Текст книги "Страж раны"

Часа через полтора Арцеулов после нескольких напоминаний все-таки добился права перейти в авангард. И тут же пожалел – идти первым оказалось куда труднее. Сразу же заныли ноги, а в затылке начал пульсировать маленький, но неприятный очажок боли.

После полудня остановились под большим каменным «козырьком» и наскоро перекусили вареным рисом, запив скудный обед глотком спирта. На этот раз спирт подействовал плохо, особенно на капитана. Боль сразу же усилилась, выросла, вцепилась клещами в мозг.

Под вечер оба смертельно устали. Ростислав еле волок ставшие невероятно тяжелыми ноги, да и Степа заметно скис. Тропа начала карабкаться на подъем, идти стало совсем трудно, поэтому при первых же признаках ранних сумерек решили искать ночлег. Шедший первым Косухин заметил слева в черной скале узкую расщелину. С трудом удалось устроиться обоим, и то не лежа, а полусидя. О костре не приходилось и думать. После скудного ужина сразу же потянуло в сон, но Степа, несмотря на то, что глаза уже слипались, настоял на том, чтобы заняться повязкой. Он аккуратно промыл рану спиртом, после чего постарался забинтовать ее заново, используя относительно чистые куски. Капитан терпел молча, хоть боль временами была почти невыносимой. Ныла сорванная кожа, но настоящая боль таилась внутри, и тут ни спирт, ни Степина перевязка помочь не могли.

Ростислав заснул сразу. Косухин, оглядев окрестности, решил, что выставлять посты бессмысленно: защищаться нечем, а убегать некуда. Уже засыпая, Степа озабоченно подумал о том, что придется делать, ежели беляк свалится и не сможет идти дальше.

«А он бы со мной что сделал? – мелькнула подленькая мыслишка. – Небось кинул бы и еще посмеялся, недорезанный!»

От подобного его тут же затошнило. Косухин понимал, что капитан, хоть и белый гад, но никогда его бы не бросил. Да и в контуженном ли беляке дело? Он, Косухин, отвечает прежде всего за себя, а значит, нечего болтать ерунду. Правда, продуктов в обрез, а тащить на себе капитана он далеко не сможет…

«Значит, загнемся оба! – зло подумал Степа. – Так тому и быть, чердынь-калуга!»

Затем он обозвал себя паникером и тоже уснул.

К счастью, утром оба проснулись отдохнувшими, и мрачные мысли сразу же улетучились. Сквозь тучи проступило солнце, дорога покатилась вниз, и идти сразу же стало веселее. Вдобавок тропа стала расширяться, и вскоре стало возможно шагать плечом к плечу.

Время от времени тропа внезапно расширялась, переходя в небольшую площадку, чтобы затем вновь сузиться, нырнув за очередной поворот. Повеселевший Степа стал требовать от получившего за народный счет образование Арцеулова определения их координат. Тот вначале разводил руками, но Косухин оказался настойчив.

– Значит, говоришь за Такла-Маканом таких гор нет? А где есть?

– Хорошо, – вздохнул Арцеулов. – Мы, судя по всему, на Тибете.

– Ну так чего молчал? – возмутился Степа.

– Сколько, говорите, мы проехали с Джором? Верст семьдесят? Беда в том, что от Такла-Макана до Тибета несколько тысяч верст. Не верите?

– Тебе верю… А вот карты врут! – буркнул Косухин. – Эх, встретить бы кого да расспросить…

– Ваши слова – да Богу в уши, – внезапно заметил капитан. – Стойте!

Он первым заметил то, что пропустил Степа, излишне увлекшийся проблемами географии. За очередным поворотом открывалась площадка, на этот раз значительно крупнее, чем прежние. Гора в этом месте выгибалась почти ровным полукругом, а на пологом склоне можно было разглядеть что-то, напоминающее издали серые кубики.

– Деревня, – удовлетворенно заметил Косухин. – А, значит, и люди имеются!

– Тихо что-то… – засомневался Ростислав.

– И дыма нет, – в свою очередь всмотрелся Косухин. – Зимой в деревне дым всегда будет…

– Это место нам все равно не обойти. Рискнем?..

Решили рискнуть. Подойдя ближе к тому месту, где от основной дороги шла тропка наверх, к каменным домикам, остановились.

