Текст книги "Возраст зрелости. Время мудрых, счастливых и немного святых"

Рассказ о Симеоне Богоприимце и Анне Пророчице

Богатства ищут, счастья ждут. А старости не ждут и не ищут. Она приходит сама и без стука. Поначалу человек раздваивается. Внутренне он чувствует себя молодым, а в зеркале видит кого-то сильно помятого. Но потом человек смиряется. Он признает себя стариком и внутри, и снаружи, и если здесь нет отчаяния, нет на Бога обиды, то вполне возможно, что это начало подлинной мудрости.

В древности святость ассоциировали именно со старостью. Тело смирилось, похоть увяла, мир утомил однообразием разыгрывающихся сцен и наглым господством греха. А вера укрепилась, пройдя через искушения, и молитва не умолкла, и мысли об иной жизни занимают сердце, то пугая, то обнадеживая.

У молодых этого нет и близко. Им кажется, что мир можно в карман положить, как «ключ от квартиры, где деньги лежат». Человек умирает, сложив разжатые ладони крестообразно на груди, и ничего в них не уносит с собой. А рождается он с крепко сжатыми кулачками и долго потом за все цепляется и хватается, пока наконец не поймет, что ничего ему по-настоящему не принадлежит.

Возраст понимания, что тебе ничего не принадлежит, есть возраст мудрости и опытной слабости. Ребенок тоже слаб, но слаб неопытно. А старик, миновав сильную зрелость, опять вернулся в немощь, но имеет знание и опыт. В это время он, в идеале, должен иметь веру и молитву. Если нет их у него, значит, не тот у него опыт, и старость его рискует представить из себя нечто абсурдное и нравственно отталкивающее.

Мы нынче многого лишены. Цивилизацией нам подарены холодильники и телевизоры вкупе с завышенной самооценкой, зато смысл жизни от нас спрятался. Все как-то перекосилось и набок съехало. Стало трудно говорить о самых простых вещах.

Многие до старости не доживают, то есть перешагивают порог вечности абсолютно сырыми и неготовыми. И это не потому, что война или голод, а потому что наркотики, экстремальные удовольствия и просто грех за компанию с абсурдом пожинают жатву ничуть не меньшую.

Если же доживет до старости человек, то вполне возможно, что будет он при помощи косметики, подтяжек и подрезок обманывать собственное зеркальное отображение. Будет одеваться по-молодежному, ловить новости и делать вид, что он «в курсе». Короче, будет человек смешить юную поросль, для которой и сорокалетние-то люди кажутся динозаврами, не то что семидесятилетние.

Мы говорим об этом потому, что Младенец Иисус был встречен в Иерусалимском храме именно представителями благочестивой старости. Ветхие, как сам Завет, который они олицетворяли, Симеон и Анна видели в Младенце не просто еще одного ребенка, а наконец-то пришедшего Христа.

О Симеоне говорено много. Об Анне – меньше. Все, что мы знаем о ней, это то, что она была женщина, «достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет, вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь» (Лк. 2:36–37).

Быть может, это тот тип женщин, которые умеют любить только раз и, соответственно, только одного человека. Такой же была наша соотечественница – Ксения Петербургская. Мысль о повторном браке для таких женщин невозможна. После смерти супруга они и сами умирают для привычной жизни – и в ожидании ухода из этого мира заняты только молитвой и воздержанием.

Не цепляясь за эту жизнь и ничего в ней для себя не желая, эти люди очень нужны всем остальным. Не будь их, этих всецело отданных Богу людей, кто знает, смогли бы мы, при нашей теплохладности, передать эстафету следующим поколениям? Не обречена была бы вера на угасание и исчезновение, если бы хранили и исповедовали ее только такие люди, как мы, и никто лучше нас?

Старик, миновав сильную зрелость, опять вернулся в немощь, но имеет знание и опыт. В это время он должен иметь веру и молитву. Если нет их у него, значит, не тот у него опыт.

Анна была вознаграждена видением Христа и узнаванием Его! Последнее – самое важное, поскольку видели Христа многие, но узнавали в Нем Мессию далеко не все. И это неузнавание было тем более тяжким, что оставалось оно в людях при слышании проповеди Христовой, при видении исцелений и воскрешений, совершенных Им, при насыщении из рук учеников умноженными Им хлебами.

