Текст книги "Однажды на Диком Западе: На всех не хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера (сборник)"

– С большим удовольствием, – огрызнулась Юлла, – занялась бы этим, если бы не одна незначительная помеха – господин маркиз в данный момент удаляется от нас со скоростью двенадцать… впрочем, нет, без вагонов, наверное, и все двадцать миль в час. А следующий поезд по этой линии пройдет лишь завтра. Что вы улыбаетесь, граф? Перестаньте демонстрировать ваши клыки и скажите, в чем я не права?

Рысьев выполнил приказ моей спутницы лишь частично – он втянул клыки, но тонкие бледные губы продолжали кривиться в ухмылке.

– Вы, госпожа Бриннер, правы в том смысле, – сказал он, – что, сидя в этом роскошном вагоне, мы можем дождаться лишь завтрашнего поезда. Или Страшного Суда. Но хочу обратить ваше внимание на тот факт, что рельсы, на которых стоит этот вагон – вовсе не единственные на континенте… и даже не единственные в этих диких местах.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила я.

– Всего лишь то, что, как говорите вы, эльфы, прежде чем рассматривать каждое дерево в отдельности, иногда полезно окинуть взглядом весь лес. Применительно же к нашему случаю это выражается в том, что… – Русский шпион вытянул из жилетного кармашка небольшие золотые часы и щелкнул крышкой. Крохотные молоточки немедленно принялись вызванивать первые такты Сороковой симфонии, – через час и семь минут развилку в пяти милях от этого полустанка будет проходить почтовый экспресс. До своего пони-родственника ему, конечно, далеко, но это все же очень хороший шанс.

– Великолепно, – недобро прищурилась Юлла. – А еще часом позже вы это сказать не могли?

Глава 11

Бренда Карлсен, любительница полетов

Я так и не увидела чудо, хотя и очень надеялась на это. Поезд в нужном нам направлении отправлялся всего через полчаса с момента нашего прибытия на вокзал, и потому Маккормик решил не тратить свои магические силы – или не менее могучее обаяние своей улыбки – на организацию специального состава для наших нужд. Заодно он также решил не тратиться на носильщиков, в результате чего каждый из рядовых членов команды, к числу которых я теперь имела честь принадлежать, обвесился грузом, способным свалить любого здешнего мула. Впрочем, весь багаж охотников за одну ходку перетащить не удалось – давешняя большая черная карета, помимо крыши и заднего ящика для вещей обладала, как выяснилось, еще и чертовски вместительным поддоном. Мне, из уважения не столько как к женщине, сколько к уже имевшемуся у меня багажу, навесили немного, зато хрупкая Гвен почти скрылась сразу за четырьмя огромными продолговатыми тюками. Лишний повод порадоваться, что я решила оставить Моргану в конюшне у Марии.

Разумеется, всю эту груду ни в коем случае нельзя было сдавать в багажный вагон – в результате чего переговоры с проводником, в ходе которых мне пришлось исполнять роль толмача, весьма напоминали теологический спор между ацтекским жрецом и католическим миссионером. Такие споры частенько разгорались в этих местах три с половиной сотни лет назад.

Истина в итоге, как обычно, оказалась на той из сторон, которая могла похвастаться более внушительным арсеналом, то есть на нашей, и мы благополучно загрузились в поезд, заняв при этом двенадцать мест вместо оплаченных шести.

С некоторых пор я недолюбливаю поезда. Конечно, для более цивилизованной страны они являют собой удобный способ передвижения, но для того, чтобы стать таковыми в Мексике, их создателям следовало бы для начала научиться регулировать температуру в вагонах. Кроме того, поезда нагоняют на меня сон. Мерное гудение голосов и мух под потолком, равномерное покачивание и перестук колес, а за окном, сколько не смотри, один и тот же пейзаж, словно и не двигаемся никуда.

Зато у меня оказалась уйма времени на то, чтобы познакомиться со своими новыми товарищами – теми из них, кто выказал хоть какое-то встречное желание.

