёй свисая с потолка.
 

Палата №10

 
Я в больнице, в десятой палате,
фантастически рад, если вкратце,
я себя приковал к кровати,
приковал, чтоб себя не бояться.
 
 
Не разбиты – искусаны губы,
мутный взгляд в потолок белый,
не вода здесь льётся по трубам,
льётся кровь молодых, смелых.
 
 
Сквозь бетон отчётливо слышно,
как хрустят крахмалом халаты,
не найти в длинном списке лишних,
не найти в нём невиноватых.
 
 
Иногда мне становится страшно,
ненадолго, совсем немного,
из меня вылетают с кашлем
настороженность и тревога.
 
 
Перестань сожалеть, довольно,
не совсем потерян рассудок,
мне не больно, слышишь, не больно!
Кто впустил тебя?! Прочь отсюда!
 

Пилигрим

Чуть вперёд и опять сотни две холостых оборотов.

Да, я сбился с пути, пью по капле воды натощак.

И не лезут поступки мои ни в какие ворота —

сам себе опротивел и больше не буду прощать.

Я шатаюсь по кругу, я раб бесконечной спирали.

Насмехаются горы, хохочут густые леса:

– Кем себя возомнил одинокий презренный скиталец

и поклялся увидеть невиданные чудеса?

На крутых берегах хищно скалятся чёрные глыбы.

И подать до вершины рукой, да иссяк кислород.

Вниз сподручней, чем вверх,

на какое-то время я выбыл

и скатился по гладкому мрамору горных пород.

Вот бы всё облегчить,

упростить хоть немного, к примеру:

для того, чтоб летать, нужно просто любить высоту.

Капитально запасшись надеждой, любовью и верой

я продолжу свой путь и тебя подхвачу на лету.

Трещина

 
Я выплесну все страхи на бумагу,
она должна их выдержать с лихвой,
из гласных букв сколотится ватага
и сложатся они в протяжный вой.
 
 
Лёд подо мною тонок, как надежды,
истерзан мягким солнечным теплом,
вздыхает и вот-вот раздастся скрежет,
зияя, поглотит меня разлом.
 
 
Я выйду из глубин другого года,
другой эпохи, эры, бытия,
на чистый берег, где царит свобода
от страха, лжи и прочего зверья.
 

Риск

мне бы с самого края вечности

спрыгнуть вниз, покатиться под звёздами

и себя не винить в беспечности

за поступок вполне осознанный.

не корить, не ругать, не сетовать

на преступнейшую легкомысленность.

я всегда хотел только этого,

а с собою спорить – бессмысленно.

и себя удержать – только мучиться,

век кормить душу лживыми фразами.

лучше думать, что всё получится,

свято веруя в безнаказанность.

Ева

 
тоска и одиночество
верёвкой к горлу тянутся,
обмяк безвольной куклою,
но сжаты кулаки,
рубцы и шрамы на всю жизнь
мне от тебя останутся,
но свистни только – прибегу,
чтобы поесть с руки.
 
 
за чувства откровенные,
за жажду наслаждения
меня и в тёплой комнате
от холода знобит,
а ты, кусая яблочко,
сидишь в тени под деревом
и на коленях у тебя
змея спокойно спит.
 

Листья

 
Осенний ветер вырвался из клетки —
обиженный, озлобленный, босой.
Кого из нас, сорвав с замёрзшей ветки,
немедленно задавит колесом?
 
 
Тревога охватила и не дремлет.
Пикируют со свистом птицы вниз,
где насмерть разбиваются о землю
и превращаются в голодных крыс.
 
 
А мы могли бы глубже след оставить.
Намного чётче и заметней след,
но, сорванные с веток, мы в канаве
валяемся, как мусор, много лет.
 

Пришествие

 
ждём стремительных взлётов,
ждём первых седин
и ещё ждём кого-то,
говорят, Он один.
 
 
Он внимательно слушал,
что пели дожди,
по воде, как по суше,
говорят, Он ходил.
 
 
роковой тяжкий жребий
судьбы – позади,
на земле и на небе
говорят, Он один.
 
