Текст книги "Крест на башне"

Глава 3

Может, на мотоцикле оно и быстрее бы получилось, а только «кузнечик» мне больше нравится. И потом, с мотоциклом крюк бы пришлось делать до мостика, а на «кузнечике» р-раз – и напрямик, через поле. И вообще – привык я гусеницам больше доверять! Тем более что дорога знакомая – три дня назад как раз этим путем доктора нашего, господина Баруха вез, причем ночью. У мельника местного, пана Семецкого, жена рожать надумала, тот дернулся – ближайший местный врач километрах в двадцати будет, а наш лагерь – в пяти, по темноте выигрыш во времени очень даже значимый. Так что пришлось нашему батальонному эскулапу в роли акушера побыть – ничего, справился. Ну и мельник, соответственно, за сыночка Юрия, первенца, пять мешков муки в пользу батальона, а лично герру доктору – бутыль горилки, шнапса местного. Бутыль немаленькая, раза в три больше новорожденного – так что протиркой для скальпелей своих господин Барух теперь надолго обеспечен.

Влетел в деревушку – куры в стороны так и брызнули, и только затормозил, навстречу баба несется, визжит.

– Рятуйте, люди добри! Вбивають! Изю мово вбивають!

Я вообще-то по делу гнал – отыскать ротного и доложить, что пополнение обещанное вот-вот прибыть должно. Но вспомнил, что баба эта – жена трактирщика здешнего, по-местному, шинкаря, и решил сходить, поглядеть.

Завернул за забор, смотрю, а это как раз мой ротный, оберлейтенант Розенбаум, шинкаря левой рукой за рубаху держит, а правой методично так, смачно и с чувством избивает. У того уже и шнобель давно набок свернулся, юшкой полрубахи заляпано, даже на перчатку попало, а лейтенанту все мало.

Подошел я, встал рядом – не мешать, конечно, раз оберлейтенант бьет, значит, за дело. А просто посмотреть – интересно же. «Обер Мойша», он, когда не в бою, человек исключительно мирный, даже когда ремонтников материт, и то вполголоса и уважительным тоном.

Стою, смотрю. Рядом еще пара дядькив местных встала, но разнимать не торопятся, наоборот, кивают одобрительно. Потом краем глаза блеск в лопухах засек, наклонился: бутыль полупустая посреди лужицы валяется и запах от нее… лично я бы такую отраву на тараканов лить побоялся, а ну как паров нанюхаюсь да траки откину? Эге, думаю, а ведь и «Обер Мойша» и впрямь добряк. Это ж «умышленное снижение боеспособности», саботаж в чистом виде, за такое и на яблоню можно.

С минуту еще обер-лейтенант шинкаря этого несчастного метелил, потом, наконец, перчатку разжал и тот, как стоял, точнее, болтался на перчатке этой, так мешком и осел. Розенбаум его еще сапогом напоследок приложил и ко мне обернулся.

– Вот из-за таких пархатых жидов, нас, евреев, и не любят.

И такая горечь в его голосе звучала… Я откозырял, доложил, что собирался: так, мол, и так, в пятнадцать сорок намечено прибытие техники, а в шестнадцать двадцать – прилагающегося к ней личного состава. И от себя добавил, что надо бы прежде всего насчет дележки пополнения обеспокоиться, потому как технику нам все равно чужую не дадут, а вот народ приличный растащат запросто.

Оберлейтенант руку вскинул, на часы поглядел – без пары минут два было, увидел перчатку заляпанную, скривился, начал глазами по сторонам шарить, пока я ему лист лопуха не протянул.

– По разделу пополнения, – тщательно вытирая руку, начал отвечать он, – мы все уже вчера у майора решили. Первые сливки гауптман Зиберт снимет, потом мы, ну а что после нас останется – в две первые роты. Ну и внутри роты, – тут он усмехнулся, – отбирать будем по старшинству – сначала я, потом вы, взводные, а потом остальные. – И добавил: – Меня как раз техника больше волнует – что за хлам эта «группа сбора и восстановления» по полям наискала. Ты на машине, Эрих?

– На «кузнечике».

– Сойдет. А ты, – это уже шинкарю, – гнида лысая, если еще раз хоть одному солдату свою пейсаховку клопоморную толкнуть попытаешься… я твой шинок учебной целью назначу. Пошли, взводный.

