Текст книги "Комбат. Вначале было слово"

Прием на работу заставил девушку сильно понервничать. Ведь она понятия не имела, как именно надо управлять чужим здоровьем. Но для начальника отдела кадров компании хватило нескольких гимнастических трюков, исполненных прямо у него в кабинете. Увидев, как непринужденно Светлана в наклоне достает головой до коленей, а затем шутя переходит в стойку на руках, он тут же подмахнул заявление о приеме на работу. Хотя в служебные обязанности Юрьевой не входили ни стойки, ни наклоны. Ей следовало заниматься тем, что в советские времена называлось организацией спортивно-массовой работы. То есть отвлекать служащих, львиную долю которых составляли российские граждане, от пьянства и приучать к здоровому образу жизни. Юрьева взялась за эту невыполнимую задачу со свойственным юности задором. Тем более что, по большому счету, энергию ей больше не на что было тратить. С молодыми людьми у Светланы по-прежнему не ладилось. В лучшем случае Юрьевой попадались ловеласы, готовые разок с ней переспать ради новых ощущений и пополнения своей донжуанской коллекции.

Свою новую любовь она нашла в компании, и произошло это при довольно курьезных обстоятельствах. По своим спортивно-массовым делам она заглянула в одну из комнат фирмы. Там Светлана увидела одинокого молодого мужчину, безуспешно пытавшегося распахнуть заевшую дверцу сейфа. Точнее, не сейфа, а массивного железного ящика, открывающегося обычным ключом. Такие ящики раньше стояли в большинстве советских учреждений, и мужчина не стал его выбрасывать, решив использовать для хранения бумаг. Теперь он сильно жалел о своем решении.

– Давайте попробуем вместе, – Юрьева ухватилась за дверцу, рванула изо всех сил.

Та издала душераздирающий скрежет и распахнулась.

– Ну, видите, как все просто, – Светлана повернулась к мужчине и увидела его округлившиеся глаза.

Оказывается, до него слишком поздно дошли слова девушки, и в открытии дверцы он не принимал никакого участия. Но тогда Юрьеву волновало совсем другое.

– Я ищу Жильбера Лафонтена, – сказала она.

– Это я, – признался мужчина.

– Очень хорошо. Понимаете, у меня возникла одна идея, – затараторила Юрьева…

– Пожалуйста, говорите медленнее, я еще трудно понимать русский язык, – взмолился Жильбер.

– Хорошо. Значит, в эти выходные мне бы хотелось провести соревнования по боулингу между российскими и американскими сотрудниками фирмы. Вы хотите в нем участвовать?

– Конечно! – воскликнул Лафонтен, хотя никогда не играл в боулинг.

С этого момента Жильбер посещал все мероприятия, организуемые Светланой, на которых она, разумеется, присутствовала. Он долго не решался признаться девушке в своих чувствах, и, когда этот момент наступил, Юрьева невольно подумала: «Наконец-то. Я опасалась, что он будет тянуть до пенсии».

Ей тоже был симпатичен Жильбер, только у девушки возникли некоторые сомнения. Ведь Лафонтен почти на десять лет старше ее, внешне привлекателен, занимает в компании солидную должность. Почему он до сих пор не женился или, на худой конец, не завел постоянную любовницу? Сотни московских красоток с удовольствием отдали бы ему руку и сердце! И почему Жильбер пожирал ее страстным взглядом, когда они выезжали на пляж и она дефилировала, выставив напоказ мускулистые ноги и атлетичные плечи? Уж не гомосексуалист ли он?

Оказалось, что нет. Лафонтену всегда нравились в меру накачанные женщины.

– А я в меру? – перебила его Светлана с улыбкой, в которой одновременно отразились лукавство и горечь предыдущего жизненного опыта.

Тогда Жильбер вроде бы ушел от ответа, но, когда подвернулась возможность, зашел в Интернет и показал девушке фотографии с последнего конкурса «Мисс Олимпия». Юрьева с трудом поверила своим глазам. Она пару раз видела по телевизору культуристок-любительниц, но они не шли ни в какое сравнение с профессионалками. На их фоне атлетичная гимнастка выглядела заморышем, доходягой, замученной дистрофией.

