Текст книги "Тень света"

Глава пятая

– Ну, хозяин, кое-кому нынче лихо придется! – радостно сообщил мне Родька, намывая в раковине плошку. – Ух, пожалеет та вражина о том, что с тобой связался! А и правильно – не распускай руки!

– А я так скажу – не связывался бы ты с марами, – высказал свое мнение и Вавила Силыч. – Капризные оне. И опасные очень. Опять же – всегда лазейку в заговоре ищут. Чтобы, значит, не того, на кого указали, к рукам прибрать, а того, кто их призвал.

– Да? – заинтересовался я и развернулся вместе с табуреткой, на которой сидел, к подъездному. – Почему?

– Ты тигру в цирке видел? – ответил вопросом на вопрос он.

– Видел, – кивнул я. – В детстве.

– Она, тигра-то, с тумбы на тумбу лихо прыгает, когда цирковой кнутом щелкает, – неторопливо проговорил Вавила Силыч. – А сама только и ждет, когда тот зазевается. Потому как – дикий зверь. Это тебе не собака комнатная, или там рыбка аквариумная, у нее инстинкты есть, и главный из них – желание жить свободно. Как ты тигру эту ни корми, как ни холь, все одно, если зазеваешься, сожрет она того, кто хлыстом машет. И мясо то для зверюки куда вкуснее будет, чем любое другое. У него вкус свободы. Вот и мары так же. Человека потерзать для них в радость, но забрать душу или даже жизнь у того, кто их заставил что-то делать – куда приятственней. Да и не только о марах речь. Любая нечисть и нежить на призывающего особый зуб всегда имеет. Ты, Александр, это крепко запомни. Если уж взялся кого себе на службу ставить из-за кромки – десять раз проверь, что до тебя этот гость не доберется.

– А в книге про это ни слова, – возмутился я. – О чем предки думали?

– Так а накой писать про то, что любому известно? – изумился Вавила Силыч. – Бумагу переводить? Это сейчас у вас ее вон сколько хочешь. А в бывшие времена листочек две копейки стоил.

– Дорога бумага была, дорога, – подтвердил Родька, закрывая кран. – Не укупишь.

– Две копейки, – хмыкнул я. – Всего-то?

– Воз сена стоил десять копеек, – моментально отозвался мой слуга. – Отборного, того, что чистый клевер.

– Курица-несушка пять копеек, – поддержал его подъездный. – Если же цыпленками брать, так на тот же пятак тебе их дюжину дадут. Да при матушке-императрице за рупь и вовсе корову можно было купить. Дойную! А ты – «всего-то»! А корова для хозяйства – это все!

– Да что корову! – разошелся Родька. – За рупь на Волге об те времена…

– Понял-понял! – поднял я руки вверх. – Убедили! Был не прав!

– Две копейки! – пробубнил Вавила Силыч. – Большие деньжищи! Я вот Кузьмича сейчас позову, да ему твои слова передам, – он тебе еще не так выскажет. Кузьмич еще те времена помнит, когда копейка и копейкой-то не была!

Лучше им, наверное, не говорить, что я тоже такие времена помню. Мне копейки вживую увидеть довелось только в школе, когда денежную реформу провели. До того я про них только в книжках читал.

Но вообще сейчас надо мной нависла страшная угроза. Если Кузьмич, самый старый из подъездных нашего дома, узнает про мои неосторожные слова, то капец чего начнется. Он мне до рассвета будет рассказывать о ценах времен Очакова и покоренья Крыма. Или того хуже – Ливонской войны.

– Говорить Кузьмичу не надо, – поспешно произнес я. – Вы лучше чай попейте. Я сейчас к Маринке отбегу на часок, а потом с вами посижу. И еще – совет мне ваш нужен в одном тонком деле.

Вавила Силыч сумрачно глянул на меня, а после на книгу, так и открытую на странице, где было записан ритуал призвания мары-«сонливицы».

– Нет-нет, – захлопнул я толстый фолиант. – Ничего такого. Скорее – наоборот. Доброе дело надо сделать, но вот не знаю, как к нему подступиться.