Насчет техники ротный, как оказалось, зря волновался. Не знаю, как эти ребята из «восстановления» сумели, но машины, наши я имею в виду, а не для первых рот, выглядели, словно прямо с завода. Десять тяжелых панцеров на роту. Соответственно мой взвод – это целых три «смилодонта», версия «фу». Смилодонт, поясняю специально для тех, кто вроде меня раньше «в панцере», то бишь в естественных науках не силен, вымершая черт-те когда зверюга с клычищами неимоверной длины. Изображен на обложке соответствующего наставления. Черно-белый, правда, рисунок, да и печать не очень, но заценить зубки можно. Ну и опять же, даже самый тупой ремонтник спросонья не перепутает.

Говорят, после того как всякие обычные хищники, типа волков и львов лет за пять до войны закончились, – техники-то много, а поименовать все хочется красиво и грозно, – в Имперском Палеонтологическом институте целый отдел от мобилизаций прикрыли – всяческих ископаемых чудищ для названий подбирать. На страх врагам и к вящей радости личного состава, который через это дело тоже к науке приобщается.

Потому буду я кататься на «смилодонте», а прикрывать меня будут штурмовые орудия типа «трицератопс», они же, по-простому говоря, «триппер». Хорошо хоть, моего зверика в «сифилиса» не переиначили, а то вовсе получилось бы нечто непотребно-венерологическое.

Мне до сих пор на «смилодонтах» воевать не приходилось, – нас из средних сразу в «мамонты» пересадили. Но кому довелось, те хвалили. Простая, надежная машинка, с хорошей пушкой и подвижностью. Чего еще панцернику для счастья надо?

Позывной, правда, не очень… «Котенок-1» – ну не серьезно это.

А панцеры и впрямь как новенькие. Я, пока время было, их облазил, в одном только след и нашел. Дыра от попадания в МТО: ее, конечно, залатали, но след даже под краской виднеется. Интереса ради добыл линейку, замерил калибр: восемьдесят с пфеннигами. Значит, от бриттов подарочек вышел, в смысле, от союзнической поставки. У самих русских-то их любимые три дюйма, а дальше либо сто два, либо сто семь мымы, а восемьдесят – это английская 20-фунтовка, на «Колеснице» стоит и еще на чем-то. Два остальных – у одного внутри следы осколков заметны, а другой и вовсе без всяких видимых отметин. Я так прикинул – у него, скорее всего, башню целиком заменили.

Зато пополнение составом – просто швах!

Понимал я, конечно, что не фенриков из Куммерсдорфа нам пришлют. Но хотя бы австрийцев каких накопали…

Ага. Три раза. Русские – сплошняком!

Прошелся я вдоль этого строя раз, другой. Ну да, тот еще, откровенно говоря, контингент – а что делать? Другое меню тут не принесут.

Проще всего было, понятно, заряжающего выбрать. От него ни ума, ни фантазии не требуется, одна грубая сила – знай кидай. Углядел парня поздоровее, молодой, грудь колесом, в плечах косая сажень, стоит себе в строю и улыбается широко так, по-детски. Форма на нем новая, необмятая еще толком – из мобилизованных, видать, свежачок последнего улова. Подошел, ткнул его для пробы кулаком вполсилы по груди, эффект примерно как по лобовой плите садануть.

– Как звать?

– Рядовой Серко, пан кайзеровец.

Ох, чувствую, намаюсь я еще с этим ясноглазым дитем природы, пока нормальной субординации выдрессирую.

– До трех считать умеешь?

– Забижаете, пан кайзеровец. Нешто мы…

– А лево от право отличаешь?

– Ну дык…

– За моей спиной, – перебил я его, – вдоль кромки леса стоит десять панцеров. Твоя задача – добежать до них и встать прямо перед третьим слева. Понял?

– Ну… добежать, а дальше?

– Дальше, – зарычал я, – стоять и ждать. Пока новое распоряжение не воспоследует. Понял?

– А? Ну…

– Бегом!

Дальше в шеренге я еще одного занятного типа приметил. Лет тридцати, невысокий, плотный такой дядя, поверх гимнастерки кожанка накинута, но меня больше всего руки его заинтересовали. Точнее – цвет их, темный, точь-в-точь, как у наших механиков-ремонтников, которым всякая смазка, наверное, уже до самой кости въелась.

