Текст книги "Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы"

– Нет, – покачал головой учитель. – Боюсь, вы не поймете. Что с того, если я скажу, что ваши враги прислали сюда стаю мхэру-цхоров, а затем напустили на вас Подземную Смерть – Гургунх-эра? Вы все видели, и можете назвать это теми словами, которые вам понятны.

– Мы убили их главного, – сказал Арцеулов и вкратце рассказал о краснолицем Венцлаве. Дхар покачал головой.

– Тот, кто называет себя Венцлавом, не сгинет от огня. Он лишь сбросил мертвую плоть и вскоре вернется. Впрочем, думаю, до Сайхена вы доберетесь спокойно…

– А собаки… или волки, или что это там было? – спросил полковник.

– Я отогнал их, – улыбнулся учитель. – То, что я сделал, спугнуло и Подземную Смерть. Признаться, и сам не очень верил, что поможет, но как видите…

– Родион Геннадьевич, – заговорил молчавший все это время Богораз. – Вы нас очень обяжете, если все-таки объяснитесь. Вашего главного оппонента, к сожалению, нет в живых, а мы выслушаем вас с куда большим доверием, чем сутки назад.

– Ну, хорошо, – кивнул Родион Геннадьевич. – Все объяснить не смогу, но… Я не просто фольклорист. Мои предки были дхармэ – по-русски что-то вроде волхвов. Я потомок великого Рхас-дхармэ, который вручал Черный Меч самому Ранхаю, сыну Фроата. Кое-что рассказывал мне дед. Мы – дхары, не боялись всей этой нечисти в отличие от вас – асхаров…

– Асхары – это русские? – уточнила Берг.

– Нет. Асхары – это люди. Хомо сапиенс, так сказать. Конечно, после Петербургского университета начинаешь иначе смотреть на многое. Долгое время то, что передал мне дед, казалось лишь фольклором. Я ведь и писал об этом… Дед сообщил мне Главное Заклятие дхармэ, против него не устоят ни оборотни, ни люди… Извините, господа, за несколько несвоевременную лекцию из области древнедхарской мифологии…

– Постойте, постойте, товарищ! – не удержался Степа. – Ну, про чертей да про ведьм нам с Колей… то есть, с господином полковником, тоже бабка рассказывала. Только вы все-таки больше на человека смахиваете. На этого… асхара, стало быть…

– Вы хотели ответа? Я ответил. Впрочем, ваша бабка могла рассказывать и о нас. Асхары называли нас чугами или чугайстрами…

– Погодите, – вмешалась Берг. – Чугайстры – это что-то вроде леших?

– Да, – кивнул Родион Геннадьевич. – Хотя дхары, естественно, ничего общего с фольклорными лешими не имеют… Впрочем, господа, это все не ко времени. Сейчас вам надо отдохнуть, а перед рассветом – уходите. Я покараулю…

Берг пыталась продолжить расспросы, да и остальные были не прочь поговорить с живым человеком после ночного кошмара, но Лебедев приказал отдыхать. До рассвета было еще несколько часов, и требовалось поспать перед завтрашним переходом. Несмотря на уверения учителя, что он сам будет на страже, Арцеулов решил обязательно выставить посты и вызвался лично караулить первый час. Втайне он надеялся еще что-нибудь узнать от Родиона Геннадьевича, но тот твердо, хоть и вежливо, пресек все его попытки капитана. Пришлось сидеть молча при тусклом лунном свете, проникавшем в церковь через щели в окнах и утешаться самокруткой из осточертевшей махры.

Они вышли на рассвете. Родион Геннадьевич обещал позаботиться о похоронах профессора и пожелал всем удачи. Впрочем, его глаза, как успел заметить Арцеулов, оставались тревожны и невеселы.

Глава 9. «Илья Муромец»

К Сайхену подошли около полудня. Степа сразу узнал невысокую гору, на которой торчала сторожевая вышка. Он помнил, что за горкой, надежно защищенная тремя линиями постов, находится колчаковская военная база. Пару месяцев назад Косухин лично наблюдал за кружившимися над нею аэропланами, составляя план диверсии, которую так и не удалось осуществить.

