Текст книги "Комбат. Идеальное вторжение"

Глава 9

– Сука! – про себя, но очень эмоционально ругнулся Фитиль, услышав в трубке голос Бандерлога.

Три дня он тешил себя мыслью, что обойдется, хорошо понимая, насколько иллюзорна его надежда. Как и следовало ожидать – не обошлось. После обмена формальными фразами, Бандерлог взял быка за рога:

– Как поживает твой долг?

– Занимаюсь, – лаконично ответил Фитиль.

– Это радует. Когда примерно ждать результата?

– Сам понимаешь, дело сложное. Тут спешкой только все испортишь.

– Согласен. Но ты не очень тяни, – сказал Бандерлог и отключился.

Отпустив в его адрес несколько крепчайших выражений, Фитиль от эмоций перешел к конструктивным размышлениям. Его пацаны могли запугать человека, хорошенько накостылять, даже по случайности убить в запале. Но совершить заранее обдуманную, тщательно распланированную ликвидацию им слабо. Так что назначить кого-то из них киллером – мысль изначально провальная. Даже если удастся задавить авторитетом, угрозами навязать мокруху, слишком велик риск. В практических университетах его пацаны учились совсем другому. Да и склад характера у них иной. Фитиль был уверен, что для каждого дела нужно родиться. Черепаху можно всю жизнь тренировать по новейшим спортивным методикам, но она и близко не станет спринтером. Человека, склонного к размышлениям о сущности жизни бесполезно и даже опасно учить на бухгалтера, иначе фирма, взявшая его на работу, прикажет долго жить от несведения дебита с кредитом.

Поэтому глупо искать несуществующие таланты в своем коллективе, надо выходить на профессионалов. И тут возникала проблема. Киллеры – одна из самых закрытых каст в уголовном сообществе. Даже Фитиль, являвшийся не самым последним человеком криминального мира, только догадывался, где их можно искать. Он мысленно перебрал всех своих корешей, вычленив нескольких человек, к которым имело смысл обратиться. Возможно, они знали выходы на серьезных киллеров.

Мысль о том, сколько может стоить подобная услуга, заставила Фитиля распахнуть холодильник и достать бутылку водки. Он налил до краев рюмку, одним махом выпил и вновь забрался в холодильник, теперь уже в поисках закуски. Положив на тарелку большой кусок мяса и хлеб, он взял ее в одну руку, второй ухватил бутылку с рюмкой и побрел в комнату. Откинувшись на спинку дивана, Фитиль нажал кнопку пульта. На экране «плазмы» замельтешили почти голые фигуры женщин и мужчин. К современной эстраде Фитиль был равнодушен, а раздетых женщин предпочитал наблюдать вживую, поэтому стал щелкать кнопками пульта. Остановился он на очередном ток-шоу. В нем участвовали известный чудотворец Шулеровский и ученый муж, упитанный, с выпирающим из-под пиджака животиком и лысиной на всю голову.

Тема диспута на первый взгляд казалась абсолютно бессмысленной. Мужчины спорили о том, можно ли воскресить человека из мертвых. Но именно тут, в вопросах, бывших за гранью нормальной логики, Шулеровский чувствовал себя, как рыба в воде.

– Я утверждаю, что так называемый летаргический сон на самом деле является уникальной борьбой человека со смертью. Она уже к нему пришла, но в самый последний момент организм решает вернуться к жизни. Начинается медленное восстановление органов и функций. Почему летаргический сон часто длится неделями и даже месяцами? Необходимо оживить все клетки, заставить их слаженно работать, включить процесс метаболизма. Совсем недавно американские ученые нашли и расшифровали записи майя. Из них следует, что этот народ уже больше полутора тысяч лет тому назад умел воскрешать, правда на относительно короткое время, около года, своих лучших правителей. К сожалению, воскрешение давалось слишком дорогой ценой, на него тратилась жизненная энергия десятка жрецов, и применялось оно только в исключительных случая.

