Текст книги "Глубокая охота"

Впрочем, раздражение в нем засело, и когда уже в ангаре выяснилось, что из трех положенных по регламенту зарядников-прогревателей приехало только два, он едва не наорал на старшего по предполетной. К вящему удивлению последнего, да и всех наблюдавших сие действие. В жарком климате Буревых островов предстартовая система подогрева двигателей даже дизельным бомбовозам требовалась примерно как рыбе зонтик, поэтому наличие зарядников требовалось исключительно из-за «Трижды священного писания», оно же «Регламент подготовки к вылету», изменить в котором даже запятую было куда сложнее, чем вносить поправки в Конституцию Конфедерации, – четыре с лишним сотни депутатов обеих палат тамошнего сейма были куда более вменяемыми и договороспособными людьми, чем два десятка величественных дубов из комиссии инженерно-конструкторского департамента.

Заодно Тихон приказал «содрать к чертям свинячим!» уже год болтавшийся вдоль стены транспарант: «Десять тысяч верст бомбовоза – десять тысяч бомб на головы коварного врага!» Во-первых, как выдающий секретные характеристики – хотя посторонних в ангаре не могло быть по определению, да и боевой радиус бомбовозов «длинного прыжка» на острове знали даже кокосовые пальмы. А во-вторых, как понижающий моральный дух личного состава, ибо десять тысяч, деленное на четыре бомбы за раз, выглядело… не очень достижимым в обозримом будущем.

Окончательно же майор Хямяляйнен успокоился, уже когда их вытащили в начало взлетной полосы. Все же осознание принадлежности к элите элит Небесной Гвардии командирам сверхдальних бомбовозов, с личными именами, послужным списком и личными же наградами, которым позавидовали бы иные адмиралы, творению имперского гения и плоду кропотливого труда сотен рабочих, вручную собиравших на стапелях каждый бомбовоз, грело душу и радовало сердце. Примерно как возлежать в ванне с видом на город и с дорогой гейшей, разминающей плечи, только здесь умопомрачительные деньги тебе платят, а не наоборот.

По взмаху флажком из кабины бортинженеров техники начали процедуру внешнего запуска двигателей – ближняя пара тянущих, вторая пара толкающих и далее. Один за другим громадные дизельмоторы прочихивались и начинали раскручиваться, затягивая все вокруг сизыми клубами солярного перегара. Последним, как и положено, завелся одиннадцатый, наполнив фюзеляж утробным гулом.

– Все в норме, командир! – высунувшись в коридор, отрапортовал Петрович. – Шесть тянут, четыре толкают, нагнетающий запущен!

Усмехнувшись про себя – чтобы не пугать «молодого», бортинженер использовал окультуренную формулу доклада «шесть пердят, четыре дымят, один разваливается!» – майор медленно двинул вперед сектора газа. Теперь «Степной орел» вибрировал от носового остекления до пламегасителя хвостовой авиапушки каждой своей заклепкой. «До краев» заполненные топливом, длинные крылья провисли, почти касаясь законцовками бетона. Хямяляйнен терпеливо дождался, пока стрелки оборотов уйдут во «взлетную» зону, и выжал рычаг тормозов. Бомбовоз вздрогнул, медленно выкатился из дымной тучи, замер… и покатился вперед по полосе, подпрыгивая на стыках бетонных плит. Верста… полторы… нос бомбовоза чуть приподнялся… Две… тут все пилоты обычно поминали конструкторов, продемонстрировавших генералам машину, влетевшую после неполных двух верст разбега… опытную, вылизанную «до винтика» и с неполной загрузкой. Две с половиной… две с… Отрыв!

