Текст книги "Поразмышляем? Стихи философствующего субъекта и… немного лирики"

Бессонница

 
Недруг, съедающий часть моих снов,
Враг, сидящий в сознаньи.
Бессонница часто лишает основ,
Телу мешая в познаньи.
 
 
До бесконечности тянутся дни,
Что переходят в ночи:
Муки испытывают не одни
В тени впавшие очи.
 
 
Мысли ворочаются в голове,
Мне не давая покоя.
От них я достаточно осоловел,
Будто от жаркого зноя.
 
 
Тело моё, покоя ища,
Спасительного отдохновенья,
Сна ожидая и трепеща
Мучается в сомненьях.
 
 
Как бы отвлечься от тяжких мне дум,
Или, хотя бы, забыться,
Чтобы, когда я в спальню зайду,
Мечты обо сне могли сбыться?
 

С.А.

 
Вот и женись. Как попадётся дура,
Не ждущая ни счастья, ни любви:
Вместо улыбки исподлобья глянет хмуро,
Что на душе страдания одни.
 
 
С тобой весь вечер ругань, ссоры, драки,
Как будто в жизни нету дел иных,
Чем без причины грызться, как собаки,
И вместо ласки получать под дых.
 
 
Ты и детей своих не пощадила,
На будущую жизнь их наплевав.
Словно однажды сердце уронила,
Но так его потом и не подняв,
 
 
Сама себя из виду упустила,
И на себя махнула ты рукой.
Да и меня безжалостно убила,
Подарив ненужный мне покой.
 
 
Запомнится надолго мне движенье
И страх твоей оскаленной руки:
Огромный нож снимает все сомненья,
Так тяжело торчащий из груди.
 

«Прогулка скорбная под вечер…»

 
Прогулка скорбная под вечер
В тени раскинутых ветвей,
И содрогает твои плечи
В земле обилие костей.
 
 
Пронизан воздух отсыревший
Мольбою умерших к живым.
И надпись даты, ржою въевшись
В гранит… Мы ею дорожим.
 
 
Тебя сковало созерцанье
Покошенных надгробных плит.
И надрывается сознанье
От тех, кто очень долго спит.
 
 
Кто отдал свою душу Богу,
Чего-то не прося взамен.
Всю жизнь старался понемногу
И очень много не успел.
 
 
В таких местах всегда пронзает
И давит абсолютность тьмы.
И хорошо, что нас спасает
Наличье в жизни кутерьмы.
 
 
Когда мы изредка бываем
В плену кладбищенских аллей,
Мы, почему-то, вспоминаем,
Что души есть у тополей.
 
 
Лишь здесь становится нам ясно,
Что нужно жизнь оберегать.
И понимаем – не напрасно
Стремимся смерти избежать.
 
 
Всему приходит своё время
И не закончен жизни ход.
И рано мне, не на коленях,
Последний раз в родной приход.
 

Голуби

 
Степенный житель городской,
Хозяин площадей.
Любовь снискал у детворы
И почёт людей.
 
 
Ты радуешь уставший глаз,
Сердцам даёшь тепло.
В душе растаявший алмаз —
Уютно и светло.
 
 
Те6я избрал весь белый свет
Кумиром доброты.
И ты, на радость всем, в ответ,
Берёг всех от беды.
 
 
На свете много красоты,
Есть образы для всех.
Но только ты, от простоты,
У всех снискал успех.
 
 
Меня не переубедить
вовек,
Ну, хоть убей,
Что ничего прекрасней нет
Стаи голубей.
 

«Каким бы в жизни ни был – откликайся…»

 
Каким бы в жизни ни был – откликайся
На порывы и на зов души.
На чужие просьбы отзывайся,
Страх прямо в зародыше души.
 
 
Ты не бойся, ничего не будет,
Только будь уверен в правоте.
И увидишь, борзота отступит,
Только дай одеться наготе.
 

Неписанный закон

 
Неписанный закон
О почитаньи старших —
Последний Рубикон
Для нарушений страшных.
 