– Снег шел позавчера, – заметил капитан. – Следы присыпаны. Выходит, с тех пор не ходили…

– Церковь вспомни, – посоветовал помрачневший Косухин. – Ох, чует сердце!..

Это действительно была деревня – небольшое поселение из десятка почти одинаковых квадратных домиков. Жило здесь никак не больше полусотни неведомого народу, но теперь вокруг было пусто, ни одна живая душа не встречала нежданных гостей.

Живых душ действительно не осталось, но на улице и в нескольких домах лежали трупы – уже закоченелые, мерзлые, засыпанные свежим снегом, который намело через открытые двери. Всего насчитали с десяток мертвецов – две женщины, ребенок, семеро мужчин. Руки одного из них сжимали странной формы ружье с длинным стволом, заканчивающимся раструбом. Все погибшие были невысокого роста, желтолицые, с маленькими раскосыми глазами.

– Собак, и тех перебили, – вздохнул Степа. – Видать, разбойники…

– В домах почти ничего не взято, – возразил Ростислав. – Похоже, остальных куда-то угнали. Я там рис нашел – надо будет захватить. Им он уже ни к чему…

– Ага, – кивнул Косухин. – А все одно неловко. Вроде как грабим. Вот ружье…

С большим трудом удалось извлечь оружие из закоченелых рук. К разочарованию Степы, ружье оказалось совершенно незнакомой конструкции – не только ствол раструбом, но и в казенной части стоял какой-то совершенно непонятный механизм. Стреляло оно, судя по мешочку, найденному на поясе мертвеца, черным порохом. Еще в одном мешочке имелся запас самодельных свинцовых пуль.

– Тю! – вымолвил Косухин. – Машинка-то времен царя Гороха!

– У нас в Туркестане такое ружье называется карамультук, – пояснил Арцеулов. – Это кремневое оружие. У нас в училище такая штука хранилась в музее. Смотрите!

Он довольно ловко показал, как действует кремень, затем зарядил ружье и протянул Степе:

– Держите, господин красный командир! Будете меня охранять.

Степа протянул руку к карамультуку, но поглядел на иронически улыбавшегося капитана и хмыкнул:

– Не-а, ты, беляк, сам потащишь это свой… как его там?

– Карамультук…

– Во-во… Вот если маузер найдешь, тогда точно отберу.

Капитан, не став спорить, закинул карамультук за спину и аккуратно спрятал мешочки с порохом и пулями. Кремневое ружье вовсе не было безобидной хлопушкой. Ростислав знал, что из подобного антиквариата можно уложить человека шагов за двадцать пять, а в горах ничего иного и не требуется. Пули же были не в пример современным – чуть ли не со сливу величиной. Так что красный командир Косухин остался с мечтой о маузере, а интеллигент Арцеулов наконец-то получил в руки оружие. Ружье приятно оттягивало плечо, и Ростислав сразу же почувствовал себя здоровым и сильным. Его жизнь вновь получила цену…

Оставаться среди пустых домов и засыпанных снегом трупов не хотелось. В мешок уложили немного найденного риса и полупустую жестяную банку с китайским чаем. В одном из домов Арцеулов обнаружил на земляном полу большую рыжую шубу. Вернее, она была большой для ее прежнего хозяина, который не достигал Ростиславу и до плеча. Для него же это скорее был добротный полушубок.

– Держите, Степан, – предложил Арцеулов. – Это будет получше шинели.

Косухин вначале отнекивался, не желая брать чужое, но потом, рассудив, что теплые вещи нужны живым, переоделся. Вид у него стал весьма живописным – лохматая шуба, доходившая до колен, удачно сочеталась с черной шапкой. Там же, в пустом домике, удалось разыскать две пары рукавиц.

– В общем, ниче, – рассудил Степа. – Извините, ребята! – крикнул он, обращаясь к мертвым разбитым окнам. – Мы не от жадности…

Капитан перекрестился и негромко прочитал заупокойную молитву. Смерть, кружившая по России, черным вихрем пронеслась вслед за ними через границу и теперь сопровождала среди этих дальних гор…

– Тех не меньше взвода было, – рассудил Косухин, когда мертвое селение скрылось за поворотом.

