Текст книги "Страж раны"

Степа постепенно с трудом приходил в себя. Сознание отвергало, отбрасывало увиденное. Вспомнилась светящаяся золотым туманом дверь. Что там, за нею? Рай?

– Вы видели, – мягко произнес старик. – Вы поняли…

– Кажется, да… – кивнул Арцеулов. Степа по-прежнему молчал. Он-то как раз ничего почти и не понял. Ясно одно – беда. И не только для него и его близких. Что-то страшное случится с тысячами, с миллионами, со страной, за которую они все воевали. Но что?

Косухин одернул себя. Почему, собственно, случится? Страшное уже началось, уже происходит. Венцлав, серые оборотни, 305-й Бессмертный, генерал Ирман, профессор Семирадский. Мало? Но ведь это видел он один, а таких, как он – тысячи и тысячи. И если сложить… Уйти за эту дверь просто. Расхлебывать будут другие, других будут забивать прикладами, бросать в огромные черные машины с зашторенными окнами… И тут Степа вспомнил о Наташе. Конечно, он тут рассуждает, а девушке и помочь некому! Этот беляк, небось, уже крылышки примеряет…

– Ладно, товарищ, – решительно заявил он, вставая и отряхивая шинель. – За Ростислава решать не буду, он, чай, не маленький. Только вот чего: говоришь, у нас какие-то заслуги есть?

Старик кивнул.

– Ну тогда вот что… – Степа помолчал, собираясь с мыслями. – Вывел бы ты нас отсюда, раз уж всяким фокусам обучен. А там уж, как выйдет…

– Неужели у вас такие важные дела, Степан? Если вы сейчас уйдете, дверь может никогда не открыться.

– А чего я там не видел? – осмелел Косухин. – Райские яблочки, чердынь-калуга? И раз уж ваша контора все знает, подскажи, где Наталья Берг…

– Знаю, – кивнул старик. – Та, о которой ты беспокоишься, скоро попадет в монастырь Шекар-Гомп. Но тебе не добраться туда одному.

– Почему одному? – Арцеулов тоже встал. – Я с ним. Помогите, если можете…

Наступило молчание. Внизу вновь треснул выстрел, раздался крик, а затем застучали копыта. Старик сидел неподвижно, беззвучно шевеля бледными губами. Наконец, он поднял глаза.

– Вы просите слишком о многом. Тот, кто послал меня встретить вас, строг. Все имеет свою цену…

– Что мы должны сделать? – подхватил капитан.

– Это вы поймете сами. Но будет трудно, куда труднее, чем запускать в небо творенья суетного ума. Ни я, ни тот, кто послал меня, не смогут помочь…

– Ладно! – перебил Косухин. – Это уж как выйдет. А, может, нам с вашим старшим поговорить?

– С кем? – поразился старик. – Кого вы имеете в виду, Степан?

– Старшего или главного – кто там у вас? – упрямо повторил Косухин. – Пусть он мне все и растолкует!

– Вы понимаете, о чем просите?

– А то! Чего тут не понимать?

– Хорошо, – кивнул старик. – Я передам ваши слова. Вы странные люди – отказались от того, чего другие не могут добиться ни за золото, ни за кровь… А сейчас – идите. Вас встретят и проводят…

Ростислав и Степа переглянулись.

– Идите, – повторил старик. – Но не забывайте – вы в долгу. Прощайте!..

У самого порога Ростислав оглянулся – старик сидел неподвижно, глаза его были закрыты, и капитану внезапно показалось, что перед ним не человек, а каменная скульптура, покрытая пылью и мелкой каменной крошкой, веками падавшей со стен…

На площадку выбрались как можно осторожнее. Степа, пригнувшись, заглянул в ущелье.

– Стоят, гады! Трое. Карабины наготове, чердынь-калуга!

– Подождем, – отозвался капитан. – Вдруг старик правду сказал…

Шли минуты, но в ущелье все оставалось по-прежнему. Китайцы явно скучали, но уходить не собирались.

