Текст книги "Слепой. Лунное затмение"

– Все-таки думаешь, что он не настоящий радетель за благополучие народа и народной земли?

– Думаю, что надо его взять в разработку. Все эти множественные учреждения легкого и быстрого бизнеса и стремительные перепродажи, которые он предпринимал, да еще бизнес, связанный с большими территориями, то есть земельный бизнес… И, как мы уже знаем, есть у него и за пределами Москвы кое-какие наделы. Непохож он на честного общественного бессребреника.

– То есть руки широко раскидывает…

– Именно. Не забывая про личные выгоды. И не мне вам рассказывать, что очень удобно быть «политиком», лоббирующим интересы своего же бизнеса.

– Учитывая то, что этот серый кардинал…

– Скорее, пока только мышь подпольная…

– Хорошо, – согласился Потапчук, – пусть мышь, но формально он котируется только как лидер земельной партии – не самая важная политическая персона. А его хозяйственная деятельность никак и нигде, даже в наших сводках, не светится…

– Так он же по документам как будто продал все. Надо проверить, кстати, кому. Надо всерьез заняться и поднять его связи.

– Но если наш друг из мэрии, подозревая или зная все это, пошел против, то, похоже, что он все-таки святой.

Генерал, откинувшись всем телом на спинку дивана, сам улыбнулся своему предположению.

– Короче, Глеб, – сказал он, допивая чай, – не хочу тебя больше мучить. Давай подведем итог.

Сиверов устало кивнул. Федор Филиппович несколько секунд взвешивал в уме все сказанное за вечер и наконец резюмировал:

– Ты берешь в неофициальную разработку Кудракова. Нам надо понять, как далеко он ушел или не ушел от своих бизнес-предприятий. Посмотри, Глеб, кто у него в партнерах. Проверь по возможности счета.

– Поискать иностранный след?

– Это мы всегда имеем в виду, как ты помнишь, и проверяем при любом случае. Так что – да.

– Мы за всем этим, – вдруг встрепенулся Глеб и, поднявшись с дивана, сразу же наклонился за сигаретами и достал из бокового кармана джинсов зажигалку, – совсем позабыли историю с похищением девочки. Или Кудраков уже главный подозреваемый? Надо же закончить дело. Кто-то же ее похитил. И я не уверен, что это организовал Геннадий Владимирович Кудраков.

– Нет, не забыли. Мои парни выжмут максимум из места, где ее держали, к тому же Елизавета Петровна сама, как обещал врач, скоро сможет нам кое о чем рассказать…

– Очень надеюсь. И надеюсь на то, Федор Филиппович, что вы максимально подробно ознакомите меня с ее рассказом.

– Заметано, Глеб, – пообещал шеф. – А ты пока выуди максимум информации про этого партийца из «Народной земли».

– Звучит как приговор, как «кровопийца» из народной земли, – рассмеялся Сиверов. – Но хорошо, я буду предельно внимателен, дотошен и педантичен.

– Очень хорошо. И за тобой остается наш великомученик – чиновный отец.

– Поговорю. Мне очень интересно, за что же он так наказал Кудракова? И еще интереснее, как это наказание воспринял сам Геннадий Владимирович? Только сначала я все же выделю для себя, как минимум, восемь часов здорового сна. Вы уж извините, Федор Филиппович, что не обещаю оперативности. На эти восемь часов я забуду и о Кудракове, и о Таранкове… И не смотрите на меня так, Федор Филиппович! Я, если вы помните, – профессионал, а не одержимый фанатик. А это значит, что я должен обеспечивать ради дела свое же рабочее состояние.

– Я понимаю, Глеб. Тем более что в поиске Елизаветы Петровны ты сработал достаточно оперативно. Отдых ты заслужил.

– Я бы сказал, что не «оперативно», а «вовремя». Да и то повезло, что успел. Я слишком долго копался, слишком долго искал. Всю дорогу из леса я пытался понять: где же упустил, где можно было бы ускориться?

Федор Филиппович молча взглянул на озадаченное лицо своего подопечного. Слепой был лучшим его агентом. Лучшим даже не среди сейчас работающих, а лучшим за все время службы Потапчука. Пожалуй, даже лучшим из всех, о ком он вообще знал, даже если это были не его агенты, даже если это были агенты противника. Слепой – Глеб Сиверов – был лучшим. И самым засекреченным.

