Текст книги "Комбат не ждет награды"

А до этого и он, и его начальник Иваницкий служили в Германии, заведовали там другим полигоном – действующим, на котором проходили учения войск стран Варшавского договора. В те времена по-крупному не крали, офицеры и так были прекрасно обеспечены и возили из Германии по тем меркам предостаточно. Везли на поездах и даже на военных грузовых самолетах контейнеры со всевозможным барахлом: коврами, аппаратурой, шубами и прочей дребеденью, за которую теперь никто и ломаного гроша не даст. Но квартиры кооперативные построить успели и с начальным капиталом в десяток тысяч рублей пооткрывали собственные дела.

"Ну, десять тысяч долларов, ну, двадцать…

Это еще куда ни шло. Но чтобы двести пятьдесят тысяч, чтобы счет в швейцарском банке, депозитарий, участок земли на Кипре – для этого надо продать как минимум с десяток танков, причем, последней модели. А сделать это такой человек с такой должностью, естественно, не мог. Возникал вопрос: откуда у человека, не имеющего доступ к торговле оружием по большому счету, такие огромные деньги? И почему имея такие деньги, этот Борщев все еще находится в России, держится за незаметную должность заместителя начальника законсервированного полигона?"

Получалась какая-то чушь.

"Нестыковок более чем надо. На полковника Иваницкого, непосредственного шефа Борщева, никаких порочащих его документов нет.

Проверка ничего не дала. Трехкомнатная квартира прямо на полигоне в военном городке, жена бухгалтер в автокомбинате. А вот подполковник Борщев на сегодняшний день холост, с женой развелся сразу же после возвращения из Германии. Развелся тихо, без скандалов. Оставил ей квартиру и старую «Волгу». Естественно, будучи подполковником, служа в Германии, на «Волгу» заработать смог.

Хотя и эта деталь вызывает подозрения – в смысле, что жене все оставил, себе ничего не взял".

Но чтобы такие деньги…

Полковник Бахрушин уже давным-давно привык к суммам со многими нулями, привык к астрономическим цифрам, которые сопровождали торговлю оружием. Но это были суммы, которые Росвооружение запрашивало за свой товар или суммы, которые просили покупатели. Но чтобы такие деньги были на руках у одного человека – у кадрового военного, у обездоленного офицера, как сейчас пишут во всех газетах, бесквартирного. Хотя служебная квартира у Борщева все-таки имелась нее в том же военном городке, в соседнем подъезде с шефом. , «Да, тут много получилось странного. Надо будет сделать вот что», – решил про себя полковник ГРУ Леонид Васильевич Бахрушин.

И, подойдя к селектору рядом с письменным столом, глубоко вдавил красную кнопку, вызывая одного из своих подчиненных. Из динамика тут же раздался спокойный уверенный голое:

– Слушаю, Леонид Васильевич.

– Зайди-ка ко мне поскорее. Есть разговор.

– Прямо сейчас? – послышался немного искаженный динамиком голос.

– Можешь и криво. Но через шестьдесят секунд ты должен стоять на моем ковре.

– Шнурки погладить, Леонид Васильевич? – вольности начальника передавались и подчиненным.

– Я тебя сейчас так поглажу, что ты надолго запомнишь, – дружелюбно проворковал Бахрушин, отключая связь.

Сам он уселся за стол, вытряхнул из пепельницы два окурка и блестящий шарик, протер ее мягкой салфеткой, поставил на стол и позволил себе закурить третью за этот день сигарету, понимая, что она далеко не последняя. Бумаги, лежащие на столе, он перевернул лицевой стороной вниз. Из-под стекла на Леонида Васильевича с лукавой улыбкой смотрел мальчишка в пионерском галстуке и в несуразно большой пилотке. Это был его сын, и улыбка предназначалась отцу. Ведь именно тот держал в руках фотоаппарат и он же сам печатал фотографию.

Бахрушин подмигнул сыну, словно ожидая, что тот ответит ему тем же с расстояния в двадцать лет.

Ровно через шестьдесят секунд – Бахрушин это засек – в его кабинете появился молодой подтянутый майор и стал на середину ковра, предусмотрительно не наступая на протоптанную дорожку, зная привычку своего шефа двигаться одним и тем же маршрутом, маячить перед глазами, время от времени останавливаться и замирать, как вкопанный, и смотреть на своего подчиненного снизу вверх. При низком росте полковника смотреть на подчиненных по-другому и не получалось.

Люди в ГРУ служили конечно же не такие, как в десантно-штурмовом батальоне или в спецназе, но тоже не маленькие.

Майор Кудин стоял, полковник молчал.