Мой новый Старший, Алан Маккормик старательно производил впечатление «железного человека» – эдакий голем без страха, упрека, жалости и сомнения. Ни одного лишнего движения… а рот он раскрывал лишь для отдачи приказаний или уточняющих вопросов. Правда, Гвен под большим секретом сообщила мне, что под этой маской скрывается – подумать только! – тонкая и ранимая натура, но заставить себя поверить рыжему доктору я не сумела. Или эта маска настолько въелась в кожу, что разглядеть под ней подлинного Маккормика не проще, чем голыми руками выковырять устрицу из ракушки.

Китаец Линь Вэй большую часть времени проводил, уставясь в окно. Что именно он, прищурившись, пытался высмотреть в плывущей мимо нас раскаленной пустыне, осталось для меня загадкой. В ответ же на мою попытку познакомиться с ним поближе он нацепил на желтое и плоское, как окрестные плато, лицо вежливую улыбку и прогнусавил, что «моя очень-очень желала бы поговорит с прекрасная леди, но моя очень-очень плохо-плохо знай английский». После чего вновь вернулся к созерцанию собственного отражения в грязном стекле. Загадочная восточная душа…

Наблюдать же за бесконечными спорами Дэффида ап Хайтела и де Танвилля было воистину занимательно. Эта парочка, даром, что разделенная при рождении шестью веками, была словно создана друг для друга… точнее, для того, чтобы не давать скучать друг другу и окружающим. Не было вопроса, по которому они могли бы прийти к единому мнению – а уж стоило им заговорить на профессиональные темы…

Долговязый валлиец был ярым приверженцем технического прогресса в области уничтожения – то есть огнестрельного оружия, тогда как бывший крестоносец с явным неодобрением относился к этой богопротивной гномьей выдумке, свято веря, что никакая громыхающая штуковина никогда не сможет сравниться со старой доброй сталью тройного заговора.

В общем-то, позиция Дэйва была лично мне ближе, но после вываленной на меня в первой же нашей беседе лавине сведений о тонкостях Великого Стрелкового Искусства: пороховых навесках, форме пуль, шаге нарезов и прочих таинствах – я так устыдилась собственного невежества, что решила впредь наблюдать за их, как выразился маркиз, турнирами откуда-нибудь из безопасного далека.

А вообще-то они оба, наверное, должны были родиться гномами.

Гвен же… если бы мне еще неделю назад кто-нибудь сказал, что я смогу настолько близко сойтись с вампиршей, то в ответ получил бы разве что долгий сочувственный взгляд.

До этого я не встречала ни одного из так называемых высших вампиров – и, подозреваю, к счастью. Те, на кого я охотилась, были сродни зверям – очень хитрым, опасным, но руководствующимся в своих поступках животными инстинктами, а не разумом. Пройти через первую стадию болезни, сохранив в себе человека… а ведь и после никуда не деться от иссушающей нервы жажды. Жажды в десять, в сто раз более сильной, чем у заядлого курильщика – а ведь даже с этим мелким пороком находят силы справиться очень и очень немногие. Если же болезнь развивается под «присмотром» Старшего по крови, то шансы и вовсе ничтожны.

Мало кто может сделать это, опираясь на одну лишь силу воли. Чаще спасительным якорем для несчастных служит идея – настолько яркая, что заполняет все сознание, без остатка. Или вера. Или желание отомстить.

Рассказывая об истории своего превращения, Гвен не опускалась до подробностей. А у меня не возникло ни малейшего желания их уточнять – фразы «их смерть не была легкой» было вполне достаточно. Бессмертие зачастую имеет и свои отрицательные стороны, ну а мы, женщины, порой бываем куда изобретательнее мужчин.

Но вот если ей действительно удастся открыть способ лечения… Рамон рассказывал мне о занесенных в летописи случаях исцеления. Подтвержденных случаях, разумеется. За каждым из них стояла либо сильнейшая магия, либо прямое вмешательство высшей силы. Конечно, время не стоит на месте и в чем-то Гвен права – когда-то и оспа почиталась неизлечимой. А время у неё есть – очень много времени.

Альтруист – так, кажется, это называется. Обычный человек, вроде меня или тех же ап Хайтела и де Танвилля редко им бывает, даже когда и творит бескорыстное на первый взгляд добро – гораздо чаще оказывается, что им двигает холодный циничный расчет. Не знаю, что ведет по жизни нашего Старшего команды или молчаливого китайца, но для рыжеволосой докторши то существование, которое ей приходится считать жизнью, даже не средство достижения заветной цели, а тяжкий груз. Не думаю, чтобы я смогла выдержать в её шкуре хотя бы день – скорее всего моя ладонь легла бы на рукоятку «бизона» уже через десяток минут.