– Что-то я ничего не слышал о воскрешении людей жрецами майя, – мгновенно отреагировал ученый.

– Очевидно, вы невнимательно следите за последними исследовательскими работами.

– Особенно если они являются плодом чьей-то фантазии, – последовал едкий комментарий.

Шулеровский покраснел от раздражения, однако на этот раз сдержался и продолжил:

– Мы слишком категорично заявляем о некоторых вещах, что это невозможно. Но если умело соединить древние знания с новейшими научными достижениями, станут возможны настоящие чудеса, в том числе воскрешение людей. Мне это уже удалось, к сожалению, всего только один раз, – скромно заметил Шулеровский.

– Вот этот факт в научной литературе точно не освещался.

– Да. Заказчик, человек очень состоятельный, обеспечил мне все необходимые условия, однако запретил упоминать фамилии и место действия.

– Да, настоящие чудеса медицины, – протянул ученый и вроде бы уважительно попросил: – Раз уж вы такой замечательный доктор, вам не составит труда назвать все мои болезни.

– С удовольствием. Хотя вам это вряд ли доставит радость. Но вы хотя бы будете точно знать, надо ли вам срочно обращаться за медицинской помощью. Ишемическая болезнь сердца, знаете ли, очень коварная и опасная штука.

– У меня нет ишемической болезни сердца.

– Тогда стенокардия или выраженная сердечная недостаточность. Причем на фоне сахарного диабета.

Ученый ехидно усмехнулся:

– Видите, до чего легко посадить в лужу возомнивших о себе горе-знатоков. Что-то вы забыли о своих чудесных способностях и норовите поставить диагноз исключительно по внешности. Подумали, что раз полный человек, то у него букет стандартных для такого телосложения и возраста заболеваний. Только внешность, как известно, обманчива. Нет у меня диабета и сердце в порядке.

– Это вам внушили жалкие докторишки, по блату закончившие медицинский институт. Послушайте мой добрый совет, обследуйтесь у хорошего доктора, – без тени смущения заявил Шулеровский.

– Допустим. Но сейчас разговор о моих настоящих, а не мнимых болезнях. Диагностируйте их, ведь для настоящего чудотворца это сущий пустяк.

На этот раз Шулеровский задумался, долго сверлил ученого взглядом и только через минуту заговорил:

– Я вижу темный участок на пояснице и чуть выше ее. У вас есть проблемы в нижней части туловища. Скорее всего, это связано с позвоночником, хотя возможны заболевания почек или печени.

– Или селезенки, – перебил ученый. – Такой забавный диагноз может поставить любой человек, мало-мальски знакомый с анатомией. А вот я могу точно назвать ваше заболевание – мозаичная психопатия, осложненная манией величия и желанием срубить побольше деньжат на доверчивости обывателей. Хотя последнее является прерогативой не медицины, а уголовного законодательства.

Ученый едва успел договорить. Взбешенный его словами, Шулеровский вскочил и размашистым ударом отправил своего оппонента в нокаут.

– Так его, козла! – одобрил действия мнимого чудотворца Фитиль.

Его симпатии были целиком на стороне Шулеровского, который во многом напоминал Фитилю самого себя: такой же напористый, хамоватый, умеющий блефовать, способный запудрить мозги человеку, заставить его уверовать в свои сверхъестественные способности и заработать на этом приличные деньги.

– Бывай здоров! – Фитиль вытянул руку с наполненной рюмкой в сторону Шулеровского, а затем поднес ко рту и выпил.

Тем временем к месту событий подскочили охранники телестудии, Шулеровский развернулся в их сторону, пылая боевым задором, но режиссер передачи решил, что телезрители без того увидели слишком много интересного. Пошла рекламная заставка.

– Зараза! – с чувством сказал Фитиль и щелкнул пультом.