А Анна ничего еще не видела и не слышала, кроме Маленького Ребенка на руках юной Матери. Но, жившая в Боге, Богом была она научена узнать Искупителя в этом Младенце. Это знание она в себе не удерживала, но «славила Господа и говорила о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме» (Лк. 2:38).

Что до Симеона, то мне кажется очень важным то, что это человек, не боявшийся умирать. Его жизнь была не чередой случайных дней, а осмысленным ожиданием встречи с Христом. Знал он и то, что после долгожданной встречи ему нужно будет сей мир покинуть. Встреча состоялась, и старец ушел из храма умирать.

Я уверен, что умирал он без страха. Руки старца помнили теплую тяжесть тела Божьего Сына, и эта память прогоняла всякий страх. Мне не известен никто, кто сказал бы об этой смерти, произошедшей после встречи, лучше Бродского.

 
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
 

Мы будем умирать. Будем ли мы перед смертью молиться, зависит не в последнюю очередь от того, молимся ли мы сейчас. Удостоит ли нас Господь смерти «безболезненной, непостыдной, мирной» – это вопрос. Может быть, самый важный вопрос.

И мы будем стареть. Мы уже стареем. В этих печальных словах есть немножко радости о том, что избавление приближается. Кто знает, удастся ли нам дожить до почтенного возраста и полной седины? Если удастся, то сохраним ли мы ясный ум и твердую веру, пока неизвестно.

Важно принять жизнь как подарок и отпущенную чашу допить до капли, ничего не проливая и не расплескивая. Важно жить так, чтобы, пребывая еще на земле, душевные корни пускать в иную, пока еще невидимую для глаз жизнь, и к ней готовиться.

И мы будем стареть. Мы уже стареем. В этих печальных словах есть немножко радости о том, что избавление приближается.

Жизнь молодых людей полна целей и планов. Но есть своя цель и у старости. Звучит она грозно, и коротко, и не всем понятно. Цель старости – приготовиться к вечности и шагнуть в нее с молитвой Симеона: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко…»

Жизни, которые больше столетия

Есть такая наука геронтология. Наука о старости и о продлении жизни. Мы садимся за праздничный стол и поем друг другу: «Многая лета». На день рождения и прочие праздники мы желаем друг другу долгих лет. Желают этого в разных культурах, на разных языках. И есть реальные люди, которые прожили сто лет. Но они прожили сто лет не по мирским привычкам и законам, то есть с колбасами, котлетами, валянием на диване и пошлыми сериалами. Нет, они жили в пустыне, в борьбе, войне, без еды и питья. Но прожили сто и более лет. А те, кто живет иначе – они живут, как чахнут, и уже к 70 годам превращаются в полные развалины. Конечно, есть исключения. И вот об этом я бы хотел поговорить.

И мы, мирские люди, хотим жить долго. Зачем долго жить? Чтобы дойти до состояния развалюхи и чтобы тебя возили на каталке в доме престарелых? Доживи до ста лет, но бодро, на своих ногах!

Преподобный Иов Почаевский, о котором речь пойдет ниже, прожил в монашестве долгие годы. Принял монашеское имя Иов в честь Иова Многострадального, которого Господь Бог сильно испытывал и искушал во образ Сына своего. Иов – это образ Христа. Униженный, мучимый ни за что, при этом сохранивший верность Богу и не отчаявшийся.

Так они жили, эти люди. Мало ели, мало пили, никаких удовольствий в жизни – скажем по-нашему: мороженого они не ели. Знал одного монаха – он правда мороженого никогда в жизни не ел. Рассказал мне, как в детстве грыз сухари, и сухари были такие твердые, что у него по деснам кровь текла. Эти люди прожили в монашестве всю жизнь – на сухарях. Сто лет жизни, из которых каждый год настолько был насыщен, что если его раздробить по кусочкам и повесить на плечи – то нужно было бы двадцать, тридцать, сорок человек, чтобы поднять эту тяжесть. А они так жили.