– Вот язва, – вздохнул Косухин. – Слушай, Ростислав, раз ты образованный, то давай, пока время есть, объясняй. Только без этого…

– Без мистики? – улыбнулся Арцеулов. – Попробую. Тут, на Востоке, есть всякие секты…

– А дверь? – перебил Степа. – Темнил он, вот что! Видал, как заерзал, когда я про главного спросил? Эх, дурят нас…

Ростислав хотел возразить, но тут вдали ударил выстрел, затем еще один. Не сговариваясь, Степа и Арцеулов взглянули вниз. Китайцы уже не стояли – мчались, подстегивая лошадей к выходу из ущелья. А следом, подымая тонкую белесую пыль, несся небольшой конный отряд – человек пятнадцать, впереди которых скакал на огромном белом коне всадник в красном халате. Поравнявшись с храмом, он на мгновенье задержался, привстал на стременах, и что-то крикнул, глядя наверх.

– Кажется, за нами, – заметил Арцеулов. – Ну чего, рискнем?

– По радио он их вызвал, что ли? – неодобрительно заметил Степа. – Придется рискнуть. Сектанты, говоришь…

Он вздохнул и первым начал спускаться вниз, в ущелье.

Глава 2. Командир Джор

Внизу их ждали. Всадников было даже больше, чем казалось вначале – не менее двух десятков. Привычный глаз Арцеулова тут же отметил, что кони у отряда превосходные, ухоженные и сытые, отлично подогнанная сбруя блестит начищенным серебром. А вот одежда явно подкачала. Все были одеты в настоящую рвань – старые, потерявшие всякий вид шинели без погон, дырявые ватные халаты и в столь же ветхие полушубки. Под огромными лохматыми шапками весело скалились косоглазые физиономии, лица были небриты, некоторые, постарше, щеголяли большими черными бородами.

«Разбойники», – констатировал Степа, естественно не вслух. Оружие, которым были увешаны пришельцы, не располагало к откровенности.

Человек в красном халате, единственный, одетый не просто аккуратно, но даже богато, тронул пятками бока своего белого жеребца и подъехал ближе. На сверкающем золотом поясе висела огромная сабля, на голове чуть косо сидела соболья шапка, загорелую руку украшали перстни. Молодое лицо командира было спокойно, узкие глаза смотрели без удивления, словно всадник давно уже ждал этой встречи.

Степа хотел было сказать обычное «здрасьте», но передумал и четко, словно на параде, приложив руку к шапке, отчеканил:

– Красный командир Степан Косухин!

– Капитан Арцеулов! – Ростислав тоже решил не ударить лицом в грязь.

Всадник в красном взмахнул правой рукой, на запястье которой болталась богато украшенная камча, и что-то проговорил на гортанном незнакомом языке.

– Эх, чердынь!.. – вздохнул Степа, в который раз чувствуя недостаток образования. Арцеулов подумал о том же и хотел обратиться к всаднику по-немецки, но услышал знакомый голос:

– Джор-баши приветствует вас, братья-вояки. Он спрашивает, не изменились ли ваши планы…

Изумляться Арцеулов уже разучился, но все же увидеть чешского подпоручика здесь, у Такла-Макана, не рассчитывал. Чех был все тот же – в зеленой шинели и легкой, не по сезону, фуражке с длинным козырьком. Лицо улыбалось, но глаза, как и прежде, казались холодными, тусклыми. В отличие от всех прочих, у него не было оружия, лишь у пояса болтался короткий нож.

– Наши планы не изменились, – ответил Арцеулов. – Нам надо в Шекар-Гомп… Здравствуйте, подпоручик!

Чех вновь улыбнулся и что-то сказал командиру. Тот кивнул и, обратившись к своим всадникам, произнес несколько коротких резких фраз. В ответ те разом вскрикнули, подняв вверх оружие.

– Джор-баши говорит, что вы смелые люди. Его батыры приветствуют вас…

К ним подвели коней – серого для капитана и рыжего для Степы. Забираясь в седло, Арцеулов вдруг вспомнил, что не видел в отряде ни одной заводной лошади. Косухин, не обучавшийся выездке в юнкерском училище, чувствовал себя весьма неуверенно. Но боялся он напрасно – то ли конь попался хороший, то ли у Степы был прирожденный талант, но в седле сиделось крепко.

Джор-баши, пнув коня каблуком, крикнул, и отряд тронулся с места. Ехали почему-то не в сторону дороги, а обратно – в глухой тупик.