– Значит, так, – наконец-то проронил первую фразу Леонид Васильевич и принялся разминать сигарету.

Майор дернулся, извлек из кармана зажигалку и поднес огонь к сигарете своего шефа.

Бахрушину это понравилось, но он, тем не менее, съязвил. Съязвил, скорее, по привычке, чем со зла.

– Может, мне оставить тебя здесь в кабинете, а? Будешь огонек подносить, сапоги чистить. А когда жарко – станешь журналом «Огонек» махать. Только не новым, маленьким, а старым, как при Владимире Коротиче. Ты же любишь читать «Огонек»?

– Так точно, – краснея, сказал майор Кудин. Ведь перед тем, как его позвал Бахрушин, он был занят чтением «Огонька».

«И откуда этот старый черт все знает? Будто у него не селектор, а телекамера!»

Вообще все в управлении, все, кто подчинялся полковнику Бахрушину, прекрасно знали, что тому о них известно намного больше, чем они хотели бы. Но самое интересное заключалось в том, что никто не знал откуда полковник Бахрушин получает информацию.

Причем настолько интимного характера, что рассказать ему об этом никто не мог. Но тем не менее, дело обстояло именно так. Полковник о своих подчиненных знал если не все, то очень многое. Например, проходя по коридору и столкнувшись с кем-нибудь, он абсолютно спокойно, глядя снизу вверх и крутя собеседнику пуговицу пиджака, мог поинтересоваться:

– Ну как, прошла свинка у твоего мальчика?

От подобной осведомленности подчиненный столбенел и становился немного ниже ростом.

О том, что у ребенка свинка, знал он сам, его жена и врач. А откуда это становилось известным Бахрушину, оставалось загадкой за семью печатями. Правда, подобные загадки время от времени Бахрушин раскрывал и делал это так, как фокусник раскрывает секрет загадочного фокуса.

Кстати, о том подчиненном, сын которого болел свинкой. Полковник Бахрушин просто-напросто увидел рецепт на его столе, зайдя в его кабинет. А поскольку он знал латынь и неплохо разбирался в фармакологии, то сделал вывод, что у его ребенка свинка.

Сразу он об этом не сказал, приберег на будущее. А затем на следующий день, столкнувшись утром со своим невыспавшимся, измученным ночным бдением сотрудником, брал его врасплох.

– Откуда вы это знаете, товарищ полковник? – глядя широко открытыми глазами на шефа, спрашивал обескураженный офицер.

– Мы же в разведке работаем, а не на лесопилке, – приговаривал Бахрушин, – вот сам и догадайся. День тебе на размышления.

Офицер вертел головой, словно у его уха вилась злая пчела.

– Не могу, Леонид Васильевич, у меня это не укладывается в голове.

– А ты подумай.

Проходило два дня. Сотрудник не мог заниматься никакими делами. Он уже рассказал всем своим сослуживцам, узнал у жены, не звонила ли та на службу. По всему выходило, что информацию шеф получил прямо-таки из космоса.

Наконец офицер не выдерживал и с мольбой в глазах, дрожащим голосом начинал выпытывать правду у своего догадливого шефа, рассказывая, что сын поправляется, что, опухоль спала.

– Чего же ты тогда такой замученный? – язвил полковник и, махнув рукой, объяснял. – Ты, Василий, оставил у себя на столе одну маленькую бумажку, документик. Я, проходя по кабинету, быстро ее прочел, хоть и лежала она вверх ногами. А затем подумал, сопоставил и сделал вывод.

– Какую бумажку вы видели?

– Какую, какую… Маленькую, с печатью врача, рецептик называется.

– Рецептик? – офицер начинал мямлить.

Офицер уже и сам забыл о выпитом сыном лекарстве, о мази для компрессов.

– Рецепт называется. Он лежал у тебя на столе, я прочел, вот отсюда мне и стало известно.

Подчиненный с облегчением вздыхал:

– Ну вы и даете, Леонид Васильевич!

Но тут же, не давая опоминаться, Бахрушин осаживал своего офицера:

– А еще я тебе хочу сказать…

Офицер напрягался, и Бахрушин говорил, глядя ему в глаза:

– Успокойся – СПИДа и сифилиса у тебя, Василий, нет. А вот твоя жена беременна.

Офицер был готов провалиться сквозь землю. Ведь он сам только вчера узнал от жены эту новость, а откуда это стало известно Бахрушину понять было невозможно.

Подобным способом Бахрушин шутил не только со своими подчиненными, но и со своими генералами. Те краснели, бледнели, а Бахрушин, опустив голову, лишь ехидно ухмылялся и протирал стекла своих очков.

