Текст книги "Воскрешение Латунина"

Глава 4

Прошло несколько недель. Шум, вызванный столь бесцеремонным обращением с прахом великого Латунина, потихоньку стих. Противники покойного руководителя провели должное число демонстраций и напечатали соответствующие заметки в прессе, приветствуя мудрое решение руководства. Сторонники Латунина ограничились глухим ворчанием и посылкой в органы прессы писем противоположного содержания, некоторые из которых газеты, демонстрируя плюрализм мнений, также напечатали. В целом, расчет товарища Ермолаева оправдался – массы, восприняв сей акт как завершающую точку в деле развенчания культа личности Латунина, стали понемногу успокаиваться. Главный Совет на своем, на этот раз очередном, заседании констатировал положительные результаты принятого ранее решения. При этом более молодые члены Совета не преминули слегка поиронизировать над мнительностью товарища Антипова, на что тот ограничился ставшей уже знаменитой фразой: «Ох, не знали вы его!» Словом, все входило в нормальную колею, и власти даже разрешили свободный доступ на Новостроевское кладбище, которое все это время было предусмотрительно закрыто на ремонт.

Тем более неожиданным для товарища Возгривина, который, напомним, отвечал за порядок в стране, оказалось появление странного анонимного письма, пришедшего на адрес его учреждения. В связи с процессом демократизации анонимки было решено не рассматривать, но на этот раз содержание письма выглядело столь удивительно, что референты не преминули положить его прямо на стол товарища Возгривина. Послание, подписанное «Борцы за Перестройку», оказалось целиком посвящено деятельности академика Рипкина. Вначале авторы подробно перечисляли все деяния и злодеяния академика на фронте борьбы с вейсманизмом, упоминая в том числе о его дружбе с Косенко и о факте пития чая с самим Латуниным. Затем обильно цитировались неодобрительные высказывания Рипкина по адресу нынешних руководителей, а также по поводу кампании критики Латунина. А далее следовало самое любопытное, что и заставило референтов доложить о письме самому товарищу Возгривину.

Абзац гласил:

«В настоящее время, пользуясь либерализмом руководства института, академик Рипкин проводит опыты по физическому воскрешению Латунина Н.К., что в случае положительного результата может иметь неисчислимые последствия для нашей Великой Державы и всего мира».

Слова «физическому воскрешению» были дважды подчеркнуты. В заключение следовал призыв к товарищу Возгривину и его ведомству незамедлительно разобраться в происходящем и принять надлежащие меры.

Товарищ Возгривин всегда отличался реализмом, столь необходимым в его многотрудной профессии. Поэтому первой его реакцией было дать хороший нагоняй референтам, знакомящим Ответственного за порядок с творчеством душевнобольных. Но затем, вспомнив о многочисленных сюрпризах, преподносимых то и дело наукой, Возгривин решил все-таки навести справки об академике. Вскоре он убедился, что по крайней мере первая часть послания, посвященная как прошлому Рипкина, так и его нынешним взглядам, верна. Решив довести дело до конца, Возгривин вызвал одного из самых способных работников – майора Гребнева и показал ему письмо. Майор также был убежденным материалистом, поэтому в душе весьма удивился, если не сказать более, но дисциплинированно смолчал, ожидая указаний. Получив приказ лично направиться в институт и проверить факт попытки физического воскрешения бывшего великого вождя, он ответил «есть» и отбыл в контору, где работал Рипкин.

Часа через полтора секретарша соединила товарища Возгривина с его сотрудником.

– Здесь Гребнев, – сообщил майор. – Факт проверен на месте. Действительно воскрешает. Сам видел.

Первым делом товарищ Возгривин решил, что Гребнев позволяет себе шутить. Сообразив, что этого не может быть, он пожалел о том, что перегружал майора в последние недели работой, и вот – бедняге пора в спецсанаторий. Не выдавая пока этих рассуждений вслух, Возгривин ограничился тем, что переспросил Гребнева, лично ли тот убедился в факте воскрешения.

– Лично, товарищ Возгривин! – отрапортовал майор. – Видел его. Как живой. Уже дышит.

Тут Возгривин не выдержал и, распорядившись ждать его на месте, немедленно вызвал служебную машину.