– И вооружены они кое-чем поновее, чем кремневые ружья, – добавил капитан. – Я видел гильзы. Это японские семизарядки. «Арисака», кажется…

– Знаю, – кивнул Степа. – Точно бьют, заразы! Навидался я ваших япошек. Наприглашали!

– Я навидался ваших венгров, немцев и китайцев. Зрелище столь же мерзкое. Впрочем, ваши жидки из ЧК ничуть не лучше…

– Ах ты!.. – задохнулся возмущением Косухин. – Семит… То есть, антисемит, чердынь-калуга! Наши венгры и прочие – это не интервенты, а эти… интернациолисты, то есть интернаци… Ну, в общем, за народное дело! Темный ты, Ростислав, а еще интеллигент!

– Куда уж мне… А ваши собачки-оборотни – тоже за народное дело? А Венцлав – из интернационалистов?

Степа засопел носом, но смолчал, не желая отвечать на провокационный выпад. Не этому недорезанному судить о неизбежных ошибках, возникающих в трудном деле борьбы за Мировую Революцию!

Арцеулов видел, что припек-таки краснопузого, и это его весьма порадовало. В последнее время Степа стал излишне задаваться.

«Пусть подумает, – решил капитан. – Это и пролетариям иногда полезно…»

Он хотел было добавить жару, припомнив кое-что из виденного в Иркутске – ну, хотя бы чудо-богатыря товарища Чудова – как вдруг, вздрогнув, схватил Степу за руку.

– Голоса! Впереди…

Косухин прислушался – где-то далеко, но все же не очень, в полукилометре от силы, кто-то переговаривался. Точнее, переговаривались, причем весьма громко. Ругались, не иначе.

Арцеулов снял с плеча карамультук. Оба ускорили шаг, внимательно поглядывая на пустую, покрытую снегом, тропу. Кто бы ни был впереди, здесь он не проходил. А это уже становилось интересно…

Голоса смолкли, но через несколько минут раздались вновь – громкие, сердитые, очень недобрые. Послышался крик…

Тропа резко пошла вширь, подведя к очередному повороту. Голоса слышались совсем рядом. Степа рванулся вперед, но Арцеулов, отстранив его, внимательно осмотрел затвор карамультука и выглянул первым.

За поворотом была каменная площадка, каких они уже немало повстречали на пути. Влево шла еще одна тропа, нырявшая в узкое ущелье. На земле валялось несколько мешков, какие-то вещи и брошенный прямо в снег карабин. Возле вещей толпились пятеро невысоких, но крепких косоглазых парней в одинаковых серых полушубках и шапках с меховым козырьками. Двое держали оружие наизготовку и, весело посмеиваясь, наблюдали за тем, чем занимались их товарищи. А те, уже без всякого смеха, а напротив, с руганью и криками, что есть силы били еще одного – худого высокого парня в меховой куртке нараспашку. Шапка лежала рядом, тут же в снегу торчал нож, похоже, только что выбитый из рук.

Парень отбивался. Пару раз его сбивали в снег, но он откатывался в сторону, вскакивал и успевал врезать одному из нападавших в челюсть или в грудь, прежде чем снова упасть. Когда он в очередной раз упал, один из нападавших замахнулся ногой, но тут же рухнул в снег, сбитый ловкой подсечкой.

– Дает! – шепнул Косухин. – Ну, чего, капитан, пошли?

Арцеулов помолчал, оценивая ситуацию. Тех, с оружием, пятеро, у парня нет даже ножа…

– Ты чего? – возмутился Степа. – Их же пятеро на одного… И рожи самые бандитские!

Ростислав не ответил и, быстрым движением расстегнув полушубок, скинул его в снег. Затем передал ружье Косухину и сжал в руке нож.

– Первого, кто поднимет оружие!..