* * *

Самым тяжелым, было то, что все эти длинные, бесконечно длинные дни и ночи не приходило никаких известий. Петр Васильевич начал бояться, что с самими похитителями что-то случилось, иначе, конечно же, они бы подогревали разными способами его волнение, тревогу, страх за жизнь дочери. Но они молчали. Теперь ему казалось, а был ли вообще тот первый звонок, ранним утром после того, как Лиза не пришла домой из музыкальной школы.

– Петр Васильевич Таранков? Как поживаете?

– С кем имею честь говорить?

– Мое имя вам ничего не скажет. Мы незнакомы. У нас ваша дочь.

– Что вы имеете в виду?

– А вы не понимаете?

– Нет.

На самом деле его сердце уже давно было не на месте. Каждый его удар эхом отдавался в голове, в ушах. Петру Васильевичу даже показалось, что звонивший услышит этот стук и поймет, что его обманывают, раскусит его слабую попытку казаться твердым и непреклонным. Но какого черта там нужна была эта твердость? Кому нужна была в тот момент его непреклонность? Возможно, она была нужна ему самому. Она была спасительным кругом – чтобы не думать о том, что произошло на самом деле, чтобы убедить себя самого, что он сильный, что он сможет со всем справиться. И, кажется, этот самообман сработал. Все-таки сумел же он дослушать звонившего до конца.

– Вы нам задолжали крупную сумму. Вы лишили нас кое-чего того, что нам было очень нужно.

– О чем вы говорите?

– Вы сами догадаетесь, Петр Васильевич. Если вы хорошо подумаете, вы поймете.

– Что с Лизой?

– О, Елизавета Петровна – красивая девочка. И очень талантливая. Этот ребенок действительно дорогого стоит. А что, как отец, вы волнуетесь за нее… ну, вы понимаете, о чем я говорю, правда?

– Вы негодяй, кто бы вы ни были!

– Да что вы говорите?! Чья бы корова мычала… Вам разве никогда не говорили такого в детстве? Или вы за бумагами и интригами государственных кабинетов забыли свое детство?

– Вы должны знать, что подобные выходки никому не сходят с рук! – изо всех сил сдерживая дрожь в голосе, возмутился Петр Васильевич.

– Так подключите же все свои связи! – ехидно подзадорил его звонивший. – Это в интересах вашей дочери. Вы согласны? Но есть нюанс. В ее интересах, чтобы вы передали нам сумму, которую мы утратили по вашей вине.

Несчастный отец молчал. Он уже прикидывал, что можно сделать и как искать Лизоньку, но мысли плавали, никак не получалось осознать в полной мере, что происходит. Он не воспринимал ситуацию как реальность.

– Ну что же вы молчите? Думаете, где взять деньги? Правильно!

– Ты – ничтожество!

– Это неконструктивно в любом случае. Давайте исправляться, Петр Васильевич. Подумайте о том, как собрать триста пятьдесят тысяч ЕВРО.

– Вы с ума сошли?! Откуда у меня такие деньги?!

– Это не ко мне вопрос. По крайней мере, из-за вашей семейки мой шеф потеряет гораздо больше. Считайте, что мы великодушно поступаем. Правда… – с нотками издевательства промяукал в трубке голос, – вы, конечно же, можете оскорбиться, мол, мы слишком низко оцениваем вашу дочь. Как вы считаете?

Он молчал. И что он мог сказать? К тому же у него уже тряслись руки, к горлу подкатил тяжелый сухой ком, готовый вот-вот перекрыть дыхание. Ему и вздохнуть-то было тяжело, не то что ответить что-то достойное!

– Ладно, не плачьте. Мы просто навели кое-какие справки. Мы люди разумные. Мы действуем наверняка. Больше, Петр Васильевич, вы, пожалуй, не потянете. Хиленький вы, Петр Васильевич.

– Издеваешься, подонок? – кое-как выдавил Петр Васильевич Таранков.

