Текст книги "Комбат. Смертельная битва"

Глава 11

Все произошло из-за избытка у Рублева свободного времени. Откровенно говоря, у него так устроилось в последние годы: то полный цейтнот, когда даже продохнуть толком некогда, то абсолютный штиль. А когда человек ничем серьезным не занят, ему кажутся важными те вещи, на которые раньше он бы не обратил внимания. Услышал Борис по радио кусочек из песни «Червоных гитар», и захотелось ему послушать эту группу, популярную в годы его юности. Сначала Рублев заглянул в ближайший магазин, торгующий компакт-дисками. Услышав название группы, продавец взглянул на Бориса расширившимися от удивления глазами. Вряд ли его потрясение было бы большим, попроси Рублев оригинальные записи какого-нибудь средневекового менестреля или песни Орфея в исполнении автора. Через некоторое время, взяв себя в руки, продавец тихо сказал Борису:

– В магазинах вы такого не найдете. Попробуйте съездить на рынок.

Ну, на рынок так на рынок, тем более что свободного времени хватало. Приняв сеанс контактного массажа в вагоне метро, Рублев выбрался на поверхность и вместе с другими гражданами зашагал к воротам, над которыми в последний момент увидел знак – перечеркнутую дымящуюся сигарету.

– Елки-палки, забыл, что курение на территории запрещено, – потянул Рублев из кармана пачку.

Он щелкнул зажигалкой, втянул дым и тут услышал взволнованный голос:

– Борис Иванович! Комбат! Это вы?

Рублев повернулся и увидел мужчину лет сорока.

– Не узнаете? Это я, Никита Стариков! Помните такого?

Рублев помнил, как помнил большинство солдат, прошедших через его батальон в Афгане. Только в его памяти Никита остался худощавым шустрым парнишкой, а сейчас перед ним стоял заматеревший, утративший молодую прыть мужчина.

– Тебя трудно узнать, ты сильно изменился, – прямо сказал Рублев.

– Это вы подарили мне возможность измениться, – неожиданно ответил Стариков. – Если бы не ваша наука и забота о новобранцах, я бы навсегда остался молодым, погибнув от руки душмана. Знаете что, Комбат, давайте посидим, слегка отметим встречу. У вас есть время?

– В принципе да, только я хочу найти одну вещь.

– Скажите, что именно. Если она есть на рынке, вы ее получите.

– Да ерунда, мелочь. Понимаешь, Никита, я сегодня утром вспомнил молодость, и захотелось мне купить «Червоных гитар».

– Хорошо, идемте. Я по пути загляну к себе, распоряжусь насчет диска.

Они устроились за отдельным столиком в маленьком кафе.

– Вы, наверное, уже давно полковник, – предположил Никита.

– Ошибаешься. Я уже давно отставной майор.

– Шутите!

– Такими вещами не шутят. Меня вышвырнули, как шкодливого кота, еще в чеченскую кампанию, когда я осмелился высказать собственное мнение насчет творящегося в армии бардака.

– Да, вы и в Афгане порой круто разговаривали с начальством, поэтому и проходили до конца войны майором. Борис Иванович, а вы поддерживаете связь с нашими афганцами?

– Конечно. Чаще всего вижу Андрюху Подберезского, но и с многими другими ребятами встречаюсь.

– А я вот растерял почти все контакты.

И Стариков поведал о своей хлопотливой, полной забот и тревог жизни.

Демобилизовавшись, Никита оказался в перерождающейся стране без образования и трудовых навыков, которые помогли бы ему устроиться на работу. Прежде это бы не создало ему проблем, в Советском Союзе безработных не было, пристроили бы куда-нибудь. Однако теперь на улицу выбрасывали даже высококлассных специалистов, кому был нужен неквалифицированный дембель. Помогла армейская закалка, полученная в Афганистане. Сначала Никита пристроился к тетке, ездившей в Турцию за дешевым барахлом. Он выполнял роль тягловой силы, вьючного животного, таскающего на своем горбу неподъемные баулы с товаром.