С Яной Феликсовной надо что-то думать, однако. Ряжская с меня не слезет, это понятно. Ей на подругу, по сути, плевать, как я уже и говорил. Ей важно добиться того, чтобы я через «не могу», «не хочу» сделал то, что нужно ей.

Ладно, сделаю. Вот только и ей бы не помешало послушать слова мудрого подъездного о тиграх, которые свободу любят.

А ведьмак – он не дикий зверь. Его, если что, загнать в клетку куда сложнее будет.

– Охота тебе, хозяин, к этой шлендре идти? – подал голос Родька, запихивая фильтр для воды под кран. – Ладно бы от нее какой прок был, а так шум один – и только. И до ума она ничего не доводит. Вон, стыдоба какая из-за «Магического противостояния» перед четырнадцатым домом вышла! Она ж пре-тен-ден-том на победу была – и что? Психанула и всех нас подвела!

– Много воли взял! – рыкнул я на него, причем на этот раз всерьез. – Не тебе судить о том, хорошая Маринка или нет. Знай свое место!

– Ты бы его выпорол что ли? – посоветовал мне Вавила Силыч. – Или смешал пять кило риса да пять кило гречи, да заставил перебирать. А то толком он у тебя ничего не делает, только жрет без остановки и телевизер смотрит. Скоро вон в дверь проходить не будет.

– Обидные ваши слова, – бухнул фильтром об стол Родька. – Прямо до крайности! Я каждый день… Каждый день…

– Каждый день – что? – уточнил подъездный. – Ну? Хозяин твой домой пришел – ужин где? Чай горячий? И носки его грязные под кроватью лежат вторую неделю. Во-о-от! Дармоед ты!

Родька завертелся на месте, грозно засопел, после спрыгнул на пол и убежал в комнату, где чуть позже скрипнуло кресло, на котором он обитал.

– Обиделся, – предположил я. – Теперь всю ночь как слон трубить носом будет.

– Побольше поплачет – поменьше пописает, – философски заметил подъездный. – Тоже мне… Ты его не балуй, а то потом беды не оберешься. А лучше отдай его мне на пару-тройку дней. Дело к зиме, надо трубы в подвале проверять, любые руки сгодятся.

И знаете что? Я дал «добро» Вавиле Силычу на это благое дело. И «обчеству», прости господи, польза, и жирок Родьке растрясти не помешает. Правда, с посиделками, сдается мне, сегодня не сложится. Да и ладно. Мне Маринки хватит.

Маринка же была задумчива, что наводило на странные мысли. Нет, я не хочу сказать, что моя любимая соседка до того не думала, но чтобы подобное настроение держалось у нее более получаса, это, знаете ли… Впрочем, как-то раз я такое наблюдал, года полтора назад, когда у нее имел место быть бурный и душераздирающий служебный роман с каким-то красавчиком из РИА «Новости», на которого она возлагала как личные, так и карьерные надежды. Но там-то было исключение из правил. А тут прямо даже не знаю.

Может, опять в кого влюбилась?

– Проходи, – сказала мне Маринка, одной рукой придерживая полотенце, которое было намотано у нее на голове и являло собой некое подобие вавилонской башни, а другой поправляя разошедшийся на груди халат. – Кофе будешь?

– На ночь глядя-то? – засомневался я. – Не, не буду. Потом не усну.

– Подолгу спя, мы сокращаем свою жизнь, – философски заметила Маринка и, шлепая босыми ногами, направилась на кухню. – А потом, у меня кроме него больше ничего нет. Третий день забываю в магазин зайти.

– Через интернет харчи закажи, – посоветовал я, проследовав за ней. – С доставкой на дом.

– Так они днем возят, – возразила мне соседка. – Или рано вечером. А у меня рабочее время ненормированное. И еще часто привозят не то. Мне вот вместо яблок раз «помело» привезли.