На соседнем канале шли новости. Показывали сюжет из Америки о новом методе заморозки людей.

– А че! Все путем. Я бы тоже дал себя заморозить, если бы в мучениях подыхал от рака! На фига такая жизнь? И обидно, блин! Куча бабла, а ни выпить, ни бабу трахнуть, ни смотаться на Сейшелы. Только лежи и ори от боли. Чисто хренотень, – возразил Фитиль корреспонденту, усомнившемуся в гуманности заморозки живых людей.

Он сумел вовремя остановиться, да и водка была качественной, поэтому на следующее утро похмельный синдром едва ощущался.

– Ничего не болит, как у замороженного, – почему-то вспомнил Фитиль вчерашний сюжет, и тут его осенила замечательная идея.

Сначала Фитиль скептически пожал плечами:

– Уж очень круто, не покатит.

Затем, все хорошенько обдумав, изменил свое мнение:

– А может и покатить. Надо рискнуть, в конце концов, я потеряю не так много бабок, а если дело выгорит, нашинкую капусты выше крыши и запросто решу проблему с Бандерлогом.

Глава 10

Глюком его прозвали друзья-компьютерщики. Эта кличка убедительно говорила о его квалификации. Но Фитиля уровень Глюка вполне устраивал, а моральные качества IT-технолога были выше всяких похвал. У многих компьютерщиков в шкале жизненных интересов на первом месте безоговорочно стоит их любимое дело. Кроме того, как люди интеллигентные, при этом не мыслящие своей жизни без определенного уровня комфорта и обожаемого компа, они инстинктивно сторонятся откровенного криминала.

Глюк был человеком иного склада. Больше всего на свете он ненавидел деньги. Потому что деньги надо было зарабатывать, тратить на это драгоценное время. Время, которое он мог провести за компьютером, днями напролет играя в любимые стрелялки, догонялки и головоломки, изредка разнообразя это занятие посещением порнографических сайтов. Глюк уже был далеко не мальчик, его возраст близился к тридцати годам, но он превратился в безнадежного виртуала. Отец Глюка считал, что взрослый мужчина обязан сам зарабатывать себе на жизнь, и сыну только изредка перепадала какая копейка от любящей матери. Ему приходилось ездить по объявлениям, устанавливать контрафактные программы и антивирусники. Но чтобы таким образом заработать себе даже на скромную жизнь, приходилось тратить много времени. Глюк был согласен на любое, пусть сомнительное дело, лишь бы щедрая оплата позволяла как можно реже отрываться от экрана монитора.

Когда Фитиль понял, что в современном мире человек, знающий компьютер и Интернет, способен облегчить его работу, он остановил свой выбор на Глюке. Тот с маленькой помощью более умелого приятеля разработал программку, позволившую Фитилю эффективно учитывать и контролировать работу своих подопечных. Кроме того, Глюк оказал Фитилю еще несколько мелких услуг. Он был у бандита на подхвате. Существовал сам по себе, но едва возникало дело, тут же брался за его выполнение.

После звонка Фитиля Глюк немедленно собрался и отправился к своему работодателю. Он никогда не задумывался над тем, что во время таких визитов может угодить на заметку соответствующим органам. Фитиль же оставил этот момент без внимания. Если вдруг менты сели ему на хвост, контакты с Глюком будут наименьшим из возможных зол.

– Полазь в Интернете, сделай мне полный список ученых, которые занимаются заморозкой живых существ, – озадачил Фитиль Глюка.

– Это в смысле ягод, овощей, фруктов? – компьютерщик на полном серьезе решил, что Фитиль несколько своеобразно обозвал живыми существами представителей флоры.

– Ты че, охренел! Я тебе говорю о живых существах.

– А эти какие? Все растения – живые существа. Их, между прочим, живьем замораживают.

– Ты, блин, под дурачка не коси! Живое – это рыбы, воробьи, собаки, люди. А гарнир – он и в замороженном виде гарнир! Врубаешься?

