Текст книги "Эмигранты"

Глава 5

Потихоньку выяснилось, что у Ильи имелись и более глубокие задумки по поводу колонизации Австралии, нежели простое разрешение трудностей с жизненным пространством и сырьем.

– Понимаешь, – сказал он мне, когда мы очередной раз коснулись данной темы, – у нас появился уникальный шанс. Причем «у нас» – это я говорю в широком смысле, имея в виду все человечество.

– Тогда чего мы сидим в кабинете? – возразил я. – Пошли на кухню – ведь именно там наше поколение и привыкло обсуждать глобальные вопросы. Хотя у тебя все равно водки нет, а без нее это будет не решение мировых проблем, а одна сплошная профанация.

– Ну хорошо, оставим человечество в покое и поговорим о наших потомках. Собственно, реализацию одного подобного шанса мы уже видели – это Америка. В течение двухсот лет эта страна принимала у себя самых активных людей со всего мира, чему во многом и обязана своими успехами. Но и тем тупиком, в котором она в конце концов оказалась, тоже.

Я имею в виду потребительство как господствующую идеологию. Твои материалы только подтвердили это – в общем-то ситуация была вполне ясна и в девяностом году. Произошло же такое вот почему. В процессе войны за независимость молодая страна отвергла исторически сложившуюся систему власти, но свято место пусто не бывает, и вакансию быстро заняла власть денег. Это не есть хорошо, потому как…

В этом месте я протяжно, со вкусом и подвыванием зевнул.

– Ты не выспался или тебе неинтересно? – не понял Илья.

– Про власть денег? Разумеется, я и сам знаю, что это бяка. И кроме того, я уже уловил твою мысль. Ты хочешь создать страну, которая наподобие Америки будет открывать двери самым энергичным и способным людям со всего мира. Но при этом не пустить ее развитие на самотек, а изначально иметь для этого какой-то направляющий механизм. Например, монархию. Так?

– В общем, да.

– В принципе неплохо. Правда, врожденным узким местом любой монархии является вопрос преемственности власти, но недостатки есть у всякого общественного устройства. Короче, как стратегическая цель это меня устраивает, так что можете на меня рассчитывать, ваше величество.

– Одно время я думал предложить этот пост тебе, – усмехнулся Илья.

– Но, будучи от природы неглупым человеком, вовремя от такого отказался, – продолжил я его мысль. – Спасибо, а то отказываться пришлось бы мне. Твоя идея – тебе и руководить реализацией. Кстати, тут у меня уже возникла одна задумка насчет преемственности. Ведь если присмотреться к истории повнимательней, то станет ясно, что наибольшую опасность для страны представляет собой монарх-тряпка. То есть он может не блистать умом, не являться светочем благородства и честности, но вот бесхарактерным ему быть никак нельзя. И здесь можно ввести довольно простой предохранительный механизм. Хочешь претендовать на престол – сначала соверши подвиг, требующий определенных волевых качеств и связанный с риском для жизни. Тут, конечно, есть вероятность потерять кого-нибудь толкового, которому просто не повезет, но зато появление на троне экземпляров вроде нашего Николая Второго будет практически исключено. Разумеется, это пока так, прикидка, но, кажется, в этом направлении стоит задуматься.

– Интересная мысль. Но ведь тогда первым этот механизм придется опробовать мне, иначе нельзя.

– Сиди, куда разбежался! Ты уже давно совершил все необходимое, да еще с хорошим перебором. Больной прыгнул в неизвестность, потом два месяца плюхал по океану на речной лодке, доработанной самоучкой… в общем, этого на трех королей хватит. Или ты у нас будешь императором? Тогда на двух. Значит, как закончу с револьвером – так сразу займусь изготовлением короны, а то тебе без нее царствовать будет как-то неудобно. А ты, чтобы не сидеть без дела, за это время придумай герб и флаг.

Мое чудо оружейной мысли, то есть кремневый револьвер, было в первом приближении готово через три дня, и я приступил к испытаниям. Почему чудо? Да потому что в истории таких уродцев не было. Во всяком случае, никакого хоть сколько-нибудь заметного следа в памяти потомков они не оставили.

Разумеется, это был револьвер с безгильзовым барабаном. Он мог только вращаться, поступательного движения не предусматривалось. Изделие было полностью лишено автоматики, то есть не только взвод курка, но и проворот барабана делался вручную.