В тот же день, ближе к вечеру, товарищ Возгривин вместе с майором Гребневым пришли на прием к самому Сергею Михайловичу Мишутину. Тот был весьма встревожен неожиданным появлением коллеги по Главному Совету, поскольку визит Ответственного за порядок не обещал ничего доброго. Возгривин, получив приглашение говорить, дал знак Гребневу. Майор, первый раз оказавшись в кабинете самого Председателя Главного Совета, заметно волновался, но докладывал четко.

– Товарищ Мишутин! – начал он. – Я был послан для проверки факта попытки воскресить бывшего руководителя страны Латунина Никодима Кесарионовича…

– В каком смысле «воскресить»? – не понял Сергей Михайлович. – В фигуральном? Идеи воскресить?

– Никак нет! – отчеканил Гребнев. – В физическом. Прибыв в институт, установил следующее. Первое – академик Рипкин уже много лет работал над выращиванием из клеток белка целых организмов, причем опыты над простейшими и грибами были удачны. Второе – некоторое время назад в руки академика неизвестным пока путем попала часть останков Латунина, конкретно, его челюсть. Третье – академик, якобы, сумел обнаружить несколько клеток с уцелевшей белковой структурой, из которой смог выделить жизнеспособные молекулы белка. Четвертое – академик Рипкин сумел добиться усиленного деления одной из клеток, погруженной в специальный раствор, в результате чего образовался организм, внешне напоминающий покойного Латунина. И пятое – данный организм уже самостоятельно дышит, хотя еще и не приходит в сознание. Все.

Сергей Михайлович был еще большим реалистом, чем товарищ Возгривин. Он знал, что разыгрывать его никто не решится, посему тут же разработал две версии: либо сотрудники уважаемого учреждения во главе с самим Возгривиным подвержены групповому затмению рассудка, либо все сказанное – невероятная, но правда. Поэтому он не стал издавать возгласов «не может быть!», «ерунда!» и тому подобное, а сурово взглянул на товарища Возгривина и поинтересовался о принятых мерах.

– Институт закрыт, – сообщил тот. – Все оцеплено, сотрудники, кроме академика, отправлены в отпуск. Сам Рипкин находится в институте под нашим контролем. Телефонная связь с институтом прервана, работает только наш канал.

– Хорошо, – кивнул головой товарищ Мишутин, вполне одобряя столь крутые меры. – Вы, товарищ майор, свободны, благодарю за информацию, – последнее относилось к товарищу Гребневу.

Майор откозырял и вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собою дверь.

– Ты сам видел? – спросил Мишутин у Возгривина, как только они остались одни.

– Сам. Лежит под колпаком и дышит. Спятить можно!

– Похож?

– Копия. Ужас какой-то. Мистика! Сам не верил, пока не увидел.

После этих слов товарищ Мишутин слегка распустил узел галстука и дал волю эмоциям, высказавшись по поводу всех ученых вообще, а биологов в особенности. В этом вопросе товарищ Возгривин был вполне солидарен со своим шефом, поспешив добавить несколько веских слов по адресу разного рода вейсманистов-морганистов, а заодно и косенковцев. Отведя душу, Сергей Михайлович, все еще немного надеясь, что видит страшный сон, тут же вызвал машину с охраной, после чего оба руководителя отбыли в институт.

Наутро члены Главного Совета Правящей партии были созваны на чрезвычайное совещание.

Глава 5

Собравшиеся члены Главного Совета пребывали в недоумении. Двоим из них пришлось прервать поездку по стране, а министр иностранных дел товарищ Згуриди был вынужден срочным рейсом прилететь из столицы соседнего государства, где находился с официальным визитом. Но, зная, что Сергей Михайлович шутить не любит, все, кроме вконец разболевшегося товарища Коломенцева, собрались в назначенный срок в комнате заседаний.

Товарищ Мишутин выглядел очень озабоченным. Он распорядился удалить всех посторонних, даже секретарей и стенографисток, лично прикрыл поплотнее двери и, потребовав внимания, заявил, что товарищ Возгривин имеет сообщить Главному Совету нечто срочное и секретное.