– А они того… на самом деле женщины? – спросила Светлана.

– Раз некоторые из них имеют детей, то, видимо, да, – ответил Лафонтен.

После этого все сомнения, вызванные неудачными предыдущими знакомствами, были забыты, и их отношения с американцем вышли на новый уровень. Жильбер рассказал ей историю своей семьи. Оказалось, что его далекие предки-французы отправились в Америку еще во время Французской буржуазной революции. Здесь они обосновались, завели свое дело, трижды разорялись, но всякий раз умудрялись подняться на новую высоту.

«Всего-то достижений за двести с лишним лет, – подумала Светлана, услышав, что отец Жильбера владел доставшейся от деда ткацкой фабрикой. – А с другой стороны, мне же лучше. Если бы у них был гостиничный бизнес или звукозаписывающая империя, не видать бы мне Жильбера как своих ушей».

Вскоре Лафонтен завел разговор о женитьбе. Случилось это после того, как Жильбера вызвали в головной Бостонский офис компании. Информированные доброжелатели сообщили, что его собираются повысить по службе и назначить заместителем другого филиала фирмы. Взвесив все «за» и «против», американец решил, что лучшей жены, чем Светлана, ему не найти. Исполнительная, трудолюбивая, без дурацких женских капризов, с идеальным, по мнению Жильбера, телом, которое доводит его до умопомрачения в постели, – что еще надо, чтобы отказаться от холостяцкой жизни? Светлана ответила на предложение американца согласием и почему-то в первую очередь подумала: «Вот. Хоть и не захотел мой папочка взять меня в Штаты, я все равно туда отправлюсь. Такие превратности судьбы. Даже не знаю, сообщать ему о моем приезде или не стоит?»

Глава 3

Вчера Борис Рублев засиделся у друзей и совершенно забыл, что в его холодильнике охлаждается только воздух. Озарение пришло утром, когда после разминки и водных процедур заурчало в желудке. Борис даже не стал заглядывать в холодильник, поскольку хорошо помнил, что вчера в обед доел последнюю порцию борща. И не стоило надеяться на добрую фею, которая бы затарила холодильник под завязку. Самому приходилось шевелиться, самому.

Рублев оделся и вышел на улицу. Чуть дальше магазина находилась торговая точка Арутюна, который продавал многие товары, но в первую очередь шаурму. Стоила она всего сорок рублей, хотя делалась из качественных продуктов и вполне могла утолить голод обычного человека. Арутюна Борис знал давно, поскольку со дня появления точки время от времени столовался здесь и, что характерно, ни разу не отравился. Рублеву бросился в глаза усталый вид торговца, осунувшееся лицо, впавшие щеки.

– Что случилось, Арутюн, ты не заболел? – поинтересовался Борис.

– Если бы! – напустив мрачный вид, ответил торговец. – Кризис, дорогой, понимаешь! У всех кризис, а Арутюн расхлебывай. Люди стали меньше ходить в ресторан кушать, меньше в кафе кушать. Пошли в столовую, там отравились, больше туда не ходят, только бегают. Но не в столовую, а сам знаешь куда. Пока лекарство не подействует. А потом идут ко мне и говорят: «Арутюн, дай шаурма. Он у тебя дешевый, он у тебя вкусный и после него не надо пить лекарство». А где я на всех шаурмы наберу?

– А ты повысь цену, – дружески посоветовал Рублев.

– Зачем людей обижать? Ты лучше вокруг посмотри. У супермаркета тоже шаурма, на перекрестке опять шаурма, за булочной снова шаурма. Если я цену повышу, люди обидятся, совсем ко мне ходить перестанут. Пойдут к супермаркету или на перекресток. Ладно, извини, дорогой, за тобой уже очередь стоит.

Борис взял две шаурмы и укрылся под навес, где Арутюн установил пять столиков для еды стоя. Крайний столик оккупировала компания выпивох, взявшая на всех одну шаурму. Что удивительно – разговор у них тоже шел о кризисе.