Силы таяли, как легкое облако в жарком августовском небе. Ему очень хотелось лечь. Он растянул галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

– Конечно. Так же интереснее.

Не отрывая трубку от уха, он подошел к окну и широко распахнул его. С улицы, как всегда в начале весны, потянуло промозглой влажностью.

– Ладно, вижу, я вам не нравлюсь. Я не буду вас больше беспокоить. Деньги соберите. Мы будем знать, когда вы готовы. И узнаем, если нас начнет искать ментовка. Наша доблестная милиция слаба. Она не найдет вашу дочь. Живой. Вы меня поняли? И не тяните слишком долго – девочка может не выдержать жестких условий.

Таранков уже сидел под окном, прямо на полу, прислонившись спиной к стене. Его массивный стол нависал сверху, как грозящая жизни скала, но сейчас эта громадина, перекрывавшая все пространство рабочего кабинета, помогала создать иллюзию закрытого в себе уголка, уютно спасавшего его от ужасов проклятой жизни.

– Вы меня услышали? – уточнил с расстановкой голос в трубке.

– Да, – выдавил Таранков.

– Отлично. Как вы поняли, мы видим все ваши действия. У нас есть способ. Мы свяжемся, когда вы будете готовы. Не тяните. Ваша дочь сама решила нам помочь в этой увлекательной игре. Она сама создала еще более интересные условия…

На том конце связи зависла издевательская тишина.

– Вы о чем? – почти прошептал он.

– О! Вам совсем плохо, Петр Васильевич? Вызовите «скорую» сразу после нашего разговора. Пусть они померяют давление. Но берегите себя, потому что только вы можете спасти свою дочь, вы должны это понимать. Точнее, собранные вами для нас деньги.

– Что с Лизой?

– Она хорошая девочка, она отказалась есть. Жесткая голодная диета. А нам – экономия и отличная интрига: сколько же это тщедушное изнеженное создание протянет? Мы уже ставки делаем. Она молодец, ваша Лиза! Представляете, она совсем ничего не ест! Как вы думаете, на сколько хватит ее ресурсов? На какой срок мне поставить? А хотите тоже присоединиться к нашим ставкам? Смотрите, может, еще и наварите…

Таранков не мог больше слушать и нажал кнопку завершения вызова. Рука с телефоном безвольно упала вдоль туловища. Глаза закрылись, сознание поплыло. Совсем скоро все затянула темнота.

Петр Васильевич не знал, сколько он так просидел-пролежал, но, когда очнулся, был все еще один. И больше его действительно никто не беспокоил.

Он ждал целый день, когда кто-то позвонит и убедит его в том, что все утреннее ему не показалось, напомнит о том, что он должен действовать, подтолкнет его к решительным шагам, скажет, в конце концов, куда нести деньги. Правда, их еще надо было как-то собрать. О том, где их можно набрать и как, он тоже думал весь день. В конце концов, должна была позвонить Лиза и сказать, что это все – розыгрыш. И тогда он ей ввалит по первое число! Тяжело ругать дочь, когда ты отец-одиночка, но ты должен. Иногда без этого нельзя. Потому что иначе ее очень трудно держать в рамках дозволенного, ведь она избалована этим же самым отцом-одиночкой, который больше всего на свете боится ее потерять.

Вечером он позвонил знакомому на Лубянку – просто посоветоваться. Потому что уже не мог оставаться один на один со своей проблемой. Просил только совета, ни о какой официальной помощи речь не шла. Но на следующее утро чекист позвонил сам и сказал, что они что-нибудь придумают для того, чтобы найти девочку. И снова наступила тишина.

Таранков взял срочный отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам и начал думать, где же взять такие деньжищи. Он, конечно же, озадачился этим и сразу после звонка того ублюдка, но тогда он еще надеялся на то, что это какое-то недоразумение.

Петр Васильевич просто сходил с ума оттого, что никто его не беспокоил! Никто ничего от него не требовал. Он долго бродил по городу, потом позвонил шурину, не решившись выложить все сестре. Шурин, как он знал, во-первых, полностью распоряжался семейным бюджетом, во-вторых, если бы захотел, мог бы довольно быстро найти нужную сумму. Тот посочувствовал, сказал, что это все ужасно, но денег не пообещал, сослался на то, что свободных средств у него нет сейчас.