– Командир велел передать, что до Шекар-Гомпа долгий путь, – чех скакал рядом с Арцеуловым, придерживая рвавшегося вперед норовистого коня. – Он не сможет довезти вас к самому монастырю, но там останется немного, и мы объясним, как добраться. Еще Джор сказал, что с радостью пошел бы с вами, но тот, кто приказывает ему, велел передать, что это ваш путь.

Арцеулов кивнул, хотя понял далеко не все. Он поглядел на подпоручика, автоматически отметив неплохую посадку, как вдруг в голову пришла неожиданная мысль. Он придержал своего серого, чтобы поравняться со Степой.

…В красную кавалерию Косухина определенно бы не взяли. Приходилось напрягать все силы, чтобы не отставать от остальных.

– Степан, – окликнул Арцеулов. – Как вы?

– Не хуже, чем у товарища Думенко! – отозвался тот несколько сдавленным голосом.

Капитан не слыхал об отважном красном кавалеристе, но понял.

– Чеха видели? – продолжал он, но уже потише.

– Подпоручика? Ага. Навидался я таких еще на Волге… А что, знакомый?

– Знакомый…

Итак, подпоручика видел не только он…

– Странный он, – заметил Степа, – лицо какое-то… И глаза…

Он не стал уточнять, что лицо чеха напомнило ему другое – генерала Ирмана. Впрочем, у Косухина хватало проблем и без странного подпоручика.

– Слушай, Ростислав, а все-таки дверь…

– А что – дверь?

– А то…

Степа и сам не понимал, зачем заводит этот разговор. Наверное, ждал, что впавший в поповщину и мистику белый гад заведет шарманку про рай с адом. Тогда – из здорового чувства противоречия – Косухин сумел бы убедить себя в противоположном.

– Не знаю, – чуть подумав, ответил капитан. – Может, тайное убежище…

– Ага-а… – протянул Степа. – А чего тогда ты не захотел войти? Пересидели бы…

– Береженого Бог бережет… – неопределенно заметил Ростислав. Излишне откровенничать он не собирался.

– Бережет, значит?..

Степа чувствовал, что беляк темнит, и на душе становилось все тревожнее. Многое довелось повидать Косухину за последние время, но все более или менее вкладывалось в эластичные рамки материалистического учения. А вот дверь не влезала, изрядно смутив стойкого большевика.

Увидев, что Степа погрузился в раздумья, Арцеулов решил заняться единственно возможным видом деятельности – наблюдением. Прежде всего, удивила дорога. Капитан хорошо помнил, что от входа до конца ущелья, то есть, до высокой горы с крутыми склонами, было версты три. Значит, скакать им недолго, но минуты шли за минутами, а гора не только не приближалась, а как будто даже стала удаляться. Оставалось уповать на оптический обман или мираж, но капитан хорошо помнил карту. Ущелье на ней вообще не было обозначено, а горы казались на крупномасштабной карте маленьким пятнышком, сразу же за которым начиналась бесплодная ширь Такла-Макана. Но пустыня куда-то пропала. Арцеулов был уже готов обвинить во всем нерадивых картографов, но хватало и прочих мелочей.

К примеру, пыль. Капитан хорошо запомнил, как пылили всадники, когда он увидел их с площадки возле храма. Теперь же никакой пыли Ростислав не заметил, хотя дорога оставалась все той же. Да и скакали они как-то странно: слишком ровно, не спотыкаясь, хотя на дороге было полно камней. Между тем, толчков капитан не чувствовал. На шее коня он не заметил и капли пота, животное дышало спокойно, будто шло шагом, а не рысью. Копыта ступали в пыль, оставляя легкие – слишком легкие – следы, но словно не касались земли, проплывая в каком-то миллиметре от дороги. Еще одна странность – Ростислав видел, как неопытный Степа излишне рвет удила, но конь на это никак не реагирует. А таких коней капитан еще не встречал. Можно было, конечно, спросить у чеха, но Ростислав понял, что не сможет правильно сформулировать вопрос. Поэтому он предпочел не спешить.