Итак, для выстрела из данного оружия с уже заряженным барабаном требовалось следующее:

– взвести курок;

– провернуть барабан на один щелчок;

– передернуть рамку порохового резервуара над барабаном, в результате чего на полку подавалась свежая порция затравочного пороха;

– и сразу после этого нажимать на спусковой крючок. В таком случае осечек не случалось. Но если с готовым к стрельбе револьвером просто пройтись минут пять, то после этого осечка была уже вполне возможна. А если его потрясти, то в результате вероятность успешного выстрела составляла не больше половины.

Это, как ни странно, такое может звучать для знатоков оружия, были еще цветочки. Ягодки начинались после шести выстрелов, когда возникала необходимость перезаряжать барабан.

Первым делом следовало маленькой отверткой вывернуть два винта М4, крепящие упорную планку оси барабана. После чего снять эту планку и положить куда-нибудь вместе с винтами. А то ведь они маленькие, уронишь в траву – так потом и не найдешь. Дальше – хуже. Держа револьвер правой рукой, следовало ухитриться ею же отвести в сторону фиксатор барабана, а его пружина была довольно мощной, так что фиксатор так и норовил вывернуть револьвер из руки. При этом ногтями большого и среднего пальца левой руки требовалось уцепиться за выточку на торце оси барабана. И, покачивая эту ось из стороны в сторону, вытащить ее миллиметров на семь, после чего за ее торец можно будет ухватиться уже пальцами. Ухватившись, надо было окончательно извлечь ось, поднять с земли вывалившийся из револьвера барабан и приступать к его перезарядке.

Испытания показали, что самопал получился очень даже ничего. Во всяком случае, я из него с двадцати метров уверенно попадал в ростовую мишень, и на таком расстоянии его пятнадцатимиллиметровые круглые пули пробивали трехсантиметровую доску. Теперь оставалось сделать на рукоятку накладки из цветного наборного плекса и вообще посмотреть, чем еще можно украсить это мощное оружие. Но с этим, как и с изготовлением короны из нержавейки, разноцветной пластиковой пленки и того же плексигласа, придется обождать. Установилась хорошая погода, и пора было спускать корпус моего корабля на воду.

Примерно половину северной части острова Чатем занимала большая лагуна, по очертаниям похожая на Каспийское море, только, разумеется, существенно меньших размеров. С севера на юг в ней было порядка тридцати километров, с запада на восток в центре – десять, а на севере, в районе «головы коня», – пятнадцать. Лагуна имела узкий выход в океан, по которому во время прилива из нее можно было вывести судно с осадкой до трех метров, то есть мой «Грумант» там пройти сможет.

Верфь была устроена у самого берега на южном конце лагуны, рядом с небольшой бухточкой, которую пришлось совсем немного подровнять и углубить, чтобы получилась приличная достроечная стенка.

И вот настал знаменательный день. Илья на всякий случай пригнал почти сотню народу, хотя для спуска хватило бы и рабочих верфи. В общем, в уже освобожденный от боковых упоров корпус уперлись, поддели его сзади рычагом – и на «раз-два-взяли» протолкали вперед метра полтора, а дальше он сам пошел по наклонному деревянному желобу, смазанному солидолом. Плюх – и корпус закачался в бухточке. Его привязали, перебросили со стенки мостки, и на этом сам по себе спуск был закончен. Теперь можно было приступать к торжественной части.

Мы решили, что ни к чему слепо следовать родившейся совсем в других условиях традиции, и не стали разбивать бутылку с шампанским о корпус. Во-первых, это не так просто – он же деревянный, а во-вторых – недопустимое в наших условиях расточительство. Ведь бутылка была всего одна. Так что мы просто распили ее на троих и, даже не закусив, нарекли корабль «Победой». В честь яхты капитана Врунгеля, который являлся одним из любимых литературных героев времен нашей с Ильей молодости. А также в честь первой моей машины, купленной с рук в шестьдесят втором году.

Однако вскоре с корабля начали раздаваться тревожные крики островитян, и мы пошли глянуть, в чем там дело.

Оказалось, что корпус течет. Нет, я, конечно, не думал, что он прямо на стапеле получится абсолютно герметичным, но все же ожидал несколько менее бурного потока. Трюм корабля довольно быстро заполнялся водой.

– Утонет же! – забеспокоился Илья.