Рискнуть обратиться к своим обеспеченным клиентам Таранков боялся: они могли не поверить в то, что у него украли дочь. И боялся попасть в зависимость от кредиторов. Ведь при его-то должности в мэрии они могли у него много о чем попросить. Конечно, он боялся. Боялся и того, что любой из них мог оказаться этим ублюдком. Конечно! Он же сам сказал, что потерял деньги из-за Таранкова! Кажется, так. Он боялся и за Лизу, и за свою карьеру.

И вот наконец раздался звонок. Он звучал точно так же, как тот, первый. Его сердце забилось так сильно, что он испугался, что не сможет разговаривать, что умрет, не успев произнести и «Алло!». Руки его задрожали, ему стало невыносимо жарко, на лбу выступил холодный пот.

– Алло…

– Петро! Это я, Саня. Собирай ноги в руки и мчи к дочери в больницу, нашли ее. Здорова она, слава богу, только истощена до предела, не ела ни фига…

Минут пять Таранков не понимал, на каком свете находится. Почти на автомате он набрал номер шурина и сообщил, что Лизу нашли. Шурин был спокоен, сказал, что он не сомневался в счастливом исходе и что Тоня, как тетя Лизы, будет очень рада.

Сам вести машину Таранков не мог, его нервы были истощены, руки дрожали, внимание плавало, воля не концентрировалась. Он вызвал такси и теперь уже наконец ехал к дочери. За окном фееричным, но бессмысленным мельканием огней мир радовался наступившей ночи.

Глава вторая

Городские автомобильные пробки живут отдельной, своей особенной жизнью. Говорят, у них даже есть своя душа и они бродят по городу как хотят, не подчиняясь ни дорожно-патрульным службам, ни настроениям водителей. Московская пробка – это город в городе, это обособленная жизнь внутри жизни. Здесь свои собственные, особенные истории встреч, расставаний и отношений.

Азарт у города был уже весенний, хотя зима еще не совсем сдала свои владения – по вечерам воздух все еще становился морозным, и вот сейчас кто-то из небесной канцелярии решил, что после колючего заледеневшего дождя следует высыпать на землю завалявшиеся остатки обычного снега. Но все же дыхание жизни накалялось, повсюду царило движение, глаза искрились, как бенгальские огни, предчувствием новых влюбленностей и небывалых ранее приключений.

– Ты любишь острые ситуации, да? – спросила Лена у молчащего как воды в рот набрал спутника.

Стоя в пробке, девушка нервно барабанила пальцами по уснувшему рулю и то и дело переключала каналы радио. Оборотень не ответил. Он вообще отвернулся от нее и смотрел в окно на праздно гуляющих пацанов и девчонок, на парочки солидных граждан, спешащих куда-то – может, в ресторан, может, в кино или в гости, а может, и вовсе не знающих, чем занять друг друга в эти случайно свободные от быта часы.

На рекламном щите среди клякс кричащей рекламы Киркорова, «Блестящих», Петросяна, Лорри Андерсон, балета «Золушка» в Большом театре и других известных и не очень деятелей и событий искусства парень заметил скромный лист объявления:

«2012.

Будет ли конец?

К чему готов ты?

Цикл тематических встреч о сегодняшнем мире,

цивилизации, человеке».

Более мелким шрифтом было пропечатано имя лектора – Игорь Столыпин. Ниже было еще что-то написано, но совсем уж мелко, и Оборотень, даже с его фантастически острым зрением, не мог ничего прочитать на таком расстоянии, да еще в темноте, хоть и разряженной цветным неоновым светом.

– О! Ваша агитка висит. Прямо рядом с Киркоровым. Широко работаете.

Лена не отозвалась, даже не фыркнула привычно.

– Ну и фамилия у твоего шефа – Столыпин. Типа круто и пугающе, – не унимался с комментариями Оборотень. – Только что-то я не верю. Что-то ненастоящее тут ломает картинку. Фамилия. Точно! Фамилия у него настоящая или псевдоним?

– Это очень важно для тебя? – язвительно полюбопытствовала Лена.