Через полчаса капитан понял, что не ошибается. Ущелье становилось шире, гора, закрывавшая выход, отступила вдаль и теперь едва виднелась на горизонте. Вспомнились слова старика: «Вы смотрели, но не видели…» Но если так…

Арцеулов почти отпустил поводья и сделал то, что никак не следовало делать всаднику, идущему рысью – прикрыл глаза. Ничего, казалось, не изменилось, конь рысил дальше, но Ростислав вдруг понял, что напоминает ему эта странная скачка. Теперь, когда он не видел ни дороги, ни ущелья, чувства подсказали – конь не скакал, он словно плыл, но не в воде, а по чему-то более мягкому, податливому, обтекавшему со всех сторон. Ростислав чуть задержал веки полуприкрытыми, и вдруг перед глазами проступило что-то огромное, светло-желтое. Внезапно захватило дух, и капитану показалось, что он вновь оказался в кабине «Муромца».

Он открыл глаза – надоевшее ущелье продолжало неторопливо расширяться, гора, убегая вдаль, таяла на горизонте. Но Арцеулов уже не верил. Итак, открытыми глазами ничего не увидишь. Ну что ж…

Он вновь прикрыл веки, но не полностью, оставляя узкую щелочку. Вначале показалось, что он ошибся. Ростислав попытался вновь, взглянул налево, затем направо…

…Конские копыта действительно не касались земли. Арцеулов не ошибся – они не скакали, а плыли. Только не по воде – воды здесь не было и в помине. Плыли по воздуху, а вокруг не было ничего, кроме светло-голубого зимнего неба.

Земля осталась далеко внизу. Вернее, не земля, а огромная серо-желтая пустыня, то ровная как стол, то горбившая гигантскими барханами. Вспомнился рассказ Лебедева – Такла-Макан, сердце Азии, страшный песчаный ад, не проходимый ни зимой, ни летом, по которому передвигаются трехсотметровые барханы – и призраки…

Земля-пустыня была далеко, будто они вновь летели в «Муромце», но Арцеулову показалось, что они мчатся с гигантской, невероятной скоростью. И сами всадники изменились, став огромными, под стать небу и пустыне.

Тех, кто скакал рядом, капитан не смог разглядеть – все-таки через полуприкрытые веки наблюдать было затруднительно. Лишь на долю секунды показалось, что он увидел руку одного из всадников. Нет, не руку – желтым цветом, в тон далеким пескам, светилась под солнцем твердая, высушенная ветром и временем кость…

Капитан, судорожно вцепившись в поводья, открыл глаза. Ущелье никуда не исчезло, они продолжали рысить по бесконечной дороге. Можно было перевести дух, перекреститься и сказать самому себе спасительное: «Померещилось…»

Часа через полтора скакавший впереди Джор-баши поднял правую руку. Отряд придержал лошадей. Командир огляделся и шагом направил белого скакуна к подножию горы. Всадники стали спешиваться, кто-то побежал к ближайшим зарослям сухого кустарника за дровами, кто-то уже снимал с седла кожаный бурдюк с водой. Намечался отдых – и чай.

Соскочив с коня и поводив его, как и полагалось, несколько минут, Арцеулов поразился, как мало устал. «Интересно, сколько мы проскакали?» – мелькнуло в голове. А ведь они прорысили по ущелью верст двадцать. Но если считать по тому, что мерещилось…

Степа, отпустив коня отдыхать, уселся прямо на землю, по-прежнему хмурый и задумчивый. Молча достав пачку, он выдал Арцеулову предпоследнюю папиросину, согнул гармошкой последнюю и так же молча стал пускать кольца дыма в бесстрастное небо.

Арцеулов, настроение которого несмотря ни на что почему-то заметно улучшилось, был готов в очередной раз доставить себе удовольствие и съязвить в адрес краснопузого, но вид у Степы казался слишком уж не располагающим. Поэтому капитан начал иначе:

– Все о двери думаете, Степан?

– Ага…

Степа хотел ограничиться этим исчерпывающим ответом, но внезапно его охватила злость – и на себя, и на недобитого контрика, а еще больше на то, что Косухин не мог обозначить каким-либо внятным словом.

– Хочешь, Ростислав, порадую?

Капитан вопросительно поглядел на Косухина.

– Не знаю, чего ты там увидел, а вот мне старик накрутил, будто большим начальником стану…

– Поздравляю!