Первые пять дней нашего путешествия были похожи друг на друга, как шляпки гильз в барабане револьвера. Неугомонный валлиец уже к вечеру первого начал подшучивать надо мной, требуя непременно продемонстрировать ему тех жутких мексиканских бандитос, которыми я пыталась напугать их в отеле. Первое время я огрызалась, потом отшучивалась, а когда мы без происшествий миновали Закатекас, начала потихоньку подозревать, что у седоголового шотландца есть прямая связь с кем-то из белокрылых ребят на облаках или с крепко ему задолжавшей мохнатой и рогатой личностью глубоко под землей. Когда же мы столь же сонно-безмятежно доехали до Дуранго, подозрение перешло почти в уверенность, и я начала потихоньку расслабляться – чего, разумеется, делать ни в коем случае не следовало.

В первый момент я решила, что звук выстрелов мне просто приснился, и, пробормотав что-то нецензурное, покрепче обняла избранный мной в качестве подушки тюк. Миг спустя тюк неожиданно решил поменяться со мной ролями, что и проделал под аккомпанемент жуткого металлического скрежета, свиста пара, грохота падающих вещей и воплей пассажиров.

Дремавшего напротив меня ап Хайтела погребло сразу под тремя мешками. Впрочем, на то, чтобы выбраться из-под них у здоровяка-валлийца ушло не больше секунды. Я же, припомнив последние мгновения сна, торопиться не стала – и мои мрачные предчувствия не замедлили сбыться. Грохнул выстрел, и пуля, зазвенев разбитым стеклом, проделала аккуратное круглое отверстие в противоположной стене вагона. Вот, к слову, еще одна причина, по которой я не люблю поезда – эти хлипкие деревянные конструкции навылет пробивает даже рогатка.

– Что это было?

– Кто-то сорвал стоп-кран? – предположила я из-под тюка.

Еще два выстрела – и снова звон разбитого стекла. Эти мексиканские бандиты прямо как дети – им непременно нужно насладиться зрелищем разлетающихся осколков. То, что они сыплются прямо на головы их распластавшихся на полу вагона соотечественников, никого не волнует.

– Я говорю про выстрелы! – возмущенно отозвался сэр Хьюго. – Они ведь могли кого-нибудь убить!

– Как заверил меня один хороший знакомый, – отозвалась я, – мертвецов проще обыскивать.

– Этот ваш знакомый случаем не был разбойником с большой дороги? – язвительно осведомился крестоносец.

– Никоим образом. Он числил себя принадлежащим к почтенному сословию пиратов и контрабандистов.

– Прекратите! – Маккормик, прижавшись к вагонной стенке, осторожно выглянул в окно. – С этой стороны человек двадцать. Вей, что с твоей?

– Шестнадцать, – из голоса китайца волшебным образом испарился дурацкий акцент.

– Но, – озадаченно произнесла Гвендолин, – в поезде же были солдаты…

– Солдаты, а не герои, – сказала я. – Судя по тому, что мы не слышим больше выстрелов, – рядом с соседним вагоном гулко громыхнуло, – то есть ожесточенной перестрелки…

– Они сдались, – перебил меня Алан. – И бросают оружие.

– Что ж, – уже успевший извлечь из поклажи своего многоствольного монстра Дэйв любовно провел ладонью вдоль пучка стволов и, аккуратно заправив ленту, с лязгом захлопнул крышку ствольной коробки. – Тем больше останется на нашу долю.

– Ты серьезно?

– Полагаю, – прогудел из глубины натягиваемой кольчуги де Танвилль, – нам следует напасть на них первыми – это даст нам преимущество.

– Какое еще, к орку, преимущество при соотношении сорок против шести?!

– Нет, – спокойно сказал Маккормик. – Подождем, пока они пойдут по вагонам. Тогда часть банды не сможет сразу вступить в бой.

Замечательно. А кто, интересно, помешает оставшейся части изрешетить наш вагон вместе с нами?