– Пока не знаю, – серьезно ответил ее спутник. – Но никто никогда не знает наперед, где и когда понадобится информация. А потом может не быть тебя под рукой. Так как?

– Оборотень, ты часто проводишь время вне работы? Ты любишь просто бродить по улицам, бессмысленно попивая пиво в кабаке? Или предпочитаешь с друзьями напиться на троих дешевой водяры?

Парень отвернулся от окна, уставился в лобовое стекло на впереди стоящие машины. Минутку погодя он ниже опустился на своем сиденье, откинул голову назад и закрыл глаза.

– Ты не ответил.

– Ты тоже.

Лена сердито сжала губы.

– Знать детали биографии человека полезно тогда, когда намереваешься использовать их против человека. Ты работаешь на Игоря. Тебе совсем необязательно знать про него больше того, что он тебе сам рассказал, то есть больше содержания твоего задания.

– Никогда не знаешь, когда и зачем понадобится информация, – повторил тоном скучающего человека Оборотень. – К тому же может статься, что эта информация поможет спасти ему жизнь.

– Ему что-то угрожает? – снова язвительно хмыкнула девушка.

– Не знаю. Лично я сам ничего не планировал, а предвидеть чужое будущее не умею.

– Чужое не умеешь, значит. А свое, что ли, умеешь?

– Похоже на то.

– Ишь ты. Ну и что же тебя ждет в будущем?

– Смерть, – все тем же тоном скучающего человека сказал Оборотень.

Лена от неожиданности забыла слова и даже перестала постукивать пальцами о руль. Она повернула голову к парню и осторожно спросила:

– И ты знаешь, как и когда это случится?

– Понятия не имею.

– То есть? Так откуда ты знаешь, что это произойдет?

– Знаю и все. Тебя, кстати, тоже ждет смерть.

Девушка нервно сглотнула.

– Ты же сказал, что будущее других не умеешь предвидеть.

– А я не предвижу, я знаю.

– Потому что это связано с твоей смертью?

– Понятия не имею, но надеюсь, что нет. Надеюсь, что проживу долго и вовсе не с тобой.

– А чем это я тебе не нравлюсь?! – возмутилась и обиделась девушка.

– Ничем.

– Что значит «ничем»? Совсем-совсем ничего тебе во мне не нравится? Раньше ты говорил другое. Ты Игорю и брату врал?

Оборотень открыл глаза и повернулся к Лене:

– Фантастическая девушка! Впрочем, вы все такие.

У Лены от возмущения глаза стали больше олимпийских медалей.

– Объясняйся! – потребовала она.

– Ты спросила, чем ты мне не нравишься. И я ответил «ничем». Это значит, что нет ничего такого, что мне в тебе не нравится. То есть, по-моему, все прекрасно.

Лена насупилась, не придумав сразу, чем парировать. Впрочем, ей было лестно, и она решила в первую очередь насладиться этим чувством и только потом уже придумывать, что сказать в ответ. Когда через полминуты эмоции улеглись, девушка вспомнила кое-что из того, о чем они говорили, убивая время в пробках.

– Так почему же ты так уверен, что меня тоже ждет смерть, если это не связано с твоей и ты не умеешь предсказывать будущее других людей?

– Потому что каждого человека ждет смерть.

Лена недовольно сморщила брови. Она увлеклась болтовней, и ее подловили на очевидном. И она снова не знала, что сказать. Да это же прописная истина, то, что каждого ждет смерть, только никто не называет даты, сроки, условия.

Даже в 2012 году, дорогая Лена, – перебил ее мысль Оборотень, – не всех ждет смерть, вопреки тому, что твердит твой начальник. Например, я намерен жить гораздо дольше. А твой Столыпин, если хочет, пускай умирает. Если он сумеет хорошо пересолить кашу своим друзьям и недругам, то ему близкий уход гарантирован. Кстати, на его месте я бы предпочел скорую кончину – чтобы паства, оскорбленная его враньем и обещанием несостоявшегося конца света, не порвала его на куски.

– А ты не думай за него! – злобно отрезала девушка, заступаясь за шефа. – У него мозгов побольше, чем у тебя, он сам справится. Без сопливой помощи.