Присмотревшись, Стариков решил «челночить» самостоятельно. Тут и благоприятный случай подвернулся. У тетки из-за нервотрепки и сухомятки обострился застарелый гастрит. Как принято у русских людей, она решила, что обойдется, и отправилась в очередную поездку. Вояж закончился язвой, тетка угодила в больницу и надолго выбыла из игры. У Старикова не получалось так же лихо торговаться с оптовиками и угадывать, какие вещи будут пользоваться повышенным спросом, зато теперь весь товар принадлежал лично ему. Никита достиг финансового достатка, купил подержанную иномарку. Мог бы и новую, но уж больно в первой половине девяностых обнаглели рэкетиры. Мало того, бандиты доставали коммерсантов и на дорогах.

Однажды только чудо и собственная решительность спасли Никиту от угрозы разорения. Автобус с коммерсантами ехал по украинской трассе. Впереди нарисовался милицейский патруль, один из гаишников повелительно махнул палочкой. Бизнесмены тихо повозмущались – в «незалежной Хохляндии» им уже пришлось раскошелиться, – однако полезли в кошельки за долларами. Никита, волей случая расположившийся на переднем сиденье, высунулся из раскрывшейся двери. Глаз, привыкший в Афгане замечать малейшие подозрительные детали, мельчайшие сомнительные нюансы, за которыми могли скрываться вражеские ухищрения, тут же выцепил обувку сержанта-гаишника, державшегося чуть сзади. Это были кроссовки. Местные махновцы настолько обнаглели, что поленились до конца одеться по форме! Никита среагировал мгновенно. Едва человек с капитанскими звездочками на погонах занес ногу на ступеньку, Стариков врезал ему в челюсть и дико заорал водителю:

– Гони!

Тот вдавил педаль газа. Чуть замешкавшись, бандиты устремились в погоню, но отыграть гандикап сумели только минут через десять, когда на горизонте показались городские дома. Преследователи решили не рисковать и остановились.

Никита потом сгоряча бросил крышевавшим его бандитам:

– Если уж берете с нас такие деньги, могли бы поделиться ими с украинскими братками, чтобы они не трогали «челноков».

– Че! Че ты гонишь, клоун! Ты нам конкретно платишь за то, что делаешь бабки на нашей земле! Въезжаешь? – растопырил пальцы здоровяк в спортивном костюме.

Стариков не понял, с каких пор русская земля стала бандитской, хотя по самому факту возражения отсутствовали. Действительно, урки чувствовали себя полновластными хозяевами рынка, города, страны.

Все изменилось, когда Никита перебрался на Чекушку. Люди Аязова пообещали, что избавят торговцев от рэкета. Формально так и произошло, на рынке отсутствовали бритоголовые уроды, нагло взимающие дань с коммерсантов, однако стоимость торгового места была завышена, в нее явно входил бандитский оброк. Все же суммарно выплаты были меньше, чем на прежнем месте.

К этому времени Стариков успел подняться, владел четырьмя торговыми точками. Никита все реже сам ездил за товаром, основное внимание уделяя работе на рынке. Надо отдать должное Аязову, он умел договариваться со всеми: и бандитами, и ментами, и представителями многочисленных инспекций. Вот только придать самой Чекушке цивилизованный вид Владимир Тигранович не смог. Или не захотел. Наверное, при том бардаке и неразберихе, которые царили на рынке, Аязову было легче проворачивать свои темные делишки. Но пострадал он не за отсутствие надлежащего порядка. Остальные рынки тоже не могли похвастать идеальной организацией дел. Владимира Тиграновича убрали из-за разборок на самом верху.

Никита сразу поверил слухам о грядущем закрытии Чекушки и не без труда арендовал место на другом рынке. Остальные торговцы оказались не столь предусмотрительны. Ведь подобные слухи возникали не раз и не два, и коммерсанты решили, что снова обойдется. Стариков оказался в более выгодном положении, хотя его новое помещение было тесновато. Ведь к закрытию Чекушки Никита владел уже семью точками.

– Я уже подумывал открыть магазин, – сказал он Борису.

– Погоди. Насколько я понимаю, для магазина надо искать других поставщиков с более качественным товаром, – заметил Рублев, слабо разбиравшийся в принципах отечественной торговли.

