Текст книги "Тень света"

Глава третья

Безопасник ждал меня в коридоре, неподалеку от моего нового кабинета. Он ласково улыбался и даже раскинул руки в стороны, показывая, как мне рад.

– Смолин! Ты не поверишь, но у меня есть к тебе разговор!

– Давайте завтра? – предложил я. – Домой хочется. Подальше от офиса, поближе к телевизору и холодильнику.

– Сашуля, дорогой ты мой человечек! – буквально пропел безопасник. – Это банк! Здесь рабочий день ненормированный, если того требуют интересы дела. А в твоем случае они этого ох как требуют!

– В моем случае нет, – заявил я. – Хотелось бы напомнить, Вадим Анатольевич, что мы с вами работаем в разных службах. Если у вас есть какие-то вопросы, связанные с противодействием отмыванию доходов и финансированию терроризма, – то нет проблем. А если вы хотите на мне свое остроумие пооттачивать и немного потоптаться – так это дудки.

– Осмелел, – улыбка сползла с лица Силуянова. – Что, уверенности в себе добавилось? Самооценка повысилась?

– Не-а, – покачал головой я. – Просто понял, кого на самом деле опасаться надо, а кого нет. Вас не надо. Смысла нет.

Причем все сказанное и в самом деле было правдой. Чем дальше, тем больше у меня в голове смещались ориентиры, до того казавшиеся незыблемыми. Того же Силуянова я еще каких-то три месяца назад разве что не демонизировал, полагая всемогущим и всевидящим. Насчет последнего, впрочем, я был прав – камер он понатыкал везде, где только можно, обойдя стороной только те кабинеты, где они были совсем уж ни к чему, вроде нашего старого или туалета. Хотя я за это не поручусь.

А потом я так поглядел, подумал – а чего в нем такого страшного? Бродит по банку какой-то отставной служака и тешит свои комплексы, манипулируя людскими страхами. При этом по сути своей он никто. Ну вот что он сделать может? Накатать предправу пяток докладных? Пальчиком погрозить? Чужими руками рублем ударить?

Вот жуть-то! Нет, для меня тогдашнего подрезание зарплаты было бы крайне неприятно, но для меня сегодняшнего это даже не смешно.

А Силуянов молчал и смотрел на меня. Нехорошо так смотрел. Недобро.

– Много о себе понимаешь, Смолин, – наконец процедил он. – И берешь на себя тоже много. Банк в свою частную лавочку превратил. Не страшно, что кое-кто узнает, какие ты тут делишки проворачиваешь?

Хотел я ему кое-что ответить, да не успел. Телефон забренчал в кармане. Дозвонилась Яна Феликсовна до Ряжской, стало быть.

– Александр, – голос Ольги Михайловны был резковат, как на мой взгляд. Что за день сегодня такой, а? Все на меня бедного наорать пытаются. – Что ты там устроил?

В это время Силуянов показал мне рукой, что, мол, «давай, в кабинет мой пошли», и бодро затопал по коридору. Не скажу, что мне хотелось продолжать беседу с ним, но, с другой стороны, откажешь сейчас – он завтра занудит до невозможности. Легче пойти и пообщаться здесь и сейчас. Будем считать, что сегодня у меня день неприятных бесед.

– Отказался делать то, чего не хочу, – добавил холода в свой голос я, направившись вслед за безопасником. – И еще – я прекрасно понимаю мужа этой гражданки. Я бы от нее тоже сбежал.

– Это очень нужный нам человек, – требовательно произнесла Ряжская. – Будь любезен, сделай то, что она просит.

– Кому «нам», госпожа Ряжская? – уточнил я. – Вот конкретно? Вам и вашему супругу? Вам и банку? Вам и фонду защиты диких животных? Это все прекрасно, но меня ни в одном из этих списков нет. Мне эта женщина даром не сдалась. Ни в каком виде. Так что будет так, как я решил, и это не обсуждается.