– А он чем, вообще-то, деньги зарабатывает? Не лекциями же! – саркастично полюбопытствовал Оборотень.

– Ты, кстати, так и не рассказал, как проводишь свободное время.

Эхом отразив интонацию спутника, Лена резко сменила тему, и ей было плевать на то, что сделала она это, возможно, слишком очевидно. Ее начинало раздражать то, как дотошно парень докапывался до организации, где она работала, не зная проблем. «Надо будет от него отделаться как можно скорее», – решила девушка. И сразу вспомнила о своей подруге, которая могла бы ей в этом помочь.

В это время пробка двинулась, машина дернулась вперед, Оборотень послушно откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза.

– А ты не ответила на вопрос про Столыпина. Это настоящая фамилия или творческий, так сказать, псевдоним? Причем, заметь, врать стыдно. Я же все равно когда-то узнаю.

Девушка выдохнула, демонстрируя свое недовольство и нежелание говорить на эту тему.

– И хватит уже тему переводить. Не воображай, что ты – крутой психолог – общаешься с первокурсником художественного училища и можешь на раз, – Оборотень на этих словах щелкнул пальцами, демонстрируя степень легкости задачи, – увлечь меня фантазиями.

– Псевдоним, – буркнула девушка.

– И чего было тайну разводить? Вот, тоже мне, секрет государственной важности! А какая у него настоящая фамилия?

– Экий ты любопытный!

– Потому и ценят меня высоко.

– Марков.

– Ни о чем не кричащая фамилия, – прокомментировал парень и снова умолк так резко, будто сразу заснул.

– Ну? Так теперь уже твоя очередь, – недовольная тем, что все время общение вел он, спустя несколько минут пробурчала девушка.

– Да? Тебя это все еще интересует? Я думал, ты спросила только для того, чтобы сменить тему и отвлечь меня от твоего любимого Маркова.

– Я думала, мы этот нюанс уже проехали! – на этот раз почти обиделась она.

Лена внутренне негодовала. Действительно, ее ничуть не интересовало, как этот нахал проводит свободное время, но теперь отступать было поздно, надо было играть до конца.

– Я тоже любопытная. Потому что никогда не знаешь, какая информация когда пригодится. Отвечай!

– Я не пью, – засыпая, почти промычал парень.

– Понятно. И не куришь. Ты скучный. Может, ты еще и с женщинами-то не умеешь?

– Сама скоро узнаешь.

Девушка от такой бесцеремонности изменилась в лице и начала подыскивать в окружившем ее автомобильном столпотворении пути, чтобы подъехать к краю тротуара и высадить парня. И плевать на то, что теперь он точно опоздал на электричку и ему некуда идти! Лена даже рот открыла, намереваясь что-то сказать, что-нибудь поярче и поострее, что-то такое, что зацепит его за живое, обидит и заставит понять, как он ей надоел. Но все, что приходило на ум, казалось слишком безобидным в сравнении с его наглостью. Вместо хлесткого, как пощечина, ответа наступила гробовая тишина. В этот момент почему-то затаили дыхание и перестали шуметь даже машины.

– У меня нет достойных слов… – наконец выдавила она, решив сознаться и таким образом показать степень своего возмущения. – Это просто… полный восторг!

– Я рад, что тебе уже нравится наша перспектива.

– Твоя наглость… Не знаю, берет ли она города…

– Пока не пробовал, но планы имеются, – лениво вставил ремарку в ее тираду Оборотень, – на рассвете расскажу.

– …но ты меня начинаешь порядком раздражать. Сейчас я пролезу к обочине и ты все-таки выйдешь. Потому что я могу, и это правда, испортить тебе карьеру. Или тебе не нужно это твое задание?!

Лицо парня было воплощением самого каменного равнодушия.

– Ну, если тебе наплевать, – все больше кипятилась Лена, – то я сделаю так, чтобы неприятности случились у всего твоего батальона. Или как там вас называют. И это с ними произойдет по твоей вине. И они узнают, что причина их проблем – ты. Хочешь?

Парень улыбнулся. Лена это как-то почувствовала и, чтобы удостовериться, повернулась к нему. Действительно, хоть и не раскрыв глаза, Оборотень улыбался.