Конечно, это не был стремительный уход свечой в небо – когда бетонные плиты оборвались в голубизну лагуны, шасси «Орла» были примерно в трех футах над ними. Еще через пару секунд внизу мелькнула «беззубая челюсть», участок рифа, специально взорванный саперами, чтобы расчистить глиссаду бомбовозам. К сожалению, избавиться от летучих рыб так просто не получалось – ходили слухи, что не один рухнувший сразу после взлета бомбовоз заполучил сразу несколько этих порхающих тварей в радиаторы. Хотя слухи могли преувеличивать – число причин, почему «десятитысячники» могли упасть на взлете, примерно равнялось числу заклепок обшивки.

Но в этот раз – обошлось! «Степной орел», натужно ревя всеми дизельмоторами, вполз на тысячу футов, после чего майор прибрал газ до крейсерского и передал управление второму пилоту. По неписаной традиции командир отвечал за взлет, а вот последующее «восхождение на гору Футурама», сиречь набор высоты, возлагалось на его «левую руку». Майору же полагалось четыре часа законного сна, хотя заснуть в тесном «пенале» под грохот одиннадцати дизелей умели далеко не все. Хямяляйнен умел.

Он вернулся в кабину довольным и выспавшимся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как по блестящей глади океана почти прямо по курсу ползет одиночный вражеский корабль. «Степной орел» к этому моменту взобрался уже почти на пять верст, но видимость была отличная, и в бинокль получалось разглядеть и плоский лист полетной палубы, и даже по-игрушечному крохотные самолетики на ней.

– Хренасе, авианосец! – второй пилот первым решился озвучить увиденное. – Один, без эскорта, прёт по прямой, без зигзага. Совсем, однако, обнаглели.

– Какой-то он… перекособоченный… – заметил бомбардир, который в споре за бинокль участия не принимал, его прицел и без того позволял отлично разглядывать находящиеся между ног предметы. – Это ж не легкий эскадренный… как он у них там… тип «Шляхетска вольность» или «Шляхетска гордость»?

– Да, что-то новенькое, – согласился майор. – Штурман, занеси в журнал: обнаружен авианесущий корабль противника, опознанию не поддаётся. И координаты добавь.

– А может, бомбануть?! – вскинулся лейтенант. – Если он даже не маневрирует… это же авианосец, ему и от четырех фугасок больно будет.

Хямяляйнен и второй пилот переглянулись, пряча понимающие усмешки. Сидящий под ними бомбардир был куда менее сдержан.

– Слышь, молодой. Ты на Буревых уже вторую неделю… Тараканов местных видел?!

– Да-а! – Судя по голосу, местных тараканов, длиной примерно с вершок, лейтенант действительно видел, и они произвели на него должное впечатление.

– Так вот, молодой! Как научишься ссать так, чтобы в них струей на три сажени попадать, будешь тогда меня учить, чего и как «бомбануть». Уяснил?!

Глава 7

Если ты их убьешь, они ничему не научатся!

Неизвестный старшина

Подводник на стоянке

«Когда люди, переплыв пол-океана, впервые ступили на песчаный берег одного из этих островов, то торжественно и пафосно – насколько хватало сил после длительного мотания по волнам – нарекли его Трижды благословенный всеми святыми!» Название продержалось недолго, до первого же тайфуна, обрушившегося на остров. Потом уже выяснилось, что Буревые острова лишь окраина огромного архипелага, где стихии порой буйствуют и посильнее, но второе название уже закрепилось на картах и в байках моряков. Особым богатством или хотя бы удобными якорными стоянками острова похвастаться не могли. Но все же настал час, когда в Адмиралтействе Империи какой-то адмирал, глянув на карту, вдруг назвал их расположение «стратегически выгодным». В результате на островах разместилось несколько имперских баз, причем, насколько Ярослав помнил, довольными остались лишь авиаторы, которым здешняя роза ветров чем-то подходила.

База Глубинного флота «Две сестры» исключением не была. Скорее наоборот – слухи о ней последнее время среди подплава ходили довольно мрачные. Новый командующий, выходец из «черных сапогов», совершенно не разделял мнение Большого Папы, что людям, добровольно ныряющим под воду в тесных жестянках, по возвращении нужны будут особые условия отдыха и некая снисходительность к «выпуску отработанного пара».