Последовавший затем скрежет заставил меня болезненно скривиться – это сэр Хьюго, упершись ногой в скобу, взводил арбалет. Удобная штука против вампиров – полуметровый осиновый кол с серебряной шляпкой если и не успокоит их навечно, то хотя бы приколотит к чему-нибудь, но тратить столько серебра на каких-то бандитов, на мой взгляд, было явным расточительством.

– Пока, – добавил шотландец, указывая на мешки и тюки наших соседей, – соорудите из этого баррикаду!

Дэйв и китаец с энтузиазмом ринулись исполнять этот приказ, не встречая при этом особых возражений со стороны владельцев вещей – те были озабочены лишь желанием как можно быстрее отползти от сумасшедших гринго, не отрываясь при этом от пола.

– Алан! – крестоносец вспорол ножом обвязку продолговатого свертка и перебросил Старшему нечто узкое, оказавшееся на поверку мечом в потертых кожаных ножнах. Клинок самого де Танвилля оказался чуть короче и шире.

Я закончила распихивать по карманам рубашки запасные обоймы к «снарку» и, обернувшись к Гвен, с удивлением обнаружила, что она продолжает спокойно сидеть на краю скамьи.

– А у тебя оружия нет?

В принципе, я могла бы попытаться найти свой «винчестер» – его чехол был погребен где-то под скамьей. Расставаться же со «снарком» не хотелось, а совладать с отдачей Старшего Брата кроме меня смог бы разве что ап Хайтел.

– Мне не нужно оружие, – улыбнулась доктор, и я с ужасом увидела коротко блеснувшие полоски выпускаемых клыков. – Я сама себе оружие.

– Эй, гринго! Стоять!

Окрик самого пузатого из числа трех ворвавшихся в вагон бандитов, вне всякого сомнения, был адресован нам. Равно как и все находившиеся в их руках стволы были направлены именно на нашу группу. Слева направо – двуствольный дробовик с обрезанным стволом у обычного с виду, если не считать крест-накрест перечеркнувших грудь патронных лет, пеона в домотканой рубахе, «Миротворец»[20]20
  Кольт «Миротворец», или армейский Сингл Экшн Арми обр. 1873 года. Этот, несложный по устройству, надежный револьвер был сконструирован фирмой Кольт в 1872 году специально под унитарный патрон центрального воспламенения (а не являлся переделкой из капсюльного, как более ранние образцы) и в 1873-м был принят на вооружение армией САСШ.


[Закрыть] с двенадцатидюймовым стволом у толстяка и новенький «винчестер» у юнца в черном сомбреро.

Лично мне в этой компании наиболее опасным представлялся пеон – его темные, жилистые руки уверенно сжимали ружье, а двух картечных выстрелов вполне хватило бы на то, чтобы накрыть всех нас. Закусивший же губу юнец никак не мог определиться, на кого именно следует нацелить ствол, что же касается толстяка, то самую длинноствольную модель фирмы «Кольт» он явно выбрал для того, чтоб скомпенсировать недостаток в другом месте.

Маккормик медленно развернулся.

– Это ты мне говоришь? – вкрадчиво произнес он.

– Тебе-тебе, – подтвердил толстяк. – Тебе и твоим приятелям.

– Мы, – с нажимом произнес Маккормик, – посланцы Святого Престола, действующие по личному указанию его святейшества… – запнувшись на имени наместника Петра, шотландец осенил себя крестом. Примеру Алана последовал бандит с дробовиком, убрав при этом правую руку от ружья, и это было последнее, что он успел сделать в жизни. В следующий миг осиновый кол из арбалета де Танвилля отбросил его на три ярда назад и пришпилил к перегородке.

Прежде чем оставшиеся бандиты успели осознать произошедшее, Маккормик уже был рядом с ними. Тонко блеснула сталь – юнец в черном сомбреро, выронив «винчестер», отлетел к стене, поперек его груди быстро вспухала карминная полоса, а толстяк, дернув локтем, с удивлением уставился на пол, где, все еще продолжая сжимать револьвер, лежала его собственная рука. Затем он начал раскрывать рот, явно готовясь издать свой лучший в жизни вопль, а еще миг спустя безголовое тело, мазнув алой струей по потолку, покачнулось и рухнуло в проход между скамьями. Маккормик к этому моменту уже скрылся в тамбуре и, судя по донесшемуся оттуда дикому воплю, у него нашлось там занятие.