 
Как только перейдём —
Окажемся в пустыне:
Святого не найдём
Мы в святости отныне.
 
 
Мы в дебрях бытия
Надолго заплутаем.
И счастье, ты и я,
Вовек не наверстаем.
 
 
И в будничных делах
Удача отвернётся.
Останется лишь страх,
Молитва не вернётся.
 
 
Чтоб не вводить себя
Во искушенье Божье,
Ты, стариков любя,
Поймёшь, что нет дороже
 
 
Сыновний долг отдать,
В уме держа, однако,
Что тоже можешь стать
Ты стариком когда-то.
 

«В провинции, известной, как лежбище котов…»

 
В провинции, известной, как лежбище котов,
Я, пузо потирая, пожить всегда готов.
И жизнью восторгаться, и радоваться дню.
Подружкам улыбаться, которых не гоню.
Не ведать тяжких будней и пенсии не ждать,
На ферме не трудиться, не сеять, не пахать.
До искончанья века готов я так лежать,
Не ведать что-то твёрже, чем мягкая кровать.
Любой на моём месте вот так лежать готов.
Ещё бы! Это лежбище мартовских котов.
 

Меня сожгли, но не убили…

 
Меня сожгли, но не убили,
Морозным августовским днём:
Мои потомки не забыли,
Что я в свободу был влюблён.
 
 
Я завещал не рыть мне яму,
Не ставить памятник и крест.
Сказал душе своей я прямо —
В земле немного уже мест,
 
 
Где можно полежать спокойно,
Вдохнуть в себя вселенских сил,
Переродившись чтоб, достойно
Я тело новое носил.
 
 
По духу ближе мне свобода,
Не замиранье – суета.
И тела гончая порода
Пусть отражается и там,
 
 
Где все парят под облаками
И чинно разговор ведут.
Не одаряют тумаками,
Не сквернословят и не лгут.
 
 
Приятней будет мне (живому)
Знать, что огонь боготворит,
И, жгя телесную основу,
Для неба дух освободит.
 

«Тук-тук, тук-тук, железом по железу…»

 
Тук-тук, тук-тук, железом по железу,
Неспящие артерии страны.
Я завтра не спеша с вагона слезу,
Проехав от Москвы до Костромы.
 
 
Меня навек просторы покорили,
Я навсегда влюбился в эту ширь.
Просторы ямщиков всегда кормили:
Милейший друг! смотри, где Анадырь.
 
 
И если б не железная дорога,
(Без разницы ей высота снегов)
Сидеть бы на уральских мне отрогах,
Не видеть в перестукиванье снов.
 
 
А так – расположусь вполне комфортно,
Достану книжку, попрошу чайку.
И ресторан всех примет первосортно,
И в тамбуре спрошу я огоньку.
 
 
За безопасность тоже все в ответе,
Хоть стрелочник, начальник хоть пути,
Чтоб мог я, даже при фонарном свете,
По расписанию на станции сойти.
 

Бездушие твоей души

 
Моя душа, очнувшись ото сна,
Вдруг поняла, что подошла весна.
Весна любви и жизненных начал.
Начала эти сам Господь венчал
 
 
В надежде на любовь и красоту,
Чтоб разбудить в твоей душе мечту
Быть нужной людям, впрочем, как и мне —
Единственной лишь для тебя судьбе.
 
 
Но ты красот не думала принять.
Ты счастье жизни повернула вспять.
С рождения не ведая души
Готова ты всю жизнь прожить в глуши.
 
 
Не видеть радостных улыбок у детей,
Восходов и закатов, блеск огней.
Сияние звезды. Своей звезды.
И сполохи зарницы у воды.
 
 
Тебе всё чуждо. Покоряет тьма.
И веселит лишь на гробу тесьма.
Прискорбно это. И страшит весьма.
Сюда теперь уж не придёт весна.
 
 
…Моя душа тебя любя поёт
И от бессилья тихо слёзы льёт.
Твоя душа копытом в землю бьёт
И от бездушья паутину вьёт.
 