– Слушай дальше, беляк…

И Степа, сам не понимая зачем, рассказал белому гаду Арцеулову все: и про орден, и про стройку, и про сухорукого с трубкой, и про приклады, падающие на его распростертое на полу тело.

– Вот так… – выдохнул он, и сразу же стало легче. – Ну чего, белая кость порадовался?

– Нет, – иногда Арцеулов умел отвечать столь же односложно.

– Врешь, – скривился Косухин. – Знаю вас, беляков!..

– Плохо знаете…

Между тем галдящие воины Джор-баши уже возились возле костра костерка, на котором грелся котелок с водой. Арцеулов вспомнил, что после всех неприятностей лишился не только оружия, но и кружки с котелком.

– А ты чего увидел? – поинтересовался Степа. – Небось, как наших к стенке ставишь? То-то гляжу, веселый!

Арцеулов хотел ответить резко, но, взглянув на Степу, несколько снизил тон:

– Судя по вашим словам, Степан, с вами разобрались не наши, а как раз ваши. Революция – это свинья, которая жрет своих детей…

– Сам придумал?

– Нет, это не я. Это Камилл Демулен, тот, что Бастилию штурмовал. Так что нас не вините. А видел я, будто ухожу через тайгу, затем живу в Париже, потом воюю – но не с вами, ну, а под конец сижу в кресле и смотрю…

Арцеулов не знал, как назвать странный ящик, по экрану которого бегали изображения, и неуверенно закончил: «Синема».

Он хотел добавить про русский флаг, который будут называть «триколором», но почему-то промолчал.

– Буржуй, – вздохнул Степа. – И жизнь у тебя будет буржуйская!

– Должна была быть, – уточнил Арцеулов. – Должна – но уже не будет. И у вас будет как-то по-другому. Так что, может, все к лучшему. Тривиум! Там, у пещеры, сошлись три наши дороги. Та, которая, должна быть, та, что у нас вышла на самом деле. И новая, которая начинается…

Внезапно Ростислав смутился. Получилось как-то слишком поэтично, а в присутствии краснопузого он старался придерживаться военно-полевого лексикона.

– Наша жизнь понадобилась, – заключил капитан. – Кому-то нужно, чтобы мы жили дальше. Вопреки судьбе…

– Да причем тут судьба? – махнул рукой Степа. – Да и кому мы тут нужны? Тем, что за той дверью, что ли?

Арцеулов лишь пожал плечами.

– Дверь эта… Слушай, Ростислав, ну, а все-таки, чего там? Чего нам обещали?

– Вы же в детстве ходили в церковь…

– Ага! – взъярился Косухин. – Рай там, да? Каждому по перу вставляют и эту… арфу в зубы? Слыхал, как же! Ты, Ростислав, меня, как пролетария, видать, за дурика держишь!

– Я же предположил, что там вход в тайное убежище, – примирительно заметил капитан, которому совсем не хотелось ссориться.

– Брось! – скривился Степа. – Другое там! Только в рай-ад я тоже не верю. Заглянуть бы… Только, сдается мне, обратного ходу оттуда нет…

Арцеулов не без удивления поглядел на расфилософствовавшегося пролетария. Сам он пришел к такому же выводу.

– О чем спор, братья-вояки? – чех подошел незаметно и присел рядом, держа в руке дымящийся котелок. – Чай будете?

От предложения никто не отказался, и подпоручик вручил каждому по жестяной солдатской кружке. Правда, чай был каким-то подозрительным, но Степа храбро глотнул – и тут же замер с открытым ртом.

– Аг-х-х… Это чего?

Арцеулов, подносивший кружку ко рту, на всякий случай решил подождать. Чех рассмеялся, храбро хлебнув прямо из котелка:

– Смелее, братья-вояки! Это монгольский чай. Он зеленый, с солью, мукой и бараньим жиром.

