Текст книги "Умереть, чтобы воскреснуть"

Андрей ВОРОНИН
УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ВОСКРЕСНУТЬ

Глава 1

Эту мечеть местные называли Синей из-за тысяч изразцов небесно-голубого, бирюзового, насыщенно-синего и фиолетового цвета на огромном куполе и башне минарета. Веденееву и Пашутинскому показали в Москве множество снимков, среди них и фотографии мечети с разных точек. Но реальная мечеть, прокаленная солнцем, овеянная песчаными бурями, выглядела гораздо красивей, чем можно было ожидать.

Мимо кофейни медленно прокатил внедорожник «Тойота-Лэндкрузер» – именно его поджидали двое российских граждан. До мечети еще оставалось метров двести, но водитель из религиозного благоговения уже сбросил скорость. Это был один из телохранителей, второй расположился сзади.

Впереди, в своей традиционной невысокой папахе сидел бывший и, о, президента Ичкерии, главный чеченский казначей при Дудаеве и Масхадове бригадный генерал Зелимхан Яндарбиев.

– Хорошо выглядит, – заметил Веденеев, делая глоток из крохотной чашечки.

Им показывали фотографии разных лет общим числом не меньше сотни. Вот Зелимхан в камуфляже, вот он под зеленым знаменем принимает на Коране президентскую присягу. Подписывает договор с Черномырдиным, дает интервью арабскому журналисту. Вот личная встреча в Кабуле с муллой Омаром, после которой правительство Талибана приняло решение признать независимость Чечни и установить дипломатические отношения.

А это уже снимки времен изгнания – Турция, Пакистан, Катар.

Последний снимок из архива ФСБ был годичной давности. На нем Зелимхан с его знаменитой родинкой выглядел уставшим, бледноватым, с «думой на челе» о судьбах родного народа. Сейчас за стеклом кондиционированного джипа маячило лицо с ровным загаром и неопределенной улыбкой на полных губах.

– Здоровеньким помрет, – одними губами произнес Пашутинский, глядя, как грузный низкорослый «казначей» выходит из машины в сопровождении двух широких спин.

– Не говори «гоп», Володя, – поморщился Веденеев.

Ему с самого отлета не нравилось настроение напарника. Тот отправлялся в Доху как на легкую прогулку. Здешние арабы в его представлении остались все теми же пастухами верблюдов, что и прежде.

Понастроили на нефтяные миллиарды небоскребов, пересели на джипы, но по сути остались кочевниками. Сам Веденеев так не считал и удивлялся – почему начальство решило послать сюда человека плохо знакомого с Ближним Востоком.

Сняв обувь у резных дверей, Зелимхан направился в прохладный зал мечети, чтобы предстать с молитвой перед Аллахом. Оба сотрудника ФСБ были заняты более прозаическими и насущными вещами – изучали условия для того, чтобы отправить Яндарбиева на прямую аудиенцию ко Всевышнему.

Внимание их было приковано к черному «Лэндкрузеру», который, казалось, плавился на солнцепеке. Оба телохранителя вошли в мечеть вместе с Яндарбиевым, и внедорожник остался без присмотра.

Машин на стоянке собралось не меньше полусотни. Дежурил здесь худой, дочерна загорелый юноша, принимавший оплату. Задача выглядела простой: отключить охранную сигнализацию яндарбиевского авто и незаметно прилепить к днищу взрывное устройство.

Зелимхан приезжал в эту мечеть трижды в неделю из своего дома, выделенного катарским эмиром, в престижном квартале дипломатических особняков. Дольше всего задерживался в пятницу, об этом двух сотрудников проинструктировали еще в Москве.

«Сегодня среда, день последней примерки „костюмчика“ для этого ублюдка. В пятницу работа должна быть сделана – сделана так, чтобы комар носа не подточил» – это четко понимали оба сотрудника ФСБ.

В кофейне подавали кофе дюжины разновидностей: черный, двойной черный, с корицей, лимоном, молоком, взбитыми сливками, перцем и прочим.

Пашутинский пил не слишком аккуратно, на блюдце красовалась коричневая лужица.

Многое в напарнике раздражало Веденеева.

Утешало одно: задание свело их ненадолго, уже вечером в субботу они вернутся в Москву. Там, в Москве, отчет о проделанной работе будут принимать у каждого по отдельности. И вряд ли их еще раз отправят куда-нибудь вместе. Не потому, что не сошлись характерами. В ФСБ вообще не способствуют появлению стабильных пар или троек.