«Мы злостью сами себя старим…»

 
Мы злостью сами себя старим,
Воруем годы у себя.
И родственников зря мытарим,
Сердца их ни за что гнобя.
 
 
Вся злоба, что в тебе таится,
В тупик однажды заведёт.
И, как последняя частица.
Черту под жизнью подведёт.
 
 
Ты будешь сморщенный жестоко
И брови на пол упадут,
Но соки жизненного тока
Тебя однажды подведут.
 
 
Своё ничем не оправдаешь
Неуважение людей.
И если ласково залаешь,
Ты всё равно для них злодей.
 
 
Для всех хочу таких условий,
Чтоб вместо криков – только смех.
Чтоб, без различия сословий,
В общенье окружал успех.
 

«У кого-то глаз-алмаз…»

 
У кого-то глаз-алмаз,
У кого-то ухо остро.
У кого-то гимн – намаз,
У кого-то блюдо постно.
 
 
Для кого-то жизнь одна,
Для кого-то Бога нету.
У кого-то нету сна,
Кто-то верует в приметы.
 
 
Кто-то копит миллион,
Кто-то без гроша богатый.
Кто-то пьёт одеколон,
Кто-то, хоть не зверь – рогатый.
 
 
Все мы разные, поверь,
Мир на том всегда держался.
И не избежать потерь,
С кем бы ты ни повстречался.
 

Извечная дочка – русская кочка…

 
Извечная дочка – русская кочка,
Известный братишка – дурак.
С ней нянчиться будем мы вечно, и точка,
А он, что ни сделает – всё не так.
 
 
Весь мир осознал, что дороги – святое,
Без них не построить рай.
Мы же не можем осилить простое —
Поездку в соседний край.
 
 
Доколе же будем друг друга мытарить
И нервы трепать ездой?
Машины свои за полгода старить
Рытвиной и бороздой?
 
 
На наших дорогах столько колей —
На тракторе свадьбы катать.
На нём же на кладбище близких людей
В последний путь провожать.
 
 
А что же дурак? И где же он ездит,
Не видя этакий срам?
Или он заграницами бредит,
Не ходит в собственный храм?
 
 
Ему позабылась родная глубинка —
Теперь он начальник большой?
Он исковеркает к Богу тропинку
Одеревеневшей душой.
 
 
…Продам я машину, лапти обую,
По направленью пойду.
Хотя не надеюсь, что где-то прямую
Жизни дорогу найду.
 

«Языком мои ноги ласкает…»

 
Языком мои ноги ласкает
Тёплого моря прибой.
И в счастье меня окунает,
Под солнцем ведя за собой.
 
 
Да и солнце с волною не спорит,
Всех одаривает теплотой.
И душа моя тропку проторит,
Удивляя своей наготой,
 
 
К тем высотам, что заняло небо,
К глубине, где остыла вода.
К тем местам, где ни разу я не был,
Где душа замолчит навсегда…
 
 
Я не знаю, когда то случится,
Специально я это не жду.
Я разделся, чтоб солнцу открыться,
И босой по прибою хожу.
 

«Бывают железные дровосеки…»

 
Бывают железные дровосеки,
Бывают железные города.
Железом отделывают отсеки,
Из стали вытягивают провода.
 
 
Бывает ещё дорога железной
И башенный кран из железа всегда.
Но сердце, и всем это знать полезно,
Железным ведь не было никогда.
 
 
Рано ли, поздно ль, любое сердчишко
Впитает Божественной искры тепло.
И на душе у такого мальчишки
Всё-таки станет когда-то светло.
 
 
Вы ставите крест на тяжёлых подростках,
Вам трудностям проще в глаза не смотреть.
А ночью вы встретитесь на перекрёстке —
У вас начинают желудки потеть.
 
 
Не проще ль было вовремя проникнуть
В незрелых душ укромный уголок,
Чтоб в немудрящие проблемы вникнуть
И доброты преподнести урок?
 