– Тогда питайся кофе, – подытожил я, усаживаясь за стол, уставленный пустыми немытыми чашками с серо-карамельными кофейными пятнами внутри. – А то, если хочешь, ко мне пошли. Гречки сварим. Или риса.

– Знаешь, Смолин, – теплые руки Маринки обвили мою шею, а ее подбородок уперся в мой затылок. – Иногда мне кажется, что мы с тобой почти семья, только двадцать лет спустя после бракосочетания. Плотского нет, но есть духовное. Я иногда даже думаю, что коли до тридцати пяти я не выйду замуж и не сложу на очередном редакционном задании свою шальную и очень-очень красивую голову, то женю тебя на себе. Почему нет? Ты добрый, мягкий и покладистый, будешь славным мужем и хорошим отцом. Гречка вон у тебя всегда есть, и рис. Карьеру, может, в своем банке сделаешь, станешь меня обеспечивать сумочками «Луи Витон» и блескучими цацками с камушками от Сваровски.

Она отпила кофе, после вытянула сигарету из пачки и щелкнула зажигалкой.

– Мое мнение о данных планах на грядущее учитываться будет? – заранее зная ответ, поинтересовался я, вставая и направляясь к окну, чтобы открыть форточку.

– Не-а, – отмахнулась соседка. – Я ловкая, хитрая и пронырливая. Я сначала от тебя забеременею, а после поставлю перед фактом. Если же ты начнешь отпираться, то подниму на свою защиту общественность.

– Не поднимешь, – вдохнул я сырой осенний воздух, хлынувший в кухню. – Нет тебе веры теперь. Дворничиха Фарида – и та не поверит.

– Это да, – признала Маринка. – Недавно она меня встретила у подъезда и презрительно так говорит: «Гулял много, куриль, мужик водиль, ребенок потеряль! Глупий ты, правильно Сашка тебя бросаль!».

– Вот! – поднял указательный палец вверх я. – Люди правду видят.

– Ну и хрен с тобой, – выпустила дым соседка. – Была бы честь предложена. Тем более что в последнее время ты, Смолин, стал каким-то не таким. Раньше ты был как таблица умножения – понятным, несложным и записанным на любой обложке любой тетради в клеточку. А теперь вокруг тебя слишком много непонятного и неправильного. Как журналисту мне это интересно, а как женщине – не очень. Вот скажи – что это была за деревня, куда мы с тобой в июле ездили? Что за страсти творились ночью на поляне в лесу? Да бог с ней, с поляной. Что тогда на кладбище произошло? Ну в конце августа. Почему я тут помню, а тут не помню? Я ведь точно знаю, что ты в курсе всей той истории.

– Да откуда? – мягко произнес я. – Просто пришел тебя поддержать. Так сказать – «мысленно вместе».

– Подобную хренотень впаривай первокурсницам из любого института. Они вообще верят во все, даже в любовь до гроба, по крайней мере до тех пор, пока две полоски на тесте не увидят. – Маринка стряхнула пепел с сигареты. – Что за отдел 15-К такой? Почему Стас при упоминании о тебе начинает юлить и пытаться перевести разговор в другую плоскость? Да черт с ней, с другой плоскостью. Почему тот же Стас про тебя знает больше, чем я, твой самый верный друг, почти родственница? Почему Севастьянов настоятельно советовал мне во всю эту историю не лезть? Севастьянов, криминальный журналист от бога, у которого инстинкт самосохранения отключили еще в материнской утробе. Очень много «почему». А ответов нет. Только смазанные воспоминания о том, что мне несколько раз было очень страшно.

– Севастьянов твой умный парень, – снова глубоко вдохнул я, так и не поворачиваясь к Маринке лицом. – Он просто не хочет, чтобы тебе снова было очень страшно.

– Интерес к непонятному для меня всегда был приоритетней страха, – топнула босой ногой по полу Маринка. – Он у меня развит сильнее. И потому я хочу, чтобы ты мне все рассказал. Все, от начала до конца. Сашка, я все равно с тебя не слезу!

– Ну ты на меня еще и не забиралась ни разу, – заметил я, раздумывая, как правильно поступить в данной ситуации.