– Что смешного?

– Мне нравится, что ты неосознанно уже стараешься меня возбудить. Я ценю. И обещаю, я не буду такой же спокойный ночью рядом с тобой в кровати. Просто сейчас это необязательно, и я экономлю эмоции. Накапливаю, так сказать.

– Нет! Ты беспредельный нахал! – чуть не захлебывалась своим негодованием Лена. – Я действительно могу испортить тебе жизнь!

– А что, ты спишь с шефом?

Лена снова потеряла дар речи.

– Это не твое дело!

– Значит, спишь, – с сожалением протянул Оборотень. Впрочем, Лена не была до конца уверена, что услышала эти нотки, она допустила, что ей могло это показаться.

– А к чему этот вопрос? Ты что, уже ревнуешь?

– Нет.

– А с чего это тогда ты хочешь знать то, что тебя совсем не должно интересовать?! Это – личная информация, какой бы она ни была, а ты мне никто!

– А меня и не интересует, несмотря на то что скоро я тебе буду «кто». Буду мужчиной, с которым ты спишь.

– Ты не перегибай палку-то! Не говори «гоп», пока не перепрыгнул, ок?!

– Я спросил, чтобы уточнить, убедиться. У тебя сегодня есть только одна возможность испортить мне праздник жизни: сказать, что я тебя изнасиловал. Но если ты – не любовница шефа, то ему будет глубоко наплевать и он не отдаст предпочтение твоим интересам перед своими. А его интерес в том, чтобы было выполнено его задание.

Далеко впереди загорелся зеленый свет, машины тронулись, Лена нажала на педаль чуть более резко, чем требовалось, и из-за этого дернулась и стартанула гораздо быстрее, чем было можно. Она едва успела снова притормозить перед задницей стоявшей впереди «девятки». Душевно выругавшись, девушка слегка сбросила пар.

– К тому же мне даже польстило бы, если бы все ребята слегка пострадали, зная, что это за то, что я трахнул любовницу самого главного нашего босса. Он же самый главный, да? Самый-самый?

– Ты скучный и циничный гад, Оборотень!

Он промолчал.

– А ты не пробовал покорять женщину лаской? Чтобы она хотела отдать тебе все, что имеет. Чтобы хотела! Понимаешь, о чем я? Или ты… Тебе надо врага довести до истерики, чтобы было смешнее его завоевывать?

– Неплохой вариант. Может, когда-либо применю в профессиональной практике. На тебе не получится, потому что ты мне не враг.

– Но и не друг.

Он промолчал.

– Тебе обязательно нужно брать стены штурмом? Сначала поссориться с соседями, чтобы потом ломать их оборону? Вместо того чтобы спокойно зайти в ворота и по-дружески попить чайку?

– При штурме завоеватель получает гораздо больше. И необязательно казаться вежливым. Меня не учили вежливости. Некому было.

Девушка снова открыла рот, чтобы как-то отбрить его наглость, но тут же закрыла. В принципе он был прав. А она разозлилась. И тут Лена поняла, что Грузинский вал, по которому они сейчас двигались не быстро и не медленно, ведет аккурат к Белорусскому вокзалу.

До самой площади Лена не сказала ни слова, а там спокойно повернула налево, нашла случайную дырку и воткнула свою машину на парковку.

– Выходи! Тебе сюда. Надеюсь, на электричку ты все же успеваешь, – не веря сама себе, потребовала она. – Извини, что не провожаю. Не беспокойся, ты мне ничего не должен, считай, я подвезла тебя по-дружески, бесплатно. Надеюсь, ты исправишь свое поведение в будущем, тогда снова и поговорим.

– У тебя еще оставалось так много слов! Надо же! Ты запасливая.

Оборотень открыл глаза и огляделся по сторонам.

– Причем слова-то вроде все знакомые, но как-то странно звучат все вместе… Я ничего не понял. Не успел уловить смысловые связи. Слишком шустрый поток. Повтори, пожалуйста. Как говорится, еще раз и помедленнее.

Лена уже совсем бесилась.

– Слушай, ты, шкаф, воображающий себя человеком!..

– Успокойся. Если я не такой, как те, к кому ты привыкла, то это еще не значит, что я вообще не человек.