– Где, когда тут до дна два метра? Сейчас сядет на грунт, он здесь песчаный, и пусть себе там спокойно сидит до завтра или даже послезавтра. Дерево к тому времени набухнет, течи уменьшатся, и мы без лишней суеты откачаем воду. А потом законопатим дырки – и все.

– Может, еще не поздно отвинтить с названия первые две буквы? – съязвил мой друг.

– Пока еще рано, а может, это и вовсе не потребуется. Пошли, я с твоей головы мерку сниму, а здесь больше ничего интересного сегодня не будет.

Через день я решил, что пора откачивать воду, и у стенки заработали две помпы. Илья же предоставил кучу ребятишек с чем-то вроде ведер, которые, как ни странно, тоже довольно эффективно участвовали в процессе. В результате часа через три потоп был ликвидирован, и я полез в трюм. За мной следовали два аборигена – один с паклей, другой с герметиком. На примере самых крупных течей я показал им, что и как надо делать, а потом только сидел на палубе около открытого люка и наблюдал за ходом работ.

На устранение течей ушло два дня, и теперь можно было приступать к работам. Начать с загрузки балласта, больше половины которого будут представлять собой аккумуляторы, потом установить на место дизель, после чего можно будет заняться мачтами. Если все пойдет без сюрпризов, то месяца через три с небольшим у меня появится свой корабль.

Пожалуй, не помешает разъяснить, с чего это я вдруг оказался хоть как-то разбирающимся в деревянном кораблестроении. Вроде мои профессии – как военная, так и гражданская, – довольно далеки от этого, да и Москва – это не тот город, где подобные занятия хоть сколько-нибудь распространены.

Так вот, все получилось исключительно из-за сына. Когда ему было всего десять лет, мы с ним построили разборный катамаран из волейбольных камер, засунутых в длинные брезентовые мешки, и это сооружение неплохо плавало, в том числе и под парусом. Повзрослев, сын увлекся туризмом на байдарках, а после перестройки, как только позволили средства, завел себе маленькую яхту на Истринском водохранилище. Мне, кстати, она тоже нравилась, и я даже подумывал и себе приобрести что-то этакое, невзирая на возраст. Но, когда сын уехал из России, идея померла сама собой. Однако сынуля оказался способным человеком, и за бугром его состояние продолжало увеличиваться ничуть не хуже, чем в России, так что вскоре он купил себе тот самый «Грумант». В две тысячи первом году я гостил у своей семьи как раз на борту этой шхуны, и мы на ней прошли из Лондона в Росток. Корабль мне понравился. Кстати, набор для постройки собираемого сейчас экземпляра был куплен в основном на деньги сына: своих средств мне не хватило бы.

Я ведь и его звал с собой, но он, кажется, решил, что его престарелый папа наконец-то впал в маразм. Впрочем, даже поверив мне, он бы наверняка отказался.

В общем, кое-какой опыт как в постройке, так и в вождении небольших деревянных парусников у меня был.

Корону я все-таки делал в редких паузах, потому как работы хватало и без нее. Более того, пришлось припахать Илью как неплохого (а по местным меркам так и вообще уникального) токаря и фрезеровщика. Виктора я пока не трогал, еще по прошлой жизни помня, что даже ввинтить в деревяшку шуруп для него являлось не самой простой задачей.

Ведь мало достроить корабль – его еще надо вооружить. Потому как рядом находится Новая Зеландия с ее воинственными маори, да и встречаться с европейскими кораблями на безоружном судне мне не хотелось. Так что работы шли по всем фронтам.

Артиллерия «Победы» должна была состоять из трех пушек – сорокапятки и двух гладкоствольных пятидесятимиллиметровок. Я решил не мудрить с затворами, а сделал их просто откидывающимися вбок на мощных гаражных петлях. То есть стрельба происходила так. Рычаг на затворе – в заднее положение, этим движением взводилась пружина ударника и убирался внутрь штырь, фиксирующий затвор в боевом положении. Затем рывком за рукоятку сверху затвор отваливался вбок. После чего для выброса стреляной гильзы следовало дернуть за рычаг экстрактора. Засунуть на освободившееся место новый снаряд, захлопнуть затвор и перевести рычаг на нем вперед. Потом дернуть за веревочку, привязанную к кольцу на затворе, посмотреть на мишень, убедиться, что опять промазал, и начинать процесс по новой.