Возгривин, заметно волнуясь, что ранее за ним не замечалось, изложил коллегам все события предшествующих суток – от получения анонимного письма до совместного визита его и Сергея Михайловича в институт. Нечего и говорить, новость была встречена с трудно скрываемым изумлением. Практически все на какое-то мгновение подумали и о незамеченной ими ранее склонности к мистификации у двух столь уважаемых партийных руководителей. Но тон сообщения быстро убедил всех в том, что шутками здесь и не пахнет. В довершение всего Возгривин поколдовал с пультом, и на экране приготовленного заранее видеомагнитофона члены Главного Совета увидели нечто, не только развеявшее их последние сомнения, но и приведшее некоторых из них в ужас.

– Он! – вскричал Андрей Гаврилович. – Господи! Он! Отец наш, т-товарищ Латунин! Я же говорил… говорил, не нужно было могилу переносить!..

– Спокойно! – произнес Сергей Михайлович, и слишком впечатлительный Глава Государства стих.

– Откуда этот Рипкин челюсть-то достал? – поинтересовался практичный товарищ Згуриди.

– Выясняем, – ответствовал Возгривин. – Похоже, не обошлось без его внука – тот служит в роте, которая производила перезахоронение. Скоро узнаем и сообщим подробнее.

– Да о чем это вы! – вновь вступил в разговор товарищ Антипов. – Ведь это же сам товарищ Латунин! Что нам делать? Ведь это же… это же… Хозяин!

– Послушайте! – удивился Николай Иванович Ермолаев. – Что это вы паникуете? Ну, Латунин, так что? В конце концов, почему бы и нет. Разберемся, пенсию дадим…

– Какую пенсию! – всплеснул руками Антипов. – Ведь нам же ответ придется давать! А он спросит! Он все нам припомнит!.. А ведь у меня семья, внуки, правнуков трое…

Тут уж члены Совета зашумели. Те, кто был помоложе, знавшие Латунина и латунинские времена из книг и кинофильмов, поспешили возмутиться.

– То есть как это «припомнит»? – вскричал импульсивный товарищ Згуриди. – Кому это мы будем ответ давать? Это мы припомним кровососу!

– Точно! Точно! – согласились с ним. – Пусть лагерную пыль понюхает, отец народов! Судить его – и баста!

– Да что вы! – фальцетом взблеял товарищ Антипов. – Судить?! Его судить? Да он нас всех… В пять минут… Без права переписки… Вы же его не знаете!..

Те, кто был постарше и помнил времена Латунина, хоть и не разделяли паники Андрея Гавриловича, но выглядели все же весьма озабоченными. Что такое «без права переписки» они запомнили на всю жизнь.

– Тихо! – повысил голос товарищ Мишутин. – Да тише, товарищи! Спокойно! Не надо увлекаться. Прежде всего, никакого отчета мы давать ему, естественно, не будем. Думаю, и судить этого, гм-м, двойника, у нас оснований нет. Не забывайте – настоящий Латунин мертв уже тридцать пять лет!

– Латунин бессмертен, – прошелестел кто-то.

– Думаю, пенсия – не проблема, – продолжал Сергей Михайлович, пропустив сомнительную реплику мимо ушей. – Но мы должны решить, что делать сейчас. Ведь вы понимаете, что при всех наших мерах предосторожности, не сегодня, так завтра об этом деле узнают. Так что мы должны быть готовы.

Государственные мужи задумались.

– Он в сознании? – наконец, спросил кто-то.

– Пока нет, – сообщил Возгривин. – Но процесс, так сказать, реанимации, завершается, и с часу на час сознание должно вернуться. Нам об этом тут же сообщат.

– Позвольте, – вмешался Николай Иванович. – Насколько я понял, этот академик восстановил по генокоду, так сказать, организм. Но ведь это не значит, что у этого, гм-м, новорожденного будет память покойного Латунина. Понимаете? Ведь, в конце концов, челюсть – не мозг.

По комнате пронесся вздох облегчения.

– Да, – вздохнул товарищ Антипов, – хорошо бы…

– К сожалению, товарищи, – вновь вмешался Сергей Михайлович, – если верить академику Рипкину, а не верить ему оснований пока нет, у Латунина номер два мозг будет точным слепком с мозга ТОГО Латунина. Так что, нам придется иметь дело в некотором смысле с самим Никодимом Кесарионовичем.