 
ждём того, кто был скверно
и подло судим,
этот кто-то был первым,
говорят, Он един.
 

Тоска по океану

Сомнения внутри – не отпереться.

Пожухлую опавшую листву

сжигаю, чтоб хоть чуточку согреться.

Я коротаю жизнь, по существу.

Всё захотелось бросить. Спохватился,

когда уже и нечего бросать.

Я всех простил, да и давно простился,

и вычеркнул в блокноте адреса.

Я был бы рад и дальше плыть, хоть юзом,

но не сложилось, мягко говоря.

На дне увязли неподъёмным грузом,

натягивая цепи, якоря.

И, вот теперь, туда-сюда-обратно

хожу пешком по суше, по земле.

И не сказать, что так уж неприятно,

но на воде быстрее тает след.

Воспоминанья разрывают сердце

и кости позвоночника дробят.

Сольюсь с толпой рабов и иноверцев,

чтоб потерять в ней самого себя.

Зеркала

 
Непроходимый долгий путь
из произволов и капризов,
быть может, истинная суть —
смотреть на этот мир сквозь призму,
сквозь одинокие дома,
проросшие в сырых низинах,
сквозь проницательность ума
и объективные причины?
 
 
Строка без точек-запятых,
поток бессвязных оправданий.
Размашистый удар под дых —
эффектней всяких нареканий.
 
 
Гляжусь, испытывая страх.
Не верю, нет. Переборщили!
Но вижу в мутных зеркалах
неизгладимые морщины.
 

Город миражей

 
Забытый заброшенный город.
Домов опустевших скелеты.
В нём я, только я и холод.
Здесь днём не бывает света.
 
 
Здесь улицы без названий
и грязные подворотни.
Здесь стёрты реальные грани.
Я жертва и я же – охотник.
 
 
С утра не поют птицы.
В лапту не играют дети.
Безмолвный город-гробница
поймал меня в свои сети.
 
 
Скитаясь по переулкам,
пытаюсь найти я выход
и сердце колотится гулко,
а город злорадствует тихо.
 

Отшельник

Вокруг материки и острова.

На маленьком клочке песчаной суши,

уверенной рукой пишу слова:

«Оставьте же в покое мою душу».

Я только здесь хочу встречать рассвет,

махая солнцу с этого утёса,

сердечно прокричать ему: «Привет!»

и прыгнуть в воду цвета купороса.

Хочу отсюда провожать закат

до горизонтов, еле различимых,

хочу построить замок из песка,

но для любых стихий – неуязвимый.

Песчаный замок – дом мой и алтарь —

никто не смеет вторгнуться, разрушить.

Я выбросил часы и календарь,

«Оставьте же в покое мою душу».

Первые строки

почти целый месяц дожди стучались

в окно.

погода всё знала и горько рыдала о том,

что вырастет мальчик и станет седым

всё равно,

когда опустеет и сгорбится отчий дом.

мелькнуло детство, стремглав пронеслось

впопыхах.

остался за новым порогом двадцатый век,

где выразил мальчик чувства в простых

стихах

о том, как мечтает вырасти человек.

Роза ветров

Основа всех дорог – желание уйти.

От злых врагов и часто – от друзей.

Подальше, чтоб никто, никто не мог найти.

Отречься от журналов и газет.

Уйти, пока в меня корнями не вросли

привычки, обещания, мечты…

И всё, что мы с тобой тогда не сберегли —

теперь уже не стоит суеты.

Сподвижники дорог, всех ниточек земли —

отчаянье, страдание, тоска…

Уйти, когда кричат, прощаясь, журавли,

когда синица умерла в руках.

Уйти по колее, дождём размытой вдрызг,

и с ветром разделить бунтарский дух.

Основа всех дорог – определённый риск.

Я на него осознанно иду.

Волны

как же много воды

и не видно ни дна, ни берега,

затопила следы,

разлилась повсюду немерено.

и бегут, и бегут,

изгибаясь, шипящие волны,

солью, брызгами жгут,

так настырны они и проворны.