Илья же точил из заготовок гильзы, совмещая этот процесс с обучением станочников, набранных из местной молодежи. И если простые цилиндрические для «полтинников» понемногу начинали получаться и у его учеников, то сорокапятимиллиметровые были под силу только самому Баринову, да и то возился он с ними долго и нудно.

Но времена, когда артиллерия была единственным оружием боевого корабля, к моменту нашего отбытия в прошлое давно прошли. Так что мне приходилось еще и тренировать двух аквалангистов – кстати, сыновей Ильи. Поначалу я учил парней просто обращению с аквалангом, потом они перешли к освоению подводного буксировщика, а где-то через месяц после начала занятий дело дошло и до постановки мин.

Мины представляли собой довольно сложные устройства, способные взрываться как от таймера, так и по радиокоманде, принятой на вынесенную из воды антенну. Кроме того, в каждую были вмонтированы по три шуруповерта, благодаря которым для закрепления мины на деревянном корабле достаточно было просто перекинуть тумблер, и она сама приворачивалась к борту. В случае необходимости ее можно было столь же легко снять.

Естественно, что каждый уважающий себя боевой корабль должен иметь и ракетное вооружение, но с этим все было просто. Еще в двадцать первом веке я склеил десяток радиоуправляемых ракет, способных доставить килограммовую боевую часть на расстояние в два километра. Со временем нетрудно будет развернуть производство подобных изделий и здесь, но на первое время имеющегося запаса вполне хватит.

Наконец, с немалым трудом раздобытый мной ПКМ тоже предназначался для установки на корабле.

А «Победа» тем временем достраивалась, с каждым днем становясь все более похожей на нормальное судно. Трюм уже не протекал и за время работ практически высох, так что появилась возможность заняться внутренними помещениями. Дизель без особых проблем встал на свое место, и я даже произвел его пробный запуск. В начале июля шхуна обзавелась мачтами, а в его конце – такелажем. Наконец пятого августа одна тысяча шестьсот девяносто второго года я объявил работы, в общем, законченными и приказал готовиться к выходу в море, то есть для начала в лагуну.

Понятное дело, к первому своему плаванию «Победа» уже была укомплектована экипажем следующего состава:

– Алексей Михайлович Романцев, владелец корабля, его капитан и старший моторист. То есть я;

– Михаил Ильич Баринов, старший помощник, боцман и командир отряда боевых пловцов. Несмотря на то что старшему сыну Ильи только-только стукнуло девятнадцать лет, он был уже довольно опытным моряком, участвовавшим в двух походах на Новую Зеландию;

– Николай Ильич Баринов, матрос и боевой пловец. Парню пятнадцать, у него еще все впереди;

– Вака с один раз слышанной и тут же забытой в силу труднопроизносимости фамилией из трех слов. Старший артиллерист. Ему уже под сорок, но он с момента появления Ильи на острове проявлял большой интерес к огнестрельному оружию и к настоящему моменту достиг очень неплохих успехов в обращении с ним. Участник всех девяти новозеландских походов;

– Толя Канава, матрос, кок, младший артиллерист и ученик моториста. Брат молодой жены Виктора, довольно способный и сообразительный юноша. Причем если его имя было русским, то фамилия – местной, несмотря на полную созвучность соответствующему нашему слову;

– Кикиури Канава, отец Толи, самый младший матрос и вообще помощник всем, кому в данный момент требовалась лишняя пара рук. Уже успел проявить недюжинные способности к мытью палубы и искреннюю любовь к надрайке медяшек пастой ГОИ.

И вот утром седьмого августа в бухточке заиграл марш «Прощание славянки», и «Победа» вышла в свое первое плавание. Начал я его на дизеле, дабы исключить риск уткнуться в берег при неудачном маневре под парусами. И только в полукилометре от бухты заглушил мотор и дал команду поднять грот, а за ним стаксель и кливер. Ветер дул точно с правого борта, и шхуна начала набирать ход, где-то минуты через четыре доведя его до пятнадцати километров в час. Я постарался запомнить инерционные характеристики разгона, а потом понемногу начал брать круче к ветру и вскоре довел угол межу курсом и направлением ветра до сорока пяти градусов. Далее попробовал сделать поворот оверштаг, но и сам сработал штурвалом неидеально, и бариновские парни на шкотах замешкались, так что корабль просто встал в положении носом к ветру. Пришлось ставить кливер, выводить его под ветер и ждать, пока тот развернет посудину до приемлемого угла.