По крайней мере, с мерами соблюдения секретности здесь все было строго. Лоцманский катер провёл «Юный имперец» к самому дальнему из «лодочных» пирсов. Людей на нем не было, за исключением цепочки сутулых фигур в темно-коричневых плащах военной полиции на съезде. Зато имелась заботливо приготовленная и даже прикрытая брезентом гора на самом пирсе, по прикидкам фон Хартманна, раза эдак в три превышавшая объем условно-свободного пространства внутри субмарины.

– Не вижу причальной команды… – Лейтенант Тер-Симонян даже перегнулась через ограждение мостика, словно надеясь обнаружить там комитет по встрече.

– Потому что их нет, – не отрываясь от бинокля, пояснил Ярослав, – видимо, не нашли никого с допуском соответствующего уровня. – Придется швартоваться самостоятельно. Кто в дежурной вахте лучше всех прыгает?

– Не знаю… наверное, матрос Петрова.

– Вот пусть Петрова перепрыгнет на пирс и примет швартовы, – пояснил фрегат-капитан. – Командуйте, лейтенант. И… прикажите, пусть шинель сначала снимет, а то еще запутается…

Учитывая количество смотровых приборов, через которые местные обитатели вовсю разглядывали «чудо чудное, диво дивное», это, конечно, здорово подтачивало тайну экипажа «Имперца». Впрочем, сохранение этого идиотского секрета волновало фон Хартманна примерно никак, в отличие от вопроса: «Как, вашу мать, мы это будем к себе грузить?»

Чуть поколебавшись, он спустился на палубу, кивнул выстроившимся девчушкам и, дождавшись, пока между корпусом субмарины и пирсом останется не больше сажени, коротко разбежался – и прыгнул. Мальчишество, конечно, зато хоть ноги размял. Матроса Петрову, как он опасался, страховать не пришлось, та действительно прыгала хоть куда – почти без разбега грациозно перелетела через полоску воды, приземлившись заметно дальше Ярослава.

– С такими данными тебе в гимнастки надо!

– Я из семьи циркачей, командир, – Петрова, мотнув головой, отбросила совершенно неуставную чёлку с глаз, – цирк «Солнышко», не слышали до войны? Мы этих спортивных зазнаек на… трапеции в три оборота перекручивали.

– И как тебе, – фон Хартманн поймал переброшенный с подводной лодки швартовный конец. Не совсем подобающее занятие для командира боевого корабля… но, как оказалось, «руки помнят», – в роли подводника? После полётов под куполом цирка? Не скучаешь?

– Скучаю, конечно, – матрос совершенно по-детски шмыгнула носом, – и по труппе… и по зверушкам… особенно по летающим крокодильчикам, у меня с ними номер был.

– Крокодильчикам?

– Ну да! Это такие маленькие, зеленые, с крылышками…

– Знаю…

Про живущих в глубине мангровых болот пресмыкающихся фрегат-капитан действительно знал, причем на личном опыте. Этот опыт когда-то обошелся ему в отличного торпедиста и неплохого электрика, после чего фон Хартманн поклялся: в следующий раз он согласится войти в мангры только на трофейном конфедератском десантно-штурмовом бронеходе М2-2. С дополнительным прицепом для огнесмеси, потому что штатного внутреннего бака наверняка не хватит.

– А в остальном все просто замечательно! – уже более весело продолжила Петрова. – Места больше, чем в наших фургончиках. Если учебной тревоги нет, спишь до самого утра… и, главное, кормят еще лучше, чем в училище. Даже на завтрак к хлебу выдают маргарин и целых две сардины!

Ярослав, хоть уже закончил наматывать канат, сразу разгибаться не стал. Ему очень бы не хотелось, чтобы матрос Петрова… или вообще кто-нибудь сейчас видели его лицо. Хотя фрегат-капитан и умел держать удар, этот пришёл сильно ниже пояса.