их отчаянный бег —

заключительная эстафета

в бесполезной борьбе

от закатов до новых рассветов.

ведь, когда восстают

под слепым предводительством шквала,

то в неравном бою

погибают, разбившись о скалы.

С чистого листа

 
не одевай свои чувства в чёрное,
в белое одевай.
не говори, что они никчёмные,
перепрошей девайс.
 
 
не возвращайся так часто в прошлое,
ты в настоящее верь.
переливай из плохого в хорошее,
медленно, без потерь.
 
 
мысли предательски обезоружены —
выбрось из головы.
не береги абсолютно ненужное,
с новой начни главы.
 

Огонь

 
Это я нарисован кистью,
поздней осенью у костра,
где кружатся ошмётки листьев,
как развеянный по ветру прах.
Под завалами вечных вопросов,
где нет выхода изнутри,
не нашёл я доступный способ
и гори всё огнём, гори!
Голова усыпана пеплом —
отвергаю тоску и грусть
не хочу из полымя в пекло,
не продамся, не продаюсь!
Тихо съёжился бледный город,
он устал от беспутных забав,
здесь никто не придёт к собору,
не приложит к иконе лба.
Я остался один, последний,
поздней осенью у костра,
чтоб увидеть, как напоследок
превращается город в прах.
 

Заблудшие

 
довольно непросто вспомнить нам
и не найти ответ,
где можно купить беспошлинно
выигрышный билет.
судьба разыграет по-своему —
хоть проси, не проси,
и включит услуги в стоимость,
а также счёт за такси.
 
 
мы будто слепые странники,
сбившиеся с пути,
лазурных небес избранники,
ты, Господи, нас прости.
не дай в лабиринтах запутаться,
от нечисти огради.
мы просто слепые путники
с беспутьями позади.
 

Тишь

 
Ночь. Догорая, свеча дрожит,
молча трепещет, прощаясь.
Я буду вечно тобой дорожить —
искренне обещаю.
 
 
Лунная ночь. Ни к чему слова
и ни к чему перемены.
Годы – безжалостные жернова,
чувства не перемелют.
 
 
Ночь. Задремала седая луна,
страхи распались на части.
Сыплется снегом на нас тишина,
дарит покой и счастье.
 

Аккорд

 
долго бушуют грозы,
ветры ломают ели,
дождь исхлестал берёзы
каплями звонкой шрапнели,
а в голове – ни строчки,
ни одного слова,
только тире и точки
строятся снова и снова,
вертятся, хоть ты тресни,
подлость – и крыть нечем,
не родилась песня,
выпала часть речи.
 
 
вот измотал же нервы —
сам себе не подарок,
песня родится с первым
звуком моей гитары.
 

От винта!!!

 
по правому борту – экватор,
по левому борту – тоска
и кажется, иллюминатор
не больше дверного глазка.
 
 
штормит и кусается море,
барометр падает, что ж,
давай побранимся, поспорим,
так просто меня не возьмёшь.
 
 
сам чёрт меня тащит по свету,
оторванного от корней,
на реях висят скелеты
и трюмы полны костей.
 
 
а там, впереди – Атлантида,
я первый её нашёл,
моргнул и исчезла из вида,
как будто в эффектном шоу.
 
 
предательский путь – бесконечность,
соль брызг сединой на висках,
по правому борту – вечность,
по левому борту – тоска.
 

Алтарь

 
пусть утром сон не вспомнится —
клеврет моей вины,
хочу страдать бессонницей,
чем видеть эти сны,
в которых нету истины,
где только миражи;
безрезультатно чистим мы,
заляпавшись во лжи,
алтарь любви и нежности,
а он – ещё черней
и, как итог небрежности —
обуглился в огне.
а мы друг другом сломлены,
парализует страх,
кривые пики молнии
нас превращают в прах.
 

Осколки

 
Разбушевалось, взметнулось пламя,
сжигая сердце, поглощая воздух.
Наивно верю и живу мечтами,
пока есть небо, тишина и звёзды.
 