– Это Буш воду мутит, – авторитетно заявил один из пьянчуг. – Он все время ходил пальцы веером, типа мы здесь паханы, а вы, все остальные, – шныри безнадзорные. А тут ему и подсунули этого… Абракадабру.

– Барака Абаму, – подсказал наиболее образованный из выпивох.

– Какая, хрен, разница! Ну, если хочешь, чтоб был Барак, пусть будет Барак. Короче, увидел Буш негра и подумал: «Трындец, кранты Америке! Доведет Абракадабра страну до полного дефолта. А раз так, то пусть остальной мир тоже накроется медным тазом вместе с нами. И стал гнуть банки с автомобильными компаниями так, что они практически загнулись. А раз нет банков, значит, нет бабок. А если нет бабок, то перестали американцы покупать французский коньяк, швейцарские часы и китайский ширпотреб. И пошел кризис по всему миру. Жаль, наши олигархи вовремя не сориентировались. Если бы они начали закупать товары вместо америкосов, никакого мирового кризиса не было бы. Все бы застопорилось на Штатах.

– На фига олигарху десять швейцарских часов и тем более сто китайских футболок? – резонно поинтересовался образованный выпивоха.

– Если сломаются.

– Кто? Швейцарские часы? Они на то и швейцарские, чтобы пережить владельца.

– Тогда бы могли все закупить и раздать народу.

– Олигархи? Раздать народу? Не для того они у народа воровали, чтобы этому же самому народу раздавать.

– Да че вы все валите на наших олигархов! Стоит где прорваться канализации – снова олигархи виноваты, как раньше Чубайс, – вмешался третий собутыльник, видимо прослушавший начало разговора. – Лучше покажите мне этот кризис. Бутылки «Цветущего сада» как стояли, так и стоят. И стоят те же двадцать четыре рубля. Если это кризис, то он мне нравится. Дешевая поддача и всегда без очереди.

– Так сейчас нигде очередей нет, – заметил тип, нашедший первопричину кризиса.

– Не скажи, – возразил образованный. – Видел бы ты очереди, когда пенсию дают. Закон человеческого общества: че в дефиците, за тем народ и ломится. Раньше товары были в дефиците, поэтому народ магазины штурмом брал, а сейчас в дефиците бабки. Знаешь, как один хитрозадый мужичок сказал: «Если из-за кризиса предприятия начнут выдавать зарплату собственной продукцией, я пойду работать в Монетный двор». Во, чует, где главная сила. Когда у тебя лопатник пухнет от бабок, остальные проблемы решаются сами собой. Даже головная боль поутру.

– Альказельцер, – дружно выдохнули оба собутыльника.

– Еще чего. Альказельцер придуман для среднего класса. А богатеи пьют алкоголь, который не вызывает поутру головной боли.

– Разве такой бывает?

– Говорят, бывает. Хотя сам я, не буду врать, не пробовал.

«Так, начали с кризиса, дошли до безвредной выпивки, пора бы переключиться на женщин», – подумал Борис, неторопливо жуя шаурму.

Он затягивал процесс вовсе не оттого, что Арутюн создал некий шедевр кулинарного творчества или, наоборот, подсунул редкостную гадость. Просто по крыше импровизированной забегаловки застучал ставший привычным февральский дождь. Борису вспомнился образец настенной живописи, увиденный им где-то на Ленинградке:

 
Люблю грозу в начале мая,
Но в феврале-то на фига, мля!
 

Конечно, февральские грозы еще не стали привычным явлением, но ведь случалось, случалось. И когда диктор, зачитывая прогноз погоды, говорит, что ночью по области возможны заморозки, мало кого уже удивляет, что речь идет о зиме. Борис не был изнеженным человеком, но всегда предпочитал рациональные действия. Зачем соваться под дождь, если можно его переждать. Время терпит. Червячка он заморил, а до обеда у него нет особых дел. Только заскочить в магазин. Да, у него всегда так. То период бурной деятельности, когда буквально каждую минуту надо действовать или принимать решения, то время тотального безделья, разбавляемого мелкими хозяйственными делами. Нет золотой середины и вряд ли когда-нибудь будет.