– Да что вы! – махнул рукой Стариков. – И там и там сплошной Китай! Даже если основательно покопаться в барахлишке от Гуччи и Армани, продающихся в самых дорогих московских бутиках, обязательно найдешь ярлычок «Маде ин Чайна». Знаете, Борис Иванович, я вспоминаю, как в детстве мои родители чихвостили качество советских товаров. Действительно, советские телевизоры, мебель, одежда были гораздо хуже импортных. Но то, что сейчас продается у нас, даже с советским рядом не стояло! Только не надо обвинять в этом торговцев. Вы представьте, за товар, который в стране-производителе стоит один доллар, у нас придется отдать где-то баксов пять на различные поборы, легальные и теневые. Поэтому естественно, что мы стараемся купить как можно дешевле, а продать как можно дороже.

– Значит, ты будешь продавать в своем магазине то же, что и на рынке?

– О магазине теперь можно забыть. Мне поступило более интересное предложение. На месте старой Чекушки собираются отгрохать громадный торговый центр. По сути тот же рынок, только без уличных лотков, грязи и неразберихи. Все торговые точки расположатся под крышей, это будет типа вереницы небольших магазинчиков, расположенных на нескольких этажах. Заманчивый проект, не случайно у него тут же нарисовались противники.

– Ну, если строительством займется жена мэра, противники мигом замолчат, – усмехнулся Рублев.

– Нет, Комбат, я имел в виду других противников. Ко мне уже подходили два омерзительных типа. Буквально вчера. Ни с того ни с сего, при том, что после закрытия Чекушки до сих пор напряженка с торговыми местами, предложили мне симпатичный магазинчик. Конечно, цену заломили будь здоров, но я бы взял, если бы не думал перебираться в торговый центр. Короче, стал я отказываться, тогда один из них схватил меня за рубашку, подтащил к себе и зашипел, как змея, которой прищемили хвост:

– Мы знаем, тля, куда ты намыливаешься. Даем тебе два дня на раздумье. Жди нас послезавтра, когда закроется рынок. Постарайся за это время забыть о торговом центре, иначе мы тебе весь ливер поотбиваем.

Тут у столика возник человек, протянувший Старикову два компакт-диска.

– Ладно, Комбат, не будем о грустном. Вот два альбома «Червоных гитар», один, кажется, сборка, лучшие вещи.

– Спасибо, Никита, сколько я должен?

– Борис Иванович, это я вам должен. Разве можно сравнивать цену двух альбомов и человеческой жизни.

– Еще раз спасибо. А что ты надумал ответить бандитам?

– Даже не знаю. Будь у меня автомат, как в Афгане, я бы им быстро дал ответ. А так сила на их стороне. Наверное, придется для вида согласиться, а дальше – как жизнь сложится.

– Хочешь, я с ними потолкую, – совершенно неожиданно предложил Комбат.

Стариков на время онемел от такого поворота событий.

– Да что вы, Борис Иванович! Там здоровенные бугаи, лишенные всяких тормозов. Они не будут смотреть, кто оказался перед ними, ради денег зашибут любого, хоть ребенка, хоть старика.

– Намекаешь, что я слишком стар для душевного разговора с отморозками? – прищурился Рублев.

– Да нет, Борис Иванович, вы почти не изменились, но у бандитов есть ножи и кастеты, и они очень разозлятся, когда увидят вас вместо меня.

Стариков хотел добавить, что заступничество Комбата ничего принципиально не изменит, даже если он каким-то чудом справится с вымогателями. Через некоторое время они вновь выставят свои требования, причем в еще более жесткой форме. Однако Никита устыдился собственных мыслей. Человек готов рискнуть своим здоровьем, а он печется о корыстных интересах.

– А чтобы от завтрашних разборок был толк, я скажу, будто выкупил твой бизнес, – словно угадав мысли Старикова, подчеркнул Рублев.

– Если успеете. Они, сволочи, резкие. Может, не надо, а, Борис Иваныч?

– Слушай, Никита, ты же лучше меня знаешь эту публику. Если им сразу не прочистить мозги, они вообще тебе на голову сядут. Поэтому хватит возражать, давай обговорим конкретные детали.