В общем, поворот оверштаг у нашей команды получился с третьей попытки. На радостях я развернулся и решил попробовать поворот фордевинд, то есть при ветре с кормы. В общем-то он вышел сразу, если не считать того, что грот перебросило с борта на борт так резко, что торчащий на корме Кикиури еле успел пригнуться. Не помешает после этого такелаж проверить, подумал я и взял курс на бухту с верфью. Ничего, еще потренируемся. Ведь в лагуне просто идеальные условия – ветер есть, а волнение почти отсутствует.

Глава 6

Второго сентября «Победа» совершила первый поход в условиях, более или менее напоминающих те, для которых корабль и создавался. Рано утром выйдя из лагуны, мы за одиннадцать часов обогнули северную часть острова Чатем и вечером прибыли в бухту Ваитанги, на берегу которой располагалось самое большое местное селение, а в полукилометре от него – резиденция Ильи. То есть корабль встал на якорь в семи километрах от верфи, но это если считать по суше. Нам же пришлось пройти около ста сорока, на что потребовалось одиннадцать часов. Почти весь путь был проделан под парусами, и только последний тридцатикилометровый отрезок был пройден на дизеле, потому как ветер дул нам прямо в лоб. Я решил, что и корабль, и команда готовы к путешествию в Австралию, куда через неделю собирался большой катамаран с новой партией колонистов.

Тут, конечно, некоторые могут спросить – с чего это я начал считать морские расстояния в километрах, хотя положено в милях. Тому две причины. Первая из них заключалась в том, что морское дело на острове уже двадцать второй год развивалось под руководством Ильи, который никаких миль не признавал вовсе, потому как захваченные им с собой карты имели километровый масштаб. И аборигены, неплохо представляя себе километр, не знали даже самого слова «миля».

Вторая причина была связана уже со мной. Из четырех купленных мною в спортивном интернет-магазине байдарочных спидометров один оказался с брачком – у него не включался режим измерения скорости в узлах, то есть милях в час. Он мог мерить только в километрах в час или метрах в секунду. Да и не настолько уж я морской человек, чтобы расстояния иметь в виду исключительно в милях, нос корабля называть баком, а корму – ютом.

Кроме «Победы», в бухте находился катамаран «Москвич», меньший из двух, составлявших океанский флот острова. Его водоизмещение было около пятнадцати тонн, а двадцатитоннная «Волга» в данный момент пребывала на плановом ремонте, который продолжится еще около месяца.

Схема катамарана была выбрана Ильей из-за большой площади палубы. Ведь основное назначение этих судов – возить или лес, или людей. На пятнадцатитонном корабле нормальной компоновки и думать нечего было везти за один раз десять кубометров леса или пятьдесят человек, а катамаран с этим справлялся. Кроме того, из-за большого относительного удлинения поплавков он требовал меньшей парусности для достижения заданной скорости.

Но главного недостатка катамарана, то есть высоких нагрузок на соединяющую поплавки раму, Илья преодолеть не смог. И плавание на этой посудине было безопасным только при волнении до пяти баллов. Правда, пустой корабль без особого вреда выдерживал и шесть, но у груженого уже начинались неприятности. При семи баллах они были уже и у пустого, а груженый начинал помаленьку разваливаться. Восемь баллов катамаран без груза мог выдержать не больше часа, да и то при определенном везении, а груженый до такого волнения просто не дожил бы, развалившись раньше.

В конце предпоследнего похода за деревом «Москвич» влип-таки в шторм, и только распоряжение капитана немедленно скинуть все бревна в океан спасло корабль, да и то потому, что до острова оставалось километров пятьдесят, а ветер гнал катамаран прямо на него. Кстати, примерно четверть бревен прибило к берегу, и их потом выловили.

Илья, как капитан, которому положено покидать корабль последним, пока оставался на острове, а мы с Виктором и Ньютоном первым рейсом «Победы» перебирались в Австралию. И до выхода в море нужно было установить на «Москвиче» тракторный дизель. Все равно его везти на новое место – так пусть он хоть при необходимости поможет катамарану уйти от шторма или просто побыстрее выброситься на берег, если уйти не получится. Хотя, конечно, при каждом взгляде на «Москвич» мне вспоминалась русская рулетка.

Впрочем, и островитяне это понимали не хуже меня, поэтому примерно треть собиралась остаться на Чатеме, чему Илья не препятствовал. На новое место за новой жизнью шли исключительно добровольцы.