Звучало не очень обнадеживающе, но в конце концов обе кружки были опустошены, а храбрый Косухин даже попросил добавки. Вскоре прозвучал приказ, и конники стали собираться. Между тем Арцеулов уже несколько раз пытался посмотреть на все происходящее по-своему, через прищуренные веки. Но ничего не выходило. Лишь однажды почудилось, будто он видит ровную желтую степь, а вдали возвышается огромная, странной формы скала. Капитан нагнулся и взял в руку несколько вывороченных грудок серой сухой земли. Земля на ощупь была самой обыкновенной, но сжав ее в руке, Ростислав на миг почувствовал что-то иное – словно вместо твердых земляных комков он сжимает в ладони горсть просыпающегося сквозь пальцы холодного песка…

Отряд уже стоял наготове, ожидая команды, когда Джор-баши внезапно привстал на стременах, прислушиваясь, что-то сказал ближайшим всадниками, а после подозвал к себе чеха. Они проговорили не дольше минуты, и подпоручик подъехал к Арцеулову:

– Джор-баши велел передать, что по дороге нас попытаются задержать. Если будет бой – держитесь сзади, ведь у вас нет оружия.

– Так дайте винтари, чердынь-калуга! – вмешался Степа. – Мы чего, стрелять не умеем?

– Командир Джор отвечает за вас. Не спеши, брат-вояк! Еще успеешь пострелять…

Джор-баши крикнул, взмахнул камчой, и отряд тронулся с места. Арцеулов, оказавшийся между чехом и Степой, устроился поудобнее в седле и прикрыл глаза.

…В глаза ударило что-то желтое, и Ростислав понял, что видит песчаный бархан. Он был совсем рядом, прямо под копытами коня, но они уже плыли по воздуху, и лишь изредка подковы касались песчаной вершины. Отряд поднялся выше, барханы – и этот, и соседний – стали уменьшаться, сливаясь с бесконечным желтым пространством. И чем выше отряд уходил в небо, тем больше становились всадники, словно вырастая на глазах.

Его окликнул чех. Капитан, открыв глаза, убедился, что они едут тем же ущельем, уходящим все дальше на юг. Гора, прежде закрывавшая путь, исчезла без следа.

– Не засни, брат-вояк! – повторил чех. – С коня упадешь!

Арцеулов кивнул и вдруг представил себе, как падает с коня, но не на близкую серую землю, а в голубой океан над мертвой желтой пустыней.

– А что, подпоручик? Долго падать?

Чех взглянул ему прямо в глаза, и Арцеулову на миг стало страшно от этого пристального немигающего взгляда.

Косухин не забирался мыслями так далеко. Он прикидывал, где бы раздобыть оружие, дабы не оказаться у стен загадочного монастыря беззащитным, а заодно, что им всем делать дальше. Тут наступала полнейшая неясность, и Степа лишний раз обругал себя за недостаточный интерес к географии, а заодно к лекциям о международном положении в странах зарубежной Азии. О таинственной двери он решил пока забыть. Вместо этого Степа стал мысленно составлять докладную руководителю Сиббюро товарищу Смирнову. Докладная получилась безразмерная, а разделы о «Мономахе» выходили вообще какими-то несуразными. О Венцлаве Косухин решил молчать до того момента, пока лично не прибудет в Столицу и не попадет на прием к товарищу Троцкому – или даже к самому Вождю.

…Выстрелы ударили неожиданно. Арцеулов и Степа успели лишь вскинуться, всматриваясь вперед, а всадники, следуя неслышной команде, уже перестраивались, прикрывая их от врагов. Тех было не менее полусотни – оборванных, в грязных халатах, зато с новенькими английскими винтовками. Большинство заняло позиции за камнями у одного из склонов, а наиболее смелые расположились прямо на дороге, стреляя с колена.

– Эх, винтарь бы!.. – Степа даже закусил губу, чувствуя свое бессилие. Отсиживаться за чужими спинами красный командир Косухин не привык.

Арцеулов не удивился – он словно ждал чего-то подобного. Отряд сбавил ход, перестраиваясь из колонны в лаву, и Ростислав прикрыл глаза.

…Пустыня кончилась. Перед ними возвышалась гигантская горная цепь. Громадные черные пики, голые, с пятнами снега по бокам, были совсем рядом, а чуть дальше, у горизонта, почти до самого небосвода высились неимоверной высоты вершины, затянутые белесым туманом. Никаких бандитов в рваных халатах – на краю скал ровной цепью стояли черные фигуры с рогатыми головами, размахивая в воздухе чем-то вроде длинных изогнутых мечей. Ростислав невольно вздрогнул – это не люди! На них не было одежды, вместо пальцев торчали суставчатые отростки с кривыми черными когтями, пасти скалились клыкастой ухмылкой.