* * *

Кузнец был звеньевым. Если подходить к преступной организации с армейской точки зрения, это было звание от майора до полковника. В девяностые деление бандитских группировок было более многоступенчатым, но тогда все решала сила. У кого больше людей, тот и прав. Милиция лишь констатировала итоги кровавых разборок и зачищала ослабевшую сторону. Охотиться на сильную дичь было себе дороже. С помощью продажных чинов уголовники легко вычисляли адреса любых сотрудников милиции. По утверждениям журналистов, отдельные группировки достигали численности нескольких тысяч человек.

С тех пор многое изменилось. Бандиты утратили всевластие, а многолюдные разборки сменились точечными ударами киллеров. В основном люди требовались для акций устрашения. Одну из таких поручили Кузнецу. Акция была странноватой. Обычно с жертв требовали деньги или собственность. Здесь же, наоборот, жертвам предлагалась аренда собственности, а взамен они должны были непонятно от чего отказаться.

Непонятно для Кузнеца. Не дорос он мастью, чтобы знать обо всех замыслах Алтая.

Слова Жереха открыли глаза авторитету, направили по верному пути. Обобщив всю информацию, Алтай быстро нащупал путеводную нить. Оба покушения (на Короля и Шамиля) расчищали кому-то дорогу к освободившейся земле Чекушинского рынка. Именно здесь в первую очередь требовались связи вышедших из игры авторитетов с высокопоставленными чиновниками, их огромное влияние. Не случайно убийство Короля произошло сразу после того, как стало известно о грядущей ликвидации Чекушки.

Что характерно – сначала Алтай испытывал азарт охотника, взявшего след редкого трофейного животного. Теперь убийцы будут жестоко наказаны, это лишь вопрос времени. Но затем азарт сменился холодным, почти циничным расчетом. Ведь на кону стоят многомиллионные прибыли, их категорически нельзя упустить. К счастью, обе цели практически совпадали: добившись одной, можно было решить и вторую. Алтай задействовал все силы, все связи, но так и не вычислил организаторов покушений. Грамотно законспирировались, сволочи! Зато ему стало известно имя застройщика конкурентов. В эмоциональном запале Алтай решил его уничтожить, но вовремя одумался. В ответ противник шлепнет Вислоуса, и возникнут большие проблемы. Нового застройщика не так просто найти. Хуже того, ликвидация обоих застройщиков, претендующих на Чекушку, привлечет к себе внимание, и решением вопроса займутся такие силы, с которыми даже Алтаю бодаться себе дороже. Поэтому авторитет решил вести борьбу другим способом и озадачил своих звеньевых, среди которых был Кузнец.

Леша Кузнецов рос в спортивной семье. Его отец был мастером спорта по водному поло, мама дважды становилась чемпионкой города в беге на четыреста метров. Леше больше нравились игровые виды, он начал заниматься хоккеем. В двенадцать лет с ним произошел случай, явившийся проверкой характера мальчика. На тренировке шайба угодила ему в лицо, выбив два зуба. Слюнтяй тут же бы забросил опасную игру, обычный человек стал бы осторожничать, уклоняться от летящей шайбы. Леша продолжал играть так, будто ничего не случилось. Увы, судьба не наградила его талантом Бобби Орра или хотя бы Фетисова, даже в своей команде он являлся вторым по силе защитником.

Вскоре произошло еще одно событие, во многом определившее судьбу подростка. Из семьи ушел отец, а мать не смогла удержать в слабых женских руках взрослеющего мальчика. Как обычно говорится в таких случаях, Леша связался с дурной компанией. Он забросил хоккей, из школы вместо четверок и пятерок начал приносить двойки с тройками. Зато у него завелись деньги. Компания на самом деле оказалась очень дурной, она являлась частью бандитской команды.

– Ничего, армия научит тебя уму-разуму! – вопреки разоблачительным заметкам о дедовщине и злоупотреблениях офицеров восклицала отчаявшаяся мать.

Но армия так и не дождалась нуждавшегося в перевоспитании новобранца. Леша от нее благополучно закосил. Кто-то из серьезных уголовников оценил перспективы молодого человека и добыл медицинскую справку о серьезном психическом заболевании. Вскоре Леша стал полноценным членом команды, однако первое время носил слегка пренебрежительную кличку Кузя, говорившую о его месте в преступной иерархии. Он был «шестеркой», «быком», расходным материалом, хотя получал больше денег, чем академик того времени.