Кроме установки дизеля на «Москвиче», до отбытия мне предстояло провернуть еще одно дело, причем в самом прямом смысле денежное. Если мы собираемся устроить в Австралии что-то, хоть отдаленно напоминающее державу, то у нее должна быть своя валюта. Золото на месте несостоявшегося Мельбурна, где теперь потихоньку рос город Ильинск, переселенцы уже нашли и даже намыли килограмма два. Оставалось по прибытии начеканить из него монет.

Если кто-нибудь думает, что я, напрягши художественные способности, нарисовал эскизы будущих монет, а потом вооружился ювелирными инструментами и сел вырезать матрицы для чеканки, его ждет разочарование. Во-первых, нарисовать портрет Ильи было для меня абсолютно непосильной задачей. А во-вторых, мы все-таки прибыли в семнадцатый век из двадцать первого, где подобные задачи решаются проще.

Итак, я взял цифровой фотоаппарат и сделал несколько снимков нашего будущего императора. Из них он выбрал наиболее ему понравившийся. Правда, там он был не в фас и не в профиль, а вполоборота, да при этом еще и улыбался. Но мне было все равно, и я быстренько обработал изображение в Фотошопе. На всякий случай еще раз показал его оригиналу, потому как получилась какая-то ну вовсе страшная оскаленная рожа. Однако Илья ее утвердил, заявив, что он собирается не в фотомодели, а всего лишь в монархи. И тут нужна не красота, а внушительность, в достатке имеющаяся в моем эскизе.

Как раз на подобный случай я захватил с собой маленький, но жутко дорогой станочек для фрезеровки печатных плат, управляемый от ноутбука. А дальше он просто выфрезеровал на матрицах мои картинки, так что вскоре я отчеканил из свинца пробные рубль и червонец. Рубль был диаметром два сантиметра, а десятка – четыре с половиной, и при изготовлении из золота они будут весить пять и пятьдесят граммов соответственно.

Эти монеты пока предназначались исключительно для внешнего употребления: на них я собирался закупать живность на Филиппинах. Потому что если расплачиваться золотым песком или самородками, это может вызвать нездоровое любопытство типа: «А где это добыто и много ли там еще осталось?» С монетами же мы будем обычными чужестранцами из неведомых дальних земель.

Кстати, золото было только что добыто, а вот драгоценных камней у нас имелось довольно много.

Еще Илья захватил с собой приличный мешочек искусственных сапфиров и рубинов, потому как достать их тогда можно было за копейки. Ну и я за двадцать лет тоже набрал средних размеров ящик, в основном обрезков, среди которых попадались и довольно крупные. Более того, я кое-как освоил и огранку, потому как сапфир, например, в виде диска диаметром дециметр или рубин строго цилиндрической формы могли вызвать ненужное недоумение. Но в первом походе, на Филиппины, основным платежным средством будет золото.

Я не собирался сразу рассказывать испанцам про Австралию. Поэтому наш корабль хоть и прибудет на Филиппины прямиком из могучей Австралийской империи, но располагаться она будет в Антарктиде. Пусть плывут туда, если так уж припрет: я не пожалею красок на описание всех трудностей и опасностей, подстерегающих неопытного путешественника. И дам совершенно точные координаты, мне не жалко. Но для того, чтобы мои рассказы не выглядели простой болтовней, следовало немножко подготовиться.

Когда я в процессе сборов в прошлое заказывал в интернет-магазине светодиодные фонари и прожекторы, то один раз по ошибке ткнул курсором в какой-то товар без фотографии, называющийся ЯСС. Посмотрев, какие копейки он стоит, я не стал удалять его из корзины, а просто продолжил набирать в нее действительно нужные вещи. Подумаешь, появится еще один фонарик, причем, судя по цене, совсем маленький.

Однако таинственный ЯСС оказался не фонарем, а Яйцом Сувенирным Светодиодным. Здоровенное такое яйцо из белого пластика раз в пять больше куриного. Если нажать на малозаметный выступ с его узкого конца, оно плавно начинало светиться сначала синим, потом зеленым, затем желтым и красным, после чего столь же плавно потухало до следующего нажатия. И сейчас я начал помаленьку придумывать, что это такое.