«Бред!» – пронеслось в голове. Арцеулов поспешил открыть глаза и тут же нагнулся почти к самой конской гриве – новый залп ударил почти в упор. «Пусть стреляют! – Ростислав осенил себя крестом. – Лучше от пули, чем в зубы к тем…»

Джор-баши крикнул, и отряд рванул вперед, переходя с рыси в галоп. Арцеулов ударил коня каблуком в бок – скакун заржал и помчался стрелой. Рядом летел на своем рыжем Степа, и капитан поневоле позавидовал краснопузому. Лучше думать, что прорываешься под пулями на полном скаку, чем представлять, как с каждой секундой приближаются зловещие пасти с острыми клыками, как красным огнем горят немигающие круглые глаза…

Никто из всадников не стрелял, только передовые выхватили сабли. Сам Джор-баши не доставал оружия. Он сидел в седле ровно, и на красивом спокойном лице не отражалось ничего, будто командир не видел опасности – или слишком презирал ее…

Враги не уходили. Те, что оставались на флангах, продолжали огонь, а стоявшие на дороге упали на землю и пытались стрелять лежа. Еще секунда – и конь Джора, мчавшегося первым, разорвет бандитский строй…

…В последний момент Ростислав не удержался и прикрыл глаза. Черные чудища были уже совсем рядом, они подпрыгивали, пытаясь достать всадников кривыми мечами, но каждый раз отскакивали, не нанося им вреда. Красные глаза бешено сверкали, из пастей капала пена, но стало ясно, что всадники прорвутся. Белый конь Джор-баши взлетел чуть повыше, ударил копытами первого демона…

Ростислав открыл глаза – бандит в рваном халате валялся в пыли, бросив винтовку, остальные бежали прочь, а конная лава уходила дальше, недоступная ни стали, ни свинцу. Прогремели еще несколько выстрелов – били вдогон, растерянно и беспорядочно, а затем наступила тишина, нарушаемая лишь стуком копыт.

– Прорвались! – облегченно выдохнул Арцеулов, поглядев на Степу. Тот недовольно хмурился. Война приучила к оружию, и без винтовки Косухин чувствовал себя не просто беззащитным, но и чуть ли не голым.

Отряд вновь перешел на рысь. Погони не боялись, более того, Арцеулов заметил еще одну странность, понятную опытному фронтовику – после боя бойцы мгновенно успокоились, никто не переговаривался, не шутил, как будто вообще ничего не случилось. Косухин, не интересовавшийся вопросами военной психологии, отметил лишь отсутствие потерь. Немного поразмыслив, он отнес это к низкому уровню стрелковой подготовки местных бандитов.

Где-то через пару часов отряд вновь остановился. В этом месте долина вновь сузилась, горы подступили к самой дороге. Конники спешились и, наломав сушняка, принялись варить похлебку. Покуда котел кипел, Степа и Арцеулов сидели в сторонке, дымя самокрутками из тех крошек, которые удалось наскрести по карманам. Говорить было не о чем, разве что о близкой перспективе остаться без курева.

Похлебка получилась жирной и пересоленной, но для беглецов, последний раз обедавших сутки назад, экзотическое блюдо показалось верхом местной гастрономии. Сразу же потянуло вздремнуть, но времени не было. Джор-баши отдал команду, и отряд вскочил в седла.

Теперь ехали гораздо медленнее. Трое всадников были высланы в дозор, остальные держали наготове винтовки, и оба беглеца в очередной раз пожалели, что остались без оружия.

Следующая засада встретилась часа через полтора, когда бледное зимнее солнце уже начало клониться к западу. Где-то вдали ударила пулеметная очередь. Через минуту показались мчавшиеся что есть дух дозорные, и Джор-баши остановил отряд. Всадники кричали, указывая на выступ скалы, нависавшей над ущельем. Слов было не разобрать, но все стало ясно и так: за скалой засел пулеметчик.

На спокойном лице Джора мелькнула легкая, чуть презрительная усмешка. Он что-то сказал бойцам, те дружно расхохотались, после чего последовала команда. Четверо спешились, передав коней товарищам, и отправились по еле заметной тропе, ведущей наверх, к скалам.