Во взаимной притирке больше минусов, чем плюсов. Идеал – это полная взаимозаменяемость сотрудников.

Оба засекли время, но ни один при этом не взглянул на часы. Ни тогда, когда черный внедорожник вырулил из-за угла, ни потом, когда его покинули водитель и пассажиры. Внутренние часы у обоих шли с малой погрешностью.

По знаку Пашутинского со стола убрали пустые чашки и блюдца с нежными скорлупками от фисташек. ,Еще раз протерли его тряпкой не первой свежести и поставили, сняв с тусклого металлического подноса, еще две полные чашки. Всем этим занимался молодой парень того же возраста, что и парень на стоянке. В Катаре, как и на всем Ближнем Востоке, женщин в обслуге не увидишь. Нет официанток, продавщиц и так далее – всю эту работу выполняют исключительно мужчины.

– Серебро? – по-английски спросил у парня Пашутинский, постучав по подносу ногтем.

Подделываться под местных от них не требовали. Иностранцев в Катаре больше, чем арабов, – гастарбайтеры, туристы. Чужая речь здесь не режет слуха, особенно все привыкли к международному языку – ломаному английскому.

Поднос отчасти был похож на серебряный. Пашутинский прекрасно знал, что это подделка, но все же спросил. Иногда полезно глуповато выглядеть.

Праздные и глуповатые люди вызывают меньше подозрений и «до» и «после», когда человеку приходится давать показания.

Парень улыбнулся и покачал головой. Он привык к специфическим интересам приезжих. Медные и позолоченные, серебряные и бронзовые изделия – главные сувениры, которые туристы увозят домой. С утра до вечера они толпами бродят по узким улочкам старого города. Разглядывают кувшины с насечкой, вычеканенные на блюдах сказочные сюжеты, звенят верблюжьими колокольчиками. Роются в больших чанах, доверху наполненных дешевыми кольцами и перстнями.

По подсчетам Веденеева, Зелимхан и его, телохранители покинули мечеть спустя сорок одну с половиной минуту, его напарник насчитал почти сорок две. Чеченец выглядел уже не таким веселым, зато весь лучился умиротворенностью. Внедорожник проехал мимо в обратном направлении, теперь гораздо шустрей.

Напарники не сразу покинули кофейню. Выдержали достаточно долгую паузу, чтобы никто из случайных свидетелей не смог сопоставить два события: отъезд одних и отбытие других.

* * *

Черный внедорожник въехал во внутренний дворик особняка, выложенный плиткой. Зелимхан жил здесь уже три года вместе с семьей, успел посадить несколько абрикосовых деревьев и много цветов.

Пищу принимал под полотняным навесом – иногда вместе с сыном, иногда с заезжим гостем, но чаще в одиночестве. Стол накрывала сама жена, она и готовила – домработница занималась только уборкой.

Вот и теперь Малика поставила перед ним тарелку риса с финиками и шербет в тонкостенном стакане.

Последнее время он особенно любил сладкое.

– Хлеба хватит? – спросила она по-русски.

Дома они всегда говорили по-русски больше, чем по-вайнахски, – ив советское время, и в войну, и в годы независимости, и в эмиграции.

– Хватит.

Еще одна привычка из прошлого, все есть с хлебом, даже рис. Свои первые стихи начинающий поэт-комсомолец Яндарбиев тоже написал о хлебе.

Больше шансов напечататься.

Малика работала библиотекарем, а начинающий поэт Зелим сотрудничал в грозненской газете «Ленинский путь». Вероятно, пописывал бы до конца своих дней правильные статьи и лирические стихотворения – в советское время этот труд неплохо оплачивался.

– И вдруг закрутился водоворот. Пока власть казалась незыблемой, она устраивала всех. Но при первых же трещинках стальной Вавилонской башни все сразу вспомнили, какой они нации, какой веры. Всплыли старые обиды – оказалось, никто ничего не забыл.

В мае девяностого Зелимхан организовал крохотную Вайнахскую демократическую партию, в ее программе уже была прописана независимость. Через полгода он стал зампредом исполкома Общенационального конгресса чеченского народа – надел папаху и снимал ее, только ложась спать. В начале девяносто второго Яндарбиев уже отпустил бороду, нацепил камуфляж, тогда он активно участвовал в грабеже брошенных на произвол судьбы российских военных складов.