В ослепительном блеске грозы…

 
В ослепительном блеске грозы
Расширяются карие очи.
И, по времени дольше – в разы —
Удлиняются чёрные ночи.
 
 
По ночам мою душу томит,
По ночам мою душу тревожит,
То, что сердце спокойно не спит —
Его страх и сомнение гложет:
 
 
Для чего эти вспышки грозы?
Для чего этот грохот безумный?
Неужели взял в руки бразды
Бог невыдержанный и полоумный?
 
 
Неужели нельзя просто так,
Потихоньку дождям изливаться,
Чтоб умиротворению в такт
По утрам мы могли просыпаться?
 

Чудовище тоже от слова «чудо»

 
Война всегда казалась чудом мне.
Как много ужасов на этой самой на войне,
Смертей, калек и просто страха.
Ради Христа или Аллаха?
Всегда в войне страдают наши чувства,
Как будто нет их, будто в сердце пусто.
Как на могилах – только лишь кресты,
Ну, может быть, деревья и цветы.
А под землёй всё пусто, нет нас там,
А то, что есть, то отдано червям
(Как ни ужасно это прозвучит).
А где-то рядом ручеёк журчит,
И светит солнце, и щебечут птахи…
Но где-то снова головы на плахе.
Скажите мне, ради каких идей
Мы убиваем молодых парней?
А вместе с ними жён и матерей,
И дорогое самое – детей?..
 

«Страшный грех – зависть, страшный грех – злость…»

 
Страшный грех – зависть, страшный грех – злость.
Знать бы, откуда всё это взялось.
Видеть бы глазки испуганных деток,
Тех, что имеют пар двадцать пинеток.
 
 
Тех, у кого, по милости Божьей,
Есть очень много всего. Ну, так что же?
Они ещё дети, они не причём.
Зачем же их души топтать кирзачём?
 
 
Родителей их покалечить готовы,
За то, что работают снова и снова.
За то, что дела у них в гору идут
И часто хорошую прибыль дают.
 
 
Вы, не завидуя им и не злясь,
Шли бы работать, в душе веселясь
Тому, что вы людям полезны бывали
Или рекорд на гора выдавали.
 
 
В работе полезной найдёте вы счастье
И стороной обойдут все ненастья.
И, отдых честнейший себе заслужив,
Вы не умрёте, долго прожив:
 
 
Останетесь в памяти вы не безликим,
А, хоть и простым, но всё же великим.
С вас будут пример поколения брать —
Будут работать, а не воровать.
 

«Назад лет десять я и не мечтал…»

 
Назад лет десять я и не мечтал
Слагать стихи раздумчивою прозой.
И, в общем-то, об этом не страдал,
Не изнурял себя замысловатой позой.
 
 
Всё происходит вдруг, само собой,
Подвержено какому-то наитью:
Что раньше я сказать – ни в зуб ногой,
Теперь свяжу рифмованною нитью.
 
 
По вечерам, как хобби, само – то,
И никому я этим не мешаю.
Ходить же со стихами в шапито,
Об этом я, поверьте, не мечтаю.
 

«Сколько душ я загубил…»

 
Сколько душ я загубил,
Вовсе не подозревая.
Я им даже не грубил —
Убивал, почти зевая.
 
 
Выезжал с пилой в лесок,
Заводил свою игрушку.
Мне не трудно – дайте срок,
Хоть с кого сниму я стружку:
 
 
Будь хоть тополь, хоть сосна,
Изойдись слезою ива —
Я не потеряю сна,
Как бы ни была красива.
 
 
Невдомёк мне, что душа
Может быть и у деревьев.
И работаю, круша
Жизнь вокруг, без воскресеньев.
 

Клиническая смерть

 
Я думал, что я умер. Признаю.
Мне не от чего было оттолкнуться.
Но мёртвых никого не узнаю,
И всё равно я не могу проснуться.
 
 
Меня сейчас присыплет благодать,
А, может быть, сожжёт меня нирвана,
Но не готов я душу отдавать.
К тому же, не настолько она рвана.
 