Все-таки каким-то я конфликтным стал, надо признать. Вот раньше бы подумал: «да и ладно, чего нарываться, сделаю уж». И – сдался, махнув рукой. А теперь – откуда что берется?

Правда, раньше мне было чего терять. Теперь же – другой расклад. Вот говорят – «не в деньгах счастье». Может, отчасти это и верно. Счастья на них не купишь. Но вот независимость – запросто. Я за последние два месяца себе неплохой резервный фонд сообразил, если что, долго на этом подкожном запасе смогу существовать.

Ну а если припрет – можно подзаработать с помощью Нифонтова. Он мне в самом начале нашего знакомства на что-то такое намекал, и вот, совсем недавно опять с разговорами на аналогичную тему подъезжал. Мол: «ты кое в чем нам поможешь, а мы тебе за это заплатим». Чем не вариант?

Другое дело, что мой друг из отдела 15-К хитроумен больно. Заплатит копейку, а работы выкатит на рубль. Изучил я его уже. Да и что в этих госструктурах за заработок может быть? Бюджетники же…

Ну и с банком, если совсем уж честно, расставаться пока не хочется. Он для меня как некий якорь, который пока удерживает баланс между моими старой и новой жизнями. Уйди я отсюда – и мой мир совсем уж изменится. Не могу сказать, что это меня очень пугает, но… Зима близко, холодный сезон. В это время хочется быть как-то поближе к людям. Опять же – корпоратив новогодний пропускать неохота. На нем бухгалтерия наверняка опять свое ежегодное шоу устроит. Не знаю как, но они умудряются каждый год всем коллективом раньше других нажираться в хлам, а потом отчебучивать такое, о чем весь банк до весны говорит. И, что примечательно, в проказах своих никогда не повторяются.

Так что мне и Ряжскую, и Силуянова послать в одно место труда, конечно, никакого не составит, вот только если что – мосты придется сжигать. А неохота.

Ряжская с минуту помолчала, а после, ничего не говоря, отключилась. В смысле – гудки в трубке запикали.

– Обиделась, наверное, – сказал я Силуянову, заходя за ним в его кабинет и убирая телефон в карман. – Женщины – они такие. Если что не по их, то сразу трубки бросают. Тяжело с ними иногда. А, Вадим Анатольевич? У вас с дамами как вообще? Слышал я, что вы к Немировой то и дело в гости захаживаете.

Молчал Силуянов, желваки по скулам гонял. Фамилию-то моей собеседницы он отлично расслышал и теперь прикидывал, какая муха укусила до того безропотного телка из отдела финансового мониторинга. С чего это он таким смелым стал?

– Дурак ты, Смолин, – наконец произнес он. – Корона тебе на мозг надавила слишком сильно и выдавила его через уши. Сынок, если кто твою задницу и мог прикрыть – так это Ряжская. А теперь съем я тебя, поганца такого. Скушаю. И даже твой приятель Волконский, который так часто тебя покрывает, не поможет.

А вот это новости. Я и не знал, что Дима за меня заступался. Надо же. В жизни бы не подумал.

– Слушайте, давно хотел спросить – что я вам плохого сделал? Вот за что вы меня так не любите? Денег взаймы безвозвратно я у вас не брал, жену не уводил, дом не поджигал. Зачем вам это все нужно? В чем причина?

Силуянов выслушал меня, а после, прищурившись, процедил сквозь зубы:

– Причина? Да нет никакой ярко выраженной причины. Просто мне такие люди, как ты, всегда не нравились. Те, что без руля, без ветрил, без царя в голове. Знаешь, здесь, в этом здании, работает много людей куда хуже тебя. Да что там – есть такие подонки, что после общения с ними руки с мылом мыть надо. Они за новую должность любого сожрать готовы – и доносы в ход идут, и откровенные подставы. Я это все вижу, но никогда таким не мешаю. Кроме тех случаев, разумеется, когда они совсем уж края видеть перестают. Но у этих людей есть цель и они к ней идут. Да, не очень красиво, да, бывает, что и по трупам. Но их можно уважать хотя бы за целеустремленность. И самое главное – они работают на результат. На общее дело. Их интересы совпадают с интересами банка. А ты… Смолин – ты не просто посредственность. Ты эталон посредственности. Лишний человек. Здесь – лишний. Да и не только здесь, а вообще, по жизни.