– Имя?

– Алексей Михеев.

– Панцерник?

– Танкист, – чуть заметно усмехнулся в ответ. – Приходилось. Но в основном «Джимми», разведывательная коляска от канадцев. 312-й отдельный разведывательный мотобатальон.

Голос его мне тоже понравился. Чуть с хрипотцой, спокойный, обстоятельный.

– Воевал где?

– Сначала Западный, потом Юго-Западный. Как Смута пошла – у Грищука, после – у Опанасенко. До ротного дослужился…

– А чего ж к нам решил вызваться? Понимаешь ведь, тут тебе и взвода не дадут.

– В курсе. Только, – вновь улыбнулся он, – я так прикинул, что лучше рядовым у вас, чем ротным у «синих». Для здоровья полезнее.

– Ну, это как посмотреть.

– Так и посмотреть. Снаряд в бою, он и мимо пролететь может, а вот «благополучник» куда реже мажет, особенно когда в затылок лупит.

– На наших, в смысле, – кивнул я за плечо, – кайзеровских машинах когда-нибудь ездил?

– Один раз, три часа, трофейную «черепаху» до станции перегонял.

– Стоп. «Черепаха» – это же английское чудо, А39-й, кошмарик под восемьдесят тонн с зенитной дурой?

– Не, – покачал головой русский. – Не знаю, что там бритты насобирали, а мы так ваш средний танк типа «Фороракос» назвали. Башня у него приметная.

– Как думаешь, сколько времени на освоение новой машины у тебя уйдет?

– По-разному. Смотря как с моточасами решите.

– Тоже верно. Мехводом ко мне пойдешь?

На самом деле я уже для себя все решил: скажешь «нет», все равно тебя за рычаги посажу, но спросить – спросил.

– Пойду.

– Даже мой чересчур юный вид, – улыбнулся я, – не смущает?

– Не смущает, – серьезно отозвался Михеев. – Раз уж тебе офицерские погоны навесили, не глядя на возраст, то чего мне заглядываться? Кстати, что это за погоны такие – без звезды, но с полоской поперечной? Лейтенант?

– Фельдлейтенант[14]14
  Feldleutenant (нем.) – полевой лейтенант.


[Закрыть].

– Понятно.

– Что ж, – протянул я ему руку, – значит, будем под одной броней кататься. Выходи из строя и вперед. Наш панцер – третий слева. Можешь пока внутрь заглянуть, за рычаги подержаться.

Ну вот, думаю, и второй есть.

Теперь самое сложное – наводчика подобрать. А как его подберешь, если передо мной вдоль этой шеренги орлы гауптмана Зиберта из четвертой вовсю попировали, артиллеристы наши недоделанные. Нет, я не спорю, штурмовое орудие – вещь в хозяйстве небесполезная, и «триппер» с его морским калибром в этом смысле очень даже. Но в принципе, так сказать, обобщая, по сравнению с нормальным панцером, ублюдок ублюдком.

Еще пару раз вдоль строя прошелся – ни одного подходящего лица не засек. Сплошь рыла, мыслительной работой не отягощенные. Такого за прицел сажать – проще боекомплект заранее, перед боем, к свиньям выкинуть. Хоть какая-то выгода проистечет – скорость за счет облегчения, опять же, если «подарок» поймаем, детонировать нечему.

В крайнем случае можно было бы, конечно, самому сесть – те же русские живут при экипаже из четырех и ничего. Но не знаю я, как они там живут, а как подумаю, что придется в бою одновременно цели отыскивать, обнаруженные расстреливать и еще при этом взводом управлять… не-е, ребята, не для меня это.

Пошел в третий раз, и вдруг в уголок глаза словно кольнуло. Развернулся, вгляделся… ага!

С виду он такой же замухрышистый был, как и соседи его, – зольдатик в мятой, грязной гимнастерке, волосы сальные дыбом торчат, ссадина здоровенная на скуле. А вот пальчики длинные и тонкие из ряда выбивались.

– Выйти из строя!

Вышел он. Я вокруг него обошел, как мышь вокруг приманки, мозгами пошевелил…

– Ну, отойдем в сторонку!