 
Ждут неустанно, повсюду ищут.
Хоть одинок я – никому нет дела.
Сгорает сердце, тлеет пепелище.
Остановившись, кровь похолодела.
 
 
Теряю веру, теряю силу,
осознавая – не найти ответы.
Живу достойно, живу красиво
и понимаю – жизнь почти допета.
 
 
Стою спиною, а под ногами
осколки мира, что мной был создан.
Не верю в слово, не верю в память.
Есть только небо, тишина и звёзды.
 

Сириус

Не бойтесь запутаться, сбиться с пути,

ведь так легко поддаться испугу

и верной дороги тогда не найти —

не выйти к центру, бродя по кругу.

Следы затеряются в волнах песка,

пейзаж одинаковый слева и справа,

и станет ещё зеленее тоска

по многолетним зелёным травам.

Не бойтесь запутаться, сбиться с пути,

взгляните на небо, не бойтесь ночи,

звезда подскажет, куда идти,

звезда, чей ярче других, огонёчек.

Мокрый снег

 
падает снег белый.
падает тихо, несмело.
ангелы взмахами крыльев
сыплют искрящейся пылью.
 
 
только хрустальную нежность
втопчут, сотрут неизбежно.
ранней зимы насмешка —
снег и грязь вперемешку.
 

Ночь открытых дверей

 
ветер качает продрогшие ветви,
ветви скребутся и просятся в дом,
скрипнула дверь – поизношены петли,
прошлые дни вспоминают с трудом.
 
 
в треснувшей вазе засохшая плесень,
ваза забыла, как пахнут цветы,
а по углам, паутину развесив,
ждёт осторожный паук темноты.
 
 
я поднимусь, распахну створки окон,
горю открою, впущу его в дом.
что одному мне скорбеть одиноко,
что одному, если можно вдвоём?
 

Голоса

 
Чуть слышные голоса
позвали опять в дорогу.
Бушует ночная гроза,
усилив в душе тревогу.
Сквозь чёрное – молний свет —
зигзаги их тьму пронзили,
несётся к экватору век,
столбом вековой пыли.
В грохочущих небесах
за тысячи километров
летят лепестки-паруса,
гонимые прихотью ветра.
Замедлило время бег,
ускорило ход событий,
с дождями вода из рек
рискнула на берег выйти.
 
 
На свежей траве роса,
как будто слезинки Бога.
Чуть слышные голоса
позвали опять в дорогу.
 

Предсказание

 
Что-то страшное случится
в этом лучшем из миров.
В тучах с плачем тонут птицы,
воют тысячи ветров.
 
 
Переполнен кубок неба —
хлещет, хлещет через край,
под таким потоком, где бы
ни укрылся – отступай,
потому что будет хуже —
наша участь решена,
потому что в этих лужах
нет ни берега, ни дна.
 
 
Мы черту переступили,
согласись теперь, скажи,
мы ведь сами не ценили,
не ценили нашу жизнь
и её простых даров
в этом лучшем из миров.
 

Однажды утром

 
Дождливо-туманная осень,
хрустят одряхлевшие листья,
косматые тучи нависли
и утки ныряют в пруду.
Прекрасное утро. Восемь.
Коснувшись палитры кистью,
вернулся к навязчивым мыслям,
что я до сих пор её жду.
 
 
Светло и уютно в доме,
на окнах – москитная сетка,
ухоженный сад, ограда
и сказочный лес в стороне.
Фальшивый уют никчёмен —
красивая прочная клетка,
(которая ей не надо)
нужна была только мне.
 
 
Но я ведь готов делиться,
дарить ни чего-то ради
и, может, однажды, под вечер
(я только об этом молю)
она перестанет злиться
и вдруг подкрадётся сзади,
положит мне руки на плечи,
прижмётся и скажет: «Люблю».
 

Пред иконой

Они появятся, засветятся огни,

твоя дорога станет легче и короче.

Спаси же Господи тебя и сохрани

туманным утром, ясным днём и грешной ночью.