Целых две сардины. Это при том, что Империя пока еще испытывала недостаток продовольствия, но не тотальный дефицит – поля колосились, скотина на фермах мычала, и даже рыболовный флот, пусть изрядно усохший после мобилизации как моряков, так и ряда судов, более-менее исправно выходил в океан. По карточкам распределялись некоторые категории «товаров стратегического назначения», вынуждая владельцев автомобилей устанавливать дровяные газогенераторы, а в кофейнях подавать «почти как довоенный» напиток из желудей, но обычная еда продавалась свободно и никак не нормировалась.

Если не считать роста цен.

От дальнейших размышлений фон Хартманна отвлек требовательный взвизг автомобильного гудка. Цепочка в конце пирса неохотно разомкнулась, пропуская «корыто на колесах» – армейский амфибийный вездеход в тропическом камуфляже. В царстве серого камня и железобетона с вкраплениями ржавого железа это выглядело диковато.

– Командир, нам спуститься?

– Заканчивайте швартовку, лейтенант, – приказал Ярослав. – С гостями я сначала сам… побеседую.

Он слегка надеялся, что посмотреть вблизи на новую подводную лодку может явиться кто-то из местных шишек, – пусть и не сам командующий базой, но хотя бы кто-то из свиты. Впрочем, надежда поразвлечься над штабной свинкой вспыхнула и погасла, словно сигнальный фонарь. Вылезший из машины корвет-капитан, во-первых, для адмиральского свитского явно выглядел слишком тусклым и заезженным, а во-вторых, был смутно знаком по «прошлой жизни».

– Пан Зюзя?!

– Ва… – Гость осекся, распахнул пошире красные от недосыпа глаза, моргнул, протер левый и лишь после этого недоверчиво уточнил: – Ярослав Ахмедович?

– Собственной персоной.

– Ку-урва! – Яцек Зелёнка с размаху хлопнул себя по лбу, едва не сбив фуражку. – А я-то с утра гляжу в формуляр, думаю, что за фамильё знакомое. Так не вспомнил. Все, завязывать надо с этой работой, на чуй, хоть на самый распоследний тралец… Это ж надо – Хана Глубин забыл…

– Меня многие успели позабыть.

– Но не все, верно! – Расчувствовавшийся Яцек хлопнул теперь уже самого фон Хартманна по плечу и почти полез обниматься, но все же опомнился и лишь многозначительно закивал в сторону «Имперца». – Вон какую рыбину подогнали! Контрразведка с комиссариатом на пару вторую неделю на ушах виснут – вынь да положь им полную секретность. Тьфу! Как тут её родить, тую секретность, когда у нас свежее пополнение кто не с малярией, тот с дизентерией?! А экипажи в боевой поход как хошь, но до штатного добей! У нас и так некомплект по техсоставу был двенадцать процентов, стал все двадцать. А работы-то не меньше, работы больше…

– Так эта гора, – Ярослав положил руку на брезент, – тут в целях секретности такая гордая и одинокая? Или остальные экипажи тоже сами все, ручками вместо положенной декады отдыха?

– Ну так-сяк. – Корвет-капитан, согнув ногу, положил на колено портфель, щелкнул замком и принялся рыться в бумажной мешанине. – Холера, специально же сверху клал… а, вот!

Он с торжествующим видом выудил на свет и протянул фон Хартманну тонкую пачку листов, скрепленных ленточкой с красной печатью и дополнительно пропечатанных воском по углам.

– Ваше предписание, Ярослав Ахмедович. Не чуй собачий, целый фельдъегерь курьерским самолетом притаранил, в опечатанном саквояже, вместе с новыми кодами на месяц.

– Что там? – Фон Хартманн даже не попытался взять бумажки.