Рублев взглянул на пьянчужек. Они делили шаурму. У критика Барака Абамы откуда-то взялся ножичек, которым он разрезал изделие Арутюна на три части. Но каждому известно, что в средней части мяса больше всего. Выпивохи выкинули на пальцах, кому достанется лакомый кусочек. Счастье улыбнулось образованному пьянчужке. Он втянул ноздрями манящий запах закуски, а в это время его приятель доверху наполнил стаканы вином из бутылки 0,7 литра. Бутылка опустела. Выпивохи жадно прильнули к стаканам, словно несколько дней страдали от жажды.

– Хорошо пошла, – выдохнул образованный, проталкивая в рот закуску.

Видимо, с зубами у него была серьезная напряженка.

– Третья, – уточнил его собутыльник.

– Третья? Значит, осталась еще одна, последняя.

– Нет, «последняя» звучит как-то грустно. Мне больше нравится «четвертая».

– Да ты ее хоть сотой назови. Все равно останется каждому дважды по полстакана.

Краем уха слушая этот диалог оптимиста и пессимиста, Рублев поглядывал на улицу, ожидая, когда закончится дождь. Вдруг возле палатки затормозил шикарный автомобиль. Из него выскочил мужчина в отлично сидящем костюме из дорогой шерсти. Он сунул Арутюну деньги и с шаурмой в руках вернулся к лимузину. Любопытства ради Борис заглянул в окошко – благо дождь разогнал всех покупателей.

– Неужели кризис добрался и до олигархов? – спросил он.

– Может, и добрался, – Арутюн пожал плечами. – Но если ты говоришь о господине в «бентли», то он ко мне около года не заглядывал.

– Ясно. Скряга типа Карнеги, годами носившего один костюм.

– Я впервые слышу, дорогой, эту нерусскую фамилию, только мне рассказывали про одного очень богатого человека, для которого в ближайшей тюрьме специально заказывали зэковскую пайку.

– Ностальгия замучила, – вставил Рублев.

– Вот ты опять говоришь умные слова, а все гораздо проще. Человека греют воспоминания о прошедшей молодости, даже если эта молодость проведена в тюремной камере.

– Ты прав. Впрочем, мы имели в виду одно и то же, – заметил Борис.

* * *

Да, Арутюн был прав. В школьные и студенческие годы бабушка делала шаурму, которую Марципанов – а именно он выскакивал из «бентли» – брал с собой на занятия. Правда, тогда никто не знал такого названия – шаурма. Вообще-то бабушкины творения казались Игорю Леонидовичу гораздо вкуснее, но, как известно, в молодости и солнце ярче светило, и трава была зеленее, и водка несла только пользу.

Развалившись на заднем сиденье лимузина, Марципанов откусывал по кусочку, будто надеясь, что один из них перенесет его на несколько десятилетий в прошлое. Хотя он сам не был до конца уверен, какое состояние приятнее: бедная молодость или обеспеченная зрелость. Марципанов до сих пор помнил, насколько он был счастлив, достав билет на концерт Элтона Джона. Увы, именно помнил, то есть мог рационально объяснить, почему в годы застоя приезд западной эстрадной звезды вызывал такой ажиотаж у советских подростков, а счастливчики, купившие билет, чувствовали себя так, словно им организовали экскурсию в райские кущи. Однако вернуть при этом хотя бы частичку тех, прежних, восторженных эмоций Марципанов был не в состоянии. Сейчас у него было все и он не то что Элтона Джона – мог вживую увидеть всех своих любимых исполнителей. Достаточно было озадачить секретаря. Но не хотелось, не озадачивалось. То ли слишком рано выветрились все желания, то ли их доступность вызывала у Игоря Леонидовича жесточайшую хандру.

Марципанов шмыгнул носом. Так всегда. Стоит ему зимой отправиться поближе к экватору – и по возвращении домой простуда гарантирована. Можно было недельку посидеть дома, но тогда острый приступ тоски доставит ему куда больше неприятностей, чем банальное ОРЗ.