Все вновь приуныли. Чувствуя, что новых предложений не последует, товарищ Мишутин встал:

– Событие, слов нет, неординарное, товарищи. Но, думаю, даже из-за такого факта нам всем не следует отвлекаться от работы. Предлагаю создать чрезвычайную тройку для контроля над процессом. Туда, думаю, войдут товарищ Возгривин и Антипов и я сам. Как только этот… этот человек придет в себя, мы переведем его куда-нибудь в окрестности Столицы и будем держать под контролем.

– На Ближнюю Дачу, – подсказал кто-то. Ближняя Дача на протяжении многих лет была любимым местом товарища Латунина.

– Можно и туда, – кивнул Мишутин. – В прессе следует поместить несколько статей об успехах нашей медицины, чтобы подготовить общественное мнение на случай, если придется дать официальное сообщение. Постараемся не предавать дело особой огласке. В дальнейшем можно будет этого… станем называть его по-прежнему, Латунина, снабдить документами и отправить на жительство… ну, хотя бы на его родину, в Южную республику. А до этого будем держать его в изоляции. Кто за это предложение?

Все были, естественно, «за», только товарищ Антипов не преминул присовокупить обычное: «Ох, не знаете вы его!»

Заседание завершилось, все разъехались по своим делам, а чрезвычайная тройка – Мишутин, Антипов и Возгривин – занялись подготовкой к ожидаемому пробуждению бывшего вождя и учителя.

– Ну-с, обмозгуем возможные варианты, – начал Сергей Михайлович. – Андрей Гаврилович, ведь вы немного знали его. Как Латунин вел себя в чрезвычайных обстоятельствах?

– Звал Лаврентьева, – не задумываясь, отвечал товарищ Антипов.

При упоминании этой фамилии все вздрогнули. Лаврентьев, бывший министр внутренних дел, слыл одним из наиболее жестоких подручных Латунина. Впоследствии он был с общего одобрения отдан под трибунал и расстрелян.

– Да, – молвил товарищ Возгривин, – хорошо хоть этого не стали оживлять.

Тем же вечером из института сообщили, что воскрешенный, по словам академика Рипкина, вот-вот придет в сознание. Через час члены тройки уже были в лаборатории академика, где под стеклянным колпаком, укрытый простынями и обвешанный датчиками, покоился товарищ Латунин. Казалось, он мирно дремал и даже улыбался во сне.

– Прошу, хе-хе, прошу, – встретил высоких гостей неунывающий Илларион Рипкин. – Рад, хе-хе, рад. Давно вас не лицезрел, Андрей Гаврилович! Кажется, мы с вами изволили видеться, хе-хе, аккурат сорок два года тому назад, не припомните, хе-хе?

– Да-да, – пробормотал Андрей Гаврилович, не отрывая глаз от спокойного лица Латунина. – Он… скоро?

– Скоро, хе-хе, скоро, – пообещал академик. – Поздороваетесь, хе-хе.

И вот через несколько минут веки Латунина дрогнули.

– Спокойно, товарищи! – как можно внушительнее произнес Мишутин, но не выдержал и присел на стул – ноги не держали.

Латунин медленно открыл глаза.

– Ох! – Андрей Гаврилович на мгновение зажмурился.

Взгляд Латунина, вначале безразличный, а затем удивленный, скользнул по сторонам, после чего обратился на присутствующих. Все молчали.

– Здравствуйте, товарищ Латунин, – нетвердым голосом произнес, наконец, Андрей Гаврилович. – Как вы себя чувствуете? Как здоровье?

Латунин смерил Андрея Гавриловича странным взглядом, затем губы его разлепились, и в мертвой тишине великий вождь произнес первую в своей новой жизни фразу:

– Лаврентьева сюда! Почему его здесь нет?