– А тебе, значит, можно не принимать во внимание то, что я не такая, как те… не знаю, кто они там такие, – благоразумно осеклась и уточнила Лена, – те, кого ты знаешь. Если тебе плевать на то, что мне не очень приятно твое общество… зачем ты вообще тогда со мной общаешься?

– По двум причинам. Успокойся и езжай. Я никуда не пойду, потому что сегодня ты – моя… Ну, или я – твой. Может, такой расклад тебе больше понравится, хотя нет разницы.

– Очень даже есть! – отрезала Лена.

– Вот, уже находим точки соприкосновения. Сегодня я – твой. И рад, что в таком раскладе ты уже рада.

Девушка резко выключила зажигание и потянулась открывать свою дверь.

– Я пошла за милицией. Подожди, не уходи никуда, не напрягайся!

– Не бесись, – Оборотень взял ее за руку и мягко потянул на место, не давая выходить. – Лучше успокойся и езжай, и я обещаю тебе рассказать по дороге, почему я тут.

Она думала секунд пятнадцать, не меньше, потом все же оттаяла. Или любопытство взяло верх? Девушка снова завела мотор и мягко сдала назад.

– Рассказывай, – требовательно напомнила она ему, когда машина выбралась из затора на привокзальной развязке и зашуршала по удивительно свободной для этого времени суток Тверской.

– Мы куда, кстати, едем? – как бы отсрочил свой ответ Оборотень.

– К моей знакомой. Еще днем мы договорились повидаться сегодня вечером. И я решила, что это как раз хороший вариант для нас всех, всех троих.

– Я не играю в групповой секс. К тому же я – твой. А не ее.

Девушке польстила такая преданность.

– Может, она тебе больше понравится! Надеюсь, что благодаря этому ты от меня отвалишь.

– Не надейся. Сегодня ночью я буду обнимать тебя. Тут я и твое будущее знаю, потому что, как ты и сама чуть раньше поняла, оно связано с моим. А про подругу мы не договаривались.

– Тогда – выходи!

Лена уже просто играла, совершенно не желая того, чтобы он вышел. Все же, выдерживая роль, девушка включила правый поворот и явно вознамерилась прижаться к правой обочине.

– Нет. Езжай дальше. Пусть для начала побудем гостями у подруги. Ночи пока еще длинные.

– Если уж на то пошло, то мы вообще ТАК не договаривались. Не договаривались, что ты будешь себя так вот вести.

– Мы же вообще не договаривались о том, как мне надо себя вести. Потому я ничего не нарушаю. Кстати, заметь, – вдруг Оборотень вынырнул из полудремы и поднялся в кресле повыше, – я даже не спрашиваю, сколько у подруги комнат и кроватей. Я уверен в нашем ближайшем будущем и знаю, что нам двоим найдется уютное место.

– Ты понимаешь, что это – насилие?

– А что ты делала в офисе? Ты это как называешь?

Девушка ухмыльнулась. Все-таки этот Оборотень не просто солдат. Где-то он успел нахвататься навыков в казуистике. Чего она не могла и не хотела отрицать хотя бы сама перед собой, так это того, что ей с ним было интересно. Забавно.

– Я это называю кокетством и заигрыванием, – без тени улыбки сообщила она.

– Собственно поцелуй твой, навязанный мне насильно, – это насилие, как ты сама ни воображай, – поучительно отозвался он. – Ну а кокетство и заигрывание – это тем более не что иное, как тактика для заманивания жертвы в сети. Ты хотела сделать меня своим, но претендовала на то, чтобы я этого захотел будто бы сам и сам бы сделал. Манипулированием это называется, милая Лена. А оно тоже есть насилие. А теперь, когда я делаю именно то, на что ты меня всеми своими ужимками и действиями подталкивала, ты откатила назад. Почему? Потому что ты хотела, чтобы я унижался перед тобой, умаляя, сгорая от распаленного тобой во мне желания! Мое же поведение не совпадает с выдуманной тобой картинкой. Это несовпадение повергло тебя в панику. Люди всегда боятся, когда не узнают. Когда реальность не совпадает с их снами, фантазиями.