И мы, мирские люди, хотим жить долго. Говорим: многая тебе лета, сто лет, и так далее, и тому подобное. На самом деле есть люди, которые долго живут. Вот тот же Пимен, тот же Антоний Великий, тот же Иов Почаевский, и другие – они живут сотнями лет, но как живут? Для чего мы желаем друг другу жить долго? Чтобы наслаждаться, что-то вкушать духовное или телесное и находиться на пике разных наслаждений? А эти люди живут долго для того, чтобы трудиться, трудиться и трудиться. Работай и молись. Работают, молятся, молятся, работают. С бесами воюют и другим помогают.

Поэтому я бы хотел, чтобы мы с вами, исходя из сказанного, кратко, конечно, может быть, поверхностно, но все-таки чтобы мы поняли, почувствовали, прикоснулись к такой идее, что долго жить в принципе не надо. Зачем долго жить? Чтобы дойти до состояния развалюхи и чтобы тебя возили на каталке в доме престарелых? Доживи до ста лет, но бодро, на своих ногах! Как говорит Библия о Моисее (ему было сто двадцать лет), у него ни один зуб не выпал. И он телом был крепок, как сильный мужчина, и глаза у него не ослабели. Он без очков видел – очков тогда и не было, но он не ослеп от старости. Он был крепкий, сильный, мужественный человек. Такой был и преподобный Антоний Великий.

А почему они были такие сильные?

Почему наши старики сегодня при избыточном питании, при физиотерапевтических процедурах, при путешествиях, при том, при сем – почему они не такие?

Почему живут меньше и, доживая до каких-то годов, превращаются уже не в то, что хотелось бы им и нам? Память слабеет, нравственность затухает, молитвы нет, трудов нет. У них какое-то растительное состояние. Нет чего-то большого, духовного.

Поэтому очень хочется, чтобы человек имел духовную направляющую. Вспомним снова Иова Почаевского. Те, кто знает его, с радостью услышат это имя. Тем, кто не знает – я расскажу.

Середина XVI века. Волынь. Человек родился в православной семье, в десятилетнем возрасте захотел стать монахом. Ушел в монастырь и удивил всех жесткостью своей жизни. Раньше всех просыпался, позже всех ложился, мало ел. С утра на службе, все послушания исполняет, никому не прекословит, в устах молитва. Старики-монахи, которые там много что видали, думают: что за необычный ребенок, что он за диво такое? Откуда взялся? А он выше, выше, выше. Они ему говорят: ты должен быть игуменом, ты серьезный парень, ты должен командовать другими. Только он это услышал – сбежал из монастыря в другой. Туда пришел, его спрашивают: ты кто? – Я простой монах. – Ну давай, монашествуй. И он начал монашествовать.

Если, допустим, осел скажет, что он жеребенок, то его через день или даже через полчаса расшифруют. Так же и святой человек – поживет с тобой хотя бы день-два – и ты скажешь: э-э-э, брат, да ты не простой. Ты, наверное, святой. Иова тут же расшифровали и объявили ему: ты сильный, ты большой, ты должен быть игуменом. Иов и оттуда убежал. Пришел на Почаевскую гору.

Это такая интересная гора в Западной Украине. Поляки считают, что это Польша, украинцы – что Украина, русские могут считать, что это Россия, потому что она была в составе Российской империи. Но, так или иначе, это Божия гора, на которой Матерь Божия однажды явилась, наступила ногой Своей святой на вершину горы, и там остался оттиск Ее стопы, и потекла вода, открылся целебный источник. Он и сегодня есть. На этом месте стоял монастырь, и жили монахи.

Хочешь долго жить – тогда живи, как святые. Святой человек жил сто лет.

Иов пришел туда, в Почаев. Его спрашивают: ты кто такой? Он отвечает: я монах. – Ну давай, монашествуй. Он начал монашествовать. Снова раньше всех встает, позже всех уходит из храма, никому не прекословит. Все, что сказали – делает, ни с кем не ругается, ни от чего не раздражается и как ракета летит в небо – не остановишь. Если ее правильно направишь, топлива хватает – она идет в небо. Всё! Уходи в сторону, ракета поднимается. Все поняли, что он не простой человек, и его в этом третьем монастыре сделали наконец игуменом, и вот там он стал Иовом Почаевским – в честь Иова Многострадального. А вообще был Иван по фамилии Золизо. Это украинское слово означает железо. То есть он был Иван Железо. Он и был – железным.