 
Но как сказать? Ума не приложу.
Не знаю, на кого мне положиться —
Как при рождении, в потёмках я брожу,
Второй раз чтобы в шкуру свою вжиться.
 

На гибель подлодки «Курск»

 
Пробоина в борту – вот незадача.
Но если в километре под водой
Застигнет вдруг такая неудача,
То проще всего спеть заупокой.
 
 
Я представляю, как это жестоко,
Под толщей океана пропадать!
Уж лучше от предельной силы тока
За слабости на стуле умирать.
 
 
Но делать нечего, служить же кто-то должен,
Нельзя же вечно прятаться в кусты.
Но очень жаль, что аккуратно сложен
Наш экипаж геройский под кресты.
 

Ода двум

 
Мы, не задумываясь, скрепочку берём
И ею все листы соединяем.
Из года в год, а также день за днём,
Листы судьбы навек утяжеляём
 
 
Куском невзрачным слабого металла…
О крепости она и не мечтала.
Она легка, почти что невесома,
И, всё-таки, в делах она весома.
 
 
Вы не смотрите, что она мала —
Сожмёт, и из бумаг бежит смола.
А думаешь, зачем изящно гнута?
Да чтобы в души не была воткнута!
 
 
Нас миллионы. Но мы все готовы —
На каждого есть лёгкие оковы.
Для каждой скрепки есть своя судьба —
Министр это, или голытьба.
 
 
У скрепки нет души, ей всё равно
Какую из судеб она решает.
И, всё же, утверждение верно,
Что только скрепка в жизни всё вершает.
 
 
(А, впрочем, нет. Задумавшись чуток,
Я напишу словечко между строк.
И как бы скрепку ни брала печаль,
Главнее, всё же, думаю – печать).
 
 
…Печати все должны мы оды петь
И от благоговения потеть.
Её мы вознесём на пьедестал,
Чтоб грязными руками не достал
 
 
Любой, кто нам испортить всё готов,
И общество лишить его основ.
Кто жить организованно не хочет
И над серьёзностью чиновников хохочет.
 
 
Мы люди прогрессивные, мы знаем,
Что без печати все мы пропадаем.
Мы без печати вроде как подделка,
Неумного проказника поделка.
 
 
…Мы все готовы краски закупить
Яркой, несмываемой и прочной.
Порядком чтобы жизнь свою снабдить
Грамотной руки движеньем точным.
 

«Пропорциональное мысли движенье…»

 
Пропорциональное мысли движенье,
Перпендикулярное душам сомненье
И параллельная жизни ходьба —
Всё это наша с вами судьба.
 

«Вознесёшься – упадёшь…»

 
Вознесёшься – упадёшь,
А завалишься, так встанешь.
Всё равно свою займёшь
Нишу, где в конце пристанешь.
 

«У человечества долгая дорога…»

 
У человечества долгая дорога,
Оно протянет миллиарды лет,
Если не замучает тревога
И в рот себе не сунет пистолет.
 

«Кто что-то делает, тот в чём-то ошибётся…»

 
Кто что-то делает, тот в чём-то ошибётся,
И ты его за это не суди.
Тебе это дороже обойдётся,
Когда он не работает – сидит.
 

«Найдёте вы принца на белом коне…»

 
Найдёте вы принца на белом коне,
Вы непременно его найдёте.
Но вы или линию свою гнёте,
Иль не осталось уж белых коней.
 

Оборотням в погонах

 
Никогда не верил я тому,
Что о милиции о нашей говорят.
Но пришлось столкнуться самому
И увидеть, что они творят…
 
 
……………………………………….
 
 
…Пойми, что ты в пагонах не родился,
Что ты надел их только из-за мзды.
Но за два года в форме ты обжился
И мучаешь участников езды.
 
 
Ты в детстве был таким же, как и все мы,
И радовался солнечным денькам.
Теперь же твоя радость – нам проблемы.
Я вынужден – последний рубль отдам.
 