Машина остановилась у здания аэропорта. Игорь Леонидович сам достал из багажника сумку и небрежным движением руки отпустил водителя.

«Сейчас по бабам помчится, а жене скажет, будто до вечера провожал хозяина», – раздраженно подумал Марципанов, хотя прекрасно знал, что если и есть у шофера любовница, то отправится он к ней лишь после того, как загонит машину в гараж.

Водитель слишком дорожил высокооплачиваемой работой, а Марципанов поставил ему условие – никогда не использовать «бентли» в личных целях.

В самолете оба места рядом с Игорем Леонидовичем были свободны. Он всегда выкупал их, если подворачивалась такая возможность. Случилось это после того, как его попутчицей оказалась дамочка. Моложавая, симпатичная. Но такая дура, прости господи! Весь полет ныла, что она боится разбиться. Как будто любой нормальный человек, забираясь в салон лайнера, не испытывает аналогичных опасений! Причем эта истеричка не столько боялась, сколько хотела поведать всем находившимся в зоне досягаемости о своих страхах. Напрашивалась на то, чтобы ее пожалели, кретинка! Видимо, при всех дорогих украшениях, которыми дамочка была увешана, словно новогодняя елка, в ее личной жизни имелись серьезные проблемы. Но глупо за время короткого полета вываливать на окружающих личные трудности. Только изрядно приняв на грудь, человек может жаловаться незнакомым людям на жену-стерву, начальника-кровопийцу и накрывшуюся подвеску любимого автомобиля. А вот когда милая женщина плачется, что боится погибнуть в авиакатастрофе, ее поймут и ей посочувствуют. По крайней мере, ей так кажется. Марципанову же показалось иначе. Для того ли он платил солидные деньги, чтобы найти свою могилу в воронке от рухнувшего на землю самолета? Зачем раньше времени заказывать оркестру похоронный марш? Он долго крепился, но в конце концов оборвал женщину:

– Вы зря так убиваетесь. Мы все застрахованы на кругленькую сумму.

– Я знаю. Но при чем здесь страховка? – удивилась женщина.

– Ну как же! – Марципанов в свою очередь удивился. Точнее, очень похоже изобразил удивление. – Мы умрем, нашим родственникам выплатят большие деньги. Представляете, как они будут нам благодарны. Они будут помнить о нас всю жизнь. Я бы всегда летал самолетами, но, к сожалению, авиакатастрофы случаются гораздо реже, чем автомобильные аварии. Я бы только напрасно потратил деньги.

Женщина вздрогнула и постаралась отодвинуться от Марципанова настолько, насколько позволяло кресло. После таких рассуждений она приняла Игоря Леонидовича за душевнобольного. И больше не проронила ни слова до приземления.

Сейчас никто не докучал Марципанову разговорами. Он сидел в одном из кресел, чувствуя, как горло царапают тысячи крохотных коготков. Кажется, он может всерьез разболеться. Что же, хоть какое-то разнообразие в жизни.

Встречу Игорю Леонидовичу устроили торжественную, разве что без песен и плясок народного ансамбля. У трапа самолета собралась добрая половина руководства комбината. Та его половина, которой гораздо лучше удавалось угождать хозяину, чем добиваться успехов в производстве. Марципанова усадили в представительский «мерседес», впереди и сзади пристроились внедорожники. Кавалькада тронулась в путь прямо с взлетного поля.

Рядом с Игорем Леонидовичем устроился заместитель коммерческого директора комбината, на переднем сиденье – заместитель отдела лесозаготовок. Вообще, создавалось впечатление, что Марципанова встречали одни замы. По большому счету так и было. Серьезные производственники не отвлекались на такую ерунду, как встреча хозяина. Они брали пример с самого управляющего комбинатом. У того в первый же месяц работы произошла единственная стычка с хозяином. Когда они вечером подтягивались к банкетному залу, Марципанов, нахмурившись, заметил управляющему:

– Петр Варламович. Кажется, мы сегодня не виделись. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, Игорь Леонидович. Я предпочитаю заниматься делом. А участвовать в шутовском спектакле под названием «Встреча хозяина» – увольте.