– Знаете, я вас раньше просто не любил, а теперь побаиваться начал, – запинаясь, сказал я. Причем даже без наигрыша. Притворяться смысла не было, он и вправду меня сумел изрядно смутить своими словами. – Вам, Вадим Анатольевич, лечиться надо. Сдается мне, у вас с головой не все в порядке. Это я сейчас не в плане оскорбления сказал, а вполне серьезно.

– Мне Немирова раз сто повторила, чтобы я тебя в покое оставил, – как будто не слыша меня, продолжал бубнить Силуянов. – Мол, ты теперь не тот, кем был, лучше поостеречься. Да это и так видно, а уж если послушать то, о чем ты в «переговорке» с подругами Ряжской разговоры ведешь, то и сомнений никаких в этом не останется. Но, как по мне, теперь ты еще хуже стал, чем раньше. Никчемушность твоя никуда не делась, а вот непонятного чего-то прибавилось. И это «что-то» – оно не от бога, правильно мне все сказали. Если тогда тебя еще кое-как можно было терпеть, то теперь точно нет.

Все-таки я угадал. Хоть Ряжская и убеждала меня, что ее прослушивать не посмеют, все вышло так, как я говорил. Он небось еще и писал все.

И это самая серьезная ошибка Силуянова. Не надо было этого делать. Есть такие тайны, в которые нос лучше не совать. Причем я сейчас говорю не об оккультном или мистическом, а о сплошь мирском. Просто подобные тайны принадлежат людям с большими деньгами и немалой властью. И подслушивать их ох как небезопасно!

– И что теперь? – спокойно спросил я. – Чего ради вы все это затеяли?

– Считай, что ты уже уволен, – отчеканил Силуянов. – Заступницы ты лишился, предправ наш то постоянно по каким-то переговорам бегает, то теперь вот и вовсе захворал, его в банке неделю как никто не видел, а Волконского вообще никто слушать не станет. Потому завтра, прямо с утра, я наведаюсь к Миронову, и положу на его стол докладную о той частной лавочке, что ты тут открыл. И о деньгах, которые ты не скрываясь за свои сомнительные услуги получал. Так что, Сашуля, тебе конец. По «статье» пойдешь, Смолин, по «статье». На «собственное желание» даже не рассчитывай!

Может, я на него своим давнишним проклятием не только кишечную хворь наслал? Может, я ему ненароком еще и мозг повредил? Просто все это очень смахивает на горячечный бред.

А может, все идет от ограниченности мироощущения этого бедолаги. Он привык жить в рамках должностной инструкции и служебных интересов. Он поставил перед собой задачу – спасти от моей персоны вверенный ему объект, и делает это. Как может, как умеет, как учили. Конечная цель – увольнение меня.

– Хорошо, – пожал плечами я. – По «статье» – так по «статье». Не проблема. Вам тогда полегчает?

– Да, – выдохнул Силуянов и прижал руку к животу. – Ох, как полегчает, Смолин.

И в этот момент зазвонил мой телефон.

– Прямо даже и не знаю, – глянув на экран, где пульсировало имя вызывающего меня абонента, сообщил я Силуянову. – С одной стороны, хочется мне вас порадовать. Вы хоть и совсем уж странноватый стали в последнее время, но зато с вами жить не скучно. С другой… Неохота мне пока увольняться. Ну вот нет у меня такого желания. Эх, жизнь, почему ты так сложна? Все время надо выбирать между чем-то и чем-то.

Мои слова, как видно, совсем уж разозлили «безопасника», поскольку он жутко побледнел и даже зубами скрипнул.