 
У нас свои дела, свои заботы,
И по судам мотаться нету сил,
Доказывая, что вместо работы
Ты для себя копеечку просил.
 
 
Ну, а работа… Кто бы её делал —
Порядка всё равно не навести.
И к жезлу кошелёк давно приделал,
Осталось только жезлом повести
 
 
В таких местах, где заработать можно.
Зачем пытаться людям помогать?
И там, где потерять «права» несложно,
Водители готовы всё отдать.
 
 
…Я всё же жду, когда все повзрослеют,
Что доживу я до таких деньков,
Когда в погонах люди не посмеют
Водителей держать за дураков.
 

«Неимоверной красоты…»

 
Неимоверной красоты
Лучи последнего заката…
И как прекрасны те цветы,
Что уложила ты когда-то
У изголовья моего,
В надежде на выздоровленье.
Хотя зарыт я был давно
И превратился в приведенье.
Я приходил к тебе в ночи,
Во сне. И только на мгновенье.
Но ты со страха не кричи,
Ведь это просто наважденье.
Ты помнишь обо мне всегда,
Хотя меня уже не будет.
Давно прошли уж те года,
Которые меня разбудят…
 

Нерадивым ученикам

 
Как было изобретено стекло?
Ведь это целая премудрость!
Уменье в опытность стекло.
Всему основа – златокудрость.
 
 
Ты в двадцать первом веке, что ж,
Считаешь, всё уже открыто?
Загадок – вынь, да и положь —
До сей поры вагон зарыто.
 
 
…А, впрочем, где тебе понять? —
Не знаешь ты, про что пишу я.
Тебе осталось сосчитать
Змеи количество чешуек.
 

«Вперёд, сознанье и душа…»

 
Вперёд, сознанье и душа
К познанью и прозренью.
А, впрочем, так ли уж нужны
Нам эти огорченья…
 
 
Чем меньше знаешь – лучше спишь,
Про это знают дети.
И не торопятся они
Узнать про всё на свете
 

«Боюсь я пьяных, хоть убей…»

 
Боюсь я пьяных, хоть убей.
И хоть они порой безвредны,
Не носят в душах голубей
И речью непонятнобредны.
 
 
Не знаю, что от них мне ждать —
Любви, раскаяния, злости.
Я многое готов отдать,
Чтобы не видеть в горле кости.
 
 
Они себе лишь на уме.
Бывает, что чуть-чуть умнеют.
Но стоит вспомнить о куме,
Как разум их совсем темнеет.
 
 
Они аморфны. И лихи.
Порою непонятнозлобны.
Попробуй им прочти стихи —
Теперь и бить тебя удобно.
 
 
Не знаю, сколько же веков
Придётся ждать до отрезвленья,
Когда без пьяных дураков
Отпразднуем мы День рожденья.
 

Любовь к немеркнущим огням

 
Любовь к немеркнущим огням
В моей душе преград не знала
И вечно олицетворяла
Поклон закончившимся дням.
 
 
В ночи я мог молиться звёздам,
Луне и Млечному пути.
Но вдруг по воплощённым грёзам
Мне не дано пешком пройти.
 
 
Я буду в вечности молиться.
В мольбах придётся мне страдать.
Но, чтоб во что-то воплотиться,
Им нужно очень много дать.
 
 
Исполниться само собою
Им в этом мире не дано.
И, чтобы стать моей судьбою,
Всем потрудиться суждено
 

«Любимой маме я хочу сказать…»

 
Любимой маме я хочу сказать,
О чём сказать я раньше не решался.
Она могла от этого страдать,
А я, такой дурак, всегда стеснялся.
 
 
Теперь же, по прошествии годов,
И по взрослению моей души беспутной,
Мне меньше нужно приложить трудов,
Чтоб ласкою своей её окутать.
 
 
Всегда хотел казаться взрослым я.
Потом самостоятельным и твёрдым.
И каждым словом, нехотя грубя,
Я делался заносчивым и гордым.
 