Берг также бывала в этих местах, а что касается Богораза, то студент держался совершенно невозмутимо, не проявляя ни малейших признаков удивления или интереса. Всерьез заинтересовался увиденным лишь Арцеулов. Капитан слыхал о какой-то тайной авиабазе, подчинявшейся лишь Верховному, но не был уверен, шла ли речь действительно о Сайхене. Он-то первым и заметил то, на что не обратили внимание ни полковник, ни его штатские спутники – вышка была пуста. Караульных не оказалось и у подножья горы. Первая линия постов была брошена.

Они поднялись на гору, где нашли заснеженные окопы – вторую линию постов. Здесь тоже не было ни души, и Степа с запоздалым сожалением подумал, что теперь неприступный Сайхен можно брать голыми руками. Только на самой вершине полковник несколько успокоился – внизу лежал четкий четырехугольник аэродрома, на котором темнели силуэты нескольких аэропланов. Рядом, на высокой мачте, развевался трехцветный флаг.

– Кажется, пришли, – вздохнул Лебедев. – Слава Богу…

Их заметили уже у самого летного поля. Даже не патруль – просто какой-то офицер в белом полушубке наткнулся на гостей и тут же схватился за револьвер. К счастью, Лебедев вовремя узнал его, и тот, успокоенный, побежал звать начальство.

Встретил их пожилой бородатый полковник, показавшийся Степе чем-то похожим на покойного Ирмана – начальник авиационной части «Сайхен». Гостей пригласили в небольшой, жарко натопленный дом, где накормили обедом. Тут все и выяснилось. Гарнизон авиабазы, узнав по радио об отречении Верховного, разбежался. Остались лишь офицеры, уходить которым было некуда, да десятка полтора нижних чинов. С большим трудом удавалось держать взлетное поле чистым от снега. Охранять базу было некем, и полковник собирался уходить с офицерами в близкую Монголию, но не мог – ждал группу Лебедева. Теперь же он был искренне рад не только тому, что сможет, наконец, выполнить приказ, но и возможности поскорее покинуть ставшую такой опасной страну.

– Мой аэроплан в порядке? – первым делом спросил Лебедев. – Заправлен?

Полковник успокоил его, сообщив, что «Илья Муромец», на котором прилетел Лебедев, не только в полном порядке, но и регулярно прогревается, чтобы не заклинило моторы.

– Улетаем через час, – кивнул Лебедев. – Распорядитесь все подготовить. После этого можете уходить. Базу уничтожить, аэропланы сжечь.

Полковник подтвердил, что все понял правильно, и поспешил выполнить приказ. Путешественники остались одни.

– Николай! – Косухин мрачно поглядел на брата, а затем перевел взгляд на Арцеулова. – А зачем аэродром уничтожать? Ведь народное добро…

Ростислав лишь зло усмехнулся. Лебедев же пожал плечами:

– У меня есть приказ, Степан. Это военная база и военные аэропланы. К тому же твой Венцлав не сможет вылететь нам вслед.

На «твоего Венцлава» Косухин обиделся и замолк. Полковник достал из планшета карту и расстелил ее на столе:

– Господа, настало время решать. Я, Наталья Федоровна и господин Богораз улетаем. Вы, господин Арцеулов, и ты, Степа, можете решать сами.

– Я лечу с вами, – тут же ответил капитан. Косухин недоверчиво поглядел на него, но смолчал.

– Хорошо, – кивнул полковник. – В этом случае объясняю ситуацию. Мы летим на Особый объект «Челкель» в Западном Китае. Это неподалеку от Яркенд-дарьи. Вот смотрите…

Красный карандаш ткнулся в синюю извилистую линию, изображавшую неведомую им Яркенд-дарью и в маленький неровный кружок, оказавшийся озером Челкель.

– Господин полковник, но ведь это очень далеко! Как же мы сможем долететь? – поразился Арцеулов. – Здесь же тысячи две километров!

– Две тысячи триста, – кивнул полковник. – Не близко, конечно. Но я летал и не однажды. Мы полетим на «Муромце»…

– Это… – стал вспоминать Косухин. – Он может лететь до тысячи верст, да? Но ведь все равно, не долетим!