– Говорю же, нам и знать-то не положено…

– Зюзя, кончай уже это кривляние, – поморщился Ярослав. – Тебя на берег списали раньше, меня позже…

– Сильно позже!

– …Но училище у нас было все же одно, да и потом случалось нам блевать в одном кабаке… за мой счет… было, было, сейчас-то морду не криви. Я хоть в штабах с твое штаны не протирал, но как там у вас винтики за шестеренки цепляются, представление имею. И поверь… завидовать мне сейчас не стоит. Могу на трех кирпичах поклясться… если кирпичи найдешь.

Корвет-капитан еще секунд пять-семь посопел, испытующе глядя на фон Хартманна.

– Ну, поверю, – буркнул он, – раз уж даже про курсантскую клятву вспомнил, наверное, впрямь припекает, как в аду на сковородке. Хотя, Ярик, ты всегда был везучим гадом, что в училище, что после… Ладно, давай за ящики зайдем. Есть чем горло промочить?

– Держи! – Фон Хартманн вручил Зелёнке флягу и почти сразу пожалел об этом, видя, с каким упоением в обоих смыслах слова тот присосался к горлышку, за пару глотков почти опорожнив емкость.

– Уф-ф… вот это божественный нектар, а не этот ваш пальмовый самогон. А ты еще чем-то недоволен… Ну-ну, не рычи только. В общем, что в этих бумажках, я не знаю, не по чину… Может, на острове и никто не знает, кроме Старой Задницы да главного «контрика», им-то положено. Только если судить по номенклатуре херни, – Яцек пнул сапогом ближайший ящик, – то посылают вас в транспортный рейс к атоллу Маракеи. Слышал про такую дыру в заднице?

– Где-то в северной части архипелага…

– Ну, примерно. Он уже вроде как с месяц в дальней блокаде… Один конвой чуть не растерзали, пришлось повернуть. Формировать новый, с линейным прикрытием, сейчас вроде как не позволяет оперативная обстановка… Ну, ты знаешь это дерьмо, все как обычно. В общем, с тех пор грузы туда возят эсминцами, подводными лодками, ну и самолетами.

– Транспортный рейс… – Фраза перекатывалась на языке, словно камень. Только не обкатанный прибоем галечник, а кусок щебня с острыми гранями, вдобавок еще и горячий.

– И куда мне распихать всю эту груду? Торпеды выгрузить?!

– Торпеды у тебя все тоже срать как секретные, – довольно оскалился Зелёнка. – Нам их даже хранить негде, нет подходящих условий. Про то была отдельная телега сверху: если, мол, в ходе перехода обнаружится какая-то неисправность торпедного вооружения, на базу не выгружать.

– Курва!

Фон Хартманн посмотрел на брезентовую гору, затем перевел взгляд на «Имперец», где на палубе наблюдалось подозрительное шевеление… Впрочем, какое там подозрительное?! Просто весь экипаж без команды вылез наверх, подышать свежим воздухом. Детский сад на выгуле, как есть, спасибо хоть по всему пирсу не разбрелись…

– Мои… матросы эти ящики вчетвером… даже вшестером не поднимут.

– Слабосильная команда?! – по-своему истолковал слова Ярослава корвет-капитан. – Угу, нам тоже таких задохликов через одного присылают. Через одного, потому что деревенские поздоровей городских, зато тупые – лом давать страшно: или потеряет, или сломает сдуру. Ладно, чего уж там… насобираю тебе бригаду в два десятка рыл, с допусками. Не за твои красивые глаза, не думай, просто надо, чтобы ты со своим белым сверхсекретным чудом побыстрее отсюда слился. И так пришлось две лодки с этого пирса спешно перегонять в отстойник, а у них по графику «еще вчера должны быть в море на позиции». Так что давай, загружайся – и ходу. Мешки с мукой и рисом пихай унутрь, остальное пусть прямо на палубу крепят.

– Горючее и боеприпасы?