А с беременностью было еще проще. Напрягать глаза и читать рецепт, лежащий вверх ногами, не приходилось. Четыре дня назад, когда Бахрушин был приглашен на один из маленьких банкетов, он увидел, что жена сотрудника, в отличие от всех приглашенных, совсем не пила спиртное, подменяя водку минеральной водой. Этого для полковника было достаточно, чтобы внимательно присмотреться к молодой симпатичной женщине.

Он также увидел как она поморщилась и отвернулась, когда муж, сидящий рядом, закурил. А затем он увидел, как женщина кончиком ножа, стараясь сделать это незаметно, выбирает из салата перец и с какой жадностью она ест бутерброд с соленой рыбой. Большим специалистом, чтобы сделать вывод из увиденного, быть не надо. Вывод напрашивался сам собой, тем более, Бахрушин знал, что у его сотрудника сыну шесть лет, зарабатывает тот неплохо, квартира у него хорошая и пора подумать о прибавлении семейства.

– Как ты думаешь, что лежит у меня на столе? – спросил Бахрушин у офицера.

– Бумаги какие-то.

– Сам знаю, что бумаги. А как ты думаешь, что в них написано?

– Не знаю, – наморщив лоб, сказал майор.

– А я знаю что в них написано: ты и еще два офицера через день отправятся в командировку.

– Куда? – вскинул брови майор.

– А куда бы ты хотел?

– Ну, я бы хотел…

– Меня не интересует куда бы ты хотел.

Поедешь туда, куда родина велит. А велит она тебе двинуться на древнюю смоленскую землю. Там есть один, полигон среди полей, лесов и болот. Полигон старый, заброшенный. На полигоне есть склады – огромные подземные склады. И работают там хорошие-хорошие люди. Полковник Иваницкий, начальник, и его заместитель подполковник Борщев. Вы поедете, возьмете еще двоих по своему усмотрению, посчитаете все бомбы, которые там спрятаны.

И не только бомбы, а также и снаряды, и то и другое старое.

– Как, все посчитать?

– Вообще-то считать их не надо – это я так, для красного словца. Им скажете, что считаете. Представитесь вы не офицерами ГРУ, а будете офицерами тылового обеспечения, проводящими инспекцию арсеналов ввиду их скорой ликвидации. Все бумаги получите у нас в канцелярии. Поедете дней на десять. Там, в воинской части, и будете жить вместе с тараканами и клопами. И учти, майор, это тебе награда за хорошую службу. Если бы ты служил плохо, то я на самом деле заставил бы тебя лично пересчитать все бомбы и снаряды, записать их номера и сверить. Вот тогда ты попотел бы. Но меня интересует не твои пот, кровь и слезы твоей жены. Тщательно и аккуратно разберитесь, что еще есть на этих складах или когда-то было, но не так давно исчезло. Разберешься, найдешь, тогда отправлю в отпуск и поедешь туда, куда захочешь за свой счет. В общем, понял ты меня, майор?

– Понял, но не совсем, Леонид Васильевич.

– Какие есть вопросы?

– Что именно искать?

– Вот за этим я тебя и отправляю на смоленскую землю. Знал бы, сам нашел, а так – поедешь ты.

– Понял.

– Тогда отправляйся. В канцелярию я позвоню, документы вам сделают.

– Когда я должен ехать?

– Еще вчера, майор. Дело действительно серьезное, – уже другим тоном проговорил Бахрушин, вставая из-за стола. Дело очень серьезное, и ты даже себе не представляешь насколько, – полковник подошел к своему подчиненному и принялся крутить пуговицу на его пиджаке. – И никому пока об этом ни слова. В отчетах заранее ничего не пиши, а когда вернешься, я тебе расскажу, что надо отразить в бумагах. Все понял?

– Так точно, – по-военному отчеканил майор Кудин.

– Тогда ступай и бог тебе в помощь, – полковник Бахрушин крепко пожал руку своему подчиненному и с завистью взглянул ему вслед.

«Красивый мужик. Бабы, наверное, за ним бегают, как вагоны за локомотивами. Но офицер он хороший и, главное, толковый».

Глава 4

По возвращении из Таджикистана и Афгана, с грозных и страшных гор, где каждый неосторожный шаг, одно неверное движение грозили неминуемой смертью, Комбат вел тот же образ жизни, что и до поездки. Никак не сказалось на нем второе его «боевое крещение» – ну да, спас он секретный вертолет «Барракуда С-2000», но не обязан же он возгордиться по этому поводу. По утрам он просыпался, даже не обращая внимания на будильник, звонивший через пару минут после того, как он открывал глаза, быстро надевал спортивную форму и выбегал из подъезда своего дома.