– Да, Ольга Михайловна, – тем временем холодно произнес в трубку я. – Если вы снова собираетесь мной покомандовать или пустить в ход какие-то аргументы, связанные с моей профессиональной трудовой деятельностью, то не стоит этот разговор даже начинать. Во-первых – я не ваш подчиненный. Во-вторых, теперь я даже не сотрудник банка, который вы покупаете. Три минуты назад меня уволили.

– Что за ахинея? – осведомилась у меня Ряжская. – Саша, я понимаю, у талантливых людей случаются перепады настроения. Так сказать – заскоки гения. Но будем честны друг с другом – вы ни разу не гений, потому давайте ограничимся тем, что мы уже до того друг другу наговорили, а после забудем про эти мелочи и станем работать дальше. То есть поступим как цивилизованные люди. Я даже готова сделать первый шаг и сообщить вам, что моя давняя и очень, очень хорошая подруг Яна уже покинула здание банка и больше вас не потревожит. Вот, видите, я признала вашу правоту. И искренне надеюсь на то, что буду услышана. Ну и на то, что ваше стремление к увольнению уже ослабло.

– Да у меня его вовсе не было, – рассмеялся я. – Ольга Михайловна, я вам не говорил, что увольняюсь. Я сказал – «меня уволили». Разницу ощущаете?

– О-о-очень интересно, – протянула Ряжская. – И кто это у нас так ретиво взялся за кадровый вопрос?

Я кинул взгляд на Силуянова, который снова прислушивался к нашему разговору. Вот и что мне с тобой делать? Шутки шутками, а я ведь сейчас на самом деле могу его в определенном смысле приговорить. Пара правильно сплетённых фраз – и Вадим Анатольевич через недельку, а то и раньше, начинает искать работу. И хорошо еще, если он не по обещанной им же мне «статье» вылетит.

Странное ощущение, если честно. От меня раньше никогда никто вот так не зависел. Хотя бы потому, что до того никто меня и всерьез никогда не воспринимал, и мнения моего по серьезным вопросам не спрашивал. Максимум, девчули интересовались – идут им те или иные шмотки или нет. За мужика они меня, как я говорил, раньше не держали, скорее так, за декорацию, потому на игривые лифчики, купальники и чулки с поясами я насмотрелся вволю.

В последнее время, правда, подобными зрелищами они меня отчего-то не балуют, что даже немного грустно.

Ладно, не в ту степь меня занесло. Как мне с этим идейным товарищем быть? Топить или оставить? По-хорошему – топить надо, без раздумий. Нельзя сказать, чтобы он был моим врагом, глупо таковым считать этого служаку. Вот Дара – она враг. И колдун, сваливший за бугор, – он враг. Там все по-взрослому, по-серьезному, там и голову сложить можно.

А здесь… Да ну, ерунда какая.

И потом – серьезно, ведь без него ведь мне скучно будет.

Но, с другой стороны, – он-то меня не пожалеет, будь у него возможность мне насолить? Да уже не пожалел.

Как там у Шекспира было, в книге-жизнеописании Гамлета, принца Датского? «Чтоб добрым быть, я должен быть жесток»? Надо послушать классика. Он знал, что говорил.

– Да имеется у нас один энтузиаст, – хмыкнул я. – За престиж банка ратует и его процветание, которое невозможно до тех пор, пока я здесь присутствую. От чистого сердца, прошу заметить, ратует.

– Фамилия? – требовательно спросила Ряжская.

– Силуянов, – скорчив «безопаснику» рожу из раздела «а что я могу поделать?». – Начальник охраны. Очень он недоволен тем, как я в последнее время службу несу. И моими побочными, не входящими в штатное расписание, занятиями крайне раздражен. Скорее всего потому, что у него разрешения никто не спросил, а он привык себя хозяином в этом здании чувствовать.

– Даже так? – было слышно, что Ряжская усмехнулась. – А, может, еще потому, что ему долю малую никто не заносит?