– Все ясно. Только я иностранные языки паршиво знаю.

– А на фига они тебе?

– Но вы же сами говорите, что вам нужен полный список ученых. Как без перевода въехать, чем они там занимаются?

– Расслабься, мне нужны только русские ученые, причем московские. Иногородние сгодятся в крайнем случае, если подходящих москвичей не окажется. Прежде всего меня интересуют люди, которые занимаются веществами, мешающими жидкости в организме превращаться в лед. Типа антифриза.

– Ясно. Тогда я пойду? – Глюк не знал, чем по жизни занимается Фитиль, но, объективно оценив его характер, старался не задавать лишних вопросов.

– Иди. Получишь двадцать тысяч и еще десятку за срочность.

– Буду сидеть и день, и ночь, – заверил Глюк, хотя предполагал, что для такой работы и дня вполне хватит.

Изучение живых существ – удел биологов, в крайнем случае химиков-органиков. Достаточно будет просмотреть оглавления электронных версий соответствующих научных журналов, потом зайти на сайты МГУ и Академии наук, отыскать нужные институты и факультеты, ознакомиться с научными работами ведущих сотрудников. Такая информация наверняка есть, не может не быть.

Работа заняла у Глюка несколько больше одного дня. Зато, что бывало с ним редко, он мог ей гордиться. Глюк разбил список на две части. В первой находились люди, занимавшиеся проблемой заморозки в целом, во второй – пытавшиеся найти антифриз. Первый список вышел очень длинным, так как Глюк вносил туда каждого человека, хоть каким-то боком имевшего отношение к заморозке, второй совсем куцым, поскольку на самом деле мало кого волновал такой практически бесполезный для современной экономики вопрос, как заморозка животных.

Изучив списки, Фитиль требовательно взглянул на Глюка:

– И это все?

– Абсолютно. Я сидел за компом, не вставая, даже ел без отрыва от работы. Теперь могу назвать фамилии доброй половины биологов Академии наук и университета.

– Не густо, – Фитиль отодвинул в сторону больший список, оставив меньший. – Ладно, будем работать с тем, что есть.

Тут Фитиль решился на довольно рискованный шаг. Он поручил сбор информации об ученых ЧОПу, то есть конторе вполне легальной, работающей на официальном основании и вынужденной контактировать с милицией, ставшей полицией, хотя, как известно, хрен редьки не слаще. Но этому конкретном ЧОПу Фитиль мог доверять, и его сотрудники, в отличие от братвы Фитиля, имели богатый опыт в такого рода делах. В принципе интерес Фитиля имел довольно безобидный характер, но вот личность заказчика могла насторожить охранников правопорядка.

Чоповцы свое дело знали, довольно быстро они собрали досье на каждого заинтересовавшего Фитиля человека. Впрочем, этих людей было раз, два – и обчелся.

Получив компьютерные распечатки, Фитиль углубился в их чтение. Через три минуты первая распечатка была отодвинута в сторону. Изучив вторую, Фитиль с тяжелым вздохом оставил ее рядом с собой. Человек хороший, вполне приручаемый, однако его научные интересы только пересекаются с требуемыми. Третью распечатку Фитиль раздраженно швырнул в стену. Кандидат не годен во всех отношениях! Четвертую он раскрыл со скептическим выражением на лице, которое под конец чтения сменилось довольной миной. Ну вот, твердая четверка за корыстолюбие и требуемое направление исследований. Жаль, что чоповцы так и не узнали, насколько далеко он продвинулся в решении поставленной задачи. Возможно, тогда бы оценка сменилась на «отлично». В научном смысле лучше всего подходил последний кандидат, но он характеризовался, как человек старой закалки, которого очень трудно соблазнить деньгами и прочими благами.