– Крест и меч! – раненым гризли взревел сэр Хьюго, прыгая прямо сквозь стекло на проезжавшего вдоль вагона всадника. Все трое – бандит, крестоносец и лошадь скатились с насыпи и скрылись в облаке пыли.

– Пожалуй, – Дэйв аккуратно пристроил своего многоствольного монстра на край выбитого де Танвиллем окна, – пора и мне принять участие в веселье.

Он выпустил короткую очередь куда-то влево, нахмурившись, поправил ленту и, резко развернувшись, длинно застрочил по невидимой мне цели в хвосте поезда.

Грохнула распахиваемая сапогом дверь в противоположном конце вагона, и я вскинула руку – три пули «снарка» отшвырнули бандита обратно в тамбур.

– Этой стороной, – сообщила Гвен, поднимаясь, – займусь я.

Проводив её ошарашенным взглядом – никогда не думала, что в узкой длинной юбке можно так быстро перемещаться, – я вопросительно уставилась на стоящего рядом китайца.

Китаец уже где-то успел обзавестись длинным, фута на два больше его самого, черным шестом и сейчас неторопливо накручивал на него серебряный наконечник. Поймав мой взгляд, он застенчиво улыбнулся.

– Моя думает, – тихо сказал он, вскидывая голову, – кому-то надо заняться крышей. Слышите?

– Ага, – кивнула я, пытаясь прикинуть, где именно находится обладатель тяжелых сапог, затем вскинула «снарк». После четвертого выстрела на крыше раздалось глухое «бум», и мимо окна мелькнуло падающее тело.

– Мисс великолепна, – грустно прокомментировал Линь Вэй. – Но патроны надо беречь.

И, прежде чем я нашлась с ответом, высунулся в ближайшее окно, изогнулся, словно змея, и исчез наверху – как он сумел при этом утащить за собой копье, я так и не сумела понять.

Секунду спустя по вагону хлестнул залп по меньшей мере из дюжины стволов. За ним последовал еще один, а затем ребята снаружи начали палить по нам всерьез.

Присев на корточки, я наклонила голову так, чтобы со шляпы ссыпалась хотя бы часть стекла, спрятала пистолет в кобуру и, стараясь не касаться руками усыпанного осколками пола, переползла к телам зарубленных шотландцем бандитов. И к их оружию. Китаец прав, подумала я, подбирая «винчестер», свои патроны надо беречь, когда есть возможность спокойно тратить чужие.

Первыми двумя выстрелами я ссадила двух всадников, азартно паливших из револьверов в дюжине ярдов перед окном. Третьим прострелила чью-то не вовремя сунувшуюся внутрь голову. Потом в вагон с моей стороны полезли сразу четверо, и мне пришлось окликать Дэйва – развернувшись, он длинной очередью вдоль окон смел их, а заодно и вздумавшего проскакать мимо вагона пятого. Лязг шпор со стороны тамбура – развернувшись, я расстреляла в перегородку остаток магазина. Не знаю, удалось ли мне попасть, но, по крайней мере, оттуда никто не появился.

К этому моменту пули начали дырявить стенки вагона слишком близко от меня, поэтому я, отбросив опустевший «винчестер», вновь распласталась на полу, мимоходом удивившись тому, что из вагона уже успели исчезнуть все мексиканцы. Будто тараканы на свету… Выдернула из отрубленной руки «Миротворец»… А мгновением позже в проход между скамьями ярдах в пяти от меня упала продолговатая связка, от которой со знакомым до боли шипением стелился синеватый дымок.

Раздумывать особо долго не приходилось – шнур уже почти догорел – и все, что я успела – это с диким воплем «Дэйв, прыгай!» рвануться к ближайшему окну. Потом чья-то мощная длань отвесила мне шлепок под зад, и я воспарила к небесам в приятном обществе досок, чугунной сковородки, трех мешков и донельзя перепуганной курицы.

Полет продолжался невероятно долго, и на всем его протяжении мы с курицей отчаянно размахивали всеми свободными конечностями и вопили – вдвойне активно после того, как поняли, что летим прямиком на кактусовый куст.