Как всегда – кросс десять, а иногда и пятнадцать километров, а после кросса – усиленное занятие физкультурой. Комбат даже притащил и поставил на балконе две черные пудовые гири и, вернувшись с пробежки, легко, словно мячиками, жонглировал ими.

Правда, время от времени его посещала смешная мысль: а что произойдет, если он вдруг нечаянно уронит гирю на пол? То-то шум поднимется! А внизу, у соседей, может быть, даже люстра отвалится. Но Борис Рублев был абсолютно уверен: что-что, а вот тяжелейшую гирю он даже если упустит, то поймает ее у самого пола, и ничего не произойдет.

В общем он вел тихую и спокойную жизнь, сам себе иногда напоминал автомат или пистолет со снятым предохранителем или сжатую до отказа пружину, готовую в любой момент выпрямиться и перейти к решительным действиям. Но каковы будут эти действия, Рублев даже и не подозревал.

Раз в неделю, а иногда и дважды, Борис Рублев встречался со своими ребятами. Они делились новостями, поверяя ему – своему бывшему комбату, сокровенные тайны. У кого-то не складывалась семейная жизнь, у кого-то росли непослушные дети, от кого-то уходила жена, потом возвращалась.

Все это Борис Иванович внимательно выслушивал, изредка ухмылялся и приговаривал:

– А кто же тебя, такого дурака, за руку тянул? Ты же сам во все это безобразие влез по своей воле, вот теперь и расхлебывай. То-то мне хорошо, – говорил Рублев, – ни жены, ни детей. Живу себе спокойно и волноваться, в принципе, не о чем, даже если захочу. И запомните, ребята, жена не может изменить мужу только в одном случае…

– Когда же?

– Когда ее нет…

Хотя в последнее время, а особенно после возвращения из Афганистана, Борис Рублев подумывал-таки о том, что может быть, стоило бы изменить свою жизнь коренным образом.

Тем более, у него имелась женщина, и она ему нравилась. А самое главное, она абсолютно ничего не требовала от Бориса. Ее, скорее всего, тоже устраивало существующее положение вещей и те в общем-то пока простые отношения, которые установились между нею и Рублевым.

Они созванивались, Комбат приезжал к ней в гости. Иногда оставался там до утра, а иногда возвращался к себе домой, сославшись на какие-то неотложные дела. Женщина немного лукаво улыбалась, понимающе кивала головой: дескать, какие у тебя могут быть дела, разве что твои ребята придут к тебе в гости – водки попить, да повспоминать…

О том, что у Бориса Рублева может быть еще одна женщина, кроме нее, его подруге даже не приходило в голову. Слишком уж прям, честен и откровенен был с ней этот мужчина.

В общем, жизнь шла своим чередом. Происходили в России политические передряги, кто-то терял свои посты, пытался оправдаться на пресс-конференциях и на газетных полосах. Но это уже было, как прекрасно понимал Борис Рублев, маханием кулаками после драки. С интересом Комбат наблюдал разве что за генералом Лебедем, за его просто-таки фантастической карьерой. В чем-то Борис Рублев был похож на бывшего командарма – генерала Лебедя. Скорее всего, сказывались долгие годы армейской службы, тяготы, невзгоды, Афганистан, будь он неладен, смерть друзей. В общем, за плечами этих двух бывших кадровых военных осталась очень похожая жизнь. А вот к происходящему они относились абсолютно по-разному.

Генерал Лебедь стремился забраться на политический олимп, стремился стать влиятельным, действующим политиком крепко держащим власть в своих руках. А вот Комбат ни к чему такому не стремился, понимая, насколько грязное дело политика. Вернее, он даже этого не понимал, он просто чувствовал насколько там все липкое и гнусное – похожее на дерьмо.

Стоит лишь один раз вступить, один раз испачкаться, а затем всю жизнь придется отмываться. Отмоешься, но каждый встречный при удобном случае напомнит – это тот, который… А то, что на экране телевизора они выглядят холеными и довольными, ни о чем хорошем Комбату не говорило, а только подчеркивало его предчувствия и отношение к политической волынке и политическим передрягам.

В общем, жизнь Бориса Рублева шла спокойно, неторопливо. Он чувствовал, вскоре его знания, умения и навыки обязательно вновь понадобятся. Но кому? Он этого не знал. И каким образом ему придется проявить весь свой боевой опыт он тоже не знал. Единственное, в чем он был уверен на все сто, так это, что торопить события не следует. Все случится само и придет к нему в свое время.