– В крайнем случае мужика придется ломать. Но пока будем работать с номером четыре, – решил Фитиль, вставая из-за стола…

Комаров был слегка выпивши и сильно раздражен. Научная конференция с участием зарубежных гостей традиционно завершилась банкетом. Иностранцы были в основном представлены гостями из бывших соцстран (сказывались давние научные связи), но двое немцев, француз и голландец тоже выступили с докладами и приняли участие в застолье. Один из немцев кое-как лопотал по-русски, его полупьяненькая болтовня и озлобила Михаила Эдуардовича.

Ознакомившись с докладом немца, Комаров инстинктивно почувствовал в нем родственную душу. Тот, как и Михаил Эдуардович, звезд с неба не хватал, был добросовестным, но заурядным исполнителем. При этом выяснилось, что немец зарабатывает шесть тысяч евро в месяц, живет в собственном доме с тремя спальнями и двумя ванными комнатами, ездит на «Ауди», купленной полтора года тому назад.

Комарова словно полоснули серпом по не самым жизненно важным, но очень дорогим для настоящего мужчины органам. Это что же такое получается! Они с немцем два сапога пара, только один сапог из лучшей кожи, а второй – заурядная кирза!

В общем, жаба начала душить Михаила Эдуардовича не по-детски. Разыгравшуюся зависть усиливало одно обстоятельство. Американцы совершенно неожиданно прекратили сотрудничество. Как подозревал Комаров, они авансировали работу сразу нескольких лабораторий. Типичный подход людей, у которых денег куры не клюют. Кому-то из конкурентов удалось решить проблему, остальных вежливо попросили выйти вон. Хорошо, что предусмотрительный Михаил Эдуардович не особенно-то и рассчитывал на эти двести тысяч, приборы и реактивы на выданный аванс купил по минимуму, только самое необходимое. Но и минимум обошелся в половину аванса. Научные исследования нынче дороги. Короче, после вычета налогов, всех трат и выплат сотрудникам Комаров положил в свой карман пятнадцать зеленых кусочков. Но это выгорело единственный раз в жизни, а немец ежемесячно огребал половину этой суммы. Поэтому бородавчатое земноводное терзало ученого до окончания банкета. Другой бы на его месте с горя хлебнул лишнего, но Комаров выпивал умеренно и даже в такой ситуации не изменил своей привычке.

От метро до дома ему было две коротенькие остановки на автобусе или десять минут пешком наперерез. Комаров решил пройтись. Около дома его неожиданно окликнули. Ученый оглянулся и заметил незнакомого мужчину, машущего ему рукой из «БМВ».

– Михаил Эдуардович, добрый вечер! Можно вас на пару минут, – незнакомец выбрался из машины.

– Поздновато для разговора, – заметил Комаров, испытывая вполне понятные для такой ситуации опасения.

– Да вы не бойтесь. У меня всего парочка вопросов. Если ваши ответы меня устроят, готов предложить выгодную работенку.

Немного поколебавшись, ученый забрался в салон «БМВ».

– Скажите, Михаил Эдуардович, вам действительно удалось получить вещество, мешающее крови замерзнуть?

– Откуда вы знаете? – поразился Комаров. – Ведь мы не публиковали результаты наших работ.

– У меня свои источники информации. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Да, мы получили биоантифриз. Он предотвращает кристаллизацию жидкости в организме до температуры минус тридцать градусов. Но, к сожалению, его применение невозможно.

– Почему?

– Антифриз оказался смертельным ядом. При его введении мыши погибали еще до заморозки.

– Жаль. Хотя, как говорится, есть варианты. Давайте встретимся через пару дней и поговорим более обстоятельно. Вы согласны?

– Да.

– Тогда я вам позвоню. Ваши телефоны у меня есть.

Вернувшись домой, Комаров какое-то время размышлял о странном разговоре. Человек явно заинтересовался антифризом. При этом его внешность и манеры заставляли усомниться в принадлежности к миру науки. Что-то в нем проскальзывало такое… зэковатое. Конечно, речь правильная, без фени, и манеры вполне человеческие, но сейчас многие уголовники камуфлируются под добропорядочных граждан.

Михаил Эдуардович читал в одной солидной газете рассказ большого чина из МВД о его встрече с преступными авторитетами. Чину они показались милыми интеллигентными людьми. Поэтому и незнакомец мог принадлежать к миру криминала. Или такие мысли навеяло слишком позднее время встречи? Нет, Комарова насторожила реакция на известие о том, что антифриз является смертельным ядом. Незнакомец тогда сказал «жаль», но в интонации не было досады. Опасное свойство антифриза его вполне устраивало.

И тут Михаила Эдуардовича осенило. Такое иногда бывает. Вроде размышляет человек о чем-то одном, а приходит хорошая идея, к теме его раздумий имеющая только косвенное отношение.

– Мы же не проверяли антифриз на холоднокровных! Как же мы упустили такую очевидную вещь! Вдруг он совершенно безвреден для змей и лягушек. Надо завтра же проверить.

Посвященные сотрудники лаборатории были немало удивлены поведению своего шефа. Достав единственную оставленную на всякий случай пробирку с антифризом, остальные запасы которого за ненадобностью были уничтожены, Комаров велел принести ему парочку лягушек. Для верности. Обоим земноводным он ввел антифриз, и в обоих случаях констатировал смерть. Но, как истинный ученый, Михаил Эдуардович не угомонился. Он вызвонил своего приятеля-герпетолога и раскошелился еще на парочку змей. Напрасная трата денег! Ужей постигла безвременная участь лягушек.

– Теперь можно абсолютно точно сказать, что проблема в нашей работе. Либо мы неправильно определили состав антифриза, вырабатываемого рептилиями, либо намудрили с синтезом, – понял Комаров.

Его терзали смутные опасения, абсолютно напрасные, как выяснилось уже в скором времени.

Вскоре раздался телефонный звонок.

– Добрый день. Вам звонит Владимир, человек, с которым вы пару дней тому назад разговаривали поздним вечером. Я тогда забыл представиться. Давайте встретимся завтра в шесть часов.

– Хорошо, – согласился Комаров. – А где? У меня на работе не совсем удобно.

– Ресторан «Альбатрос» вас устроит?

– Ну, если мы сумеем договориться и будет что отмечать, – вроде бы пошутил ученый.

На самом деле ему было жаль отдавать кругленькую сумму за ресторанные посиделки.

– У меня есть чувство, что мы обязательно договоримся, и по такому случаю я оплачиваю все расходы, – ответил Фитиль, из собранного досье знавший о прижимистости Комарова.

Он тщательно обдумал предстоящий разговор. Ученому люду присуща некоторая щепетильность, даже самые корыстолюбивые представители мира науки стараются избегать криминала, поэтому следовало придумать достойную отмазку, которая бы устроила Комарова. И такую отмазку, как решил Фитиль, ему удалось сочинить. Дав ученому слегка насытиться и обсудив в целом вопросы заморозки, Фитиль сделал многозначительную паузу и спросил:

– Знаете ли вы, Михаил Эдуардович, сколько в нашей стране неизлечимо больных людей, страдающих от мучительных болей?

– Точного числа не знаю, но предположу, что довольно много. Ведь если говорить о медицине, то прогресс достиг весьма сомнительного уровня. Мы научились продлевать людям жизнь, однако тем самым обострили проблему старческих болезней. Мы не способны их вылечить и только затягиваем, иногда на годы, агонию человека. Возможно, я сужу излишне категорично и, оказавшись в шкуре обездвиженного старика, навсегда прикованного к постели, находил бы в таком существовании свои радости, но в мои годы мне кажется, что лучше умереть, чем тоскливо наблюдать, как жизнь проходит мимо.