Но если бы он был по-настоящему железом, то железо уже сгнило бы, заржавело. А он был крепче, чем железо. Он вставал, трудился, работал, деревья сажал, землю таскал, перегноем деревья обкладывал, на просфорне трудился. Вообще работал, как раб, на всех работах, хотя был игумен. Всей жизни было его сто лет, а монашеской – девяносто. Он нашел на Почаевской горе такую яму, как змеиный лаз, чтобы можно было на брюхе заползти – нишу между камнями, и там он молился сутками. Иногда некоторые святые братья, которые имели духовную жизнь, видели, что из этой пещеры, где Иов сутками находился и не переставая молился Богу – вырывались как будто бы языки пламени.

От долгого стояния на молитвах у него загноились ноги. При жизни у него застаивалась кровь в ногах, и открывались раны, и текла сукровица – смесь крови со слизью, он очень от этого страдал. По смерти же его тело обнаружено было нетленным. Иова похоронили в 1651 году. А через восемь лет после смерти преподобный явился Дионисию, митрополиту Киевскому, и произнес: «Бог хочет через тебя открыть мои кости. Я Иов Почаевский», – и исчез. Тот проснулся, перекрестился, подумал: что-то приснилось, и заснул опять. Снова ему явился Иов и говорит: «Бог через тебя хочет открыть мои кости. Я Иов Почаевский». И исчез. Митрополит проснулся, удивился, потряс головой и снова лег спать. И опять ему является Иов: «Третий и последний раз тебе говорю, что Бог хочет через тебя открыть мои кости». Но это уже было с некоей угрозой. Тогда митрополит подумал: что за Иов, какой Иов, что за Почаев?

Подумайте, сейчас на машине от Киева до Почаева 8 часов ехать. А раньше, в каретах, кибитках, на подводах – огромное расстояние. Ну, поехали в Почаев. Узнали про Иова. Раскопали гроб. Нашли тело. Открыли. Тело святое, нетленное. Лежит, как живой. Так он, как живой, и лежит в Почаеве сегодня. Можно открывать раку этого святого человека, целовать ему руку, рука теплая. То есть он живой. Когда его открыли, когда достали из земли – были исцеления. И бесы из людей исходили, и всякие хромые, кривые исцелялись. И было всем понятно, что Церковь нашла великого святого.

Мы хотим долго жить. Возникает вопрос: зачем? И как ты хочешь долго жить? Если ты хочешь долго жить, как живешь сейчас, то зачем тебе так жить? Хочешь долго жить – тогда живи, как святые. Святой человек жил сто лет. Хочешь так жить – живи, как Иов, будешь жить сто лет, на 100 % будь уверен. Не ешь, не пей, молись, постись, читай Псалтирь, трудись, ходи в храм Божий. Все, что заработаешь – раздавай, и будешь жить сто лет. Может, и сто пятьдесят, и двести. Может, ты великий святой? А если ты хочешь жить для себя, для своих интересов? Послаще, да потише, да поинтереснее, да повкуснее, да без греха? Без искушения, без трудов и без болезней, без борьбы и без войны, и без ударов, и без боли, без слез? Чисто пожить. Подольше. Тогда возникает вопрос: а зачем тебе долго жить?

Раньше люди жили долго. Чем дальше жизнь идет, тем люди живут меньше и меньше. Мы стали слабее. И, безусловно, если бы мы жили дольше – мы были бы хуже.

Раньше хотели, чтобы коммунистические вожди народа жили очень долго. И стремились найти законы природы, которые позволяли бы вождям жить подольше, чтобы Ленин, Сталин, Брежнев жили вечно. Вот такая наука.

Но все это окончилось пшиком. Потому что – какой смысл? Жить-то вечно им зачем? Это страшный абсурд. Если ты хочешь жить вечно – живи правильно. И здесь смешивается понятие долголетия с понятием правильной жизни.