Я недооценила силу взрыва – куст мы миновали. Зато склон песчаного бархана за ним оказался неожиданно твердым.

Из забытья меня выдернули довольно невежливо – рывком за волосы. Сев, выплюнув пару фунтов песка и стряхнув вдвое большее количество с век, я открыла глаза и попыталась понять, что за круглые черные штуки маячат перед ними. Ушло у меня на это секунд десять. Наконец в звенящей, словно церковный колокол, голове что-то прояснилось, и черные дыры обрели очертания стволов потертого «ле мата»[21]21
  Самый знаменитый револьвер Гражданской войны – «ле мат» – разработан доктором Жаном Александром Франсуа Ле Матом из Нового Орлеана. Уникален тем, что имел два ствола, верхний (.40 калибр) – для 9 патронов, нижний (.63 калибр) – для дроби. Массовое производство было налажено в Европе (Франция, Бельгия и Британия). Не менее 3000 «ле матов» использовали южные кавалеристы.


[Закрыть], который судорожно сжимал лысый коротышка в рваной желтой рубахе.

– Очнулась, чертова девка, – проверещал он, брызгаясь слюной не хуже, чем дрянное масло на сковороде. – Ты… – дальше последовала длинная испанская фраза, из которой моя бедная голова сумела разобрать только многократно повторяемое «puta».

На правом запястье у меня что-то слабо дернулось, но для того, чтобы отдать Ласке команду, надо было сначала вспомнить, как это делается, а я сейчас на подобный подвиг была явно не способна.

– Разве можно так выражаться в присутствии дамы?

Оглянулись мы одновременно – коротышка при этом подпрыгнул, едва не выронив револьвер, я же ограничилась тем, что уперлась левой рукой в песок, а правую прижала к виску – правда, на амплитуде качания окружающего меня мира это действие ничуть не сказалось.

Гвен, должно быть, было очень жарко в этом длинном закрытом платье – по крайней мере, черный кружевной веер в её руке трепетал не хуже крылышек колибри.

– Ты это… – Коротышка дернул было руку с револьвером, но в последний момент передумал, решив, очевидно, что женщина с двумя кобурами на поясе все же опаснее женщины без оных. – Ты кто?

– А разве не видишь? – улыбнулась доктор Рид. – Я – твоя смерть!

Монотонный шорох веера на миг прервался коротким металлическим щелчком. Упустив револьвер, коротышка схватился за горло, выкатив глаза при виде брызнувшей меж пальцев алой струи, рухнул на колени и медленно повалился на бок.

– Гвен, – глядя на быстро темнеющий вокруг трупа песок попросила я, – напомни мне, чтобы я никогда не одалживала у тебя эту штуку.

– Веер? – педантично уточнила рыжеволосая докторша. – Хорошо, напомню. Как ты чувствуешь себя?

– Хороший вопрос, – оглядевшись в поисках шляпы, я обнаружила её на ветке мескита в семи футах над землей – явно недосягаемая высота для моих наполненных студнем конечностей. – Может, ты, как доктор, сможешь ответить на него?

– Череп не задет, – отозвалась Гвен, наклоняясь надо мной. – А дыхание хотя и затрудненное, но все же не настолько, каким бывает при сломанных ребрах… или туго затянутом корсете.

Я потянула из кобуры «снарк», передумала и, с трудом разжав коченеющие пальцы коротышки, пронаблюдала, как из стволов «ле мата» просыпались две струйки песка.

– Тремор и головокружение, – продолжала Гвен, – как следствие контузии, должны вскоре… но вот стрелять бы тебе сейчас не рекомендовала!

– Плевать! – коротко отозвалась я, поднимая револьвер.

Стреляй я пулей, пришлось бы, наверное, сжечь не меньше ящика патронов, прежде чем попасть в цель меньшую, чем полнебосвода. Но сноп дроби блестяще справился с задачей – шляпа мягко спланировала прямо к моим ногам, так что мне осталось только поднять её и отряхнуть от песка.

– Тихо-то как…

– Видимо, это тоже остаточное действие контузии, – задумчиво предположила Гвен. – На самом деле довольно громкий треск исходит от горящего вагона.