– Очень хорошо! Я рад, что наши мысли совпадают. Понимаете, у меня очень много знакомых, и среди них есть несколько человек, потерявших способность ходить и страдающих от жутких онкологических болей. Все они сохранили рассудок, и это усиливает их мучения. Один из них сказал мне, что если бы заранее знал о своей судьбе, то застрелился бы. Другой уже несколько месяцев умоляет родственников дать ему яду, но те боятся.

– Еще бы. Ведь эвтаназия в нашей стране запрещена.

– Именно поэтому мои знакомые готовы хорошо заплатить тому, кто навсегда избавит их от мучений. А все они, между прочим, довольно состоятельные люди, – сказал Фитиль и неожиданно спросил: – Вы слыхали о Дереке Олдмене?

– Олдмен… Олдмен… кажется, есть такой специалист по исследованию замедления биохимических процессов в организме. Или Олдмейз? Но зовут его точно не Дерек.

– Удивительно, профессор, – наградил Фитиль Комарова званием, о котором тот мог только мечтать, – вы же работали над антифризом, а ничего не знаете о Дереке Олдмене.

– Он тоже имеет отношение к заморозке?

– Самое непосредственное. Дерек Олдмен возглавляет фирму, которая впервые в истории начала замораживать еще живых людей. Или, скажем так, почти живых людей.

– А! – на лице Киселева отобразилось понимание. – Это человек, воспользовавшийся изобретением Яна Хилла. То есть вы хотите сказать, что раз кто-то сумел изобрести безопасный антифриз, у нас это тоже получится.

– Возможно, – досадливо поморщился Фитиль. – Но людям, которые молят об избавление от мучений, некогда ждать, пока вы повторите успех американцев.

– Тогда я не совсем понимаю.

– Все элементарно, профессор. Олдмен выиграл суд и добился права замораживать живых людей. Заморозку признали не эвтаназией, а погружением людей в длительный сон. Мы здесь, в России, создадим фирму, аналогичную фирме Олдмена. Пока с использованием вашего антифриза.

– Но это будет чистой воды убийство! – от неожиданности Комаров повысил голос.

– Тише вы! Лучше вспомните, о чем я говорил. Эти люди умоляют о смерти и готовы хорошо заплатить, но родственники опасаются нарушить запрет на эвтаназию. А мы этот запрет обойдем, поможем хорошим людям и денег заработаем.

– Ну, если так, то у меня осталось немного антифриза, – с сомнением в голосе произнес Комаров.

– Профессор, вы узко мыслите. Представьте, сколько в России безнадежно больных людей! И среди них хватает состоятельных граждан.

– Допустим, – Михаил Эдуардович не испытывал восторга от затеи Фитиля. – Но закон принят в Штатах, а не России.

– Примут. Мы же теперь во всем подражаем цивилизованным странам, – усмехнулся Фитиль. – Проблема в другом. Вдруг чисто внешне будут заметны признаки смерти?

– Признаки смерти? На замороженном теле? Интересно, как вы это себе представляете?

– Ну, я не знаю, там, жуткая гримаса или еще что.

– Сомневаюсь. Возможно, тщательный анализ тканей покажет наличие ядовитых продуктов частичного распада антифриза, однако внешне этого не определить. По крайней мере мыши выглядели нормально.

– Кто же позволит резать человека, который заплатил большие деньги за то, что в будущем его воскресят? Дадут только посмотреть. А ваши мыши – не показатель. Шерсть все скрывает. Нужен опытный экземпляр с безволосым лицом.

– У некоторых обезьян морда без шерсти и хорошо развита мимика, – тут же нашелся Комаров, с ужасом догадываясь, кого имел в виду его собеседник под опытным экземпляром.

– Для начала пойдет и обезьяна, – равнодушно согласился Фитиль. – Вы мне назовите породу. Сейчас за деньги можно достать, что угодно.

– Хорошо, я уточню в справочниках и позвоню вам.

– Только я хотел бы сам все увидеть.