– «Илья Муромец» может пролететь и больше тысячи, Степа. Такого аэроплана еще нет ни у кого в мире. Четыре мотора, по двести двадцать лошадиных сил! Но нам не нужно будет устанавливать рекорды. В Монголии мы сядем и заправимся. Вот здесь, в Бодонган-хурэ…

Красный карандаш указал на маленький кружочек посреди желтого пятна, обозначавшего бескрайние степи Внешней Монголии.

– Пойдем на высоте около тысячи метров, это оптимально. Кстати, нам будет помогать холод…

– Я, кажется, понял, – заметил Арцеулов. – Второй принцип термодинамики!

– Да, открытие господина Нерста, закон к.п.д. теплового двигателя. А от Бодомган-хурэ до Челкеля тысяча триста километров или чуть-чуть больше. Лет десять назад это был бы рекорд, а теперь, господа, ничего особенного. Плохо лишь, что придется лететь самому. Нужен второй пилот, и я рассчитывал на Казим-бека…

– Но ведь здесь есть летчики? – удивился Арцеулов.

– Не имею права. Этот полет – мое дело. Ничего, долетим…

– Так у нас есть второй пилот, Николай Иванович, – раздался сонный голос Богораза. Студент неуверенно протирал очки, мигая красными от недосыпа глазами.

– Вы имеете в виду себя? – улыбнулся полковник.

– Себя? – удивился Богораз. – Вообще-то я летал на «Фарманах», но в такой ситуации не рискну. Зато среди нас есть некто, прошедший полный курс полетов на «Муромце»…

– Семен Аскольдович! – Берг смущенно взглянула на Богораза, а затем на пораженного услышанным Степу. – В Качинской школе вы делали большие успехи, чем я!

– Постойте, постойте, – Лебедев встал и начал растерянно тереть лоб. – Вы учились в Качинской авиашколе?

– Почти весь шестнадцатый год, – подтвердила Берг. – Как раз там мы узнали о вашем полете. Господин Богораз прошел полную подготовку на легких аэропланах, а я предпочла бомбовозы – «Святогор» и «Муромец»…

– Сколько же вам было тогда лет?

– Целых восемнадцать, – засмеялась Берг. – Родители не отпускали, пришлось ехать якобы на лечение в Коктебель…

– Я, кажется, понимаю, – после некоторого молчания проговорил Лебедев. – Вы учились в Каче… А потом в Можайске?

– Только три месяца, – коротко ответила девушка. Полковник кивнул и больше на эту тему не заговаривал. И Степа, и Арцеулов знали о знаменитой на всю Россию авиационной школе в Каче, но чему учили в Можайске, не имели никакого понятия.

– Господин Богораз, значит, это вы должны лететь летчиком-исследователем? – Лебедев резко повернулся к студенту. Тот снял очки, покрутил в руках и вновь надел на нос.

– Во всяком случае, меня к этому готовили, – наконец произнес он. – Правда, не представляю, как я буду лететь с моим бронхитом…

– Не понимаю! – не выдержал полковник. – Сначала мне сообщают, что намечается испытание принципиально нового эфирного корабля. Затем выясняется, что будет проведен научный эксперимент, для чего будет послан летчик-исследователь. Вдобавок красным почему-то требуется сорвать запуск! И самое любопытное, что я ничего не знаю ни о новом корабле, ни об эксперименте, ни об экипаже!

– Я тоже не знаю, – спокойно ответила Берг. – Может, Семен Аскольдович нам что-нибудь объяснит?

– Я?!! – искренне поразился Богораз. – Попробую, хотя и не понимаю, что тут необычного? К вашему кораблю я отношения не имею, а что касается эксперимента, то речь идет об испытании новой системы эфирной связи. А в остальном – обыкновенная российская бестолковщина. Мудрили, разводили секреты, а экипаж не подготовили. Лететь действительно предложили мне или господину Семирадскому, но, извините, какой из меня аэронавт? При моем-то бронхите!..

Прозвучало вполне убедительно. Во всяком случае, Арцеулов поверил, с сожалением поглядев на нескладного худого студента. Но Степе тон Богораза показался каким-то нарочитым. Нелепый Семен Аскольдович, несмотря на кашель, очки и вечные жалобы, при случае недурно стрелял навскидку, окончил Качинскую школу да еще учился в этом самом Можайске, где, как сообразил Косухин и готовили экипажи «Мономаха».