Отвел его не прямо к панцерам, а для начала вбок. Сели на ящики, я сигареты достал, протянул – глаза у него полыхнули, но взял одну, аккуратно, а не горстью и полпачки. Дождался, пока я щелкну, и с таким наслаждением затянулся… глаза полузакрыты, пальцы треморят слегка, что даже последнему ежику понятно – давно человек без курева маялся.

Ну, мне торопиться особо не надо – подождал, пока докурит.

– Откуда ты?

– Из Фастова.

Эге… Фастов – это весело. Тамошним «санаторием» комитетовским вся Малороссия детишек пугает. Хотя нет, не пугает – таким пугом дите можно заикой оставить. Но решил уточнить.

– Из «черной ямы»?

– Да.

– Имя, фамилия?

– Иван… Ваня Севшин.

– А отчество?

Кажется, он уже начал подвох чувствовать. По крайней мере удивился заметно. Но из роли пока не вышел.

– Эта… Петром батяню звали.

– Ясно, – кивнул я. – Ну а со званием у вас, Иван Петрович, как дело обстояло?

Русский вздохнул… огляделся по сторонам, тоскливо так, словно собака побитая.

– Закурить еще раз можно?

– Можно. – И добавил, когда он задымил уже: – Только вы, Иван Петрович, сейчас этим особенно не злоупотребляйте. А то с отвычки, да еще на фоне общего истощения организма – оно вам надо? Сколько вы без табака сидели? Полгода? Больше?

– Семь месяцев, – хрипло отозвался русский. – Да… семь месяцев и девять дней. А показалось – всю жизнь. Вчера, когда сказали, какое число, удивился страшно.

– Так какое же у вас, Иван Петрович, звание было?

– Поручик. Сто тридцать первого мотострелкового полка двадцать девятой мотодивизии поручик Севшин, – с вызовом повторил он. – Честь имею.

Ага, соображаю, мотострелок – это очень даже приятно.

– Эрих Восса. Фельдлейтенант. Четыреста девятый имперский тяжелый панцербатальон.

Русский только моргнул в ответ озадаченно. А я тут же решил брать быка за рога.

– На чем катались?

– Остин-Путиловец-302-й.

– Это который башенный, с английской двухфунтовкой?

– Да. Сорокамиллиметровое Оу-Кью-Фэ.

Знакомая колупалка. Современный панцер она, конечно, возьмет разве что сверху, если летать научится. А любили ее бритты и союзничкам вовсю впихивали по простой причине: снарядов к ней нашлепаем, бери – не хочу. Правда, только бронебойных. Не сумели они приличный осколочный или там фугасный в сорок мэмэ запихнуть.

– В «яму», – решился спросить я чуть погодя, – как пленный «возрожденец» попали или как «бывший»?

– Как «бывший». Пленные АВРовцы… офицеры… до нас не добирались.

– Понятно. В общем, выбор у вас, господин бывший поручик, простой. Либо валите вы на все пять сторон, либо становитесь одним из нас, одним из корпуса. Если выберете второе, то могу твердо обещать, что никакие синие до вас больше не дотянутся. Но взамен придется вам в своих бывших товарищей стрелять и делать это, не задумываясь.

– А если задумаюсь… вы меня… в затылок?

– Нет. Не успею. Те самые бывшие ваши товарищи раньше всех нас достанут.

– Да уж, – задумчиво протянул Севшин. – Чтобы русский интеллигент, да не рефлексировал… ничего вы в нашей психологии не понимаете, товарищ кайзеровец.

– Господин фельдлейтенант, – поправил я. – Или просто Эрих. За «товарищей» здесь, Иван Петрович, могут и в морду дать. Так-то. Выбирайте, господин поручик. Времени у вас – пока вот эту сигаретину докурю и, – щелкнул зажигалкой, – отсчет пошел!

Русский назад откинулся, голову задрал и на облака проплывающие мечтательно уставился.

Допыхтел я, окурок затоптал…

– Ну, что решили?

– Честно, – тихо заговорил Севшин, продолжая в зенит пялиться, – неприкаянным по земле бродить надоело уже до чертиков зеленых. В АВР я не пошел, потому как в победу их не верю ни секунды – прошлого нашего не вернуть уже никак. К «синим» – не могу… даже если и не шлепнут с ходу… счет у меня к ним после «ямы». В стороне бы отсидеться – так ведь не дадут!

– Эт-точно. – У гражданской войны логика простая – кто не с нами, тот против нас.