Ведь правда не отстанет, уж мне-то это известно. Но при этом мне было ее очень жалко. Она не я, она влезет во все это с головой без раздумий и выбора дороги, и, в результате, скорее всего умрет, так не дожив до собственного тридцатипятилетия. Да что там. Даже до следующей весны.

– Смолин, если это шантаж, то очень и очень низкий, – возмутилась Маринка. – Я, конечно, девочка без комплексов, но есть же некоторые вещи! И потом – я тебе тогда на кладбище все детально объяснила. Не надо ломать то, что потом никогда не восстановишь.

– Да ну тебя, – я, наконец, принял решение и вернулся за стол. – Шучу я, шучу. Не очень-то и хотелось.

– Вот ты хам, – еще сильнее обиделась Маринка. Она была настоящей женщиной, потому ее задевали равно как приставания представителей противоположного пола, так и их равнодушие. Причем даже если и то, и другое исходило от одного и того же человека. – Ты хочешь сказать, что вот это вот не будит у тебя никаких чувств?

После чего был распахнут халат, и я узрел на самом деле красивые формы моей соседки. И – да, они будили и чувства, и все остальное.

– Определись уже, – посоветовал я ей. – А то елозишь мыслями, как кот по полу после туалета. Тебе самой чего надо?

– Правду. – Маринка запахнула халат, потушила сигарету, поставила локти на стол, положила голову на ладони и уставилась на меня. – Всю и в деталях.

– Душа моя, да нечего мне тебе рассказать, – жалобно просопел я. – У тебя воображение, как у любой творческой личности, слишком буйное. Ты сама себе чего-то навыдумывала, потом в это все поверила, а теперь меня тиранишь, требуя того, что я тебе дать не могу. Ну не в состоянии я рассказать что-то, чего не знаю.

– Врешь. – Маринка перегнулась через стол и ткнула меня пальцем в лоб. – Врешь, гад такой. И, главное, уверенно так, со знанием дела. Говорю же – изменился ты. Раньше я тебя всегда могла раскрутить на то, что мне было нужно, а теперь – откуда что берется. Ладно, хрен с тобой, я подожду. Это я в плане вкусняшку съесть нетерпеливая, а в профессиональном смысле у меня с умением ждать все в порядке. Но помни – большой брат следит за тобой. И если даже на некоторое время я исчезаю из твоего поля видимости, как это случилось в последний месяц, это не значит, что меня нет рядом.

И она изобразила некий жест, сложив указательный и безымянный палец в «рогульку», а после поводив ей в воздухе, от своих глаз к моим.

– Следи, – быстро согласился я. – Во все перископы. Я не против. Только, чур, когда я приведу гражданку к себе в гости и задумаю с ней поиграть в «шпили-вили», не надо выскакивать из-под кровати и упрекать меня в недостаточной техничности и опытности.

– Заковыристые у тебя фантазии, – хмыкнула Маринка. – «Гражданку в гости». Сто лет ничего подобного не видела, с той самой поры, когда твоя бывшая вещи из твоей квартиры забирала. Кстати, я ведь тут с ней в метро недавно столкнулась, причем на нашей остановке. Она про тебя спрашивала, интересовалась личной жизнью. Я-то сначала подумала, что она к тебе заезжала, но нет, у нее тут какие-то дела по работе были.

О как. Светка работает на «Красных воротах», и в наши «спальные» пенаты ее ну вот никак занести не могло. Нет, будь она юристом, косметологом или тем же журналистом, то есть корми ее ноги, можно было бы в это поверить. Но она-то рентгенолог! И у клиники ее филиалов точно нет, это я знаю, как «Отче наш».

Совпадение? Не уверен.

Вот ведь.

– Слушай, она упоминала какую-то рыжую девицу, – продолжала тем временем свой рассказ Маринка. – Мол, связался ты с какой-то малолеткой, та по ухваткам форменная прошмандовка.

– Это она прямо так сказала? – уточнил я. – Или ты уже от себя добавила характеристику?