– А ты догадливый, – фыркнул Зелёнка. – И, предупреждая твой следующий вопрос: чего делать, если вас загонят под воду и начнут бомбить, я не знаю. Никто не знает. Ты же у нас Хан Глубины, придумай что-нибудь.

Глава 8

Я не желаю иметь никаких отношений с кораблём, не способным идти быстро, поскольку собираюсь идти навстречу опасности!

Капитан Джон Пол Джонс, письмо Жаку-Донатьену ле Рэй де Шомону, отцу Революции, от 16 ноября 1778 года

Капитан Такэда, гость архипелага

– Командиру судна от лётного центра, – голос квазиесаула ломался от волнения первого настоящего боевого доклада. – Командиру судна от лётного центра.

– ЛЦ, слышу вас, продолжайте. – Такэда отжал кнопку настольного микрофона.

– Одиночный бобёр на радаре, командир. – Збых Кащенюк немного успокоился. – Входящий один-триноль, семнадцать ангелов, удаление тридцать шесть.

– Принял. – Такэда поднялся из-за стола в своей каюте и с наслаждением скинул опостылевшие бумаги в ящик стола. – Сейчас буду.

Для перекованной из орала в меч Конфедерации гражданской лайбы, ВАС-61 досталось удивительно приличное рабочее помещение закрытого боевого информационного центра. Просторное, грамотно спланированное и с хорошим видом на экран позиционного индикатора полярного. Как ни крути, главного рабочего инструмента ударной полусотни войска морского… и в подкреплении современным радаром удивительно эффективного.

Обещанная квазиесаулом ещё на первом рабочем совещании экипажа «девятка» в полной рабочей сборке и впрямь словно перекочевала на борт из фантастической повести о межпланетной войне. Машина оказалась удивительно компактной – без антенн, периферии и электрики едва с хороший платяной шкаф размером – и занимала скромные несколько футов у одной из переборок.

В хорошую погоду хитрая штуковина видела на добрых пятьдесят-восемьдесят миль. Для умелого оператора почти не составляло труда отделить реальный отклик и ложные эхо воздушных целей от морской поверхности. Отдельная электронная пушка могла проецировать точки сразу на двухфутовый полярный экран.

Оставалось только перенести данные восковым стилом на прозрачный двусторонний главный позиционный индикатор, в той же полярной системе координат, и для опытного наблюдателя многое становилось ясным с первого же взгляда.

– Янтарный рыбак, – определил Такэда по куцему отрезку подтверждённого курса и скорости. – Опять в побережье мазать полетел. В журнале контакт отметили? Передайте дальше шифрограммой по флоту, пусть без нас уже за него с береговой охраной торгуются.

– Айвен… сан, – квазиесаул так и не смог определиться, достаточно ли боевая сложилась обстановка, чтобы перейти на старую флотскую традицию коротких обращений по именам без чинов. – У нас патрульная двойка Верзохиной-Джурай и Анны Тоямы на палубе. Может…

– Изобразим служебное рвение, Збых-сан? – усмехнулся Такэда. – Ну допустим. А командир экипажа «рыбака» лениво вспомнит, что его именованное чудовище может давать не только перегонные двести, но и предельные триста семьдесят узлов хода. Сейчас он идёт на семнадцати тысячах футов; поддав гари, сделает тридцать пять. Выйти за нашу радарную дальность ему даже с набором высоты хватит. На чём вся погоня и закончится. А возвращать из этого бессмысленного преследования наших золотых девочек будете вы и Харальд-сан.

– Принято. – Збых скривился. Предоставленная себе, Верзохина-Джурай летала за горизонт без ориентиров куда хуже, чем ездили по боярским кварталам машины с гербовым плетением каллиграфических «В-Д» на капоте. Все без исключения дежурные смены лётного центра уже выяснили это на собственном печальном опыте.