«Ой, не простой студент, – понял Косухин. – А ведь таким придурком казался! Так ведь и Наташа, помнится, все кошку искала».

Полковник развел руками и, сославшись на необходимость взглянуть на аэроплан, вышел.

– Так я еще не летала, – внезапно проговорила Берг. – Семен Аскольдович, это почище, чем когда мы с вами летели из Пишпека!

– А-а! – вяло отозвался Богораз. – Надеюсь, такой болтанки все же не будет. Я не выдержу.

– Так вы уже бывали там, в этом Челкеле? – удивился Ростислав.

– Конечно, – улыбнулась девушка. – Два раза. С господином Лебедевым мы просто разминулись…

Косухин промолчал, но мысль о том, что разминулись они с его братом далеко не случайно, все же посетила его. Похоже, кавалера ордена Александра Невского не особо посвящали в детали проекта.

Где-то через полчаса вернулся Лебедев, пригласив всех на летное поле. Там было уже все готово – огромный «Муромец» стоял на расчищенной от снега полосе, а трое механиков заканчивали что-то подтягивать и довинчивать в его механическом нутре.

– Хорош, а? – не удержался полковник, похлопывая по обшивке борта. – Сколько ни летал, а лучше «Муромца» машины не видел! Представляете, господа, семнадцать лет назад братья Райт продержались в воздухе всего три минуты. Их аппарат не мог поднять и средних размеров чемодан! Если бы тогда кто-то сказал, что через несколько лет аэроплан будет поднимать до двух тонн и лететь до полусуток без посадки, никто бы просто не поверил!

– Коля, за штурвал дашь подержаться, а? – непонятно, в шутку или всерьез, попросил Косухин.

Лебедев легко щелкнул брата по лбу, и оба рассмеялись. Арцеулов с некоторым удивлением поглядел на обычно спокойного и сдержанного полковника. Здесь, на летном поле, Лебедев стал совсем другим. Летчик был снова в родной стихии. Капитан же рядом с многотонной машиной, которая унесет их за тысячи верст, почувствовал себя снова мальчишкой, впервые увидевшим аэроплан во время показательного полета знаменитого Уточкина над городским ипподромом.

Кабина «Муромца» показалась Арцеулову огромной – здесь свободно могли разместиться все пятеро. Степа, уже бывавший на борту бомбардировщика, лишь завистливо вздохнул, взглянув на недоступный штурвал. Богораз, не проявивший ни малейшего интереса, тут же отправился в хвост, заявив, чтобы его не будили без крайней необходимости. Берг быстро, но внимательно осмотрев кабину, задала полковнику несколько непонятных для остальных вопросов, указывая на какие-то приборы. Тот столь же непонятно ответил, употребив запомнившееся Косухину странное слово «гирокомпас». Затем полковник показал на лежавшие рядом с приборной доской летные шлемы, от которых тянулись тонкие длинные проводки:

– Наталья Федоровна, вы с этим знакомы?

Берг, молча кивнув, быстро надела шлем.

– Внутренний телефон, – пояснил Лебедев. – Можно разговаривать в полете. Там, в салоне, тоже есть гнезда, так что можете беседовать. К сожалению, не успели сделать шлемофоны на беспроволочной связи…

– Интересно, – наконец выговорил Арцеулов. – Господин полковник, а нам можно во время полета…

Он не договорил, но выразительно кивнул на кабину.

– Вы, наверно, сговорились со Степаном, – усмехнулся Лебедев. – К сожалению, господин капитан, здесь может находиться только экипаж. Вам придется удовлетвориться салоном. Я постарался, чтобы там было как можно удобнее…

В большом салоне, занимавшем почти всю хвостовую часть, было действительно уютно. Кроме нескольких розеток для переговорных устройств, там имелись четыре откидные койки, запас одеял и даже стопка детективов о похождениях бесстрашного Ника Картера, а также трактат Аристотеля «Метерологика» с оборванной политуркой. На одной из коек уже устроился Богораз, намеревавшийся предаться Морфею.