Он стал ближайшим сподвижником Дудаева.

Удостоился чести первого покушения – в октябре девяносто третьего в Грозном, по его машине, остановившейся возле дома, дважды стреляли из подствольного гранатомета. Бывший комсомольский секретарь редакции, он повесил на стенку коврик с изображением Каабы, стал молиться положенное число раз и регулярно посещать мечеть.

Когда началась война, против него и еще шести чеченских вождей возбудили уголовные дела и добились санкции на арест. После гибели Дудаева Яндарбиев сменил его на президентском посту. Вел в Кремле переговоры с Ельциным, подписывал перемирие с Черномырдиным, остался в Москве заложником на время вылета Бориса Николаевича в Чечню… :

Смуглый молодой парень, только что вернувшийся вместе с шефом из мечети, сообщил о визите посланца Абу-Валида. Вытерев лоснящиеся губы белым полотенцем, Зелимхан тяжело поднялся с места и вошел в небольшую комнатку, чтобы лично глянуть на монитор.

– Впускай, я его знаю. Проверь с головы до ног и впускай. Скажи Малике-ханум, чтобы сделала нам два кофе.

Посланец не обиделся на тщательный обыск.

На войне как на войне. Эта категория людей давно привыкла следовать восточной мудрости: «На Аллаха надейся, но верблюда все равно привязывай».

Они сами следовали ей и не возражали против применения тех же правил к себе.

Широким шагом гость прошел по плиткам двора и приветствовал Зелимхана, как младший старшего: приобнял и коснулся лбом плеча.

– Садись, Алимардан, рад тебя видеть.

Оба сделали по глотку кофе, только потом хозяин спросил:

– Откуда сейчас?

– Самолетом из Баку. Два дня назад еще был в лесу.

– Как там наши леса?

– Скоро зазеленеют. Русские много пожгли за последний год. Но это капля в море.

– Каждую весну проклинают «зеленку». Помню, сам слышал радиоперехваты.

Эти двое пили кофе совсем не так, как двое эфэсбэшников в кофейне. Восточные люди умеют смаковать каждый глоток напитка, каждый кусок еды.

Даже в фанатике-боевике, способном годами прятаться в горных пещерах и жить на подножном корму, живет сибарит. Эта часть личности только ждет удобного случая, чтобы проснуться.

– Абу-Валид просил передать, что его с начала года упорно пытаются с тобой стравить. Льют на тебя грязь, будто ты собрал здесь не десять миллионов, а пятнадцать.

Несмотря на иерархию, воюющие против Москвы чеченцы обращались друг к другу на «ты», подчеркивая свое единство в борьбе за общее дело.

– С начала года? Обо мне давно уже такое говорят. Пора федералам сменить пластинку.

Или они верят, что ложь от долгого повторения станет похожа на правду?

– В прошлом году они не пытались ничего насчет тебя запустить.

– Папку не в тот шкаф засунули. А перед Новым годом, наверное, инвентаризацию устроили.

– Сейчас взялись очень активно. Абу-Валид считает, что не только ему все это подбрасывают.

– Конечно. Посмотрим, кто еще поделится со мной своими тревогами. Твоему командиру понадобился месяц, чтобы встревожиться.

– Он в самом деле встревожен. Считает, что ФСБ взяло тебя на мушку.

– Мы все у них на мушке. Что делать? Мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся.

– Воистину.

Хозяин и гость провели по лицу сложенными вместе ладонями.

– Что передать Абу-Валиду?

– Что нашел меня в добром здравии. Переводы будут продолжаться в прежнем ритме. Просто сейчас жертвователи дают деньги адресно. Если их дают для Шамиля, я не вправе перебросить средства кому-то другому. Хотя сам, может быть, считаю, что там потребность более насущная. Шамиль на прошлой неделе показал товар лицом…

Посланец Абу-Валида молча кивнул, он знал о взрыве в московском метро.

– Шамиль показал товар лицом, и теперь снова пойдет перекос в его пользу.

– Мы тоже работаем, не сидим на месте.

– Есть вещи, о которых русские просто умалчивают. У них сейчас сильнейшая цензура, они почти закрыли тему своих потерь в Чечне.

– Мы снимаем свою работу на видео.

– Последнее время кассетам вообще мало доверия. Сейчас любой дурак знает, что дату на пленке можно в два счета подделать. Все можно подделать. Никто из наших, конечно, не занимается подобными вещами. И жертвователи впрямую не бросаются такими обвинениями. Но я вижу, что им хочется подтверждений. А русские поприжали и телеканалы и печать, упрямо молчат о потерях.

Вот взрывы в метро и в электричках, они обсасывают месяцами. Пусть Абу-Валид примет это к сведению.

Глава 2

В августе, через полгода после появления в Катаре сотрудников ФСБ, Глеб Сиверов сидел на ведомственной московской квартире напротив человека в генеральских погонах. Тот хмурился, двигая по столу свою дешевую зажигалку.

– Срочное задание. Твой предшественник его чуть не провалил. Поезжай, разберись и прими от него дела.

– Куда ехать?

– Недалеко. Из Москвы в Москву. Ты давно общался с «золотой молодежью»?

– Не наш, вообще-то, контингент, – пожал плечами Слепой.

– Теперь наш. Пришлось взять их под крылышко. Только не надо морщиться и говорить мне, что задание не твоего уровня.

– У меня и в мыслях не было, товарищ генерал.

Генерал, конечно, держит в уме его, Сиверова, профиль – значит, имеет веские причины поручить это дело именно ему.

– Нет времени все подробно тебе объяснять.

Важно поскорей взять бразды в свои руки. Ребятки – дети высокопоставленных мидовцев. Только не кривись, не говори мне, что эту публику ты на дух не переносишь.

– Вы меня с кем-то путаете, Федор Филиппович. Когда я последний раз капризничал?

– Да я сам обо всем этом думаю вместо тебя.

Короче, поезжай, там объяснят суть. На днях встретимся, поговорим обстоятельней.

…Уже через сорок минут Сиверов прибыл по указанному адресу – в гольф-клуб на Аптекарском. Для поля с восемнадцатью лунками здесь был спроектирован искусственный рельеф: водоемы и террасы, деревянные ограждения и препятствия. Под жарким солнцем покрытие из искусственной травы выглядело не правдоподобно зеленым и свежим.

Глеба встретил тот, кого ему предстояло сменить. Невысокого роста жилистый человек в белой шапочке с козырьком. Обменявшись рукопожатием, они присели рядом на ровно подстриженную траву.

– Их всего пятеро, – объяснил сотрудник, представившийся Михал Михалычем. – Неразлучная компания. Называют себя «Magnifisent Five».

– Знают старое кино?

Название для компании, конечно же, придумано по аналогии с «Magnifisent Seven» – знаменитым вестерном «Великолепная семерка». Среди советских граждан в шестидесятые годы он был, пожалуй, еще больше знаменит, чем среди американцев. Единственный штатовский вестерн, который выпустили в прокат по личному распоряжению Хрущева.

– Они вообще много чего знают. И о себе понимают слишком много. Через пару дней тебя так достанут, что волком взвоешь. Я уже дважды подавал рапорт, чтобы избавили меня от этих аристократов. Что я с ними только не творил мысленно: ломал кости, расстреливал из автомата, подвешивал за ноги, топил в дерьме.

– И девушек тоже? – спросил Слепой, уже выделив взглядом стайку с клюшками.

– Всех без исключения.

– А там кто маячит?

– Наш человек. Вон другой, видишь? Мои подчиненные в количестве двух единиц. Их менять не собираются, так что ты их унаследуешь.

– Подчиненных ты мысленно не поджаривал?

– Нет. Пару раз сделал втык по делу, а в остальном жили дружно.

– Кто против нас?

– Человек опытный. Одиночка.

– Чего хочет?

– Убивать он их вроде бы не собирается. Всего-навсего взять в заложники.

– Каких требований от него ждут?

– Точно неизвестно.

– Насколько я понял, денежный выкуп для него не первоочередная вещь. Иначе бы он нашел себе кого-нибудь поперспективней.

– Торопишься с выводами. Конечно, предки у них не олигархи, зато мог при надобности выбить денежки на выкуп из кармана у государства. Трудно заранее сказать, какие будут требования, но личный мотив тут безусловно присутствует.

– Что известно об этом типе?

– Бывший наш сотрудник.

– И как он дошел до жизни такой? – искренне удивился Глеб.

– Не знаю. Мне объяснить не удосужились.

– Поставили охранять и закрыли от тебя информацию?