– При всём уважении к вашей с ним квалификации, вторая сторона раньше чем за несколько часов утомительной возни не справится, – добил его Такэда. – Что напрочь сорвёт нам своевременное прибытие в порт. Я не могу себе позволить, чтобы мой адмирал потерял из-за этого лицо. Мы не корабль, а я не родовитый дуб Конфедерации с мощными имперскими корнями. Такая репутационная потеря нам просто не по чину.

– Мостик запрашивает разрешение ввиду контакта с противником сменить курс на зигзаг, – замер с трубкой в руках вестовой.

– Отказать, – решил Такэда. – Если Харальд-сан желает проявить служебное рвение, пусть доведёт нас в порт согласно установленному времени прибытия. Это сейчас нужнее.

Вестовой послушно забубнил в трубку ценные указания командира. Такэда чувствовал себя не вполне правым, когда отдавал такой приказ, но вероятность того, что имперский сверхдальний бомбовоз попытается уронить на них свой драгоценный груз с горизонтального полета, а потом уходить на посадку из обидно короткого вылета с опасно полными баками топлива, оценивал как околонулевую.

Шанс, что тот наведет каким-то чудом царя морского пробравшийся на коммуникации подводный рейдер, – и того меньше. Времена резни, устроенной имперскими субмаринами в первые годы войны, остались в прошлом – многомоторные патрульные самолеты с радарами сделали путь к архипелагу относительно безопасным. Пока. О том, что следующий ход в этой игре за Империей, Такэда предпочитал пока не задумываться.

* * *

Долгожданный заход в порт Такэда наблюдал, как и положено, с ходового мостика судна.

– Харальд-сан, – поинтересовался он. – Скажите, из порта нас точно отправили куда надо? Это не отстойник для старой небоеспособной посуды?

В момент этой судьбоносной реплики ВАС-61 «Кайзер-бэй» на самом малом неспешно полз мимо ржавого остова, затопленного под гнетом на скуле волнолома с осадкой на корму. Из волн ещё торчал нос и огрызок названия «…рывый Риг».

– «Подснежник», – определил Харальд Бьорн Катори. – Надорвался и опустился ещё в годы китобойного промысла, вслед за чем скатился на дно по наклонной.

«Подснежниками» какой-то юморист с большими эполетами обозвал вчерашние китобойные суда, наспех дополненные пушкой-четырёхдюймовкой, несколькими пулемётами, сонаром и парой бомбомётов с частоколом противолодочных ныряющих ракет. Некоторые из них в тот мартовский набор действительно по отстойникам рыболовецких компаний из-под фута снега поверх ржавчины и откопали. Впрочем, список заявок на потопленные вражеские субмарины внушал уважение любому, кто верил его цифрам хотя бы на треть.

– Вы так не любите малые противолодочные суда, Харальд-сан? – поинтересовался Такэда, уже заранее предполагая ответ, и не ошибся.

– Последний год обучения раскидали на боевую практику на этих лоханках, – скривился навигатор. – Согласно идиотским приказам штаба, мы учили бородатых мужиков, годившихся нам кто в отцы, кто в деды, как делать их работу правильно с точки зрения приросшего к адмиралтейскому столу орденоносного пенька в полушаге от маразма. А они учили нас выживать на борту, через который любая волна прокатывается насквозь. Крайне бодрящий жизненный опыт, когда за тем бортом холод собачий, а ветер превращает брызги в горизонтальный ливень.

– Но я, кажется, понимаю логику порта. – Такэда окинул взглядом строй облезлых лоханок по бакборту. – Здесь одни суда. Формально они в своём праве.

– Принцип непреложности единства соблюдён, да. – Катори улыбнулся. – Если в философском запале проигнорировать одинокий эсминец у дальней стенки.

– Что ж, придётся выяснять губительные для самооценки подробности на суше, – вздохнул Такэда. – Если это напрямую затрагивает борт, экипаж и нашу честь, офицеры узнают это от меня первыми.