Ни Степе, ни Арцеулову спать не хотелось. Косухин пару раз летал на самолетах, но это были старые «Ньюпоры», похожие больше на мотоцикл с неумело приклеенными крыльями, чем на настоящий аэроплан. Арцеулову летать вообще не доводилось, и он испытывал странное чувство – то ли любопытство, то ли легкий страх.

Вскоре в проеме двери показалась Берг.

– Меня выгнали! – сообщила она. – Ваш брат, Косухин, настоящий деспот.

Она присела рядом со Степой, накинула одеяло и поглядела в сторону Арцеулова.

– Ростислав Александрович, если вы не намерены подражать господину Богоразу, то прошу к нам.

Арцеулов хотел было гордо отказаться, но потом махнул рукой и присел рядом с девушкой. Та протянула своим спутникам по шлему и показала на розетку переговорного устройства. Степа тут же натянул шлем и начал приспосабливать проводки. Арцеулов поколебался и последовал его примеру.

– Готовы? – высокая фигура Лебедева появилась в дверях кабины. – Через минуту взлетаем.

– Николай Иванович, не забудьте нас, – заявила Берг. – В конце концов, вам же нужен штурман!

– Ладно, часа через два можете меня сменить… Ну, с Богом!

Обрадованная Наташа легко ткнула локтем Степу, и тот черно позавидовал девушке, которой позволено сесть за штурвал «Муромца». Арцеулов лишь вздохнул.

Загудели моторы, корпус самолета завибрировал, затем гул усилился, покрывая все иные звуки. Все поспешили застегнуть шлемы.

– Почему не взлетаем? – завопил Степа в шлемофон.

– Не кричите, Косухин, – послышался голос Берг. – Это же телефон, вас и так слышно. Говорите нормально…

– А-а… – Степе стало неловко.

– Моторы прогреваются, – пояснила девушка. – Сейчас зима, требуется больше времени.

Моторы продолжали реветь, затем их звук изменился, стал ровнее и четче, и самолет тронулся с места. За иллюминатором замелькали силуэты деревянных домиков, заснеженные деревья у края летного поля, далекие вершины Сайхенского хребта. Машину слегка тряхнуло.

– Взлетели, – прокомментировала Берг. – Ну, как самочувствие, господа?

– Самое то, – констатировал Степа.

Арцеулов ответил не сразу. В первую минуту ему стало не по себе, в животе появилась странная пустота, к горлу подкатил неприятный комок.

– Хорошо, – неуверенно проговорил он. – А… В какую сторону мы летим?

– Курс зюйд-вест, – сообщила девушка. – Минуть через двадцать пересечем границу Внешней Монголии…

Арцеулов вспомнил Нижнеудинск и разговоры в поезде Верховного. Тогда Монголия казалась каким-то Беловодьем за тридевять земель. Но выходит, можно и так – двадцать минут, и постылая Совдепия, бывшая Великая Россия, будет уже в прошлом. Ему уже не раз приходилось думать о том, как он будет покидать родину, если, конечно, уцелеет. Почему-то чаще всего Ростиславу представлялся пароход, реже – узкая тропка в густой тайге, но никогда не думалось, что эмиграция начнется с густого рева моторов и бесконечного белого пространства под крылом.

Самолет набирал высоту. Вершины Сайхена ушли вниз, почти сливаясь с зеленым океаном тайги. Горы быстро кончились, их сменили невысокие поросшие лесом холмы, тянувшиеся вдаль, насколько хватало глаз. Затем вдали мелькнул край огромного замерзшего озера.

– Озеро Хубсугул, – сообщила Наташа. – Где-то здесь граница…

«Вот и попал за кордон, – удовлетворенно подумал Степа, которого не мучил эмигрантский комплекс. – Пофартило, чердынь-калуга!»

– Карты есть? – простодушно поинтересовался он. – Сыграли б!

– Косухин! – не вполне искренне возмутилась Берг. – Порядочные девушки не играют в карты!

– А во что играть-то?

– Ну, в «барыня прислала сто рублей»… Или почитайте нам кого-нибудь из пролетарских поэтов. Этого… Демьяна Голого.

– Бедного, – без особой нужды уточнил Косухин и насупился.

– Расскажите нам о «Мономахе», – внезапно предложил Арцеулов.

– О «Мономахе»? – удивилась девушка. – Но что именно? Вы же скоро сами все увидите.