Случай помог Леше завоевать авторитет среди братвы. Два залетных отморозка попытались ограбить предпринимателя, крышуемого бандой. Кроме шипастых кастетов и ножа, у одного из них был вырытый неизвестно в чьих землях «вальтер». Пистолет начистили до блеска, однако его механизм пострадал. В решающий момент он дал осечку, что спасло Кузнецову жизнь. Услышав вместо выстрела сухой щелчок, отморозок растерялся, на мгновение выключился из схватки, и Леша достал его прямым ударом в челюсть. С напарником незадачливого стрелка пришлось здорово повозиться. Трижды кастет мелькал в опасной близости от головы Кузнецова, однажды разодрал ему щеку, а завершилось все тем, что бывший хоккеист ловко провел силовой прием, уронив отморозка на пол, и добил его ногами.

Больше всего Лешкиных корешей потрясло то, что он безоружный пошел на пистолет. Кузнецов благоразумно умолчал, что отморозок достал «вальтер» после его появления.

Вскоре благодаря этому подвигу Лешку сделали бригадиром. Не таким, как в известном сериале, а начальником группы из восьми человек. Так сказать, двинули на вакансию, освободившуюся в связи с переходом предыдущего начальника в мир иной. Став бригадиром, Лешка впервые задумался о бренности существования. Братву и до того хоронили регулярно, однако пышность обряда и истеричные клятвы «Мы уроем ту падлу, которая…» затушевывали суть происходящего.

Теперь же Кузнецов с затаенным ужасом подумал, что из первого состава бригады в живых остался только он сам.

Наверное, именно в этом причина безудержного разгула «малиновых пиджаков», о котором народ сложил множество анекдотов. Человек понимает, что в любой день может погибнуть от ножа или пули, но ведь не ради этого он подался в бандиты, а в поисках красивой жизни. И он гуляет в ресторанах, снимает девочек, сомневаясь, что получит эти удовольствия в загробной жизни.

С Лешкиным повышением ситуация в городе временно устаканилась, крупнейшие группировки худо-бедно разделили сферы влияния и остановили кровопролитие. Однако все понимали, что это лишь затишье перед новой бурей. К тому же заметно оживилась милиция, участились аресты среди братвы. А это уже повод. Если чья-то команда ослабла или вовсе почти в полном составе протирает нары, не грех прибрать к рукам ее плательщиков из числа бизнесменов. Аппетиты главарей росли, и они жадно набрасывались на каждый освободившийся кусок.

Примерно так произошло с Лешкиной группировкой. Началось все с обмена угрозами главарями, а закончилось чудовищной разборкой, о которой написали все газеты того времени. Разборка произошла за городом, в заброшенном карьере. Первый и последний раз в жизни Кузнецов участвовал в таком многолюдном побоище. Народу собралось на две полноценные армейские роты. Кроме пистолетов в ход пошли несколько автоматов – «Узи» и Калашникова. Едва началась стрельба, у Лешки мелькнула мысль, что главари решили избавиться от большей части своих людей. А иначе зачем они устроили разборки в практически лишенном укрытий месте?

Это была его последняя связная мысль, дальше Кузнецов мало что помнил. Ему казалось, что все действо заняло от силы минуту. В то же время он успел расстрелять три обоймы из четырех, схватиться в рукопашной с каким-то окровавленным типом и с запозданием, как и большинство участников разборки, отреагировать на истошные вопли: «Атас! Сюда пилит ОМОН!»

Схватка улеглась; забрав своих убитых и раненых, враги расселись по машинам и разъехались заранее разведанными отходными путями. Лешка думал, что при таком сумасшедшем огне большая часть команды останется лежать на дне карьера. Но вышло совсем наоборот: убитых оказалось довольно мало, хотя ранения получил почти каждый второй.

Разборка еще раз расчистила Лешке путь наверх. Погибли два звеньевых группировки, и Кузя занял место одного из них. Впрочем, не Кузя, а Кузнец – так стали звать стремительно набирающего авторитет бандита.