Вот тебе и раз! Сдается мне, что ситуация принимает забавный оборот. Ольга Михайловна, судя по ее тону, решила, что я сейчас собираюсь ее руками убрать того, кто мне не нужен. Я-то говорю правду, а она в нее не очень верит.

Вот интересная все-таки у нас жизнь! В каждом слове, в каждом поступке всегда есть не только второе, но и третье дно. И как раньше наши предки-собиратели в первобытные времена жили без этого? Ну говорили что думали, делали что должно, верили в правду и справедливость.

Скучно им жилось, должно быть. Неинтересно.

– Про последнее ничего сказать не могу, – открестился я. – Мне он о подобном не говорил. Но зато я понял из его слов, что он держит под личным особым контролем все, что происходит в «переговорке». Детально. До мелочей. И то, что он видит и слышит, ему очень, очень не нравится. Настолько, что завтра он собирается сделать доклад о происходящем господину Миронову. То есть – председателю совета директоров банка.

– Он идиот? – в голосе Ряжской прозвучало искреннее недоумение. – Я не о Миронове, я о Силуянове. Этот человек и вправду слушал наши разговоры? Зная, кто я такая?

– Он у нас такой, – с гордостью сказал я, подмигивая Силуянову. – Нет для него ни авторитетов, ни преград. Мы его тут так у нас и зовем: «Железный Толич». Производное от Анатольевича, соответственно.

Силуянов сделал бровями некое движение, которое можно было истолковать как «серьезно?». Я подмигнул ему, провел большим пальцем по горлу, после потыкал указательным ему в грудь и скорчил печальную физиономию. Так сказать – обозначил ситуацию.

Силуянов встал и прикрыл дверь в свой кабинет, которую, входя, я оставил открытой.

Мне это очень не понравилось.

– Правильнее было бы говорить «дубовый», – уточнила Ольга Михайловна. – И не очень-то следящий за внешней политикой банка. Про Миронова он может забыть, так ему и скажите. Нет, формально Дмитрий Александрович еще председатель совета директоров, продажа акций не ведет к лишению полномочий, там все надо протоколами будет оформлять, на подобное время нужно. Но фактически он в банке больше никто. Пятьдесят пять процентов его акций «СКД-банка» теперь принадлежат холдингу «Р-индастриз». Я, собственно, потому с Яной и не приехала, что хотела при этой сделке присутствовать. Добавьте сюда еще двадцать процентов, что мы у одиночных миноритариев скупили, и осознайте, чьи теперь в лесу шишки. Только не раздувайте щеки раньше времени, дело не в вас. Мы эту сделку давно готовили.

– Новости! – вынужден был признать я. – Поздравляю с приобретением!

Силуянов сейчас напоминал мне большого дворового кота. Если бы у него была шерсть, она бы уже стояла дыбом, а спина выгнулась дугой. Он уже учуял, что что-то пошло наперекосяк, только пока не понимал, что именно.

– Спасибо, – равнодушно ответила Ряжская. – Не с последним, надеюсь. Но это ладно. В принципе, я этого вашего «железного дровосека» прямо сейчас очень огорчить могу. Как было сказано ранее – мы, в определенном смысле, партнеры, а потому ваши интересы совпадают с моими. Вот только нужен ли вам этот цирк? Я составила о вас впечатление как о человеке, для которого смысл происходящего важнее внешних атрибутов. Суть здесь в том, что вас, Саша, из этого банка теперь может уволить только один человек.

– Вы? – уточнил я.

– Нет, – возразила Ряжская. – Мне это ни к чему. Этот человек – вы сами. Даже если мы с вами вдрызг разругаемся, я все равно вас увольнять никому не дам, по крайней мере, без весомой профессиональной причины. Я женщина не мстительная и добро помню. Так что кому-кому, а вам опасаться совершенно нечего, кроме собственного вздорного характера.