– Ты с этим впервые сталкиваешься?

– Да нет.

Худощавый парень с золотистыми волосами до плеч замахнулся клюшкой и послал мячик высоко в небеса. Чем-то он напоминал юношу эпохи Возрождения. Казалось, будто его, нарисованного на холсте, оживили с помощью магии и переодели в современные шмотки – светлые брюки и желтую тенниску с короткими рукавами.

– Расскажи мне про них.

– Денис Воротынцев, восемнадцать лет. Учится в Англии, сейчас на каникулах. Единственный из них, кто по-настоящему умеет играть в теннис и гольф, остальные, считай, дурака валяют. К сверстницам относится флегматично, спиртного не потребляет – только минералку и натуральные соки.

– Человек из светлого будущего.

– До такого будущего я, надеюсь, не доживу.

– Давай тогда про минусы.

– Да у них у всех минусы одинаковые. Стеб без конца и края. Презрение ко всем и вся.

– На то они и «золотая молодежь».

– Понимаю, но от этого не легче.

– А девочка в голубом со стройными ножками?

– Маша Прилукская, стерва не дай бог. И фамилии, черт бы их побрал, не такие, как у всех.

– Маша постарше будет.

– Заканчивает МГИМО. Сразу пойдет в МИД, там папаша заведует целым сектором. Цинична до беспредела, нас считала паршивой обслугой. Мимо меня несколько раз прошла голышом. Чего стесняться, я ведь холуй, недочеловек.

– А ты не слишком серьезно их воспринимаешь?

– Попробуй по-другому, если ты сутками рядом. Лучше сделать себе обрезание и работать среди моджахедов, притворяться мусульманином хоть целый год.

С шутками и смешками компания добралась до места падения мячика, откуда Денис пульнул им еще раз. До бывшего и нового руководителя «службы охраны» донеслись аплодисменты.

– Давай дальше. Кто у нас второй молодой человек?

– У этого, по крайней мере, есть одна нормальная человеческая слабость. Азартен до беспредела.

Без конца заключает пари, время от времени пытается затащить компанию в казино или бильярдную.

Или на квартиру, где богатенькие Буратино сражаются в преферанс.

– Преф все-таки не рулетка. Если «классику» считать азартной игрой, тогда и шахматы тоже.

– Не игра ведь важна, а игрок.

– Согласен. Везучий он или нет?

– Везучий, собака. Его уже не во все казино пускают.

– Чем этот товарищ занимается в свободное от игр время?

– Выперли из института. Отец добился, восстановили. Через полгода не выдержали и выперли снова. Прямо на занятиях играл под бабки. Отбирали колоду – он кости из кармана доставал. Отсаживали от него всех – он играл сам с собой.

– О нем, ты, похоже, больше знаешь.

– Потому что любитель хвастаться. Если заведется, слова никому вставить не дает.

– Зовут как?

– Мирон Митрохин. К нам он, правда, не приставал со своими пари, считал, что сотрудникам расплачиваться нечем.

Глеб перевел взгляд на стриженую рыжеволосую девушку в черной майке и бриджах: ухватив клюшку, как автомат, она направила ее на Мирона.

– Лена Ричи. Это не фамилия, а прозвище. Фанатка Гая Ричи, ее подкалывают, будто она его вторая, заочная жена после Мадонны. Знает наизусть «Карты, деньги, два ствола», цитирует к месту и не к месту.

– Где учится?

– Тоже в МГИМО, пойдет по стопам отца и всей родни по отцовской линии. В свободное время рисует комиксы… Ну и последняя – Вероника. Они все помешаны на модном и стильном барахле, но эта дура особенно. Ни о чем другом не в состоянии говорить – только о шмотках, косметике, мобильниках, тачках. Закончила юрфак, член гильдии адвокатов. Но никто ей пока даже самого сраного дела не доверил.

Вероника как раз общалась по сотовому и держалась особняком. На зеленой подстриженной траве поля для гольфа она смотрелась самым ярким пятном в своем красном брючном костюме.

Посторонних игроков и зрителей здесь не было. Компания заплатила за два часа исключительного пользования.

– Но ведь они же не целые сутки проводят вместе. Как вы обходились втроем?

Переведя взгляд на собеседника, Сиверов не мог не почувствовать резкий контраст с «великолепной пятеркой». Дешевая и не слишком свежая тенниска, сумрачно-сосредоточенный взгляд и тускловатые белки глаз – признак усталости от непрерывного напряжения. С другой стороны, Михалыч выглядел плотным, жилистым, земным созданием по сравнению с компанией, нарисованной на траве акварельными красками. Может быть, при ближайшем рассмотрении в них тоже проступит материальное начало?

– Да они не могут друг без друга, – ответил Глебу предшественник. – Начало учебного года их, конечно, разводит. А сейчас, во время каникул, они целыми днями вместе. Одни не учатся, у других нет работы. «Дольче вита», одним словом.

– Странно, что они в Москве. Им бы сейчас полагалось валяться где-нибудь на средиземноморском пляже.

– Они и собирались туда. Родители не пустили. Сочли, что здесь больше возможностей обеспечить их безопасность. Часть времени компания торчит за городом, там у родителей Дениса коттедж со всеми прибамбасами. Однажды наш бывший сослуживец пытался проникнуть туда среди ночи.

– Пытался проникнуть? – удивился Слепой. – И никто при этом не пострадал?

– У него, как я убедился, своеобразный кодекс чести. Не хочет стрелять в бывших коллег.

– Черт возьми, я готов прослезиться.

Слепой все больше убеждался – такого задания у него еще не было. До сих пор он был скорее киллером на государственной службе, чем телохранителем. Всегда действовал против врагов, не брезгующих ничем, и никогда еще не имел подобного рода противника.

– А вы, значит, тоже…

– Мы стреляли, как положено. Только ведь он знает наши методы работы от и до. Смог уйти живым и невредимым.

– Как молодежь перенесла стрельбу?

– Для них это все как приключение, как кино.

Они вообще не чувствуют реальности выстрелов, ни разу не видели, как свинец вышибает мозги.

– Никто не испугался? Даже девчонки не закатили истерику?

– Скоро сам убедишься, как они к этому относятся.

Михалыч снял шапочку с козырьком и провел рукой по волосам ото лба к затылку. Он выглядел безмерно уставшим и подавленным. Слепой знал, что ждать гораздо тяжелей, чем действовать самому. И его самого будет тяготить работа охранника, цепного пса на привязи.

– Так тебя за случай в коттедже решили убрать?

– Тому случаю уже неделя исполнилась. Скорей за вчерашнее. Вчера я не выдержал, выложил Прилукской все, что о ней думаю. Достала уже, – Михалыч провел ребром ладони сперва под подбородком, потом над головой. – С одной стороны, я рад, что избавился. С другой… Противно, что на первую же ее претензию с такой готовностью отреагировали.

«Великолепная пятерка» лишний раз убедилась, что мы действительно холуи, заменить нас даже проще, чем затребовать другого официанта.

Шапочку с козырьком он не стал подбирать, он в ней больше не нуждался.

– Какую с тебя требовали отчетность?

– Насчет этого пожаловаться не могу, особо не грузили. Писать заставляли по минимуму.

– Для Филиппыча?

– Работа здесь под началом подполковника Звонарева.

– Нормальный мужик?

– Я так и не понял. Слишком редко контачили. Он не придирался по пустякам. Но много о чем умалчивал.

– Может, не по своей инициативе?

Предшественник пожал плечами. Ему явно хотелось поскорей убраться с поля. Хоть он и сам спровоцировал свое увольнение, все равно этот факт останется пятном в его послужном списке.

На двух открытых легких электромобильчиках компания молодежи поехала к водной преграде, обозначенной красными колышками. Где-то там упал после очередного удара мяч. Слышались громкие, с небрежным шиком произносимые термины: питч, слайс, богги.

Слепой уже внутренне взял на себя ответственность за молодых людей. Двое сотрудников справа и слева от корта побежали трусцой за компанией. Глеб тоже двинулся небыстрым, но широким шагом. Предшественник вынужден был следовать рядом с ним – он не получил пока позволения отправляться восвояси.

– Знаешь, на сколько тянет все это удовольствие – в смысле, поле? Мощение, озеленение, альпинарий, водопад, искусственные водоемы. Трава с длиной ворса два миллиметра, чтобы условия качения мяча приближались к натуральному грину…

– Даром ты время не терял. Набрался по части гольфа.

– Спортивный комментарий, по крайней мере, вести могу… Сорок пять штук «уев» здесь вбухано.

Не так уж много по московским меркам.