Он недолго ломал голову над странным заданием Алтая. Хотя Кузнец достиг высокого уровня, он оставался лишь исполнителем. Только паханы решали, что именно в данный момент сулит братве максимальную прибыль. Они, грубо говоря, определяли стратегию группировки. Уделом Кузнеца являлась тактика. Он должен был решить, сколько человек, кто именно и с каким оружием отправится выполнять поставленную задачу. Новое дело выглядело плевым, но Кузнец хорошо научился различать оттенки голоса Алтая. Пахан явно был озабочен. И Кузнец решил задействовать Болта. Надежен, хоть и туповат. Так среди его людей Платонов с Аристотелями не было.

* * *

Илья Дозвон осторожно выглянул из-за кулисы. Маловато собралось народу, чуть больше половины зала. А ведь он так старался.

Все началось, когда слухи об отставке мэра стали приобретать грозную определенность. Илья, как один из друзей градоначальника, решил встать на его защиту. Сделать это он мог единственным доступным артисту способом. С присущей ему кипучей энергией Дозвон взялся за организацию концерта в поддержку действующего мэра.

Собрать людей оказалось труднее, чем представлялось на первый взгляд. В умении держать нос по ветру эстрадные артисты могли поспорить с породистой легавой. Тут достаточно вспомнить певца соловьиной рощи, легким движением руки переквалифицировавшегося в сочинителя гимна известного энергетического монстра и неуклюжего защитника интересов его главных чиновников. Кроме того, раскрученные молодые исполнители всегда относились к мэру индифферентно, а то и враждебно.

С грехом пополам Дозвону удалось наскрести семерых артистов, в основном старшего поколения. Остальные решительно отказывались, ссылаясь на тяжелый гастрольный график, плохое самочувствие и даже неблагоприятное расположение звезд. Задуманное торжество грозило превратиться в грустные проводы на пенсию. И тогда к делу подключился сам градоначальник. Идею Дозвона о том, что все артисты будут выступать бесплатно, в благодарность за былое покровительство мэра, похоронили на корню. Зазвенел презренный металл, и дело пошло.

Как сказал Дозвону вокалист известной попсовой группы, «в наше время пошло рисковать за идеалы; если уж подставлять свою голову, то исключительно ради хороших бабок».

Слухи о приличных гонорарах распространились быстро. И вот три человека сразу выздоровели, двое переверстали гастрольный график, и даже небесные светила изменили свое расположение на благоприятное для публичных выступлений. Впрочем, любителю делать свою жизнь по звездам Дозвон посоветовал все хорошенько перепроверить. У него уже набралось достаточное число исполнителей.

А вот с публикой дело обстояло несколько иначе. Избалованные гастролерами мирового уровня, москвичи спокойно отнеслись к очередному концерту. Дозвон, в свои почтенные годы сохранивший беспочвенные юношеские иллюзии, надеялся, что люди захотят выразить поддержку градоначальнику и битком набьют Дворец. Увы, москвичи сделали другой выбор. Может, им тоже следовало приплатить? Спасибо телевизионщикам московского канала, осознавшим важность события. Они умело направляли людей к первым рядам, не давая рассредотачиваться по всему залу. Картинка, идущая в прямом эфире, должна создать впечатление, будто все места заняты народом, решившим поддержать своего мэра. И все же хотелось бы увидеть побольше зрителей.

– Чего ждем? Все готово, а уже на десять минут задерживаем начало, – обратился к Дозвону Шандор Милясин, тридцатилетний певец, четыре года тому назад вынырнувший из глубин эстрады на поверхность шоу-бизнеса.

– Хорошо, начинаем, – вздохнул Илья, до последнего надеявшийся, что люди еще подтянутся.

Он подошел к микрофону. Дозвон заготовил речь, которую вызубрил наизусть, но за десятилетия творческой карьеры он научился тонко чувствовать зал. Ему хватало одной минуты, чтобы уловить настроение людей. Сейчас зал не был настроен слушать пространные речи. Дозвон тут же начал импровизировать:

– Обычно говорят тосты перед тем, как выпить. Но сейчас я хочу не выпить, а спеть за удивительного человека, талантливого руководителя, замечательного мэра. Благодаря его уму, кипучей энергии, совести наш город был спасен от разрухи, на его улицах выросли красивые дома, проложены новые станции метро, москвичи получают достойные зарплаты и пенсии. Я не знаю другого такого человека, который бы, приняв город в ужасающем положении, близком к разрухе, сумел превратить его в настоящую столицу европейского государства. Подозреваю, что другого такого человека просто нет!