Джор-баши подождал с четверть часа, а затем вновь скомандовал, и отряд шагом двинулся вперед. Неугомонный Степа сунулся было в первый ряд, но его тут же оттеснили. Бойцы держали винтовки наизготовку, настороженно посматривая наверх.

Как только послышалась выстрелы, стволы ударили залпом. Пулеметчик на мгновение утих, но затем вновь послал очередь, взметнувшую пыль перед конем Джора. Белый скакун даже не дрогнул. Бойцы, дав еще залп, стали рассредоточиваться, не забывая при этом прикрывать Степу и капитана.

– Да чего это они? – наконец не выдержал Косухин. – Да кто ж так, чердынь-калуга, воюет? Это ж каждый унтер знает! Соскочить на землю, да за лошадей, да прицельным огнем!

– Не вздумайте слазить с коня! – резко бросил капитан.

– Сам знаю! Еще за труса примут!

Арцеулов прищурил глаза и чуть не отшатнулся. Ущелье вновь исчезло. Отряд стоял, тесно сбившись на маленькой каменной площадке между двумя гигантскими пропастями. Прямо над ними нависала покрытая снегом гора, небо было не светло-голубым, а почти синим, вдали, задевая за уступы скал, плыли бледные рваные облака. Арцеулов поглядел вперед, туда, где засада. Пулеметчика не было – на заснеженном склоне разместился громадный многорукий великан. Круглые глаза горели желтым огнем, из пасти то и дело выскакивал длинный ярко-красный язык, расщепленный на конце, словно у гадюки. Огромные шестипалые конечности вцепились в каменные выступы, удерживая громадное туловище на склоне. Круглая голова с большими продолговатыми ушами лежала прямо на плечах, шеи у чудища не было, зато на спине топорщилось что-то похожее на гребень. Великан взревел, длинный узкий язык пламени метнулся вперед, лизнув край скалы, на которой стояли всадники. Бойцы Джора вскинули винтовки – нет, не винтовки, луки – и десяток стрел понесся вверх. Великан махнул когтистой лапищей, закрывая морду, две стрелы вонзились в предплечье, и по горам вновь пронесся громкий тоскливый рев.

– Вы слышали? – Арцеулов, открыв глаза, повернулся к Степе.

– Чего? Ну, стреляет, гад. А что?

Объясняться было некогда, да и Степа все равно бы не поверил.

Пулеметчик вновь смолк, но всадники не двигались.

– Эх, прорываться надо, чердынь-калуга! – вздохнул Степа. Арцеулов кивнул и вновь попытался увидеть то, другое…

…Великан был там же, красная пасть недобро скалилась, огромная ушастая голова нерешительно поворачивалась то влево, то вправо. Чудище было чем-то обеспокоено. И тут, откуда-то сбоку, взвилась стрела, великан заревел, пораженный в бок…

Капитан открыл глаза и услышал стрельбу. Били откуда-то со скалы, совсем неподалеку от пулеметчика.

– Молодец командир, чердынь его! – прокомментировал довольный Косухин. – Он же своих в обход послал! Ну, сейчас будет дело!..

Действительно, всадники стали перестраиваться, явно готовясь к прорыву. Джор оглянулся, крикнул – и отряд стрелой понесся по ущелью. Где-то наверху по-прежнему гремела стрельба, но пули неслись в другую сторону – тот, кто был в засаде, отбивался от бойцов, подобравшихся к его убежищу.

Через несколько минут несколько всадников, держа оседланных коней в поводу, отстали, чтобы дождаться своих. Остальные, во главе с Джором, поехали дальше, вновь перейдя на спокойную рысь.

Вскоре отряд остановился и спешился, правда чаю не варили и держались настороже. Похоже, остановка нужна была лишь для того, чтобы подождать отставших и дать отдых коням.

Косухин страдал – табак, включая последние крошки из карманов, кончился. Он огляделся, с изрядным пессимизмом отметив, что никто из бойцов Джора не курит. Поразмышляв минуту, Степа направился к одиноко сидевшему в стороне чеху.

– Слышь, товарищ, – нерешительно начал он, – у тебя того… Ну, табачку…