– Я имею в виду, – схватившись за протянутую вампиршей руку, я кое-как поднялась на ноги и огляделась по сторонам, – стрельба затихла.

Словно бы нарочно для того, чтобы опровергнуть это утверждение, из-за вагонов в хвосте громыхнул выстрел, сопровождавшийся отчаянным, но почти сразу же оборвавшимся вскриком.

– Видимо, все умерли, – задумчиво предположила докторша и, перехватив мой полный ужаса взгляд, пояснила: – Все, кто пытался оказывать сопротивление. Лично я насчитала одиннадцать сбежавших, но, полагаю, могла видеть не всех – мне приходилось отвлекаться.

– У тебя, – пошатнувшись, я попыталась опереться рукой о мясистый зеленый ствол перед собой и тут же с визгом отшатнулась – кактус, как вообще-то и следовало ожидать, оказался колючим. Кажется, моей голове досталось куда основательнее, чем следовало из беглого осмотра Гвен, – просто талант к преуменьшениям.

– Не к преуменьшениям, – возразила вампирша, отбирая у меня пострадавшую ладонь. – Это называется эвфемизм.

– Плевать… ай!.. как это называется, Гвен. Проклятье, если я расскажу кому-нибудь, что мы вшестером перебили целую банду, меня ославят на обе Америки!

– Разумеется, – серьезно кивнула докторша. – Ведь даже те из нападавших, кому посчастливилось сохранить свои жизни, будут рассказывать либо о целой армии, устроившей засаду в поезде, либо о чудо-воинах, от которых пули отскакивали, как горошины от стены. А поскольку ты не будешь походить ни на первое, ни на второе…

– То меня сочтут хвастуньей, причем глупой, – вздохнула я. – Которая… ай!.. даже не сумела выдумать более-менее правдоподобную сказку.

– Именно, – вампирша ловко выдернула последнюю колючку и, не обратив внимания на мою жалкую попытку вырваться, щедро плеснула на пострадавшую ладонь зеленоватой, остро пахнущей жидкости из непонятно откуда возникшего в её руке пузырька.

– А-а-а-у-у-о-о! Как я теперь, а-а-а, стрелять буду?!

– Ближайшие полчаса – левой рукой! – отозвалась Гвен. – Извини, но продезинфицировать было совершенно необходимо.

– Да я по-онимаю, но от этого не ле-е-егче!!!

Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о пылающей руке, я принялась разглядывать поле боя. Картина вполне достойная кисти баталиста, с разбросанными там и сям телами и отдельными конечностями – это, похоже, работа Маккормика с его Бритвой.

Затем я разглядела среди кожаных жилетов и пропыленных рубах непривычный для этих мест темно-синий отблеск первоклассного шелка и на подгибающихся ногах заковыляла в ту сторону.

Неразговорчивому китайцу больше никогда и ни от кого не придется отнекиваться, ссылаясь на плохое знание языка – теперь у него появилась куда более уважительная причина для молчания. Понятия не имею, какую религию исповедовал он, но такого бойца наверняка охотно пустили бы за свой стол мои предки в Валгалле – вокруг него лежало четыре трупа с характерными угловатыми дырами, а само копье было глубоко всажено в брюхо пятого. Занятно… я подобрала лежавший рядом с бандитом револьвер, крутанула барабан – тупые головки пуль блеснули только в трех гнездах из шести.

– Невероятно, да? – присев, Гвен осторожно коснулась груди Линь Вэя. – Получить три пули в спину… выходные отверстия размером с кулак… причем одна точно в сердце, а вторая должна была перебить позвоночник. И после этого он еще жил – на то, чтобы развернуться и ударить копьем, никак не могло уйти меньше двух секунд.

– Он был… – я запнулась, пытаясь подобрать подходящее выражение. – Человеком?

– Если ты имеешь в виду, не обладал ли он какими-то магическими сверхспособностями, – тихо отозвалась Гвен, вставая, – то ответ будет – нет! Линь Вэй не был ни вампиром, ни оборотнем, ни магом. Просто он был очень… ответственный. И, видимо, решил, что с местью своему убийце обязан справиться самостоятельно, не доставляя лишних хлопот остальным.