Предположим, в Антарктиде водится много самых страшных хищников, но наистрашнейший из них – ледяная птица. Нечто вроде страуса, только совсем без крыльев и гораздо крупнее. Мамонта, зараза, убивает одним ударом бронированного клюва, а у нас в Антарктиде их и так почти не осталось! Что она еще делает, я придумаю потом, в плавании – там будет достаточно свободного времени. А ЯСС, получается, будет ее яйцом. Которое вот таким образом светится, пока оно еще живое. А у живого яйца есть одно интересное свойство, заявлю я. Его скорлупа необычайно прочна, но если яйцо все-таки разбить, то взорвется оно посильнее бочки с порохом.

И значит, нужно еще быстренько соорудить ружье, якобы стреляющее такими яйцами. На самом деле оно должно всего лишь оглушительно грохать и давать ярчайшую вспышку, так что особых трудностей тут вроде не предвиделось.

Виктор к этому времени закончил писать «Историю народа мориори», которая вскоре станет одной из глав «Новейшей истории Австралийской империи». Кроме нее, в принципе должна быть еще и древнейшая, но ее мы напишем потом, потому что пока совершенно неясно, какой она будет.

Поначалу Маслов был не совсем согласен с моей исторической концепцией, но приводил какие-то странные аргументы. Мол, писать надо правду.

– Да кто же спорит! – подтвердил я. – Именно ее, родимую. Но это ведь можно сделать по-разному. Вот и надо сразу писать ее так, чтобы потом не пришлось каждый эпизод по десять раз переписывать. Ты-то про это только читал, а я своими глазами видел, как в течение жизни одного только моего поколения история радикально переписывалась четыре раза! А по мелочи – это уже и не припомнишь. И у меня нет никаких оснований думать, что раньше дело обстояло как-то иначе. А это говорит об отсутствии системного подхода. Писали, исходя из сиюминутных интересов, причем не советуясь с коллегами, вот и получалось черт знает что. А у нас появился уникальный шанс сразу создать такое историческое полотно, которое потом если и придется корректировать, то самую малость и по возможности незаметно. Кстати, есть ведь в нашей писаной истории пример именно такого подхода – я имею в виду летописи о приглашении Рюрика на царствование. Наверняка ведь там чистая правда написана – действительно пригласили! И в общем-то не так уж трудно представить, как это выглядело в деталях. Выбрали варяги пару сотен воинов поздоровее и с такими зверскими рожами, рядом с которыми наш будущий император показался бы кем-то вроде ангела небесного, и построили их в круг. Вот, значит, стоит этот круг, а внутри его плахи. Топоры сверкают, воины скалятся. Короче, лепота. И в эту лепоту заталкивают славянских вождей и вежливо так им говорят – вы бы, уважаемые, пригласили Рюрика на царство, что ли. Во избежание. А то мало ли…

В общем, теперь Виктор приступил к главе «Колонизация», пока не уточняя, чего именно и с какими целями.

Провожало нас довольно много народу, и Илья в том числе. Он, кстати, начал проводы с того, что всучил мне наволочку с какими-то тряпками внутри.

– Это флаги, – пояснил Баринов, – а то ты про них, кажется, забыл. На всякий случай сразу три штуки.

– Да, действительно, это я как-то упустил. И на что они похожи?

– Желтое полотнище с горизонтальной черной линией в одну десятую ширины флага на одной трети от его верхнего края.

– Мм… ладно, сойдет. И что это символизирует?

– А я откуда знаю? Мое дело придумать, а уж объяснять смысл – твое, ты же у нас главный идеолог. Просто я не мог найти достойного применения твоей светоотражающей ткани. Говоришь, из нее теперь полоски на робы дорожных рабочих шьют? Так это нам еще лет двести не понадобится. А флаги получились красивые, сам потом посмотришь. Да, и вот еще, держи.

С этими словами он вручил мне небольшую бумажку.

– Секретные инструкции? – поинтересовался я.

– Адмиральский патент. Вдруг тебя на Филиппинах спросят, кто ты такой, – вот и покажешь.

Я развернул документ. И по форме, и по содержанию творение Ильи больше всего напоминало справку с места работы советских времен, только с золотым заголовком и серебряными завитушками по периметру.

– У себя в каюте в застекленной рамке повешу, – пообещал я. – И счастливо оставаться, нам уже пора. До встречи в Ильинске! Как раз после нашего возвращения с Филиппин и будет самое время переносить императорскую резиденцию на материк.

И, потихоньку напевая: «На материк, на материк ушел последний ка-а-араван!» – я поднялся на борт и обратился к старпому: