Текст книги "Панкрат. Возвращение в небо"

– Ну что ж ты так о своих-то? – сокрушенно вздохнул Суворин.

– Ну это ж правда!

– Говна везде хватает. Вон и в Германии, – Панкрат кивнул на постепенно оживавшую компанию. – Смотри! Хоть бы один с места сдвинулся, когда я их комрада топил.

– Так вы что, земляки? – парень, валявшийся на земле, перестал отхаркиваться и, приняв позу лежавшего на зеленом лугу в солнечный день человека, перешел с латыни на русский.

– Русские не русские, ты не расслабляйся! – пригрозил ему Суворин. – Помнишь этого парня? – он кивнул головой в сторону Апраксина.

– Нет! – любитель мочиться в фонтаны приподнял голову и бросил на Федора открытый взгляд.

В этот момент что-то случилось с только что неподвижно стоявшими его друзьями. Они вдруг резко развернулись на сто восемьдесят градусов и бросились наутек.

– Тогда кто его вчера на Leipziger strasse избил? – спросил Суворин, провожая исчезающую в темноте компанию ленивым взглядом.

– Ну прям-о-о избил-и-и, – прогундосил парень. – Дали два раз в лоб. А ему хоть бы хны. У него череп, как у горного козла.

– Глядя на таких, как ты, – засмеялся Федор, – я начинаю верить в теорию Дарвина.

– И я за эволюцию! – тут же согласился парень.

– Еще бы, – ухмыльнулся Апраксин. – Ведь ты – прямой дебильный потомок мартышки.

– Теперь сами видите, за что мы ему в лоб дали, – обращаясь к Суворину на «вы», сообщил парень. – Издеваться парень горазд. Вчера спрашиваем его: где здесь вечером потусоваться можно? Обратите внимание, спрашиваем на чистом немецком, культурно, как в колледже учили. А он нам с особым цинизмом отвечает: «Гут морген!»

– Сказать «Доброе утро» – это тебе не в фонтан нассать, – резонно заметил Федор.

– Ну так я ж свою порцию отпил! – возмутился парень.

– А за друзей? – Суворин кивнул головой на Нептуна. – Сам или помочь?

– А сколько? – парень послушно поднялся и направился к фонтану.

– По пригоршне за каждого. Да смотри не сачкуй!

– Ладно, – парень наклонился и, зачерпнув одну за другой три пригоршни, старательно отпил воду.

Потом, искоса взглянув на Суворина, отскочил в сторону и побежал со скоростью, которой мог бы позавидовать любой спринтер.

Федор с Панкратом дружно рассмеялись, затем сели на скамейку и закурили. Народ, все это время тихо наблюдавший за инцидентом, понял, что представление закончено, и начал расходиться.

– Ты суеверный? – вдруг спросил Апраксин.

– Нет.

– А мне вот сон приснился на днях, как будто бы я в аду был.

– Ну и как там?

– Да, в общем-то, ничего страшного.

– А жарко?

– Нет. Только вот тяжело дышать было. Чувствовал, что задыхаюсь. К чему бы это?

– Не к чему, а почему, – поправил Суворин и добавил: – Ты лежал во сне неправильно, может лицом в подушку. Задыхаться начал, вот тебе твое подсознание образно и подсказало, что у тебя проблемы.

– Может, и так, – с сомнением в голосе сказал Федор. – Но вот пара моих приятелей, когда в коме были, такое видели!

– «Что слушать толки нам про ад и рай? Кто видел ад? Вернулся кто из рая?» – процитировал Суворин. – Рубаи Хайяма почитай, – посоветовал он. – А я эти разговоры не люблю. Понял?

Он выпустил изо рта густое облако сигаретного дыма и, подняв глаза, долго смотрел, как оно исчезает в сумраке. Затем заметил:

– Ветра совсем нет. Как в тот вечер.

– В какой вечер?

– Последний вечер, который мы провели вместе, перед тем как убили моих друзей.

– Кто? Зачем?

– Зачем? – переспросил Суворин и замолчал. Потом ответил: – Из-за куска подлого золота.

– А ты знаешь кто?

– Я знаю даже, где он живет.

– Где?

– Wassmannsdorfer Chaussee 21.

– Будешь мстить? – парень скорее констатировал это, чем спросил.

– Мстить не буду. Буду наказывать, – уточнил Суворин.

– Как строго?

– Очень строго. По высшей мере.

– Хочешь покончить с ним?

– Нет. Хочу, чтобы он почувствовал, что такое смерть.

– А как это возможно: почувствовать смерть и не умереть?

– Легко. Но если ты задаешь этот вопрос, то я рад за тебя.

– Почему?

– Потому что если ты не чувствовал смерти, то это значит только одно: она обходит тебя и твоих близких стороной.

– У меня месяц назад пес Фрокус умер, так я неделю не мог слезы унять. Вот это был друг так друг, – вдруг вспомнил Апраксин и спросил: – А какую стадию принятия горя ты сейчас проходишь?

– Злость, – ответил Панкрат.

– Если хочешь, я помогу, – предложил Апраксин и заглянул в глаза Панкрата.

– Хочу, – ответил тот, выпуская очередное облако дыма. – Одному будет сложновато. Эта тварь знает меня в лицо.

– А что за золото? – поинтересовался Федор.

– А как ты там про вазы говорил? – уточнил Панкрат. – Имеющие историческую ценность? Вот это то же самое.

– Две жизни за кусок золота, понимаешь?! – Суворин до боли сжал кулаки.

– Я здесь буду еще два дня. Так что можешь рассчитывать, – сказал Апраксин.

– А на сколько ты оформил аренду мотоцикла?

– На два дня.

– Вот и чудненько, – Суворин потушил сигарету и бросил ее в урну. – А теперь спать.

Он взглянул на часы:

– Сейчас восемь тридцать. Как следует отдохни. В час ночи я жду тебя на Wassmannsdorfer Chaussee 21. А где ты остановился?

– В сороковом.

– А я в тридцатом. Это ж второй этаж?

– Так точно. У меня аллергия. Так представляешь, каково было мое изумление, когда я узнал, что в отеле есть номера для аллергиков?

– А что в нем особенного?

– Да вроде какими-то антиаллергенами обработан; все покрытия в нем и мебель в таком же духе.

– Ну и как ты там себя чувствуешь?

– Да я там всего ночь спал. Вроде все нормально.

– Ладно, – кивнул головой Панкрат. – У тебя есть четыре часа на сон. Используй их на все сто процентов.

Они ударили по рукам, и через пару минут мотоцикл Суворина и «хонда» Апраксина уже несли их в сторону отеля.

Отель «Al Koenigshof» находился в современном здании с садом на крыше и насквозь пропитанном духом вольного космополитизма.

Второй этаж в отеле, судя по ряду многочисленных дверей, был более демократичным, чем первый. Здесь мужчины расстались. Апраксин, пожав Суворину руку, пошел в свой номер, напичканный антиаллергенами. А Суворин – в свой. В его номере преобладал футуристический стиль. Небольшая комната с наружной стеной, представляющей одно сплошное окно, закрытое жалюзи, тем не менее была очень уютной. В центре стояла огромная кровать, на которую он еще утром бросил свой чемодан. За ее изголовьем, за стеклянной перегородкой, был душ. Свет включался прикосновением к зеркальному пятну, напыленному на стекло. На стенах висели два светильника со встроенными вентиляторами, которые раздували накрывающие их светящиеся купола.

– Креатив, – пробормотал Суворин, «заказывая» температуру воды нажатием кнопки на специальном датчике возле душа. – Озвереть можно.

Всунув после душа ноги в черные махровые тапочки и укутавшись в такой же махровый халат, он убрал чемодан с постели и забрался под легкое одеяло, серьезно задумавшись, как выглядят антиаллергенные тапочки в номере Апраксина.

На отдых у него было несколько часов.

Глава 7

В этот же самый день Отто Шнейдер выбрал на обед телячьи котлеты, дичь и кровяные колбаски с лисичками. Он любил простую немецкую кухню в чистом ее виде, без всяких подозрительных «ноу-хау». В ресторане «Мишлен» его хорошо знали и знали, как угодить. Ведь Шнейдер никогда не был скупердяем. И всегда оставлял после своих визитов приятные ощущения, которые могли вызывать только хрустящие купюры.

Да. Отто Шнейдер знал, где нельзя скупиться. Ведь кислотно-щелочной баланс не могла восстановить ни одна купюра, даже самого крупного достоинства. Об этом он любил порассуждать вслух за обедом, приятно похохатывая и давая этим понять окружающим его официантам, что ко всему относится с чувством юмора. Обычно его внимательно слушали и приятно улыбались. А иногда к Отто выходил сам шеф-повар, чтобы спросить, достаточно ли прожарена дичь, не суховата ли. В этот момент ощущение своей значимости у Шнейдера возрастало настолько, что он засовывал повару в карман белоснежной куртки неприлично крупную купюру. Это вызывало легкий упрек последнего, выражавшийся в комичной угрозе пальцем. Но Шнейдер демократично постукивал повара по плечу, и все «обходилось».

Сегодня он заключил отличную сделку и был очень доволен. Дела, если не считать «казуса» с медальоном в России, в общем-то шли неплохо. Более того, Отто был уверен, что рано или поздно он получит «Анэс». И главным было то, что дело удалось замять «малыми деньгами» и без особых проблем.

Отто был доволен и решил, что имеет полное право расслабиться за обедом. Побыть одному, без компаньонов и приятелей. Ему нравились эти моменты, когда он обедал один, а вокруг него крутился целый штат официантов. Обслуга «Мишлена» знала эту его слабость и с особым, всегда вознаграждаемым усердием потакала ему.

Шнейдера считали чудаком. Почти все знали, что он – меценат, который тщательно скрывает это. Огромное количество начинающих поэтов и художников пытались попасть в «поле его зрения». Но для этого им, как правило, не хватало таланта.

На самом деле Отто Шнейдер был аферистом. Долгое время он держался на плаву и имел неподмоченную репутацию, потому что работал только в «белых перчатках», имея при себе целый штат рядовых исполнителей, людей, в основном талантливых и разбогатевших с его легкой руки. Так что с этой точки зрения, возможно, его и можно было назвать меценатом.

Этот элегантно одетый высокий мужчина нордического типа производил впечатление надежного, добропорядочного и при этом весьма добродушного человека.

У него была жена, помешанная на собственной красоте и сделавшая к сорока годам двенадцать пластических операций. В отличие от Отто, который любил говорить: «Странно ощущать, что у всех есть проблемы, а у меня нет», у нее была одна проблема. Этой проблемой были руки, которые, несмотря на то что их каждую ночь запаковывали в перчатки со специальными средствами, выдавали хозяйку настолько, что иногда она в полном отчаянии грозилась отрубить их. А последнее время то ли от постоянных масок, то ли от возраста к ним прицепился артрит.

В этот вечер Отто не хотелось возвращаться домой. Горничную жена отправила на какой-то частный аукцион во Францию. В общем-то горничной эта женщина никогда и не была, поскольку уборку в их громадной квартире производил по вторникам и пятницам целый выездной штат обслуги из фирмы, которая обслуживала их вот уже десять лет. Скорее, жена использовала ее как компаньонку, упорно при этом называя горничной. Тупая фригидная кукла, как мысленно он окрестил свою жену Хельгу, «достала» его своим упрямством, вечным нытьем о дурацких проблемах и рассказами о поклонниках и глупых, рано состарившихся приятельницах, по сравнению с которыми она, конечно же, была как девочка. Иногда жена «доставала» его настолько, что он готов был сломать ей ее тонкую, неестественно длинную и вечно унизанную колье шею. Но вместо этого он, как правило, выполнял свой супружеский долг, точно зная, что все охи и ахи, которые издавала его «любимая», были наигранными, как и оргазм, который она имитировала просто артистически. Жена ненавидела горничную за ее академическое образование и способность моментально улавливать некачественную вещь на аукционе и в ювелирном магазине. К тому же горничная великолепно разбиралась в мехах и фарфоре. Поэтому жена Шнейдера часто брала ее с собой в качестве компаньонки и вынуждена была покупать ей приличный гардероб. А еще она терпела связь своего мужа с этой женщиной. И единственное, что позволяла себе, так это «вопить от страсти» во время очень кратковременных отношений с ним.

Во втором часу ночи Хельга вдруг проснулась. Женщина уже с вечера чувствовала себя нехорошо. Ее мучило все: и августовская жара, и депрессия, и эти вечные перчатки по ночам. Сегодня она решила не делать традиционную ночную маску для рук. Приняла душ, чуть-чуть смягчила кожу кремом, выключила кондиционер, звук которого раздражал ее, раскрыла окно и рухнула на постель. И вот что-то разбудило ее. Хельга посмотрела сонным взглядом по сторонам и заметила в раскрытом окне, которое было на втором этаже, какую-то тень. Она тут же привстала на постели, опершись на руки и замерев от накатившего на нее ужаса. Сквозь просвет между плохо закрытыми шторами на нее смотрело темноглазое мужское лицо. Это был почти мальчишка, который ничего не предпринимал, а просто умоляюще смотрел на нее. Сердце ее бешенно подскочило. Разрываясь между огромным желанием закричать на весь дом и жуткой волной похоти, неожиданно нахлынувшей на нее, Хельга осторожно встала с постели и затем решительно подошла к окну. На лице ее застыло выражение удивления. Но связано это было не с человеком, смотревшим на нее с другой стороны окна, а с тем, что происходило внутри ее. Это было ощущение, которое она не испытывала уже лет десять.

Теплая волна желания заполнила низ ее живота и запустила работу гипофиза. Все произошло против ее воли и неслось теперь, как полноводная река.

И Хельга не могла сопротивляться. Глубоко дыша, она смотрела в огромные темные глаза гостя. А парень продолжал умоляюще смотреть на нее, держась одной рукой за карниз, а другую то и дело прижимая к сердцу. И вдруг жена Шнейдера вспомнила, что он очень похож на инструктора из Баттерфляя, того фитнес-клуба, от посещений которого она отказалась полгода назад по какой-то весьма веской причине. Тот парень, как ей тогда казалось, был определенно к ней неравнодушен, но боялся признаться ей. Испугавшись, что у него онемеет рука и он свалится вниз, покалечив свое красивое тело (а инструктор был чертовски красив), жена Шнейдера пошире распахнула окно и, ухватив парня за куртку, затянула его в комнату.

После полугода разлуки он показался ей еще красивее.

– Майн либе, – пробормотала она, срывая с него куртку и представляя, как ошарашена будет горничная, когда он утром пройдет мимо нее к главному выходу.

«Непременно к главному выходу! – думала Хельга, расстегивая молнию на его джинсах. – Непременно!»

И тут вспомнила, что горничной в доме нет. Она замерла, лицо ее превратилось в холодную маску, а сексуальный голод неожиданно исчез с такой же молниеносной быстротой, с какой и появился.

С отчаянной решимостью, словно утопающий за соломинку, Апраксин схватил ее и прижал к себе. Его руки соскользнули к ягодицам женщины.

– О-о!! – фальшиво застонала Хельга, думая, сопротивляться ей или не стоит.

Глаза парня блестели в темноте. Он сгреб женщину в охапку, понес в кровать под балдахином из шелка ручной работы и, положив ее, раздвинул ей ноги, целуя внутреннюю часть бедер.

– О-о! – застонала жена Шнейдера, почувствовав, что на нее снова наплывает волна возбуждения. – Включи лампу, – прошептала она. – Я хочу, чтобы ты видел меня.

Хельга приподнялась на кровати, опершись на локти и предоставляя ему любоваться своей силиконовой грудью, которая в сумраке действительно выглядела восхитительно.

– Нас могут увидеть, – Федор бросил пугливый взгляд сначала на дверь, потом на окно и покрыл лицо и шею женщины долгими страстными поцелуями, одновременно вводя два сложенных вместе пальца в ее вагину.

Об этом «трюке», который мог «обезоружить» любую, даже самую фригидную даму, рассказал ему однажды его младший брат Димка – всезнающий отрок семнадцати с половиной лет.

– Сначала слегка возбуди ее, – учил он, – а потом аккуратно введи два сложенных пальца в вагину. И, прижимая их к верхней стенке, веди медленно и аккуратно до тех пор, пока не почувствуешь выпуклую «рифленую» поверхность. Там и будет эта самая точка «Г». И, как только ты коснешься ее, сразу чуть-чуть надави большим пальцем снаружи на клитор. И тогда дама твоя превратится в вулкан.

Это был дебют. И когда Хельга, вдруг скрипнув зубами, забилась в жутком экстазе, задыхаясь и импульсивно сжимая и разжимая пальцы, он понял, как несправедлив был к своему младшему брату, когда отказывал ему в наличных.

В это время в открытом Хельгой окне появился еще один человек. Это был Суворин. Бросив короткий взгляд на кровать, он легко преодолел подоконник и быстрыми мягкими шагами проследовал к двери, ведущей из спальни в кабинет.

– Встань на колени! – потребовала Хельга у любовника минуту спустя.

В глазах ее было что-то шальное, почти безумное.

Бросив взгляд на закрытую дверь кабинета и радуясь, что Суворин прошел незаметно, Федор с удовольствием оторвался от ее тела и выполнил желание, рассчитывая, что сейчас начнется театральная часть. А по словесной части он был мастер. Но Хельга просто положила ноги ему на плечи, и он вынужден был начать целовать их, медленно продвигаясь от кончиков пальцев к бедрам.

– Да-да, – подбадривала его жена Шнейдера, боясь внезапного прекращения этого ласкового потока, который дарили его теплые губы и нежные руки.

– Да-да, – стонала она. – давай, Дерек. Давай!

«Какой еще Дерек?» – думал Федор, подбираясь уже к самым бедрам и поглядывая на ее искаженное страстью лицо.

– Ты ворвался как сумасшедший! – прошептала Хельга, совсем не грациозно рухнув на спину и разбросав руками шелковые подушки-валики, количество которых на ее постели было просто невероятным. – Безумие – вот что я люблю в мужчинах. Безумие и молодость. Целуй меня!

Апраксин, который до этого момента не имел права что-либо оценивать, а должен был действовать смело и напористо, чтобы «обезоружить» женщину и дать пройти в кабинет Суворину, понимал, что его миссия, в общем-то, выполнена. Но поскольку он был от природы человеком деликатным и, что касается женщин, безотказным, то представления не имел, как закончить спектакль. На секунду Федор бросил отстраненный, насколько это было возможно, любопытный взгляд на жену Шнейдера.

Перед ним лежала достаточно красивая, дрожавшая от волнения женщина с блестящей загорелой кожей. Воздух вокруг был словно наэлектризован и пропитан легким, едва уловимым ароматом. Это был запах чистой кожи и какого-то легкого ночного парфюма. Взгляд ее был лукавым и соблазнительным. И тут Апраксин завелся.

– Сними это! – потребовал он, потянув дрожавшими руками какой-то хлястик и сразу же запутавшись в деталях ее неглиже.

– Не спеши! – она обвила его шею горячей рукой и тихо засмеялась. И вдруг, глядя куда-то за голову Федора, громко закричала.

Апраксин с ошеломленным видом оглянулся.

В спальне стоял высокий рыжеватый мужчина, одетый в светлый костюм. Он улыбался.

И тут Хельга захохотала резким неприятным смехом. На лице ее отразился шквал эмоций. Оно стало некрасивым, неприятным.

Апраксин вскочил и, растерянно глядя на улыбающегося мужчину, застегнул джинсы.

– Не спешите, – останавливающим жестом предупредил его мужчина на немецком. – Я сегодня все равно буду спать в кабинете. А пока пойду приму душ. И… – он прижал руку к сердцу, – пожалуйста, не беспокойтесь. Я пройду в кабинет из холла.

Он развернулся и вышел так же бесшумно, как и вошел.

Федор растерялся. У них с Сувориным был заговор против Шнейдера. Но месть такого рода в их план не входила. К тому же из того, что сказал Шнейдер, он не понял ничего, кроме слов «спать» и «пожалуйста». А спать ему здесь с этой женщиной совершенно не хотелось.

Апраксин стоял и смотрел на Хельгу со слабой растерянной улыбкой человека, который знает, что он выглядит полным идиотом и ведет себя как полный идиот по той простой причине, что не знает как еще можно себя вести в этой ситуации. Но женщина, словно ничего и не произошло, прилегла на постель в позе, выгодно подчеркивающей ее откорректированный бюст и тонкую талию, и похлопала рукой по постели.

Лицо ее превратилось в маску, на которой застыло только одно выражение: полного торжества.

«Она подзывает меня как собаку», – изумился Федор, машинально повинуясь ей и медленно приближаясь к постели.

Хельга резко сказала что-то на немецком и, протянув к нему обе руки, дернула его на себя. Апраксин, от неожиданности не удержав равновесия, рухнул на женщину и почувствовал, что она снова расстегивает молнию на его джинсах.

– Хельга! – попытался отстраниться он.

Но женщина не отпускала его, уцепившись двумя руками за его гениталии.

Ситуация становилась невыносимой.

– Вашу мать! Как вы меня достали! – заорал Федор, отчаянно сопротивляясь.

Железная хватка Хельги сразу же ослабла. И она, вскочив с постели, изумленно уставилась на него.

И тут Апраксин понял на все сто, что Дерек не знал русского языка. И еще Федор понял, что ситуация из-за его глупости принимает неожиданный оборот и что ему пора уходить. Недолго думая, он подошел к раскрытому окну и, послав воздушный поцелуй изумленной женщине, скрылся в нем.

– Дерек?! – воскликнула Хельга, рухнув на постель. На лице ее застыло выражение глубокой задумчивости.

Минуты две или три она так и лежала со взглядом, ушедшим куда-то глубоко в себя. Потом, спохватившись, вскочила и подбежала к окну. Высунулась из него и долго осматривала улицу. Там никого не было, если не считать кота, который белоснежным пятном лежал на асфальте.

– Urmutter! (Праматерь!) – вздохнула жена Шнейдера, так до конца и не осознав, что же такое только что с ней произошло. Закрыла на замок окно, плотно сдвинула шторы и вышла из спальни.

Как правило, Хельга, боясь отеков под глазами, после десяти вечера никогда не пила жидкости. Но эта ночь была особенной. Она вошла в гостиную и, удобно устроившись возле столика с напитками, налила себе хорошую порцию чистого виски. Лицо ее по-прежнему было задумчивым. Не заметив, как опустошила стакан, она налила себе следующий.

Лунный свет сначала осторожно, а потом все настойчивее и настойчивее проникал сквозь сверкающие чистотой стекла широкого незашторенного окна в кабинет Отто Шнейдера И вот наконец полностью «затопил» его золотым потоком, освещая высокий уровень достатка и вкусовые пристрастия его хозяина.

Возле окна стоял двухтумбовый ореховый стол с кожаной столешницей в стеганном особым способом кресле из такой же кожи. В левой тумбе стола находился сейф с ценными бумагами. Три выдвижных ящика правой тумбы были заполнены предметами, которые можно встретить в кабинете только очень респектабельного человека. Слева от стола, в углу, стоял ореховый двустворчатый шкаф для одежды. Рядом с ним – диван, как и кресло, в классическом «честерском» стиле. С другой стороны стола, в углу, стояла раздвижная стеклянная витрина с коллекционными охотничьими ружьями. Рядом с витриной – тяжелая кушетка из дуба, обитая темной замшей. На совершенно чистом, пустом письменном столе вместо традиционного компьютера стояли хьюмидор и огромная настольная лампа, оформленные в стиле «ретро».

Ни книг, ни техники в кабинете не было. Определенно, это помещение, стены которого были обшиты панелями из натурального дерева, а потолок – штофом, являлось местом уединения и размышлений в горизонтальном положении.

Шнейдер появился в кабинете в половине пятого. Он уже принял ванну и был в домашнем замшевом халате, с сигарой во рту, которую едва не выронил, увидев Суворина. Тот стоял посреди комнаты, держа одной рукой направленный на хозяина кабинета пистолет и прижимая указательный палец другой руки к губам.

– Кто вы? – спросил Шнейдер сухо, на русском, с легким, едва уловимым акцентом. – И как проникли в мой кабинет?

Пытаясь сохранить самообладание, Шнейдер подошел к столу неуверенными шагами. Затем, тяжело вздохнув и избегая взгляда Суворина, уперся о столешницу руками.

– Я – маг восьмого уровня с невидимостью, – ответил Панкрат, усмехнувшись. – Прилетел проведать вас в вашем логове. Думаю, вам удобнее будет разместиться на диване, – не отводя от него пистолета, деловым тоном заметил он.

Стол он проверил. Под столешницей находилась кнопка сигнализации, похожая на банковскую.

– Я долго наблюдал за вами в России, – нахмурился Суворин, наблюдая за Отто, который не спешил выполнить его просьбу, мысленно ища какой-нибудь выход из ситуации. – И я хочу, чтобы вы поняли, что сейчас нельзя вести себя как обычно.

– Как «как обычно»? – переспросил Шнейдер, скорее чувствуя, чем понимая, что ни крикнуть, ни дотянуться до кнопки, ни выскочить вон он не успеет.

– Как идиот, – сухо ответил на его вопрос Панкрат.

– На диван?! – переспросил Шнейдер, и сигара вторично едва не выпала из его рта.

– Подозреваешь, что я приперся в «Веймарскую республику», чтобы надавать тебе шлепков? – резко перешел Суворин на «ты». – У меня что, бритая грудь и я одет в тесную маечку?

– Нет! Нет! – замахал руками Шнейдер, пытаясь оттянуть время.

Глаза его были широко раскрыты от напряжения, и он почти не моргал. На высоком лбу выступили прозрачные капли пота. Но возражать Отто не решился и, потушив сигару, неуверенными шагами подошел к дивану. Затем сел, а вернее, рухнул на него и сказал таким тихим голосом, что его почти не было слышно:

– Я не убивал этих ребят.

– А кто?

– Идея принадлежала Жану Рувье. А застрелил их ваш соотечественник. Он, кстати, родом из тех самых земель.

– Да-да, я в курсе, – утвердительно кивнул Панкрат. – Последний раз я его там и видел, буквально в тех самых землях. Похоже, что он организовал там абитуарий.

– Что? – переспросил Шнейдер.

– Собственное похоронное бюро.

– А-а, – протянул Шнейдер с пониманием и даже слегка улыбнулся, откинувшись на спинку дивана.

– Не двигаться! – приказал Суворин.

Лицо немца побелело. Он отвел взгляд от Суворина. Затем со страхом снова взглянул на него. И на секунду их взгляды встретились.

– Ты ведь неглупый парень, – начал, перейдя на «ты», Шнейдер неуверенным тоном, но крепнущим с каждым очередным словом. – И прекрасно понимаешь, что в любой ситуации можно договориться.

– Пошел на хер! – рявкнул Панкрат и спросил уже спокойнее: – Слышал в России такую «поговорку»?

– Да, неоднократно, – с готовностью сообщил Шнейдер.

Он почувствовал, что подошел к опасной черте.

– Панкрат, – сказал он сдавленным голосом, – мне кажется, что нам не стоит…

– Так ты, сука, имя мое знаешь? – изумился Суворин тому, до какой степени был глуп и самоуверен.

– Да, – вздохнул немец.

– Откуда?

– Это было несложно.

– Из следственного?

– Да.

– Кто?!

– Отоев Игорь Валерьянович.

– Капитан из следственного?!

– Я не помню его звания, – Шнейдер перевел взгляд на пистолет и опустил глаза. – Клянусь! Всем этим занимался Рувье.

У него было лицо человека, который понимал, что события зашли настолько далеко, что изменить что-либо может только случай.

– А я не тот человек, что вы думаете, – забормотал он, снова перейдя на «вы». – Я обычный жулик, наживающийся на сделках с антиквариатом. И в этом деле с моей стороны не было никакого участия. Меня просто втянули, пообещав продать этот ценный медальон.

Он на секунду бросил осторожный взгляд на внимательно слушающего Суворина. Панкрат оставался бесстрастным, а ствол пистолета смотрел прямо в лицо Шнейдера.

– Я – жертва обстоятельств. С детства мечтал творить добро. – заплакал немец.

И тут на лице Суворина появилось выражение участия.

– Наверное, начитался комиксов? – спросил он.

– Нет! Нет! Не убивайте меня! Я дам вам много денег! Вон там в верхнем ящике пятьсот тысяч евро. К сожалению, это вся наличность, которая у меня сейчас есть. Вас это устроит? Ведь, когда есть деньги, жизнь так прекрасна.