На борту авианесущего корабля у Айвена Ивановича Такэды отыскались бы полноценные два помощника. На эскортном судне таковой роскоши не предусматривалось. Обязанности по контролю судна в отсутствие капитана делили Харальд Катори и Збых Кащенюк.

До войны известие о квазиесауле на должности, временно равной капитанской, не сошло бы даже за дурной анекдот. Поколение офицеров Катори, скорей наоборот, удивлялось тому, что такая замена кого-то беспокоит как неподобающая. Электрическое хозяйство квазиесаула давно уже равнялось по фактической сложности любой другой крупной боевой части на борту.

Временами Айвен Иванович Такэда задумывался, во что же превратится флот, когда всё это кончится, а сегодняшние командиры бортов пойдут в адмиралтейские чины в общем порядке. Затем он вспоминал, что и сам по большому счёту такой же командир – одного из самых молодых в Конфедерации родов войск. На чём вся мысль Такэды обычно иссякала. Всегда находились какие-то более сиюминутные заботы, чем фантастическое будущее морской ударной авиации.

В этот раз такой заботой стал Даллен Илайя МакХэмилл. Родовитый наследник Золотой сотни Конфедерации скучал на пристани у капота джипа, нога за ногу, будто коротал время не у четырёхколёсного ублюдка табуретки и керогаза в морском камуфляже без дверей и крыши, а позировал выводку журналистов рядом с шестиколёсным лакированным чудовищем премиум-класса из легендарных именных серий «В-Д».

В академии Такэда частенько видел именно вторую картину. Пропагандисты центральных газет Конфедерации на фамилии МакХэмилл намеревались въехать прямиком на Стиллмановскую премию за журналистику – и у них это получалось. На архипелаге Такэда впервые увидел, как всё тот же МакХэмилл, уже не курсант, а полноценный командир вспомогательного судна, преспокойно наслаждается демонстративно обратной ситуацией.

– Ну и как тебе эта выставка достижений китобойной техники? – вместо приветствия спросил тот, едва лишь Айвен приблизился к джипу.

– Мой навигатор полагает, что противолодочный эсминец «Прохладный ветерок» довольно плохо в неё вписывается. – Такэда усмехнулся. – Ну давай же, не томи! Чем в этот раз унизили нас и адмирала?

– Они эту ржавую посуду для нас по всему флоту собирали, – резанул правду МакХэмилл. – Даже «Крывый Риг» на ход поставили, только бы списать как чужую потерю.

– Что-то не очень похож он сейчас на ходовой борт? – удивился Такэда. – Если мы про ту развалину, что на входе у волнолома притоплена.

– Капитан оказался старой, насквозь просоленной жопой в ракушках. – МакХэмилл демонстративно показал жестом рыбака, насколько именно жопой. – Я ему вкратце обрисовал за бутылочкой «Рисовой особой», что нам понадобится от эскортов, намекнул, где именно придётся этим заниматься, и он гениально сделал вид, что его корыто утопло само ввиду неизбежных в морском походе случайностей. Виноватых нет, подсудных нет, борта тоже нет. Все довольны.

– Кроме нас. – Такэда понял, что злиться уже попросту не может. Ситуация его уже скорее забавляла своей абсурдностью, как малолетнего безбилетника, тайком пробравшегося на балаганное пип-шоу с карлицами, бородатыми женщинами и чернокожими дикарками с архипелага, шершавыми от племенных татуировок.

– Кроме тебя, – уточнил МакХэмилл. – Эсминец адмирал забирает в прикрытие. Адмирал всё-таки. Завидуй, у нас будет настоящий эсминец, ятта!

– И что нам со всем этим безобразием предполагается делать? – окончательно развеселился Такэда.

– Как это что? – изумился МакХэмилл. – Разумеется, сегодня же вечером бессовестно надерёмся в компании адмирала! Что ещё-то?