Недавно я прочитал, что в Азербайджане в 1960 году умер некий Махмуд-оглы, который родился в 1808 году. То есть он прожил на свете сто пятьдесят два года. Пастух. Родил со своей женой детей, в общей сложности – 111 потомков. И сказал, что секрет долголетия очень простой: он всегда работал и никому не врал. То есть пить, курить – это даже не важно. Что он ел, какую еду, что вокруг – чистый воздух, горы… Это все ерунда. Главное – работал всю жизнь и никому не врал. Вот секрет его долголетия. В Азербайджане есть почтовая марка, посвященная этому Махмуду. Он национальная легенда. Вот корни подлинного долголетия. Они – в безгрешности. Будешь грешить – ты уже в сорок лет будешь стариком и сдохнешь, и до свидания. Будешь жить более-менее правильно – доживешь до ста лет. Все будет хорошо, и даже зубы твои не будут требовать пломб. Как у Моисея.

Мы хотим жить долго, жить хорошо, вкусно и без греха. И хотим все вместе. А оно как-то вместе плохо получается, но мы все равно хотим.

Вот стоит об этом подумать, конечно.

Пимен Великий, о котором упомянул в начале рассказа, прожил сто с лишним лет, и все в монашестве. Сейчас мы живем в этом веке – тридцать пять, сорок, пятьдесят – и в могилу. Сорок пять – и в могилу, тридцать пять – и в могилу. Почему? Кушаем вкусно, образованны, вокруг комфорт, чего нам не хватает? Давайте подумаем: чего не хватает? Вопросов, конечно, всегда больше, чем ответов, но ответы рождаются сами.

Раньше люди жили долго. Писание нам говорит, что были люди, которые жили по 800 и даже более лет. А вот чем дальше жизнь идет, тем люди живут меньше и меньше. Мы стали слабее. И, безусловно, если бы мы жили дольше – мы были бы хуже.

Сокращение жизни человеческого рода имеет нравственное основание. Вот, наблюдаем мы за стариками и думаем: ну, наверное, они мудрее, умнее. Да ничего подобного! Болтуны, развратники, осуждатели, сплетники, пустословы и вообще пустышки. Бестолково сидят на лавочках, чешут языком. И ни молитвы тебе, ни веры, ни знания. Приди к нему. Допустим, тебе двадцать пять или даже шестнадцать лет, а ему семьдесят. Спрашиваешь: как вас зовут? Коля. «Дядя Коля, скажи мне, как жить на свете?» Спрашиваешь того, кто всю жизнь прожил. И, может быть, тебе повезет, и попадешь ты на деда, который скажет тебе: сынок, ты обязательно работай, не ленись. Не воруй. Зарабатывай. Много не бери. Бери свое. Потом женись на хорошей девушке. Детей роди. Дом построй. Ты там это сделай, то и то.

Но бывают случаи, когда тебе скажут: а что ты от меня хочешь? Я ничего не знаю. Туда вон иди, там девки молодые – иди, зажигай! Я уже старый, не могу, а ты давай. Бывают такие старики. И возникает вопрос: а зачем тебе долго жить? Дожил до старых лет и твердит: извини, мы никого ничему не можем научить.

А если юноша спросит, как искать невесту? Старик ответит: иди на дискотеку и там ищи! На танцах нашел, женился, развелся, потом другую нашел, потом снова – и ты так делай! Это безобразие, а не благообразие.

Люди, дожившие до старости, не имеют порой жизненного опыта. И это великая печаль. И это причина того, что не живут до ста лет, ста двадцати, ста сорока и так далее. Зачем тебе жить долго, если нет ума? Это трагедия мира. Печаль. Но это факт!

Старые люди раньше были носителями мудрости. Современные старики не являются таковыми. Все хотят быть молодыми, и все хотят грешить.