– О как! – проникся я. – Но если вы сейчас скажете, что должность председателя правления теперь моя, то у меня возникнет ощущение, что я герой какого-то сомнительного «офисного» романчика класса «Не боись, будешь счастливым».

– Тебя? – фыркнула Ряжская. – Председателем правления ставить? Что за чушь? Как тебе такое вообще в голову-то пришло? А если еще учесть твой, повторюсь, на редкость скверный характер, мнительность, строптивость и вздорность, то я тебе даже отдел бы не доверила, не то что банк. Да и не доверю, ни к чему тебе отдел. Зарплату подниму – и только.

– Польщен, – буркнул я, отметив, что впервые за все это время Ряжская обратилась ко мне на «ты».

Не скажу, что я рвусь вверх по карьерной лестнице так же, как в начале лета, но все равно немного обидно мне стало. Ну ладно – банк. Тут я согласен, не потянуть мне этот пост, слабоват в коленках, каюсь. Но чего это мне отдел не доверят? Неужто я совсем уж дурак дураком?

– Тем более что ваш нынешний шеф со своим делом неплохо справляется, – Ольга Михайловна и не подумала как-то реагировать на мое недовольство. – Он умело надувает щеки, лихо изображает из себя матерого лидера и отлично толкает речи на благотворительных мероприятиях. Ну и самое главное – он собрал эффективную команду, которая за него делает все остальное. Кроме, разве, начальника службы безопасности, у которого напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Как там его фамилия, я забыла уже?

– Силуянов, – подсказал я.

– Именно. – Ряжская на секунду замолчала. – Скажи этому человеку, что решение о начале служебного, а возможно даже, и уголовного расследования, будет принято на днях.

– Уголовного-то с какого перепуга? – изумился я.

– Мой дедушка, который начинал работать в органах в те времена, когда ОГПУ еще не осуществило процесс слияния с НКВД, неоднократно говорил: «Был бы человек, статья найдется». – Ряжская хихикнула. – А мой супруг дополнил эту поговорку словами: «особенно если есть знакомый прокурор». Так что не стесняйся, получи удовольствие. Тем более что он все равно бы, скорее всего, вылетел из банка как пробка. У моего супруга есть привычка, приобретая новую компанию, проводить некую аттестацию работающего в ней персонала, обращая особое внимание на топ-менеджмент, финансовую службу и безопасность. И что-то мне подсказывает, что вопрос о продлении трудового договора между вашим Силуяновым и банком подниматься точно не будет. А вот о формулировке записи об увольнении в трудовой книжке будет обсуждаться в обязательном порядке. И пусть порадуется, если он отделается только «статьей».

Она не шутила. Серьезно – не шутила ни разу.

А еще мне было впору засмеяться, повод-то был. Сначала Силуянов мне «статьей» грозил, а теперь сам под нее, похоже, и попал. Воистину – зло есть бумеранг. Запустил его в кого-то и жди потом, когда он тебя по затылку шандарахнет, сделав круг.

Впрочем, это-то ладно, дело локальное, житейское. Жесть – она впереди. Сдается мне, скоро у нас тут головы полетят. Народ узнает – вою будет. И мне теперь перепадет по полной, это можно не сомневаться. Шила в мешке не утаишь, имена новых собственников тайной будут недолго, как и то, что я частенько уединяюсь с одним из них. Да что там – если верить слухам, то и вовсе с ней сплю. И можете быть уверены, народ тут же решит, что именно я определяю, кого казнить, кого миловать. Но это не беда, просто кто-то будет плевать мне вслед, а кто-то даже начнет заверять меня в своем неизменно дружеском расположении.

Тем более что тут ничего не изменить, так случится в любом случае. Даже если я буду бить себя в грудь, заверяя общество в том, что не при делах, мне все равно никто не поверит. И, отчасти, правильно сделают. Не скажу про «казнить», я парень не мстительный, не стану ни с кем сводить счеты. Да и нет у меня в банке врагов, кроме вон одного человека, который сейчас сидит напротив меня. А вот «миловать» – это да. За Наташку с Ленкой попрошу непременно. Они, конечно, не топ-менеджмент, вряд ли их щемить будут, но от греха – попрошу. И за Волконского.