– Жизнь – дерьмо! – сообщил ему Суворин, не отводя пистолета и открывая верхний ящик стола.

Там действительно лежал конверт с деньгами. Он засунул его в карман и продолжил:

– А потом ты умираешь. А потом снова – дерьмо. Если ты попытаешься выбежать из кабинета, – Панкрат резко поменял тему, – я изрешечу тебе задницу.

– Я понял, – в голосе Шнейдера, ободренного тем, что Суворин взял деньги и не убил его, послышалась надежда. – Я понял. Понял!

– Что ты можешь понять, – усмехнулся Панкрат, – если ты не можешь справиться даже с тараканами в голове твоей жены?

– Вы правы, – энергично закивал головой Шнейдер. – Но вы не представляете, насколько она страшный человек. Ее отец был крупной фигурой в Бундестаге. Понимаете? Хельга – это эгоистичная горошина в огромном стручке нарциссизма.

– Все люди – эгоманьяки, – возразил Суворин. – И живут только ради того, чтобы подкармливать свое эго.

Отто вытер слезы, судорожно вздохнул, бросил на Суворина короткий взгляд и тут же опустил глаза, замолчав в нерешительности и боясь, что любое его слово может оказаться последним.

– Все в порядке, – ответил Суворин. – Я тебя не убью.

– Да? – Отто подозрительно посмотрел на него.

– Да. Но еще одно маленькое поручение: мне нужны данные на твоего приятеля Жана Рувье. Я хотел бы его увидеть как можно быстрее.

– Конечно, конечно, – согласно закивал головой немец. – Идея… – тут он запнулся и, сильно понизив голос, прошептал: —.убить ваших парней принадлежала ему.

– Зачем? Забрали бы у них медальон. – в глазах Суворина отразилась глубокая боль, которая на секунду сорвала налет цинизма, маской застывший на его лице.

– Вот с этим вам как раз и следует подойти к Жану Рувье, – произнес Отто, сложив руки ладонями вместе и держа их перед своим лицом, по-видимому, чтобы выглядеть убедительно. – Там, на выдвижной полке, лежит от него открытка. Там его координаты.

Суворин, который стоял возле стола, не отводя от сидящего на диване немца взгляда и пистолета, выдвинул полку и достал открытку. Бросил на нее мимолетный взгляд, присоединил к конверту с деньгами и спросил:

– А что Рувье делает в стране гигантских морских черепах?

– Отдыхает, – Шнейдер развел руки в стороны и тут же, испугавшись, что его неправильно поймут, свел их вместе.

– А какая там кухня?

– Да ничего особенного, – со знанием дела ответил Отто. – На Бали свинина в основном, овощи. – Но, если захотите, – в голосе его вдруг послышался испуг, словно он испугался, что из-за неподходящей кухни Суворин передумает заниматься Рувье и рассчитается с ним прямо здесь, – если захотите, то и говядину и цыпленка можно заказать. Рекомендую «сото» с мясом, приправленный травами и кокосовым молоком.

Он сложил пальцы правой руки щепотью, поднес ее к губам и звучно поцеловал:

– У-у!! Амброзия!

В голосе его появились мечтательные нотки.

– Слоны, тигры, леопарды, – в тон ему произнес Суворин и добавил: – Если его там не будет, я тебя из-под земли достану.

– Из-под земли?! – буквально воспринял тот русскую поговорку. – Но ведь вы обещали не убивать меня?!

– Да, – утвердительно кивнул Панкрат. – Ты убьешь себя сам.

– Как это?! – дернулся на диване всем телом Отто Шнейдер. – Нет! – воскликнул он, снова перейдя на «ты». – Ты не посмеешь. Ты тут же будешь арестован и передан в руки правосудия. Не смей! – взвизгнул он и испуганно замахал руками.

– Ты проявляешь признаки аутизма, – Панкрат подошел к Шнейдеру и, ухватив его левой рукой за волосы, правой, в которой был пистолет, чувствительно ударил по челюсти. Рот Шнейдера раскрылся в беззвучном вопле, и из него вылетел поток слюны. В следующую минуту Суворин вставил туда дуло пистолета.