И Дозвон запел. Его голос, хорошо известный всем жителям страны, заполнил пространство Дворца. Сейчас он звучал как никогда проникновенно. Илья старался донести до людей переполнявшие его эмоции, желание помочь другу и, уж чего греха таить, боязнь, что с новым градоначальником ему будет куда труднее осуществлять собственные творческие и деловые начинания. И это ему удалось. Зал наградил певца долгими аплодисментами.

Дозвона сменила известная девичья группа. Вместо солидного певца на сцене оказались разбитные красотки, одетые чисто символически. Они семенили голыми ножками, махали обнаженными ручками, демонстрировали нагие животики. Вроде они еще и пели, хотя это было совсем необязательно.

Потом выступило еще несколько артистов, и вдруг совершенно неожиданно для зрителей на сцене появился мэр. Он вместе с одним из своих эстрадных любимчиков затянул бодрую раскатистую песню. Градоначальник постоянно фальшивил, пение не относилось к тем вещам, которые он умел делать хорошо. Но он пел с таким энтузиазмом, напором и энергией, что у слушателей невольно закрадывалась мысль: если этот человек с такой же одержимостью занимается той работой, которую хорошо знает, он способен горы своротить! Завершив вокализы, градоначальник двинул коротенькую речь, обращенную к здравому смыслу москвичей. Вкратце суть ее была такова: люди, вы на своей шкуре испытали, каково жить в эпоху перемен. Старый конь борозды не портит, а новый черт знает что может натворить.

Дозвон стоял за кулисами. Слушая мэрское пение, он неожиданно вспомнил, как они праздновали юбилей Аязова. Владимир Тигранович отмечал свое шестидесятилетие. Званы были многие солидные люди, но мэр, безусловно, являлся главной фигурой торжества. Разумеется, не считая юбиляра.

Дозвону тогда выпала роль ведущего. Злые языки утверждали, будто за нее он получил двести тысяч долларов. Ложь и клевета. Певец участвовал в торжестве абсолютно бескорыстно. По дружбе. Так же бескорыстно Аязов когда-то подарил ему маленькую, но идеально оснащенную звукозаписывающую студию. Богатые и влиятельные люди обожают делать подарки. Но почему-то только другим богатым и влиятельным людям.

На юбилее мэр тоже запел. Что-то типа «Ты, Владимир, владей миром, владей рынком и семьей». Абсолютно дурацкий текст, хотя и вполне гармонировавший с жалкими вокальными потугами градоначальника. Илья хотел поинтересоваться, кто написал убогие слова пожелания, но затем одумался. Любой профессионал даже безбожно халтуря или с чудовищного бодуна не мог опуститься до столь бездарного текста. А кому бы мэр доверил написание поздравления лучшему другу? Либо профессионалу, либо себе любимому. Так что авторство текста Дозвон установил самостоятельно.

Он на юбилее тоже пел. И для юбиляра, и для его детей, и для внуков. Растрогавшийся Аязов хотел одарить Илью кинжалом, простеньким с виду, но выкованным еще умельцами древнего государства Урарту, однако вспомнил, что Дозвон принципиально избегает любого оружия, и ограничился крепким мужским поцелуем.

Концерт близился к финалу. Илья спел еще одну песню, а затем все артисты вышли на сцену, исполнив гимн Москвы. В центре, разумеется, оказался градоначальник. Зрители, ощутив торжественность момента, дружно встали и громко зааплодировали. Дозвон подумал, что на экранах телевизоров финальная сцена смотрится внушительно, почти как закрытие партийных съездов былых лет. Только будет ли эффект от их затеи? Ведь теперь чиновников высокого уровня назначает Президент. Илью и раньше посещала эта мысль, но тогда он был поглощен организационными делами. Теперь же, когда все закончилось, накатило чувство опустошенности, бесполезности всего затеянного. Да, они встрепенулись, прочирикали, но мир от этого не перевернулся. И слабый глас народа едва ли будет услышан за высокой Кремлевской стеной.