Сам бы я, конечно, до такой красивой фразы не додумался – Вольф ее повторять любит.

– Ну а раз так, – словно бы сам с собой продолжал рассуждать русский, – то стезя наемника для меня вполне подходит.

– В смысле – остаетесь?

Севшин встал, гимнастерку одернул.

– Так точно, господин фельдлейтенант, – и отмашку коротко так ладонью дал.

– К пустой голове, панцерстрелок Севшин, – наставительно заметил я ему, – руку не прикладывают. А вообще – добро пожаловать. И – можно на «ты».

* * *

С Михеевым, как оказалось, мне больше повезло, чем я сначала подумал. В смысле догадался я, что он мехвод неплохой, а на деле вышло – хороший, даже можно добавить, очень. Я ведь поручика обрабатывал минут пять, ну семь. Чтобы за это время суметь в незнакомой машине разобраться, что да где – это, считаю, форменный талант надо иметь.

Мы как раз подходили, и тут панцер взревел, дернулся – у Серко, что перед ним тосковал, враз скука с рожи спала. Оглянулся он дико, взвизгнул, попятился, за бугорок запнулся и так кувырком полетел – только обмотки в воздухе мелькнули.

Я остановился, жду… а панцер прямо на нас прет. Зрелище, надо отметить, впечатляющее – «смилодонт», конечно, не «мамонт», у которого вдоль башни пешие моционы совершать можно, но вполне себе schwerer panzerkampfwagen[15]15
  Schwerer panzerkampfwagen (нем.) – тяжелая бронированная боевая машина, тяжелый танк.


[Закрыть].

Ревет, земля дрожит, выхлоп тучей… калибр опять же, когда вот так, всеми своими нарезами на тебя глядит, прямо-таки гипнотическое действие оказывает. Поручик, по крайней мере, хоть и не драпанул вскачь, как Серко, но побледнел явственно и на шаг отступил.

Мне-то проще было. Во-первых, почти сразу сообразил, чего мехвод делать собрался. Ну а во-вторых, прикинул, на тот случай, если все же ошибся по-крупному и бывший синий ротный нас и впрямь давить собрался: места для разгона всего ничего, тем паче, тут дизель имеет место быть, а не турбина, значит, скорость он толком набрать не успеет. За пушку, подтянуться – и на броню: милое дело. А убегать в чистом поле от панцера… есть более глупые занятия на свете, но немного их.

Подкатил он, как я и ждал, почти вплотную, развернулся лихо, только земля из-под гусениц брызнула, и замер.

Я на борт заскочил, прошелся вперед, до водительского люка. Герой наш уже выглядывает, рожа довольная-довольная, показал ему, чтобы движок отрубил, чтобы не орать друг дружке, как две рыбы в аквариуме…

– Ну что, как тебе агрегат? – поинтересовался я, дождавшись полной тишины.

– Как в лучших домах Одессы, командир! Все тебе на месте, все тебе под рукой… обзор шикарнейший… сюда билеты продавать, как на курорт!

– Ну-ну.

Не стал я его восторги остужать. Соскучился человек по бронезверушкам, ну и пусть себе порадуется. Потом сообразит, что сиденье его полулежачее удобно, тут спору нет, но вот выбираться в случае чего… и не через свой передний люк, это и дурак сможет – под пулеметы-то, а через башню. «Смилодонт» вам не «мамонт», из которого спасаться сущая забава – МТО спереди, в корме не люки, а ворота натуральные, хоть мотоцикл с коляской внутрь загоняй.

– Ладно, ныряй обратно и подключай переговорник. Попробуем на этом чуде имперской техники коллективно доехать, причем куда нужно, а не туда, куда доедется.

Перешел на башню, открыл люк, гляжу – Серко подходит, перемазанный весь. Он, оказывается, мало того, что в лужу сумел шлепнуться, так его еще при развороте присыпало хорошенько. В новенький, чистый панцер такое пугало пускать – не-е, думаю, обойдется. Разок пусть десантом прокатится, глядишь, другой раз уже и шарахаться не будет.

Подозвал его и поручика, Севшину на второй люк кивнул, а «деревне» показал, за что цепляться… ну и застращал на всякий случай, мол, если и отсюда свалится, прикажу дать задний и в блин раскатаю. Чушь, понятно, но этот олух так в скобу лапами вцепился, я даже засомневался на миг… нет, думаю, ерунда, не сумеет он ее от брони отодрать.

Спустился в башню, надел наушники… и по лбу себя, олуха. Экипаж-то у «смилодонта» из пяти человек, а не из четырех! И кого же у нас в супе не хватает? Правильно, радиста! А если его на месте нет, то и внутреннюю связь врубать тоже некому.

Пришлось змею из себя изображать – вниз-вперед ползти, к рации. Врубил связь, назад протиснулся.

– Значит, так, – командовал я Михееву. – Рулишь прямо вдоль леса до кромки, затем вправо двадцать и наискось через поле. Остановишься в двадцати метрах от плетня.

– Понял, командир.

Двинулись. Я тем временем двинулся к поручику.

– Тебе, Иван Петрович, как будущий инструмент?

– О да, – кивнул он, – внушает.

– Ну, – улыбнулся я, – еще бы.

Хотя… это Севшин, конечно, «мамонтову» спарку не видел, с ее автомат-зарядкой. Но и здесь, не такая уж маленькая у «смилодонта» башня, а все равно казенник почти до задней стенки доходит.

– Что ж, тогда давайте начинать знакомиться. Ка-вэ-ка 53 эль, калибра восемь-восемь. Таблицами пробиваемости я тебя сейчас утомлять не буду – скажу только, что средний русский панцер типа «дятел» или, по-вашему, «Генерал Марков» мы наживляем с километра семисот, а он нас – хорошо, если с тыщи ста. Отдельно прошу отметить – пушка стабилизирована, так же как и прицел. Спуск пушки прямо перед вами, а то, что под каблуком – это индукционник, запасной вариант, на случай, если электрика спусков медным тазом накроется.

– Прицел – Цейсс?

– Он самый, Карл Цейсс из Йены. Также вот, – ткнул я пальцем, – стереоскопический дальномер. Очень полезная штука, потому как, если ты, Иван Петрович, с ним работать выучиться не успеешь, воевать нам придется методом «Фойер-драй». Слышал?

– Нет, – отрицательно мотнул головой русский. – Не доводилось.

– Если очень коротко, то выглядит это так: я нахожу цель, смотрю дальность и, если она меньше 1000 метров, ору, что есть мочи: «Подкалиберным, огонь!»

По этой команде Серко, лось наш деревенский, кидает в лоток подкалиберный, а ты, Иван Петрович, устанавливаешь на шкале 800, наводишь и стреляешь. Дальше самое интересное: вне зависимости от того, поражена цель или нет, потому как в бою ты чаще всего ни хрена различить не сможешь, ставишь прицел на 1000 метров, орешь, «добавляю 200, огонь!» и снова стреляешь. И еще раз, без паузы – прицел на 600 метров, «Ниже 400, огонь!» и лупишь в третий раз.

– Хм, – озадаченно посмотрел на меня Иван. – Прости, Эрих, а в чем, собственно, соль этого метода?

– А в том, что у подкалиберного снаряда траектория настильная, а значит, с этими тремя установками мы нашу цель на всех дистанциях до 1000 метров накрываем гарантированно! Причем при хорошей практике делаем это за 20 секунд – раньше, чем в этой самой цели почесаться успеют.

По мне, так лишний снаряд в цель вкатить, оно всегда для здоровья полезно. Тем более что панцер – штука живучая и, даже когда ты в него влепил, траки от этого факта откидывать спешит далеко не всегда. Хорошо, если боекомплект рванул, большой подарок, можно хоть огонь перенести, иначе придется гвоздить, пока, как в руководстве сказано: «цель не поменяет очертания». Правда, когда потом после боя идешь смотреть – в одном четыре дыры, в другом пять… а что делать? Не загорелся – числим живым и лупим соответственно.

Опять же – подкалиберный снаряд, если в нем пристально покопаться, что собой представляет? Стержень из сверхпрочной стали, причем тонкий. Взрывчатки не несет, и вообще всего полезного, чего он в своей короткой жизни успевает сделать, – это проткнуть, что на пути попадется. А для панцера этот его тык, если габариты сравнить, примерно, как в человека тонкой спицей… шансы не так чтобы очень.

Я все же думаю, мы обойдемся без «фойер-драй». Дальномер-дальномером, но опыт мой тоже кое-чего стоит. Подтвержденный, между прочим, не один раз – секунды, чтобы «по науке» подкрутить да совместить, в бою дорого стоят… а жить хочется.

Слез с сиденья, достал из боеукладки болванку, зарядил, влез обратно.

– Ну вот, – говорю, – сейчас выедем на позицию – попробуем нашего малыша в деле.

* * *

Честно – до сих пор к отдельной палатке не привык. Как ни иду – ноги сами норовят к старой, общей, свернуть. Глупость, но вот поди ж ты…

На самом деле умная голова в штабе корпуса эту идею придумала со званием для таких, как я. Полевой лейтенант – с одной стороны, для всяких там союзников и личного состава из свежеприписанных, хоть и эрзац, но все же офицер. А с другой – и настоящие офицеры не в обиде.

Откинул полог, нырнул – Стаська вскинулась испуганно.

– Извини, – говорю, – не постучался.

– Это ты извини, – виновато улыбается она, – просто я до сих пор не могу привыкнуть.

– К чему?

– К чему…

Пока она задумалась, я на нее в очередной раз втихаря залюбовался. Интересно же, ведь на что уж наш панцерный комбинезон мешок мешком, а ей и он к личику пришелся. Там подшила, здесь ушила – и такая замечательная куколка получилась, что хоть на Имперскую Выставку отправляй.

Помню, все хотел девчонке знакомой, Марте, куклу подарить. Не такую, что в лавке, с платьями из обрезков, а настоящую, голландскую, фарфоровую, в шелках, да кружевах. Только стоила та кукла в галерее на набережной…

– Стась, у тебя в детстве куклы были?

– Были, конечно.

– А какие?

– Разные, – удивленно ответила она, – большие, маленькие… у нас для них отдельная комната была, так и называлась – кукольная. Там их домики стояли. А на полу Танька, когда подросла, целую железнодорожную станцию соорудила. И потолок самолетными моделями увешала.

– А такие, которые «мама» говорят и глаза при этом закрывают, тоже были?

– Да.

– Счастливая…

Зря я это ляпнул. Сглупил. У Стаськи улыбочка с личика сразу пропала, и вся она как-то сжалась.

– Наверное… у меня было очень счастливое детство. Только я тогда этого не понимала.

– Прости.

Ведь за все эти дни о прошлом ее кроме одного раза, да и то, считай, случайно вырвалось, слова не сказал. И, по-моему, благодарна она была мне за это. Очень. А вот сейчас сглупил.

Не хотела она о себе, о том, что было, говорить. Да оно и понятно.

Кое-что, правда, вытянул – что жили они в Петрограде, в столице то есть и жили. Судя по таким вот, вроде «игрушечной комнаты», подробностям, очень даже неплохо. Из родни отец имелся, мать и минимум одна сестра… старшая.

А перед самым Развалом дернуло ее мамашу какую-то дальнюю родственницу съездить проведать. И не куда-нибудь в тыл глубокий, а в Ялту. Вроде как родственнице этой врачи категорически морской воздух в качестве лекарства насоветовали… додумались. Черноморское побережье, это же, считай, прифронтовая полоса, а порой и без всяких «при». Турки, помню, обстрелами берега развлекались регулярно. Да и наши подводники тоже. Хоть в Ялте той военных объектов и было не очень, но по меркам современной войны любой порт приличный – очень даже военно-стратегическая ценность, а то, что он не прикрыт толково, еще приятнее выходит. Такой вот курорт… Конечно, официально считается, что пальба ведется «исключительно по инфраструктуре», только что-то слабо в это верится – ночью, без маяков, при затемненном береге, да наверняка с максимальной дистанции. Тут за достижение посчитают, если снаряды в городской черте лягут. А уж инфраструктура там или жилые кварталы, это уж пусть Господь на небесах решает, рыбешек в портовой акватории шестидюймовому фугасу глушить или халупу для дачников с землей мешать.

Опять же, на «Бирмингеме» уже отстрелялись, старушка Британия вся из себя революционная, соответственно, у русских тоже начинает… попахивать. Понимающие люди этот запашок улавливали.

Отец у Стаськи, похоже, был мужик из таких, понимающих – против поездочки такой возражал. Но мамаша настояла. И не одна поехала, а еще и дочурку с собой поволокла. Пусть, мол, ребенок раз за четыре года в нормальном море искупается.

Доехать они, как я понял, не успели. Добрался Развал до России, грянуло… и завертелось.

Про то, что с мамашей стало, Стаська не говорила. Но я так понял – не разбросало их в разные стороны. Другое случилось. Может, болезнь – тиф в эту зиму народ косил похлеще любой артподготовки, а то и похуже чего. Особенно в первые недели… Вольф это дело называет «разбушевавшаяся чернь», но вот по этому пункту я с командиром любимым не согласен категорически. Не в происхождении дело. Помню, прибился к нам примерно в то же время один лейтенантик, из студентов, чуть ли даже не из благородных, а через неделю, на ферме одной… Кнопке его легко отпустил – пулей в затылок, а я б его под гусеницу и медленно… он бы у меня каждый трак прочувствовал, мразь очкастая!

Вот чего я не понял, так это почему Стаська про отца с сестрой так же уверена. Может, конечно, встретила кого, кто знал… всякое бывает.

А я, дурак, «счастливая»…

Попытался, интереса ради, представить себе такую комнату, где одни куклы живут. Вроде как личный игрушечный магазин – все полки коробками да домиками заставлены, по полу паровозики с машинками шмыгают, а вокруг люстры цеппелин порхает. И все это – мое. А не так, что пальцем потрогать не моги – сразу приказчик появится и начнет глазами моргать, как сова чугунная перед Келлеровым особняком.

Все-таки неправы синие, когда говорят, что богатых быть не должно. Неправильно это. Кардинально – или радикально? – неправильно! Я так думаю, лучше наоборот – чтобы все богатыми были.

– Чего читаешь? – перевел я разговор на другую тему.

– То, что ты дал… про радио.

– И как?

– Потихоньку, – улыбнулась Стаська. – Боялась, что будет хуже. Я ведь немецкий специально не учила, только то, что в гимназии было, думала, в техническом тексте завязну, как муха в варенье. А оказалось – очень просто все изложено.

Еще бы не просто – для рядовых же писалось, читай, для кретинов.

– Ну-ка… – отобрал у нее книжку. – Сейчас я тебе экзамен устрою, – открыл наугад. – Скажи мне, в бою, если нет иного приказания, в каком режиме должна рация работать?

– На прием.

– Правильно.

Пролистнул пару страниц, ухмыльнулся.

– Проименуй-ка мне источники электроэнергии в бортовой сети?

Честно говоря, я-то их сам не помнил. Так спросил, «от балды», как русские говорят, и уверен был, что не ответит.

– Генератор Бош Гэ-тэ-эль-эн 900/12-1500 мощностью 0,9 кВт, четыре аккумулятора Бош емкостью 305 а/ч, – без запинки затарахтела Стаська и, прежде чем у меня челюсть отпавшая на место вернулась, добавила: – Потребителей перечислять?

– Ну… последних двух назови.

– Спуски пушки и пулеметов.

Перевернул я страницу, нужный абзац нашел.

– Точно. Стась, неужели ты всю книженцию наизусть заучила?

– Ага.

Ну что тут скажешь? Ничего. Вот и я ничего не сказал. Сдвинул берет на лоб, затылок поскреб.

– Слушай, – жалобно говорю, – ты бы хоть предупреждала, что этот… как его… вундеркинд.

– Но ведь я ничего такого особенного не сделала.

– Ну да! А два десятка страниц дурного текста на чужом языке вот так запросто выучить – это тебе так, раз плюнуть?

– В этом и в самом деле ничего особенного нет, – удивленно откликнулась моя принцесса. – Нам в гимназии иностранцы, учителя иностранных языков, намного бо́льшие отрывки на заучивание давали. Английский, немецкий, французский… плюс еще латынь и греческий, но это уже для желающих.

– Звери они, видать, были, учителя ваши, форменные. Разве ж можно так над детьми издеваться?

Сам я, кроме русского, только по-английски пару слов выдавить могу. Да и то – военный разговорник. What is your mission? What is attached to your company to support it? Are any losses in manpower or equipment? Answer the questions, it’s your last chance to live![16]16
  Фразы, очевидно, заучены Воссой из памятки для допросов. Дословный перевод: «Ваша задача? Что придано вашей роте для поддержки? Есть ли потери в живой силе или технике? Отвечайте на вопросы, это ваш последний шанс выжить!»


[Закрыть]