– Моя инициатива, – подтвердила Маринка. – А что такого?

Да ничего. Просто Светка, даже когда мы ругались, матерные слова за кадром оставляла. Не любит она этого. Не то воспитание.

– Да еще и рыжая, – продолжила Маринка. – И тут я подумала – это не та ли девица, которая с твоим таинственным приятелем в светлой куртке была. Смолин, ты чего, ее реально поджуживаешь? Если да – то ты, прости меня, дурак. Нет, с твоей бывшей я все сделала красиво. Я ей сказала, что ты и рыжую петрушишь, и еще каких-то девок водишь под настроение, и даже, бывает, меня, когда очень припрет, употребляешь по-соседски, по-дружески, практически по-братски. Ну надо же твое реноме поддерживать. Но по жизни – эта рыжая не твоего поля ягода. Я таких знаю, у нас на курсе несколько подобных девиц имелось.

– Каких «таких»?

– Упертых. – Маринка цапнула из пачки новую сигарету. – Для которых на первом месте дело. Она точно такая, можешь мне поверить. И ты всегда для нее будешь только фоном, как радио в машине или телевизор на кухне. Есть – хорошо. Нет… Ну и ладно. Только не спрашивай, на основании чего я такой вывод сделала. Просто поверь, что так оно и есть. Тетя Марина в таких вопросах не ошибается, потому как рыбак рыбака видит издалека. Я сама из таких.

– Запоздала ты с советом, – я взял со стола зажигалку, щелкнул ей и поднес синеватый огонек к кончику сигареты. – Все закончилось, не начавшись.

– И очень хорошо, – Маринка со вкусом затянулась. – Лучше ни с кем, чем с такой. Слушай, а Светка твоя здорово расстроилась после моих слов. Знаешь, сдается мне, что у нее…

– Спасибо, – остановил я Маринку. – Я знаю, что ты скажешь, но слушать это не хочу. И тема закрыта. Ты лучше мне расскажи, с какого перепуга ты вдруг стала одеваться в стиле «я примерная девочка»?

Соседка запнулась на середине фразы, внимательно глянула на меня, усмехнулась, помолчала с полминуты, а после уже другим тоном произнесла:

– Какие же люди иногда бывают дураки. Смех, да и только. А что до одежды – ты ведь не в курсе. Все, меня в штат «Московского вестника» взяли. Спасибо «Магическому противостоянию», кстати. Эфир на центральном канале и пара статей на эту тему склонили кадровую чашу весов в нужную сторону. Правда, пока младшим помощником старшего дворника определили, но это ничего, это нормально. Зато спать ни с кем не пришлось, что уже неплохо. Не скажу, что меня это сильно смущает, но все-таки иногда вечером, когда темно, дождь и тебя, придурка, дома нет, начинаешь задавать себе неудобные вопросы, вроде: «как дальше жить?». Очень сильный душевный дискомфорт при этом возникает.

– Поздравляю, – искренне порадовался за Маринку я. – Перефразируя классиков – сбылась мечта идиотки.

– Вот, временно убаюкиваю бдительность бабулек из редакции, – вздохнула Маринка. – Этого наследия ушедшего тысячелетия там много сидит, оно до пенсии дорабатывает. И жужжат эти божие одуванчики как мухи, если кто-то сильно выбивается из общей картины. Не скажу, что меня это сильно беспокоит, но они, чуть что, бегут к главреду, а он дядька лютый, мигом из себя выходит, после чего начинает орать, махать руками и трясти шевелюрой. У него знаешь какое прозвище? «Мамонт». Очень точно подмечено.

– И надолго тебя хватит, в таком виде ходить?

– Не знаю, – задумчиво ответила Маринка, покрутив пальцем светлый локон, выбившийся из-под наголовного полотенца. – Надеюсь, хотя бы до Нового Года. Потом, вроде, эту богадельню разогнать должны, кого на пенсию, кого в архив. Так Севастьянов сказал, а он всегда в курсе происходящего.