– Даже так? – произнес я и посмотрел на Силуянова, который даже не подозревал о том, что его сейчас приговорили. – А не жестковато?

– Я не люблю, когда невесть кто сует нос в мои дела, – из голоса Ряжской ушла вся игривость. Таким тоном, должно быть, Снежная Королева общалась с девочкой Гердой. – А еще нужна показательная порка. То есть мне надо, чтобы все, кто работает в вашем декоративном банке, который теперь стал собственностью моей семьи, хорошо уяснили, что либо будет так, как хотим мы, либо не будет никак.

– И я?

– Что – «и ты»? – сбилась с высокопарного слога Ряжская.

– И я должен это уяснить?

А что? Мне в самом деле надо сразу расставить точки над «i». Чтобы решить – сейчас ее послать или потом, попозже?

– Саша, ты не человек, – бархатисто рассмеялась Ряжская. – Теперь я точно это знаю.

– А кто же я?

– Ты – ёжик. Чуть что, так сразу колючки вверх, и давай зло сопеть и фырчать, – объяснила мне женщина. – Причем неважно, друг перед тобой, враг. Тебе без разницы. Видно, невесело ты последние годы жил, если в любом человеческом проявлении кого-то из своих знакомых видишь агрессию. Ты в негатив постоянно уходишь, а так нельзя. Так и с ума сойти недолго.

– Ничего, что я еще здесь? – не выдержал Силуянов, и выпятил челюсть вперед. – А?

– Даже не знаю, что вам на это сказать, – прикрыв трубку рукой, ответил ему я. – Серьезно – не знаю. Все так запуталось.

И ведь ни словом не соврал. Ситуация прямо как в статусе Сашки Вязьминой из операционного, том, что у нее в «вотсапе», – «все сложно».

Причем все на самом деле оказалось сложно. Я сам не ожидал от него такой реакции. Как мне думается, он и сам ее от себя не ожидал, просто нашла коса на камень. Ну или сосудик у него какой-то в голове перекрыло.

А может, я его просто до такой степени выбесил.

Короче, он со всей дури бахнул мне прямым в челюсть, да так, что я на пол прилег отдохнуть. Трубка отлетела в сторону, а из глаз у меня полетели искры.

– Непроффешионально, – сообщил я Силуянову ошарашенно и пару раз лязгнул зубами, чтобы проверить, все ли они на месте. – Капец просто как!

Вспомнив большинство фильмов, я прихватил нижнюю челюсть пальцами руки и подвигал ее туда-сюда. Кожа двигалась, челюсть нет. Фиг знает, так оно должно быть или нет, но на душе стало как-то спокойнее. Да и потом – если бы там имелась трещина или чего похуже, наверное, я сразу такое понял. А при вывихнутой челюсти вроде как и вовсе рот не закрывается.

Из трубки, лежавшей у двери, тем временем доносился голос Ольги Михайловны: «Саша. Саша, я не поняла, что у вас там происходит?».

– Ыррррр! – издал зверский звук Силуянов, и каблук его ботинка модели «старый добрый прапор» опустился на экран моего телефона.

Вот это был уже явный перебор. Я все понимаю – нервы, вспышка гнева, нереализованные мечты, даже вот этот удар мог понять. Но зачем же имущество портить? Материальный ущерб причинять?

И прощать ему все это я не собирался.

Силуянов стоял чуть сгорбившись, как будто ожидая, что я вот-вот встану и попробую дать ему сдачи.

Да нет, даже не «как будто». Точно этого ожидая. И это наводило на не очень-то хорошие мысли. Например – не собрался ли он меня на инвалидность перевести? Он сможет. Странностей в нем хватает, это да, но при этом в чем-в чем, а в искусстве причинения людям вреда средней и сильной тяжести он разбирается преотлично. Мне про это его же подчиненные рассказывали.