– Это сложнее. У нас сидит вахтер и, кроме того, вечером двери института закрываются.

– Я могу прийти днем.

– Не стоит. Лучше провести опыт без любопытных глаз. И я, кажется, знаю, как вас впустить.

Через три дня Фитиль подъехал к институту. Его сопровождал Корнеплод, форма головы которого объясняла, почему ему дали такое погоняло. Обеими руками он держал большую клетку, завернутую в покрывало.

Михаил Эдуардович уже ждал их в большой комнате на цокольном этаже. Здесь стояли скоростные центрифуги, находившиеся в общеинститутском пользовании. Поэтому Комаров сумел взять ключ от комнаты – якобы для работы. Он распахнул створку большого окна, и Фитиль с Корнеплодом оказалась в здании.

– Есть маленькое неудобство, – сообщил Михаил Эдуардович. – После окончания работы лифты отключают, придется идти по черной лестнице.

– Высоко? – поинтересовался Фитиль.

– Четвертый этаж.

– Ерунда.

– Я заморозил лабораторную крысу. Посмотрите, как она выглядит, – сообщил ученый.

Крыса оставила Фитиля равнодушным.

– Давайте займемся обезьяной, – нетерпеливо сказал он.

Корнеплод снял покрывало. Комаров увидел очаровательную обезьянку величиной с пуделя. Рот примата был прихвачен скотчем. Корнеплод схватил обезьянку и бесцеремонно вытащил из клетки. Та, будто предчувствуя ужасную судьбу, энергично отбивалась всеми четырьмя лапами.

– Держите крепче, – ученый с хрустом сломал ампулу и где-то на четверть втянул ее содержимое в шприц.

– Что это? Антифриз? – спросил Фитиль.

– Нет, снотворное. Если сейчас вколоть антифриз, ее морда останется искаженной страхом. Будет нечистый эксперимент.

– А почему так мало?

– Чего, снотворного?

– Да.

– Ампула рассчитана на человека. Обезьяна намного меньше. Если вкатить ей полную дозу, возможен летальный исход.

Вскоре животное угомонилось.

– Можно делать второй укол, – Комаров достал из холодильника пробирку.

Ученый ввел обезьяне антифриз и взглянул на часы:

– Подождем минут двадцать. Вещество должно разнестись по всему телу.

Фитиль подошел к примату:

– Нормальная морда. Никаких признаков, что она склеила ласты. Профессор, а вы уверены, что яд подействовал.

– Попробуйте найти у нее пульс или подставьте к пасти зеркало.

– Я че, баба, зеркало с собой таскать! – вырвалось у Фитиля, и он, поняв свою оплошность, принялся молча нашаривать пульс на тонкой лапке.

– Нету? – осведомился Комаров. – Погодите, в одной из комнат лаборатории есть небольшое зеркало, я сейчас принесу.

Вскоре Фитиль убедился, что животное мертво. Однако на всякий случай он попросил заморозить обезьяну:

– Мало ли. Вдруг от холода какая-нибудь фигня выскочит.

Деревенеющее тельце положили в морозильную камеру.

– Сколько нам ждать, профессор?

– Для верности час.

– Долго.

Но едва примата начало схватывать холодом, здание внезапно погрузилось в темноту.

– Электричество отрубили, – с грустью констатировал очевидный факт Фитиль.

– Надеюсь, скоро включат. У камеры достаточная инерционность, однако всему есть предел. А повторная заморозка нарушит чистоту эксперимента, – сказал Комаров.

Они прождали больше часа, и тут терпение Фитиля лопнуло.

– Хорош, я не сова, чтобы до утра торчать в темноте. Пора сматываться.

– Тогда для полной уверенности потребуется вторая обезьяна, – вкрадчиво заметил Михаил Эдуардович.

– Не знаю – не знаю. Эти твари дорого стоят. Я предпочту бюджетный вариант.