– И уволю, – пригрозил Марципанов.

– Сколько угодно. Я сам не горю желанием работать в компании, где во главу угла ставятся не деловые качества сотрудника, а умение угождать.

– Решительный вы человек, Петр Варламович. Уважаю! – внезапно сменил тон Марципанов. – И вы, безусловно, правы. Каждый должен заниматься тем, что у него лучше всего получается.

Увольнения все же последовали. Но не управляющего или его людей, а части лизоблюдов. Остались подхалимы, обладающие кроме этого еще кое-какими ценными качествами. Например, заместитель коммерческого директора умел в максимально доступной для Марципанова форме изложить все производственные показатели комбината. Не просто выдать голую цифирь, а растолковать ее, наглядно объяснить, почему одно хорошо, а другое не очень. Этим он и занимался большую часть дороги.

Наконец машины подъехали к небольшому городку. На его окраине высился комбинат. Как обычно говорится в таких случаях – градообразующее предприятие. Марципанов слегка оживился, стал разглядывать из машины проходящих мимо людей. Все же приятно чувствовать себя царем и богом, от которого зависит благополучие десяти с лишним тысяч человек. Будь Игорь Леонидович поглупее, это дутое тщеславие избавило бы его от гложущей душу тоски. Но Марципанов отлично понимал, что может сыграть только роль злого божества, если опрометчивыми действиями загубит комбинат. А настоящие добрые волшебники – это Петр Варламович со своей командой, сумевшие превратить комбинат в производство европейского уровня.

Управляющий все же пошел на некоторые уступки, встретил хозяина у главного входа. Они дружески поздоровались, перебросились несколькими фразами и разошлись. Марципанов не стал обходить комбинат, так как проделывал это множество раз. Он сразу же двинулся в бухгалтерию. В финансовых вопросах Игорь Леонидович разбирался на приличном уровне, сотрудники бухгалтерии это знали и старались всегда держать документы в идеальном порядке. Ведь один Бог точно знает, когда нагрянет хозяин. При этом они все равно бледнели, заикались – вели себя, будто нашкодившие подростки. Особенно если Марципанов заходил к ним со скучающим видом. Знали, что это плохо, очень плохо. Гораздо хуже, чем если бы Игорь Леонидович был раздражен или даже разгневан. Свое плохое настроение Марципанов крайне редко срывал на сотрудниках. Напротив, если документация была в ажуре, он переставал хмуриться, на лице его возникало некоторое подобие улыбки:

– Ну вот, хоть вы меня порадовали на старости лет. Молодцы!

Но сейчас Игорь Леонидович был именно в том состоянии, которого бухгалтеры опасались больше всего. Он уселся за документы с единственной целью – найти там какую-нибудь ошибку. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет. Марципанову для этого потребовалось минут двадцать. Наконец он криво ухмыльнулся и поманил пальцем главного бухгалтера:

– Послушай, дружок, ты в школе учился?

Преданно глядя на хозяина, главный кивнул головой.

– Ну и сколько же будет дважды два?

– Четыре, – последовал мгновенный ответ.

Бухгалтер хорошо усвоил, что в разговоре с владельцем комбината нельзя отмалчиваться, каким бы нелепым ни казался вопрос.

– Знаешь. Молодец, далеко пойдешь! А я, грешным делом, подумал, что ты понятия не имеешь о такой штуке, как таблица умножения. Теперь конкретный вопрос: кто именно сочинял эту филькину грамоту? – с тем же скучающим видом поинтересовался Игорь Леонидович.

Тут же рядом с хозяином возник виновник происшествия. Вдоволь поизгалявшись над ним, Марципанов завершающим аккордом отпустил ядовитую реплику в адрес всего коллектива:

– Работать надо, а не в носу ковыряться. И помнить, что цифры, взятые с потолка, плохо уживаются с высосанными из пальца!