Как-то это все странно. Ну не любишь ты меня – хорошо. Но зачем же провоцировать на драку, с заведомо ясным финалом? Зачем на душу грех брать?

Или не «зачем»? Или – «за что»?

Нет, прощать я ему ничего не собираюсь, это уж точно. Но полный расчёт можно и отсрочить. На несколько часов. Или даже до того момента, пока я не пойму, что тут к чему.

– Выпустили пар? – сообщил ему я абсолютно спокойно. – Надеюсь, на этом все? Если да, так я пойду. Рабочий день, как было сказано выше, кончился, так что если у вас ко мне есть еще какие-то претензии, то это все завтра.

– Дешевка ты, – еще сильнее выпятил челюсть вперед Силуянов. – Что, даже не попробуешь мне сдачи дать?

– Да вот еще, – встал я с пола и отряхнул штаны. – Много чести.

Я бы, наверное, мог наговорить ему всяких гадостей, но не стал. Зачем? Во-первых, говорить становилось все больнее, здорово он мне все-таки бумкнул. А во-вторых, – к чему слова? Лучше сделать. Он у меня грядущую ночь на всю оставшуюся жизнь запомнит. Главное, чтобы все ингредиенты для задуманного дома были. Есть у меня одно заклинание, я его недели две назад нашел, оно как раз самое то, что для моей страшной мести и нужно. Да и на пользу делу это пойдет. Он товарищ неглупый, два плюс два сложит, и завтра, в запале, глядишь, и выложит на духу, в чем же истинная причина такой нелюбви ко мне.

А она – есть. Ну не верю я в то, что человека ТАК можно не любить исключительно за раздолбайство. Есть тут что-то еще.

Одно хорошо – мешать моему уходу не стал. Знай злобно сопел, пока я выковыривал «симку» из телефона, да бросил мне вслед ругательство, когда я за дверь вышел.

По дороге к дому челюсть начала ныть адски, мышцы ее сводило так, что когда я ввалился в квартиру, даже пары слов Родьке сказать не смог.

– Охти мне! – поняв в чем дело, всплеснул лапками мой слуга. – Хозяин, подрался никак? Вот уж не думал, что ты любитель этой забавы! Был у меня один хозяин, тоже мастак морды мять, но обычно он тумаки отвешивал, а не ему. Ты, если в этом деле не смыслишь, так не лез бы в драку-то?

Ничего я ему на это не ответил и полез в шкафчик, где у меня лекарства лежали, за «кетанолом». У меня в активе, понятное дело, уже имелся рецепт зелья «боль снемлюща и сон насылающа», но его же еще варить надо, а потом студить. Это дело не быстрое, часа на два с половиной-три. Легче таблеткой закинуться.

– Вавила Силыч, – тем временем заорал Родька и пнул пару раз лапой холодильник. – Вавила Силы-ы-ыч! Глянь, чего делается на свете! Куда мир-то катится? Ведьмакам-от уже морды бьют!

– Ну не жгут же, как в старые времена? – резонно сообщил подъездный, выбираясь из-за плиты.) – Морда – она чего? Поболит и перестанет. Чай рожа не задница, завяжи да лежи. А вот коли к столбу веревкой, да хворосту навалят – это да. Это неприятно.

Мои зубы лязгнули о край кружки. Я представил себя у столба, среди хвороста, который пахнет бензинчиком, и Силуянова, с доброй улыбкой подносящего к нему горящий факел.

Жуть какая!

– По зубам треснули? – пригляделся Вавила Силыч к моему лицу. – Ишь, со знанием дела били, сразу видно. Надо было сразу лед приложить. Теперь к утру распухнет так, что будь здоров.

– Ну и помог бы! – потребовал Родька. – Ты можешь, я знаю.

Вавила Силыч призадумался, а после было захотел что-то сказать – но не успел. Ему помешал дверной звонок.