Неси заботливо любовь, не предавай

в унылых буднях, в надоевших километрах,

не растеряй все драгоценные слова,

поглубже спрячь, когда идёшь навстречу ветру.

Присядь, хорошая, согрейся у костра

и разомлеет бесконечная усталость.

Ты верь, что завтра будешь ближе, чем вчера

и, что пройти ещё совсем чуть-чуть осталось.

Достань клубок и распусти – укажет нить,

где обойти, где скоротать хотя б немного…

Спаси же Господи тебя и сохрани.

Благослови твой путь!

Твою

ко мне

дорогу.

Руины

 
Пою тебе о том, что есть,
а ты молчишь о том, что будет,
пытаюсь сквозь завалы лезть
и сквозь обломки горьких судеб,
и сквозь развалины тепла,
куски симпатии и страсти,
под грудой битого стекла
почит обугленное счастье,
в нагромождениях вины
покорно тлеет благодарность,
и дни блаженства сочтены
в клубящемся дыму угарном.
Мне холодно и места нет
ни там, ни здесь, ни между прочим,
пытаюсь выбраться в просвет,
а сердце снова кровоточит.
 

Немного философии

 
Я хватаюсь за белое в жизни —
жизни из двух полос,
но фонтаном чернильные брызги
хлещут из-под колёс.
Напиваюсь единственной каплей,
видимо, это мой дар,
так боюсь наступить на грабли —
высмеют за удар.
 
 
Неприятно и больно падать,
небо – рукой подать,
понимаю, что выше не надо,
прихоть мою не унять.
Рассыпаюсь по ветру прахом —
магия колдовства,
до последнего бился знахарь —
выплюнуты слова
и расходятся наши тропы,
будто змеиный язык,
не боимся большого потопа,
молний во тьме, грозы…
 
 
Не умеем любить без глянца,
встречами богатеть,
не умеем прощать, прощаться,
мы не умеем уметь.
 

Рядом

 
Мы собирались бежать на край света,
но добежали до кассы вокзальной
и, поразмыслив, не взяли билеты —
рай в шалаше и в районе спальном.
 
 
Мы не пытаемся вырваться снова,
незачем, некуда, просто не надо.
Главное – доброе нежное слово.
Главное – быть постоянно рядом.
 
 
Да, мы боимся отстать друг от друга.
Сердце в пятках стучит всё сильнее.
Но не стыдись, не стесняйся испуга.
Нас не осудит никто. Не посмеют.
 

Поворот

Измождённую грудь под лохмотьями греет распятье,

перекрёсток дорог – выбор сделан по воле судьбы.

Я однажды свернул не туда и, казалось, что спятил,

а обратной дороги найти я не смог, я забыл.

По пути совершал миллионы досадных ошибок

и за них обещался до смерти платить по счетам,

я ночами не спал, чтобы высечь на каменных глыбах

безмятежно-задумчивый праведный образ Христа.

Мне себя пожалеть бы, но жалость презренно убога,

впереди не мираж, а костры, над кострищами – дым…

Отвернувшись, я дальше шагаю своею дорогой,

на которой тотчас превращаются в пепел следы.

В ожидании солнца

 
тьма – отражение света,
грусть – прототип холодов
и долгожданное лето
скрыто за сотней замков.
 
 
что-то случится, однажды —
те, кто не догорел,
кто не погиб от жажды,
встретятся на заре.
 
 
за руки взявшись, спляшут,
в пыль разотрут ночь,
осень – не в листьях опавших,
в тех, кто бежит прочь.
 

Незваный гость

прошла эйфория и радости нет,

и замерли тени на голой стене,

устали и выбились напрочь из сил, —

никто не заметил, никто не спросил

о том, что случилось, о том, чем помочь,

бегут, как от призрака, с ужасом прочь,

никто не подаст, не протянет руки, —

закрыто, гремят навесные замки,

в окне перекошено злобой лицо

и зорко следит, чтоб никто на крыльцо

не вздумал ступить (да, тебя здесь не ждут),

незваные гости приносят беду;

закрыто, зашторено, свет не горит, —

ну, что ж, подожду ваш ответный визит.