Один из тех, кто стоял в стороне, вдруг стал очень серьезным и что-то громко крикнул. Трое, избивавшие парня, отскочили в сторону, оставив жертву лежащей в снегу. Тот, кто отдал приказ, лениво поднял ствол карабина. Парень успел вскочить, но тут же замер, увидев направленный на него ствол. Косоглазое лицо дернулось в злобной ухмылке, палец лег на спусковой крючок…

…И послышался грохот. Карамультук, нацеленный Степой, окутался черным дымом. Косоглазый рухнул в снег – пуля угодила точно в висок. Другой, в таком же сером полушубке, попытался обернуться, но, захрипев, начал сползать в снег – Арцеулов был уже рядом и вынимал из его бока окровавленный нож. Один из оставшихся, не успев выхватить оружие, кинулся на капитана, но получил резкий удар в грудь, бросивший его навзничь.

Парень в куртке, сообразив, что пришла подмога, кинулся на ближайшего косоглазого и повалил его в снег, вцепившись в горло. Пятый – последний – дернул из-за пояса револьвер, но подоспевший Косухин обрушил на его голову приклад. Бандит в сером мягко ткнулся лицом в труп своего товарища. Сцепившийся со своей недавней жертвой косоглазый сумел вырваться и подхватить с земли карабин, но тут хлопнул сухой короткий выстрел, и Арцеулов сунул за пояс трофейный револьвер.

Степа первым делом бросил верно послужившее ружье и закинул за плечо новенькую винтовку. Теперь и он почувствовал себя прежним – уверенным и сильным. Арцеулов ткнул носком унта лежащего в снегу бандита и без особых сантиментов добил его выстрелом в голову, после чего, оглядев место побоища, поморщился и направился надевать сброшенный полушубок.

– Сэнк ю, бойз! – произнес спасенный, весело улыбаясь и вытирая снегом окровавленное лицо. Досталось парню крепко, но оптимизма он явно не терял.

Степа понял, что его благодарят и промычал в ответ что-то неопределенное.

– Амэрикэн? – продолжал между тем неизвестный.

– А-а! – сообразил Косухин. – Никак нет, браток, не оттуда.

Парень с интересом прислушался и неуверенно проговорил:

– То… пан поляк?

– Вот, чердынь-калуга, непонятливый! Русские мы!

– Шердынь… – удивленно пробормотал парень, но затем его лицо прояснилось, и он четко, почти без акцента, произнес:

– Спасибо, товарищ!

– Вот это дело! – обрадовался Степа. – Это по-нашему!

– Вы американец? – заинтересовался Арцеулов, успевший накинуть полушубок и теперь поправлявший ремень.

– О, йес! – согласился неизвестный. – А'м Тэд Валюженич, Джонсвилл, Индиана стэйт. Бат… бойз, д'ю андестэнд инглиш?

– Немного, – ответил Ростислав по-английски. – Похоже, мистер Валюженич, у вас были некоторые проблемы?

– О, да! И я могу лишь поблагодарить Творца, что он занес таких решительных русских парней в самую жуткую дыру на Тибете!

– Значит, все-таки Тибет… – проговорил Арцеулов и еле заметно нахмурился.

Глава 4. Убежище

Тэд Валюженич верил Богу, американской Конституции, законам природы и – отчасти – президенту Вильсону. Во всех остальных вопросах он оставался ярым скептиком, каким и положено быть молодому ученому в двадцать два года.

Предок Тэда – люблинский маршалок Тадеуш Валюженич – прибыл в Штаты еще в конце XVIII века. С тех пор Валюженичи считали себя истинными янки, а от польских предков оставили лишь несколько пергаментов с давними королевскими привилегиями, а также имена Тадеуш и Криштоф, которые получали старшие в семье. Так Тадеуш стал Тэдом. Криштофом – Крисом – был его отец, известный филолог-медиевист, в последние годы работавший по приглашению Британской Королевской Академии наук в одном из английских университетов. Польский язык, который в семье полагалась знать, Тэд учить не захотел, чем весьма огорчил своего родителя. Решив все же направить отпрыска по собственной стезе, отец послал Тэда в Сорбонну, но тот, проучившись год и вдоволь наслушавшись о миннезанге и трубадурах, взбунтовался и перевелся на отделение археологии, что больше подходило к его живой натуре. Отец воспринял это решение весьма кисло, но Тэд не унывал и уже через полгода добился именной стипендии и места лаборанта в отделе молодого, но уже знаменитого профессора Луи Робера. Помогли поистине сизифово трудолюбие, а также знание языков. Польский, правда, он так и не освоил, зато досконально выучил древнегреческий, а за последний год увлекся восточными языками – от суахили до наречия тибетских бхотов.