– А с шоу этим чего? – задал я вопрос, который давно не давал мне покоя. – Они тебя после не прессинговали?

– Да нет, – пожала плечами Маринка. – Так, побухтели маленько, да и все. Очень удивлялись, почему я, так замечательно стартовав, сама сливаюсь. Мол – рейтинги у меня будут ого-го, можно даже на призовое место рассчитывать. Бесплатное! Место победителя уже проплачено, к нему не подберешься, но остальные ступени пьедестала пока свободны.

– Так и помолотила бы еще, – предложил я.

– Да ну, – отмахнулась Маринка. – Гадючник. Все всех не любят так, что аж сожрать готовы. Ты даже не представляешь, Смолин, какая в этом магическом цехе конкуренция. Чуть кто высунулся повыше остальных, так его сразу за ноги начинают стаскивать вниз. Все в ход идет – деньги, связи. Ну и криминал, понятное дело. Они ведь с этого тоже свою долю имеют. Я потом еще немного эту тему покопала, после шоу, хотела цикл статей сделать, но Мамонт сказал «нет». Чего-то его тут смутило. Ну а мне спорить с руководством пока не чину. Вот через пару лет, когда заматерею…

– Жесть, – признал я. – То есть – все кончилось хорошо?

– Если не считать психологической травмы, полученной мной – то да, – согласилась с моими словами Маринка. – Ну и еще того, что один из каналов вряд ли когда-то еще будет иметь со мной дело. По крайней мере, в обозримом будущем. Но плюсов по любому больше.

А она врала. Немножко, чуть-чуть – но привирала. Я это ощутил невероятно ясно и крайне этому факту поразился. Да и было чему. До того я никогда не знал точно, где мне Маринка врет, а где говорит правду.

– Темнишь, – цокнул языком я. – А? Ну ведь есть такое?

– Ой, какой проницательный! – недовольно мотнула головой соседка. – Откуда что берется. Ну да, я бы еще там покрутилась, но телевизионщики договор начали впихивать, а он мне нафиг не нужен. График съемок, потом еще какие-то мероприятия после окончания сезона… Когда мне всем этим заниматься? Мне надо в редакции впахивать, примой становиться, акулой пера, так сказать. На это не то что все время уходить будет, а целый кусок жизни. Да еще и Стас сказал, что прикрывать меня больше никто не будет. У них операция кончилась, если надумаю дальше работать в программе, то это уже на свой страх и риск. А мне без него, если честно, там страшновато было оставаться.

Вот это и есть основная причина, надо полагать. Надо же, моя соседка хоть раз в жизни сделала что-то осмысленное. Праздник, люди! Праздник к нам пришел!

– Ну и правильно, – одобрил ее поступок я. – Ну их всех, Гупт этих. И фриков тоже, тех, что вроде Максиваксио. Все они там на голову ушибленные.

– А ты, Сашка, все-таки подумай, – помолчав, сказала мне Маринка. – Я же не дура, отлично понимаю, что и ты темнишь. Если что – на меня можешь рассчитывать. Две головы – лучше, чем одна.

На том мы и расстались. На дворе уже стояла ночь, пора было ложиться спать, тем более что завтра, точнее, уже сегодня, меня ждал веселый и интересный день. Засыпая, я зловредно хихикнул, представляя, какой бледный вид завтра будет иметь Силуянов. Как бы он, бедный, вообще последний ум не потерял, от навалившихся на него невзгод. Сами посудите – сначала большую часть ночи нашего доблестного безопасника мара будет терзать, реализуя все его потаенные страхи, включая даже детские, давно и прочно забытые, а утром как молотком по голове стукнет новость, что банк отныне в руках Ряжских, и я теперь, как их фаворит, для него недосягаем.

Прямо вот хорошо!

И все-таки интересно – зачем Светка приезжала на нашу станцию метро? Может, я себе льщу? Может, просто ее клиника новый аппарат закупает, и она правда по работе сюда наведалась? Вроде видел я там рядом вывеску: «Медицинское оборудование».