Глава 6

Собственно, удивляться было нечему. Андрей Гаврилович довольно точно предсказал первую фразу Никодима Кесарионовича, обращавшегося к незаменимому Лаврентьеву в любых сложных обстоятельствах. Товарищ Мишутин вспомнил, как он, будучи на первом курсе университета, вместе со всеми бурно радовался расстрелу ненавистного временщика. Товарищ Антипов, в свою очередь, живо припомнил страх, который он испытывал, встречая в те давние времена Лаврентьева то на заседаниях, то на приемах у Латунина. Товарищ Возгривин же озабоченно подумал о том, что внезапное воскрешение диктатора может вызвать даже большие неприятности, чем он предполагал вначале.

– Лаврентьева ко мне! – вновь потребовал великий вождь, и глаза его загорелись столь памятным современникам желтоватым огнем. Надо было отвечать.

– Лаврентьева нет, – заявил, вставая, Сергей Михайлович. Он хотел добавить все, что думает о Лаврентьеве, но взглянул в глаза Латунина и почему-то смолчал. Ему стало не по себе.

– Не волнуйтесь, товарищ Латунин, хе-хе, не надо нервничать, – вступил в беседу академик Рипкин. – Вы, хе-хе, слегка, так сказать, приболели, так что вам, хе-хе, лучше пока не волноваться.

– Вы кто? – обратил к нему желтоватые глаза Латунин.

– Не узнаете, товарищ Латунин? – удивился академик. – А ведь мы с вами чаек, помнится, хе-хе, попивали. С вашим любимым вареньем, хе-хе, ореховым.

– Я вас помню, товарищ Рипкин, – всмотревшись, ответил немного успокоенный диктатор. – Только что это с вами, профессор? Вы что-то сильно постарели.

– Есть немного, хе-хе, – отвечал Рипкин, довольно улыбаясь. – Слегка, хе-хе, постарел.

– А эти кто? – вдруг спросил Латунин, указывая на членов тройки.

– Я – Мишутин, – вмешался Сергей Михайлович, – Председатель Главного Совета партии. Это…, – продолжал он, указывая на Андрея Гавриловича.

– Я помню товарища Антипова, – перебил его Латунин.

Андрей Гаврилович вздрогнул и попытался спрятаться за мощную спину товарища Возгривина.

– Если вы, товарищ Мишутин, – продолжал Латунин, – Председатель Главного Совета, то кто же я? Или, пока я болел, меня уволили?

При этих словах он улыбнулся известной когда-то всему миру улыбкой, но глаза его оставались напряженными.

– Вы долго болели, Никодим Кесарионович, – вступил в разговор товарищ Возгривин.

– Вы что, из министерства внутренних дел? – прищурился Латунин. – Заместитель Лаврентьева, да?

– Я не заместитель Лаврентьева, – обиделся товарищ Возгривин. – Ваш Лаврентьев – враг народа и предатель!

– Тише! – дернул его за рукав Андрей Гаврилович, но Латунин уже услышал.

– Мой Лаврентьев, – произнес он с некоторым удовольствием и причмокнул. – Мой Лаврентьев, – повторил он и на минуту задумался. – Так вы его расстреляли? – И, не ожидая ответа, добавил: – Это хорошо. Его давно следовало расстрелять. В сторону смотрел. Шуршал… Садитесь, товарищи. Русская пословица гласит: в ногах правды нет.

Товарищ Мишутин хотел было заметить, что не нуждается в подобных приглашениях, но неожиданно для себя послушно сел. Все последовали его примеру.

– Товарищ Мишутин, – продолжал Латунин. – Раз вы исполняете обязанности Председателя…

– Я не исполняю обязанности, – возмутился Сергей Михайлович. – Я избран на Пленуме.

– Ну, хорошо, – великий вождь вновь улыбнулся. – Я вижу, товарищ Мишутин любит цепляться к словам и поправлять товарища Латунина. Попросим прощения у товарища Мишутина. Но, все-таки, введите меня в курс дела. Сколько я болел?

Сергей Михайлович взглянул на своих коллег. Те молчали.

– Долго, – наконец ответил он. – Очень долго, товарищ Латунин.

– Долго…, – повторил Латунин и, немного подумав, уточнил. – Долго – это год или двадцать лет? А может быть, тридцать лет?

Все переглянулись. Со дня смерти Латунина прошло больше тридцати пяти лет.