 
Теперь же, глядя в грустные глаза,
В морщины, что лицо всё изрубили,
Я понимаю – тридцать лет назад
Мы, дети, где-то ласковость забыли.
 
 
Ведь каждая морщинка – это грусть,
Отложенная нашим невниманьем.
Мне очень жаль. Но всё-таки уж пусть —
Хоть поздно, но приходит пониманье.
 
 
Теперь же я прошу меня простить
Поклоном низким, трепетным и долгим.
Теперь я должен так её любить,
Чтоб не затмить любовь сыновним долгом.
 

«Я не знаю, куда мне бежать…»

 
Я не знаю, куда мне бежать,
Я не знаю, на что мне молиться.
Что от неба могу ещё ждать,
С кем душою бы мне ещё слиться.
 
 
Я молитвой пронял небеса,
Я делами разжалобил Бога.
Мной разгаданы все чудеса
И теперь мне повыше дорога.
 
 
Но мне страшно, берёт меня жуть,
Я не знаю, на что мне молиться.
Где-то там, далеко, меня ждут,
Чтобы мог я за всех освятиться.
 

Дружба

 
Я дружбу ставлю в один ряд с любовью.
Только не ту, что озарится кровью.
Не ту, ради которой всё забыв,
Ты можешь бросить всё, душой остыв.
 
 
Я дружбу эту понимаю так —
Я в отношениях не барин, а простак.
В какой-то мере – ученик-учитель,
В какой-то – и дающий, и проситель.
 
 
Возможно да, придётся и подраться.
А, может быть, придётся унижаться.
И к пониманью быстро не придёшь,
Не знаешь – потеряешь, иль найдёшь.
 
 
Я точно знаю, никого не слушай,
Объединяют только родственные души,
Такие чувства, как любовь и дружба.
И в некотором роде – это служба.
 

«Ты с тем законом не знаком…»

 
Ты с тем законом не знаком:
Природа – сборник аксиом.
Люби природу, не забудь,
Что из неё ты держишь путь.
 
 
В неё, в конце концов, вернёшься,
И лишь в одном не ошибёшься —
Чему потомков научил,
В конце ты то и получил.
 
 
Так что же ты при жизни блеешь,
На берегу реки наглеешь?
Своим примером покажи,
Как стоило бы всем нам жить.
 

«Меня пронзают страхи высоты…»

 
Меня пронзают страхи высоты,
Пространства минимального. И страха.
Ещё бывают страхи темноты
И ужас от проделок вертопраха.
 
 
Боюсь я потерять своё лицо.
Семьи лишиться я всегда боялся.
Прослыть пустышкой, как и подлецом,
И сам себя всегда чуть-чуть стеснялся.
 
 
Я и сейчас пугаюсь преступить
Порог высокий. Выше моей жизни.
Но если сможет Бог меня простить,
Не перейдут все страхи в укоризны…
 

Жестокое (но так оно и есть)

 
Страна здоровых дураков,
Страна забытых инвалидов.
И состраданье чужаков
Не пронимает индивидов:
 
 
Чтобы стали понимать,
Что мы все в руках у Бога —
Здоровый самый может стать
В любой момент, как за порогом.
 
 
…Я прикован, не шагнуть,
С места двинуться непросто.
Чтобы мне на мир взглянуть,
Нужно удалить наросты.
 
 
Или ноги отрастить,
Или две руки приделать,
Позвоночник прорастить,
Или катетер заделать.
 
 
Очень много нас таких,
У которых нет здоровья.
Успокоило лихих,
Без оглядки на сословья.
 
 
Отчего же пред людьми
Мы как будто провинились?
Что ж теперь, нам лечь костьми,
Чтобы все вы прослезились?
 
 
Над любым дамоклов меч
Зависает от рожденья.
И не сможешь ты пресечь,
Даже прочным огражденьем,
 
 
Что вершится в небесах,
Что тебе дано судьбою:
Сегодня ходишь на ногах,
Завтра – маешься собою.