А если нет? Если что…

Ладно, чего гадать, все равно правду я не узнаю. Ну, не звонить же мне ей в поисках истины? Тем более что она со мной, скорее всего, и говорить-то не станет, после нашей последней встречи.

Но как тогда Женька на меня прыгнула! Ох, какое у Светки лицо было!

И я заснул со счастливой улыбкой на губах, даже несмотря на то, что мне жутко мешало это сделать беспрестанное бормотание и вздохи под креслом. Там переживал сегодняшнее происшествие мой впечатлительный слуга.

И снилось мне нечто хорошее, настолько, что когда меня нахальнейшим образом вырвали из ночных грез, я был очень, очень недоволен.

– Хозяин, – теребил меня за руку Родька. – Хозяин, ты это… Ты просыпайся! Надо!

– Отвали, – недовольно буркнул я, не желая покидать пусть и непонятный, но приятный сон. – Прокляну!

– Да куда уж больше-то, – чуть не всхлипывая, ответил мне слуга. – Хозяин!!! Ну открой глаза! Тут без тебя никак!

Господи боже ты мой! Да что опять случилось-то?

Я разлепил глаза и глубоко вздохнул. Темнота в комнате, стало быть, еще даже не рассвело. Нет, я его не на пару дней Вавиле отдам, а на месяц. И не трубы простукивать, а канализацию чистить, от смыва в унитазе до решетки в городской системе!

– Ну и чего… – просипел я, откашлялся и повторил: – Чего будил?

– Гости! – пискнул Родька и ткнул лапой в сторону выхода из комнаты.

И верно – к нам пожаловали гости. Точнее – гостья. Причем неожиданная настолько, что я даже глаза кулаками потер. Кто его знает, может – мерещится?

На краешке дивана, недалеко от моих ног, сидела девочка лет шести, одетая по моде Древней Руси. Ну или крестьянско-крепостной, не знаю, как правильно сказать. Короче – именно такими деревенских крестьянских девчушек изображали живописцы, иллюстраторы Гоголя, Пушкина и Тургенева, а также современные «сериальщики».

Платочек, повязанный вокруг головы, сарафан, сверкающий своей белизной в ночи, и лапоточки на ногах. Эдакая Аленушка в детстве.

– О как! – ошарашенно сказал я Родьке и почесал нос – Никак душу неприкаянную к нам занесло. Вот ведь. А Вавила Силыч убеждал меня, что без его ведома сюда ни одна сущность неупокоенная не проникнет.

Ну да, было такое. Состоялся этот разговор еще после моего возвращения из Лозовки, когда подъездный понял, как сильно я переживаю по поводу того, что мне жизни не дадут те души, которые лишены покоя после смерти. Ну в смысле, что они будут шастать по моей квартире туда-сюда. Вавила Силыч меня успокоил, объяснил, что Покон есть Покон, и никакая посторонняя шелупонь в его владения без его же ведома даже не сунется. Нет, те, что посильнее, вроде опытного колдуна или самой Смерти, конечно, плевали на защиту домовых, но души – извините. Этим вход закрыт, пока разрешения от хозяина места не будет.

– Это не душа, – услышал я голос самого Вавилы Силыча, а после с удивлением обнаружил, что и он тоже здесь.

Мало того – я в таком состоянии нашего подъездного в жизни не видел. Он даже в ночь исторической сватки с ведьминым котом, и то спокойнее был.

Сейчас же он был напряжен как гитарная струна. Плюс – вооружен и готов к схватке.

В руках у него имелась дубинка, сделанная из ножки табурета, он стоял, занеся ее над своей головой прямо напротив девочки, безмятежно сидящей на краю дивана.

– А чего происходит? – спросил я у него. – Кто это?

– Говорил я тебе, Александр! – чуть не плача, пробормотал подъездный. – Предупреждал я тебя!

Девочка медленно повернула ко мне свое лицо, и тут я понял, что это точно не неупокоенная душа. И уж точно никакая не девочка.

Не бывает у девочек глаз без зрачков.

Да и просто у людей – тоже.