На Тибет Валюженич попал отчасти из-за бхотов, чьими древностями серьезно заинтересовался, а отчасти из-за своего приятеля Шарля Карно. Молодой аспирант, потомок знаменитого математика и генерала Революции, Шарль был аспирантом у Робера и на свои средства организовал тибетскую экспедицию. Профессор Робер лишь покачал головой, узнав о безумном замысле своих учеников, но в конце концов благословил, вручив письма во все возможные официальные и научные учреждения Китая и Британской Индии. Валюженич вместе с Карно, наняв нескольких проводников, три месяца ездили по глухим горным закоулкам, перезнакомившись с десятками бритоголовых мудрецов в оранжевых одеяниях и сумев правдами и неправдами собрать большую коллекцию тибетской старины. Ближе к зиме, когда даже самые смелые проводники опасались вести экспедицию дальше, Шарль Карно решил добраться до главной святыни бхотов – монастыря Шекар-Гомп. Местные власти предупреждали, что возле Шекар-Гомпа небезопасно, но молодые люди были согласны рискнуть. Все уже было готово, но в начале декабря Шарль внезапно заболел. Он пролежал в горячке три недели, затем начал поправляться, но ни о какой дальнейшей поездке не могло быть и речи. Тогда Тэд решил рискнуть сам. Тут даже Карно испугался, попытавшись не пустить друга в эту авантюру, но Валюженич был тверд. Он, истинный янки, воспринимал случившееся как вызов и был сей готов вызов принять. В начале января, оставив Шарля в католической миссии под присмотром нескольких соотечественников-французов, Тэд нанял проводников и отправился в путь.

Вначале все шло наилучшим образом, но в последнем селении, встретившемся по пути, проводники, поговорив с местным старостой, категорически отказались идти дальше. Уговоры не помогли. Проводники были готовы даже вернуть аванс, что для тибетцев являлось делом невиданным. Они объясняли, что хозяин ада Шинджа вместе со своей подругой Лхамо, сев на своих призрачных коней, выбрались на землю как раз у Шекар-Гомпа.

Тэд Валюженич не верил в хозяина ада Шинджу. Убедившись, что суеверия в этом далеком от западной цивилизации крае излишне сильны, он решил добираться сам. До Шекар-Гомпа оставалось не больше двух дней пути, но тут случилось изрядная неприятность: як, на котором ехал молодой археолог, оборвал ночью упряжь и сбежал. Тэд, взвалив вещи на спину, пошел пешком.

Его встретили как раз у перекрестка. Пятеро солдат не стали ни о чем спрашивать, не поинтересовались документами, а сразу, забрав у растерявшегося Тэда оружие, принялись его избивать. Валюженич попытался дать сдачи, но у косоглазых были винтовки. Едва ли все это кончилось чем-то хорошим, но тут из-за скалы прогремел Степин карамультук…

Арцеулов предложил тут же убраться подальше от места схватки. Трупы скинули прямо в пропасть, где шумела речка, туда же полетело лишнее оружие, снег был заново утоптан и даже кое-где присыпан, чтобы скрыть пятна крови. Критически оглядев место побоища, Косухин решил, что следопытам, буде таковые явятся, придется изрядно повозиться. После этого он взвалил на спину мешок и выразил согласие идти дальше.

Дальше – означало к Шекар-Гомпу.

Тропа стала настолько широкой, что по ней можно было идти втроем. Впрочем, шли не плечом к плечу, а уступом – Арцеулов и Тэд рядом, Степа же – чуть позади. Такую позицию Косухин избрал сознательно. Беляк и свалившийся как снег на голову американец пустились в беседу на неведомом Степе английском языке, и гордый Косухин предпочел чуток отстать, дабы не делать умное лицо, не понимая ровным счетом ни черта. Сначала рассказывал Валюженич – громко, жестикулируя обеими руками, потом стал говорить Арцеулов, очень спокойно, и, как показалось Степе, тщательно подбирая слова.

Так оно и было. Выслушав рассказ американца, Ростислав почувствовал себя в некотором затруднении. Подумав, он сообщил, что они с Косухиным являются военнослужащими российской военной базы в Китае, попавшими в плен и оказавшимися после дальних странствий на Тибете. Американец выслушал внимательно, затем его взгляд скользнул по торчавшему из-за пояса капитана рогу – подарку Джора – после чего Тэд произнес «Оу!» и воздержался от комментариев.

Степе было обидно, что Арцеулов, пользуясь своим буржуйским образованием, отсек от него их нового знакомого. Но тут Валюженич, оглянулся, что-то спросил у Ростислава, после чего сместился чуть назад.

– Мистер Косухин… – начал он торжественно.

– Да чего там! Степа я… Степан, – подобрел тот.

– Оу? Сте-пан… Стив! Велл?

– А че? – имя «Стив» неожиданно понравилось.

– Стив! Я хчу ще един раз высловить вам…

– Да ну! – совершенно смягчился Косухин. – Чего там, Тэд! Сегодня я, завтра – ты… Ростислав, переведи, будь добр, что пословица есть: сделай добро и брось его в пропасть.

Арцеулов, удивленно поглядев на Степу, перевел, после чего американец улыбнулся и что-то заговорил в ответ, на этот раз уже по-английски.

– Тэд говорит, что он слышал эту пословицу, – перевел капитан. – Только он слыхал ее в Ираке. Она звучит так: «Сделай добро – и брось в реку Тигр». Степан, а вы где ее узнали?

– Ха! – только и ответил довольный Степа.

Теперь уже все трое пошли рядом. Пользуясь этим, Ростислав пересказал Косухину историю студента-археолога.

Между тем Косухину пришла в голову какая-то важная мысль. Что-то существенное они упустили, когда, скинув трупы бандитов в пропасть, двинулись дальше. Он долго размышлял, а затем хлопнул себя по лбу.

– Эй, граждане, не спешите! Коней у этих косоглазых не было. Так? И даже этих… яков. Как же они туда попали? Не в снегу же ночевали?

Капитан быстро перевел. Тэд сразу стал серьезным.

– Я шел по другой тропе, чем вы, ребята, но никого не встретил. Значит, они пришли с другой стороны…

– Во! – кивнул Степа. – Мы таких тоже не видели. Значит, кубло у них впереди – больше негде. И близко очень, иначе б они пешком не ходили. А мы топаем себе…

Наступило молчание, после чего Арцеулов покачал головой, негромко заметив: «Кретин!». Затем пояснил:

– Это я кретин, господа. Для кадрового офицера не сообразить такое «дважды два» – позор!

– Брось, Ростислав, – смилостивился Косухин. – Это мы по горячке. Я тоже хорош, когда только понял! Но чего делать-то?

Тэд, выслушав перевод, достал из вещевого мешка карту.

– Давай, капитан, рули! – обрадовался Степа.

Карту развернули. Косухин мало что понял, зато Арцеулов буквально впился глазами в бумажный лист. Наконец-то можно не бродить с завязанными глазами!

Местность была Ростиславу совершенно незнакома. Если бы не надпись, он бы едва ли сообразил, что это Тибет. Впрочем, Тэд тут же показал тропу, по которой они шли, и речку, вьющуюся рядом. Впереди, не так уж и далеко, была обозначена долина, где стоял нарисованный от руки крестик.

– Шекар-Гомп, – пояснил он.

Валюженич добавил, что карта составлена лет пятнадцать назад английской военно-топографической экспедицией.

– Худо дело, – заметил Арцеулов. – Другой дороги-то нет. Степан, смотрите…

Он показал тропу, речку и монастырь впереди. Степа покрутил головой, разглядывая нависавшие над ними скалы, пропасть по другую сторону тропы, и почесал затылок:

– Вот, чердынь-калуга! А пост-то где-то рядом. Пора ему уже быть…

Валюженич переспросил капитана, а затем предложил:

– Я не военный, ребята, но думаю, пора где-нибудь спрятаться и подождать до темноты.

Капитан был того же мнения, но Степа посчитал нужным прежде разведать местность. Решили двинуться вперед в поисках подходящего убежища. Теперь шли осторожно, всматриваясь в каждый поворот тропы. Тэд первым заметил удобную площадку, на которую вполне можно было забраться снизу. Первым влез Степа, подав американцу ствол карабина, но тот, гибкий, словно кошка, взлетел наверх без посторонней помощи.

– Вас почти не видно, – оценил капитан, оставшийся на тропе. – Степан, я пойду посмотрю, что там. Сидите тихо…

– А чего ты? – по привычке начал Косухин, но Ростислав взял карабин на изготовку и зашагал вперед.

– Мистер Арцеулов? – поинтересовался Тэд.

Косухину пришло на ум мудреное словцо:

– Он… это… рекогносцировка!

– Оу, велл! Хи из брэйв бой!

– Ну, вот, опять по-своему чешешь! – огорчился Косухин. – Ты лучше, Тэд, расскажи, за какую ты платформу? Ну, за революцию? За коммунизм?

– Оу! – понял Валюженич. – Но, но! Революшен – из крейзи хорс оф прогресс!..

– Буржуй ты, – вздохнул Степа, – капиталист…

– Ка-пи-та-лист… – задумчиво повторил Тэд. – Оу! Рокфеллер, Морган, Херст? Но, но! Но капиталист, Стив! А'м сайнтист. Онли сайнс, йе!

Теперь уже красный командир принялся чесать затылок.

– Значит, ты, Тэд, не за капитализм, а за этот «сайнс»? А чего это?

Валюженич задумался:

– Сайнс… Математик, кэмистри, хистори, физик… Сайнс!

– А! – осенило Косухина. – Наука, значит! Так наука, друг Тэд, штука тоже классовая! Эх, темнота-интеллигенты, навязались, чердынь-калуга, на мою голову!.. Так ты этот, историк?

– О, йе! Хистори… Бат эспешли акэолоджи…

– А это чего?

– Оу! – Валюженич тут же загорелся. – Пан не разумеет польску?…

– Да ты валяй, – предложил Степа. – Авось, и соображу.

Тэд кивнул и начал излагать суть мудреной науки «акэолоджи».

…Между тем Арцеулов быстро шел по тропе, стараясь держаться ближе к левому краю, чтобы успеть прижаться в случае необходимости к скале. Ему было стыдно, что он, кадровый офицер, воевавший не первый год, не догадался, что вражеский пост совсем рядом. Хорошо еще, что краснопузый вовремя сообразил, а то бы попались теплыми! Ростислав еще раз подумал, что Степа, ежели его умыть и как следует обучить, мог бы стать толковым офицером.

И тут он оборвал себя. Косухин и так был офицером – командиром «рачьей-собачьей», будь она проклята, Красной армии! Причем таких, как Степа, там немало, раз их, белых, все-таки выкинули за Байкал. И это было обиднее всего. Нормальные русские ребята, с головой и совестью, лупили в хвост и в гриву таких же нормальных! Получалась форменная ерунда.

«А если бы мне с Косухиным пришлось вести переговоры, договорились бы? – мелькнула уже совершенно безумная мысль. – А почему бы и нет? Договорились! Тогда какого же черта?!»

Вспомнились слышанные им рассуждения: озверение, децивилизация, потеря человеческого облика, психическое оружие, превращение нормальных людей в волчью стаю… Не поверишь, конечно, но как тогда объяснить все это? Не классовой же борьбой господина Маркса, чтоб он пропал!

Арцеулов помотал головой – думать об этом не время. Шестое чувство, редко подводившее на фронте, подсказывало – враг рядом, а значит надо шагать как можно тише, прижимаясь к скале…

Солдат возник внезапно. Он был в сером полушубке, как и те, что напали на Валюженича, на плече болтался карабин, только у этого к карабину был примкнут блестевший на неярком январском солнце штык – в полном соответствии с уставом караульной службы. В этом месте тропа оказалась перегороженной невысокой, приблизительно в метр, каменной кладкой. У стены оставался проход как раз для одного человека. Ростислав отступил на несколько шагов и замер, сжимая оружие в руках.

Солдат был один, но сзади, под прикрытием скалы, должен находиться пост – человека два-три, а то и больше. Днем подойти невозможно. Конечно, можно попытаться ночью… Арцеулов еще раз, стараясь не шуметь, выглянул, заметив то, что пропустил вначале – над каменной стенкой был укреплен большой электрический фонарь, провода от которого тянулись куда-то за скалу. Итак, ночью здесь будет светлее, чем днем…

Оставалось одно – атака. За свою фронтовую жизнь капитан брал крепости и посложнее, но этот пост – лишь первый…

И тут Ростислав похолодел – чья-то рука коснулась его плеча. Проскользнула и сгинула мысль, что паршивец Степа решил над ним подшутить. Капитан медленно обернулся. Перед глазами мелькнуло что-то желтое…

…Тот, кто стоял сзади, был действительно в желтом – то ли в плаще, то ли балахоне. Росту невысокого, лицо смуглое, с раскосыми темными глазами, непокрытая голова отчего-то бритая…

Человек в желтом смотрел на Ростислава молча, не мигая, затем в уголках тонких бесцветных губ мелькнула улыбка. Худая костлявая рука сделала приглашающий жест. Арцеулов повиновался, догадавшись, что неизвестный не желает ему зла.

Они отошли на несколько шагов, так, чтобы часовой не смог заметить, затем худая смуглая рука указала вперед, сделав характерный рубящий жест. Капитан понял – ему показывали, что тропа надежно перекрыта. Затем рука указала на Арцеулова, и неизвестный поднял вверх один палец. Ростислав задумался, сообразил и поднял в ответ три пальца – его спрашивали, один ли он. Теперь кивнул незнакомец, показав назад. Еще не веря в удачу, Арцеулов знаками попытался пояснить, что им нужно обойти пост, но человек в желтом прервал его, вновь показав на тропу. Капитан минуту подумал, а затем решился и пошел обратно, на всякий случай не выпуская из рук карабин. Незнакомец, словно тень, шагал рядом, время от времени бросая на Арцеулова короткие взгляды, словно пытаясь увидеть что-то важное…

Между тем Косухин и Валюженич совместными усилиями разобрались в сущности мудреной науки «акэолоджи». Степа понял, что Тэд занимается поисками каких-то загадочных «аретефактов», причем ищет их как на земле, так и под землей, и если надо, то с риском для собственной головы. Один из «артефактов» Тэд даже продемонстрировал, достав из мешка тщательно завернутую в полотно рукопись на непонятном твердом материале. Косухин осторожно потрогал край манускрипта и долго не мог понять разъяснений Валюженича, пока тот не произнес «Му!», продемонстрировав пару рожек над собственным лбом. До Степы, наконец, дошло, он внимательно осмотрел пергамент и даже высказал собственное мнение, что это не «Му», а скорее «Бе-е-е».

Тэд как раз прятал рукопись обратно в мешок, когда Степа толкнул его в плечо и схватил карабин. По тропе возвращался Арцеулов, но не один, а с каким-то желтым и бритым…

Капитан сделал успокаивающий жест, но Косухин, сжимая оружие в руках, уже соскользнул с уступа вниз. Тип в желтом балахоне Степе отчего-то сразу не понравился. Правда, в последний момент Тэд успел произнести свое обычное «Оу!» и добавить «Монк!», однако ясности это не внесло.

– Впереди пост, – сообщил капитан, кивая на тропу. – Днем не пройти. Вот, встретил…

Неизвестный внимательно поглядел на Степу, сложил ладони на груди и быстро поклонился.

– Здрасьте, – сдержано отреагировал Косухин. – И чего дальше?

Арцеулов хотел пояснить, но тут вниз спустился Тэд, волоча с собой мешки. Он шлепнулся на тропу, вскочил и подошел прямо к незнакомцу. К удивлению остальных, Валюженич тоже сложил ладони на груди, поклонился и принялся вещать на каком-то непонятном языке. Монах поклонился в ответ, некоторое время внимательно слушал, затем заговорил сам.

Арцеулов и Степа слушали, не понимая, уловив лишь знакомое слово «Шекар-Гомп».

– Это буддийский монах, – пояснил наконец Тэд. – Его зовут Цронцангамбо…

– Как? – поразился Арцеулов.

– Цронцангамбо. Так звали знаменитого тибетского короля, который правил в VII веке и ввел здесь буддизм. Цронцангамбо был монахом в Шекар-Гомпе…

– Мужики! – не выдержал Степа. – Я ж не понимаю ни черта!

Ростислав быстро перевел, правда имени монаха повторить не решился.