– Значит, тридцать лет, – задумчиво проговорил Латунин. – Или, может быть, даже больше, а?

– Больше, товарищ Латунин, – заметил Андрей Гаврилович. – Скоро тридцать шесть будет.

– То-то я гляжу, товарищ Антипов, вы тоже постарели, – внезапно улыбнулся диктатор. – Как ваши дела? Вы, наверно, уже Глава Государства, а?

– Так точно, товарищ Латунин, – внезапно отчеканил Антипов, с молодой резвостью вскочив и вытянувшись по стойке смирно. – Почтен доверием. Я отказывался, но коллектив…

– Сядьте, ради бога, – шепнул Мишутин и дернул старика за пиджак. Антипов послушно присел, не отводя взгляда от Латунина.

– Ну, хорошо, – продолжал тот. – Я вижу, товарищи, что-то скрывают от меня. Не пользуется уже товарищ Латунин доверием молодых кадров. Стар стал, да?

И он, улыбаясь, посмотрел на присутствующих. От этой улыбки всем стало как-то совсем невесело. Товарищ Мишутин на мгновение потерял чувство реальности. Ему показалось, что он смотрит очередной фильм о культе личности, которых в последние годы немало было снято флюгерами-кинематографистами.

– Или мне уже не верят? – все так же улыбаясь, вел далее Никодим Кесарионович. – А может, и народу больше не верят? Скрывают от народа правду? Народ знает, что я выздоровел? Почему молчите?

– Вопрос о вас будет разбираться на Главном Совете, – собравшись с силами, заявил Сергей Михайлович. – До этого времени вы пройдете курс лечения, а заодно прочтете все партийные материалы за прошедшие годы. И прессу тоже, – добавил он чуть ли не угрожающим тоном. – А пока не задавайте лишних вопросов. Не надо!

И в голосе товарища Мишутина впервые за этот вечер прозвучал знакомый всем членам Главного Совета металл.

– На кого голос поднимаешь? – тихо, но явно угрожающим тоном заговорил Латунин. – На меня? Тебе что, в партии быть надоело, мальчишка! Караул сюда! – добавил он, взглянув на товарища Возгривина. – Караул зови! В кандалы его!

Все похолодели. Сергей Михайлович почувствовал, что ладони стали липкими от пота. Андрей Гаврилович ощутил боль в сердце и зажмурился.

– Ну-ну, – нарушил зловещую тишину не потерявший присутствия духа товарищ Возгривин. – Не так круто, Никодим Кесарионович! Эти ваши методы осуждены, так что обойдемся без караула и кандалов. В ваших же интересах.

– Враги, – бессильно прошептал Латунин и закрыл глаза. – Заговор… Лаврентьева… Лаврентьева сюда!..

– Вы, товарищи, хе-хе, передохните, – вмешался академик Рипкин. – Пусть и, хе-хе, пациент передохнет. А вот я ему сейчас, хе-хе, успокоительного…

– Ф-ф-фу! – произнес уже в коридоре товарищ Мишутин, прикуривая от зажигалки Возгривина. Руки Председателя Главного Совета слегка дрожали. – Спасибо, не отдал меня Лаврентьеву…

– Пожалуйста, – ответил тот невозмутимым тоном.

– Теперь я понимаю Андрея Гавриловича, – продолжал Мишутин. – Ну и времена были!

– Ничего, – успокоительным тоном молвил товарищ Возгривин. – Запрем этого отца всех народов на Ближней Даче, пусть остынет. А будет дергаться – разберемся и без Лаврентьева.

– Да тише вы! – зашептал товарищ Антипов. – Он же услышать может! Ведь насчет кандалов он не шутил… Ох, что будет!.. Внуки ведь, правнуки… Полвека в партии…

Старику стало совсем скверно. Пришлось вызывать врача и приводить Главу Государства в чувство.

– Все, все угадал, – шептал Андрей Гаврилович. – И должности, и фамилии… Говорил же я!..

Андрея Гавриловича срочно отправили домой, а товарищи Мишутин и Возгривин еще раз обсудили предстоящий перевод Латунина на Ближнюю Дачу. Уезжая, Ответственный за порядок лично проверил посты и распорядился на всякий случай усилить охрану института.