Когда я вернулся из армии, ходил к старикам, садился с ними на лавочке и спрашивал восьмидесятилетнего деда: «Что ты понял в жизни, расскажи? Я не понимаю, зачем и как жить». Сколько же глупостей я наслушался от стариков! Никто мне ничего хорошего не сказал. Представьте, вот я, старый хряк, сижу, разваливаюсь на части. Ко мне приходит какой-то парень и спрашивает, что главное в жизни. Я говорю: «Самое большое счастье – это хорошая жена. Молись, чтобы тебе Бог дал хорошую жену. Будет у тебя хорошая жена – будешь счастливым человеком! А нет – будешь несчастным! Хоть ты будешь нобелевским лауреатом. Или: парень, учись, пока мозги работают, постоянно набирайся знаний, все знания пригодятся. Или: ходи постоянно в церковь. Молись, Господь тебе поможет». Вот что-нибудь такое большое, красивое. Ничего такого я не слышал!

Просто понял, что они ничего не знают. Просто состарились. Как молодые были грешники – так и в старости остались. В молодости были сильные грешники, а в старости стали слабые грешники. Это меня просто убило. Поэтому нельзя жить человеку двести лет. Нельзя двести лет коптить небо старому грешнику. Зачем?

Раньше к аксакалу бежали: дедушка, у меня проблема, я полюбил девочку, не знаю, как поступить. Посоветуй! И дедушка говорит: давай подумаем, кто она, что, как, а какая она, а что ты сам думаешь? А давай помолимся. Если у них это есть – то они лучше нас. Если у них этого нет – то они так же исчезнут, как и мы. Но в большинстве своем люди живут какой-то непонятной жизнью. Его спрашиваешь: зачем ты живешь? – а он не знает.

Старые люди раньше были носителями мудрости. Современные старики не являются таковыми. Все хотят быть молодыми, и все хотят грешить. И вы хотите жить долго? Вы не только долго жить не будете – вы умрете быстро, бесславно и бессмысленно.

Вот мы и не живем долго, умираем быстро. Видимо, Господь так хочет. Смотрит и думает: о чем с вами вообще говорить? Вы бесполезные. У вас ни одной хорошей мысли в голове. Пустое сердце. Будете жить долго и будете счастливы? Нет. Сдохнете и исчезнете. Это не я сказал. Это сказал другой. Очень сильный. Поэтому прошу не обижаться, друзья мои.

Вот, Иов Почаевский жил сто лет, и жил по-настоящему. Он просыпался в три часа ночи или в пять утра и становился на молитву. И он жил, и до сих пор живой. У него ручки теплые. Лицо светлое. Поцеловать его руку – это счастье. А вот по улицам трупы ходят и думают, что они самые главные. Завтра их не будет, и никто про них не вспомнит. Не заплачет даже. О грешнике никто плакать не будет. Сегодня ты сдохнешь – а завтра про тебя забыли. Вот ужас нашей жизни.

Увеличение количества всегда угрожает потерей качества. Вырвав написание икон из рук иконописцев, превратив само «написание» в производство, то есть в штамповку, и перепоручив штамповку машинам, мы получаем некую новую реальность, прямо относящуюся к Седьмому Вселенскому Собору. Икона, превратившись в маленькую вещь, изготовленную на типографской машине, из материала легковесного и недолговечного, не обличает ли веру нашу, веру современного человека? Может, это некое указание на то, что сама вера наша становится утилитарной (помещающейся в кошелек), легковесной, не способной пережить века? Все-таки фрески Рублева смотрят на нас до сих пор, а вот отжившие свой срок календари со святыми ликами ежегодно сжигаются за ненадобностью.

Есть в этом что-то соответствующее эпохе, что-то современное и страшное.

Иногда приходится брать ответственность на себя и причащать тех, кто не исповедовался ни разу, а теперь хочет, но уже не может. «Дайте какой-то знак, что вы хотите принять Тело Христово», – просит тогда пастырь умирающего. Последний может слабо кивнуть или моргнуть глазами, может с трудом открыть спёкшийся рот, из угла глаза может выкатиться слеза. И тогда священник обязан горячо за него молиться. Недолго, потому что времени нет, но очень горячо, потому что речь идёт о бесценной душе человека. И потом – причащать. И эти случаи многочисленны. О них вам расскажут многие священники. Стоит только догадываться, как опечален в эти секунды диавол и как ликует ангельское воинство. Стоит помолиться, чтобы священники всегда успевали и чтобы Бог их хранил от бесовской злобы, потому что дело их великое.