– Ну хотя бы почему мы летим так далеко. Неужели нельзя запускать эфирные корабли откуда-нибудь поближе?

– Это скучно, – решительно заявила Берг. – Впрочем, если вас тянет на столь пресную материю… Все достаточно просто – чем ближе к экватору, тем запуск эффективнее, да и топлива требуется меньше. Идея пришла, кажется, самому Дмитрию Ивановичу Менделееву. Подробностей не помню, но на коронацию Государя приехал какой-то китайский принц, и тогда же был подписан договор. В секретной статье китайцы разрешали нам построить полигон в западном Синьцзяне и отдали нам эту территорию в аренду. На пятьдесят лет, кажется…

– Неглупо, – согласился Арцеулов. – Подальше от родных осин. Похоже, господин Менделеев предусмотрел все, даже Смуту. А китайцы договор соблюдают? У них ведь сейчас тоже война. Как бы их большевички не позарились на «Мономаха»!

– Не знаю… В Синьцзяне действуют войска братьев Мо. Покуда они вели себя вполне корректно…

Упоминание о китайских большевиках весьма заинтересовало Степу. Рассуждая о «Мономахе», он как-то забыл о главном факторе Всемирной Революции – о международной солидарности трудящегося пролетариата. Правда, в чисто практическом плане Косухин не был уверен в некоторых важных подробностях, в частности, существует ли в Китае пролетариат вместе с большевистской партией.

Арцеулов, естественно, не догадывался о Степиных сомнениях, но и без того думал о нем не самым благоприятным образом. Краснопузый летел на секретнейший объект Империи – к такому притерпеться было трудно. Но к этому глобальному обстоятельству прибавилась мелочь, хотя и существенная: Арцеулову давно уже не нравилось странное панибратство молодого ученого Натальи Федоровны Берг с чумазым большевиком. Кровь потомственного дворянина Арцеулова кипела. Капитан бросил на красного командира мрачный взгляд и, не желая разговаривать, взялся за детектив о Нике Картере. Косухин, почесав затылок, принялся листать Аристотеля.

Часа через полтора Берг молча встала и направилась в сторону кабины. Степа последовал за ней, надеясь хоть краем глаза взглянуть на рубку бомбардировщика в полете. То, что он увидел, поначалу ошеломило – сквозь прозрачный колпак кабины открывалось огромное белое пространство, освещенное неяркими лучами зимнего солнца. Лишь кое-где темнели какие-то странные пятна, похожие на пучки желтоватой травы. Присмотревшись, Косухин сообразил, что это островки тайги, постепенно отступавшей на остающийся за кормой север. Зрелище было захватывающим и Степа, забыв, что зашел на секунду, замер у пустого кресла штурмана, вглядываясь в манящую белую даль. Он хотел упросить брата разрешить ему побыть в рубке, но тот ткнул его кулаком в бок, отвел к пассажирский салон и лег на койку, велев разбудить себя через пару часов. Косухин махнул рукой и тоже задремал.

Он проснулся, когда за иллюминаторами уже начинало темнеть. На соседней койке спала Наташа, чуть дальше давил на массу белый гад Арцеулов, а напротив него, к крайнему Степиному удивлению, лежал брат. В голове тут же мелькнула дикая мысль о брошенном штурвале, но Косухин тут же заметил, что койка Богораза пуста.

Степа встал и поспешил в рубку, желая поглядеть на гнилого интеллигента в очках за штурвалом «Муромца». Теперь пространство за стеклами кабины уже не казалось белым. Оно потемнело, откуда-то слева наползала черная тень. Косухин понял, что вскоре лететь придется в полной темноте и немного испугался. Сразу же подумалось, что хилый интеллигент за штурвалом того и гляди наломает дров. Он взглянул на пилотское кресло и поневоле удивился.

Богораза было на узнать. На лице немощного студента почему-то не оказалось очков, да и лицо то ли из-за затоплявших кабину сумерек, то ли по какой-то другой причине, стало иным. У рта легли неожиданно резкие складки, холодным ровным блеском горели глаза, уже не прятавшиеся за нелепыми стеклышками. Встреть Косухин такого в Иркутске, он бы отнесся к нему с куда большей серьезностью. Тот, кто сидел за штурвалом, теперь ничем не напоминал нелепого интеллигента с бронхитом.

«Да какой он к чертям собачьим студент! – сообразил Косухин. – Они же здесь все дурака валяют! Каппелевец, да и только!»

Он натянул на голову шлем с переговорным устройством и плюхнулся в свободное кресло.

– Не спится, господин Косухин? – даже голос Богораза стал другим – жестким и чуть насмешливым.

Степа не знал, что ответить. Наконец, преодолев странную робость, поинтересовался, что будет, когда зайдет солнце.

– Пойдем по компасу, – сказано сие было так, будто студент и делал, что летал на бомбардировщиках в полной темноте.

– А…а, конечно, – совсем растерялся Степа. – Семен… Аскольдович, можно мне… за штурвал…

Богораз коротко рассмеялся – такого смеха Косухин от него ни разу не слышал, отстегнул ремни и встал, кивнув на кресло. Степа, все еще не веря, поспешил туда и что есть силы ухватил еще теплый штурвал.

– Спокойно, Степан Иванович… руки не напрягайте, спину чуть ровнее… Вот так…

Косухин послушно выполнил указания и взглянул вниз. Под колпаком рубки мелькнул невысокий холм, блеснуло в закатном солнце извилистое русло замерзшей реки, а дальше потянулась ровная заснеженная степь.

– Чуть левее, – командовал Богораз. – Еще… Хорошо…

Степа еще с минуту понаслаждался невероятным ощущением полета, вздохнул и освободил кресло. Семен Аскольдович легко хлопнул его по плечу и вновь сел за штурвал. Косухин покачал головой и поплелся обратно.

Когда он вновь проснулся, в салоне неярко горели лампы, за иллюминаторами стояла черная ночь, а в гудении моторов слышалось что-то новое, словно огромной машине стало не хватать воздуха. Никто не спал. Богораз и девушка сидели на одной койке, о чем-то беседуя. Арцеулова в салоне не было.

– Что случилось? – поинтересовался Степа, надев шлем.

– Пока еще ничего… – спокойно сообщил Богораз. – Правда, я окончательно простудился.

И он весьма натурально кашлянул.

Косухин проигнорировал последние слова и вопросительно поглядел на Берг.

– Господин Арцеулов упросил вашего брата подержаться за штурвал, – улыбнулась девушка, и без всякого перехода добавила: – Бодомган не отвечает.

Степа вскочил, накинул полушубок и поспешил в кабину, но на полпути встретился с возвратившимся оттуда Арцеуловым. Тот поглядел на Степу так, что Косухину расхотелось куда-либо идти, и надел шлем. Степа поспешил последовать его примеру.

– Мы над Бодомганом, – сообщил капитан. – Огней нет. Полковник будет садиться… Наталья Федоровна, он вас зовет…

Берг кивнула и встала. Степа поглядел на девушку и нерешительно поднялся.

– Сидите, Степан Иванович, – остановил его Богораз. – Там вы ничем не поможете.

Самолет внезапно изменил курс и стал снижаться, а затем начал описывать круг. За иллюминатором было темным-темно, лишь над горизонтом слабо светил лунный серп. Под колесами машины мелькала белая, в темных разрывах степь. Внезапно внизу показались несколько одноэтажных домиков, какие-то сараи и решетчатая вышка.

Машина сделала еще круг, «Муромец» взревел моторами и резко пошел на снижение. Дверь в рубку отворилась, и на пороге появилась Берг.

– Меня выгнали, – сообщила та. – По-моему, это дискриминация слабого пола. Мы садимся, господа…

Самолет мчал уже над самой землей. Арцеулов видел, как с каждым мгновением приближается ровная, покрытая сухой травой степь. Снега, как он заметил, почти не было – только местами мелькали небольшие пятна.

Легкий толчок возвестил о том, что многотонная машина коснулась взлетной полосы. Почти сразу же самолет стал подрагивать, резко бросаясь из стороны в сторону. Это продолжалось несколько долгих минут. Наконец, «Муромец» замедлил ход и не спеша, как бы неохотно, остановился.

Их встретила тишина. Даже ветра не было слышно. Вокруг лежала тьма, не горело ни огонька, и здания аэродрома еле проглядывали сквозь черноту ночи.

– Надо взять оружие, – Арцеулов почувствовал себя вновь привычной обстановке. – Господин полковник, что нам здесь надо?

– Горючее… Надо заправиться, капитан. Это российская авиабаза еще с тринадцатого года. Месяц назад здесь все было в полном порядке…

– Месяц назад еще не пал Иркутск, – Ростислав поспешил достать из машины оба карабина.

Оружие им не понадобилось – огромный аэродром был пуст. В заброшенных домах остались забытые вещи, двери складов были открыты настежь, а сорванный трехцветный флаг лежал неподалеку от поваленной мачты.

В одном из складов удалось найти несколько бочек с бензином. Полковник завел моторы и подрулил прямо к воротам, после чего пришлось долго возиться с намертво запаянными бочками. Лишь через несколько часов удалось заправить баки – правда, теперь все, включая Берг, благоухали бензином и маслом, перепачкав не только рукавицы, но и полушубки.

– Отдохнем? – не выдержала Наташа, кивая на казавшийся теперь таким гостеприимным салон «Муромца».

– Отдыхайте, – согласился Лебедев. – А я – за штурвал. Барометр, признаться, мне совсем не нравится…

– А че с ним? – удивился Косухин, слабо разбиравшийся в барометрах.

– Падает…

Оказавшись в салоне, Степа поспешил забраться на койку. Вновь захотелось спать – сказывалось напряжение последних нескольких дней.

…Он долго падал в бесконечную черноту, но вот впереди засверкал желтоватый свет, темная завеса лопнула, разлетелась в клочья. Косухин увидел себя на каменистой площадке между двумя уродливыми, источенными ветром скалами. Степа поразился реальности сна – в том, что он спит, сомнений не было – и тут увидел «Муромца». Аэроплан стоял совсем рядом, шагах в двадцати. Косухин ахнул: кабины у самолета не было, она исчезла, сжатая почти в гармошку. «Муромец» стоял, накренившись и уткнувшись носом в скалу, левый мотор дымился, по корпусу прошли глубокие трещины. Рядом с открытым люком лежало несколько вещевых мешков, к которым был прислонен карабин. Косухин посмотрел направо и с облегчением вздохнул – он увидел самого себя. Тот, другой Степа, стоял рядом с Берг и Богоразом, чуть дальше он заметил Арцеулова с перевязанной головой, брата же почему-то не было. Степа вгляделся и похолодел – все четверо стояли у невысокого могильного холма, рядом валялись две лопаты, а поверх наспех набросанной серо-желтой земли темнел черный летный шлем.

Косухин попытался крикнуть, заорать, но слова вязли в бездонной тьме, исчезали, таяли… И тут Степа почувствовал, что он не один. Рядом стояла женщина в платье сестры милосердия.

– Ксения… вы…

Он не договорил и нерешительно умолк. Женщина, глядевшая на него – стоявшего у могилы, медленно повернула голову:

– Мне очень жаль, Степан. Я могла бы что-то сделать на земле, но в небесах нет опоры. Даже таким, как я… Попросите Ростислава, пусть отдаст перстень вашему брату, пока вы в воздухе. Это спасет – но не от предательства. Прощайте…

Внезапно перед глазами закружились какие-то черные клочья, все погрузилось во тьму…

Его разбудила Берг. В кабине было уже светло. В лучах утреннего солнца лицо девушки показалось Степе утомленным и немного растерянным.

– Фу ты! – выдохнул Степа. – Снится же! Как там дела, Наташа?

Девушка вздохнула, покачала головой:

– Впереди облачный фронт. Это плохо, Косухин. Очень плохо…

Слово «фронт» было более чем понятным. Правда, фронт назывался обычно Восточным или Западным, куда следовало регулярно посылать лучших товарищей-коммунистов. О существовании облачного фронта Степа до сего дня не подозревал, но сразу же вскочил и поспешил в кабину.

Под колпаком машины тянулась ровная желтая степь, покрытая невысокими холмами. Мелькнуло что-то маленькое, похожее на каплю странной формы, и Степа с трудом сообразил, что это юрта. Впрочем, незнакомый пейзаж почти не интересовал Косухина – он смотрел на небо.