Иллика аэн Лёда, эльфийская лучница

– Что вы им такого сказали? – удивленно спросила я, глядя на стремительно удаляющиеся спины экипажа поезда.

– Всего лишь посоветовал им убраться подальше, – пожал плечами Рысьев. – Ну… еще улыбнулся при этом.

– Понятно…

У меня даже не осталось сил толком посочувствовать этим бедолагам – пятимильный рывок сквозь раскаленное послеполуденное марево подарил мне немало новых познаний о том, что могут и чего вообще-то не должны мочь эльфы. Ибо одно дело – бежать по живому лесу, будучи отягощенной лишь луком и колчаном. И совсем иное – пытаться проделать то же с мертвыми шпалами, имея, кроме вышеупомянутого, еще несколько десятков фунтов поклажи. Это притом, что мне достался заплечный мешок, а ручную кладь взяла себе Юлла… на миг я вспомнила оставленную нами в отеле гору и содрогнулась.

Зато я наконец избавилась от ненавистного человеческого платья и смогла надеть один из оставленных мне охотничьих раотов – хоть одно светлое пятно в этой жизни.

Я выбрала серебристо-синий раот, тот самый, который и вызвал у Юллы язвительное замечание по поводу сочетаемости с единорогом. Первоначально он задумывался как танцевальный и для настоящего охотничьего оставлял слишком много неприкрытых участков. Пусть – выпученные глаза пассажиров оставленного нами поезда волновали меня куда меньше, чем солнечные лучи. Кстати о солнечных лучах…

– Граф, у вас случайно не найдется чего-нибудь противосолнечного?

Вампир озадаченно покосился на меня и, похлопав по карманам фрака, протянул небольшую круглую жестянку.

– Вот. Очень хорошая мазь. Только, – предупредил он, – советую вам быть осторожной. Все-таки она рассчитана на совершенно иной метаболизм… если это слово вообще применимо к происходящим внутри меня процессам.

– Благодарю вас, граф!

– Не стоит, ваше высочество. Да и… – Рысьев на миг замялся. – Мы, высшие вампиры, особенно подлинные аристократы, порой бываем даже чопорнее вас, эльфов, но я по многим пунктам числюсь среди собратьев белой вороной… в общем, можете звать меня просто Николаем.

– С удовольствием, – улыбнулась я. – Хотя в то, что кто-то может держаться надменнее моих сородичей, я все равно не поверю. По крайней мере, пока не увижу это лично. Кстати, вы, в свою очередь, также можете обращаться ко мне просто Иллика.

– Иллика, – повторил русский. – Очень красивое имя. Интересно, а уменьшительная форма у него есть?

– На самом деле это и есть уменьшительная форма, – сказала я. – Мое полное имя…

– Не надо, не надо, прошу вас. На самом деле я видел его, когда читал ваше досье, и чуть не сломал об него оба глаза.

– Позвольте, – удивилась я, – а разве глаз можно сломать?

– Это такой оборот речи.

– Значит, договорились. Просто Иллика и просто Николай.

– Договорились, – кивнул вампир. – До Коли и Лики опускаться, полагаю, не стоит, ибо сие будет несколько вульгарно.

– Эй, – окликнула нас Юлла, выглядывая из окошка машиниста. – Не хочу прерывать вашу беседу, но не мог бы кто-нибудь из вас озаботить свой ум следующей проблемой: этот поезд мало того, что не стоит на нужных нам рельсах, но он еще и направлен в противоположную сторону. И, дабы вы не питали лишних иллюзий, поднять я его не смогу!

– Что касается первого, – весело отозвался русский, – то позволю себе обратить ваше внимание на стрелку, по которой мы сюда пришли. Путем нескольких несложных манипуляций мы вполне можем оказаться на нужном пути.

– Но не развернуться!

– А зачем, собственно, разворачиваться? – приподнял бровь Рысьев. – Из эстетических соображений? Это ведь не животное, госпожа Бриннер, а механизм, и его колесам глубоко безразлично, в какую именно сторону их заставляют вращаться.

– Раз уж вы, граф, так хорошо разбираетесь в этом чуде прогресса, – язвительно отозвалась стражница, – то не соблагоизволит ли ваша светлость занять подобающее место на капитанском мостике нашего крейсера?