Как-то в пятницу, часов в пять пополудни, Комбат позвонил своей Светлане на работу.

Там ему сообщили, что к сожалению она уехала в срочную командировку.

– Черт подери, – пробормотал Комбат, бросив трубку, – почему она мне ничего не сказала? Ведь была же договоренность, что сегодня мы встретимся, поужинаем у нее. В общем, выполним тот минимум, к которому мы оба привыкли. А тут – на тебе… Ни позвонила, ни сообщила. Ну да ладно, бог с ней.

И абсолютно случайно, листая записную книжку, Комбат обратил внимание на телефонный номер. Борис Рублев хмыкнул, проведя указательным пальцем по записи на странице. Под телефонным номером твердым почерком Комбата было написано лишь имя и отчество «Леонид Васильевич».

«А почему, собственно говоря, не позвонить полковнику Бахрушину? Интересно, чем он сейчас занимается?»

И Комбат, даже не задумываясь о последствиях подобного звонка, быстро нажал семь клавишей и услышал семь коротких сигналов.

Трубку тут же подняли.

– Бахрушин слушает!

– Добрый день, полковник, – бросил в микрофон Борис Рублев.

– Кто это меня спрашивает? – послышался чуть недовольный вопрос.

– Не ожидали, полковник, что вас побеспокоит какой-то майор?

– А, Борис Иванович! Сколько лет, сколько зим! Ну, как жизнь, Комбат, как дела?

Голос Бахрушина мгновенно изменился. Он поудобнее устроился в жестком кресле, лишь только узнал голос звонившего.

– Да так, ничего, полковник… Жизнь идет, а я вместе с ней. Куда-нибудь да дойдем…

– А чего ты не говоришь, Борис Иванович, «служба идет»?

– Нет же у меня никакой службы. Вы же знаете, полковник, я не служу.

– Знаю, знаю. Только не говори, Борис Иванович, расхожую фразу «Служить бы рад, прислуживаться тошно!».

– Вот вы, полковник, и ответили – сами на свой же вопрос.

– Я заранее знал ответ.

– Все-то вы заранее знаете! Слишком уж вы какие-то осведомленные.

– Не слишком, – в сердцах пробубнил Бахрушин, – хотелось бы знать намного больше.

– Куда уж больше? А чем вы, собственно, заняты, Леонид Васильевич?

– Делами всякими. Вот только сейчас бумажки просматривал…

– Что, перекладывали из одной стопки в другую? – хохотнул в трубку Рублев.

– Не совсем.

– Как же, поверил я…

– Из одной стопки взял, а вот положить в другую рука не поднимается.

– Ясно.

– А у тебя что новенького?

– Все по старому, полковник.

– Раз звонишь – дело есть?

– Да не поверите, Леонид Васильевич, просто так. Открыл блокнот, увидел ваш номер и решил позвонить. Обещал же…

– Небось, звонил не мне, – хмыкнул в трубку Бахрушин, – а какой-нибудь длинноногой даме.

– Скажете…

– Ее дома не оказалось, а вторую, запасную, завести себе не удосужился. Тоска тебя и заела. Вот и позвонил мне.

– ..позвонил…

Комбата даже передернуло: уж слишком прозорлив и недалек от истины, как всегда, оказался полковник ГРУ Леонид Васильевич Бахрушин. Словно бы в самом деле, Бахрушин знал, что за пять минут до звонка ему Комбат пытался связаться со своей женщиной.

– Правда, она глаза режет, Комбат.

– Есть вещи, о которых не говорят.

– Или ждал ее, ждал, а она не пришла? Не может?

– ..уехала в командировку.

– Причина уважительная, конечно, если не врет, – пошутил Бахрушин. – Так ты ничем не занят, Борис Иванович?

– Собственно, ничем.

– А что, если мы встретимся? – предложил полковник Бахрушин, прекрасно понимая, как многим он обязан этому немногословному, спокойному, уверенному в себе майору, бывшему командиру десантно-штурмового батальона.

Да, Бахрушин за вертолет получил от начальства благодарность, а один из генералов даже был награжден. А Комбат не получил ничего, хотя, собственно говоря, он ничего и не просил, ничего не требовал. Бахрушин тогда, после Таджикистана, предложил Рублеву пойти служить к нему в ГРУ, но майор Рублев наотрез отказался, сказав, что ничего в этом не понимает и вообще следить, ловить кого-то он не желает. На этом тогда разговор полковника и майора закончился. Расстались они настоящими друзьями, обменявшись крепкими мужскими рукопожатиями и похлопыванием друг друга по спине.

– А что, Борис Иванович, если я к тебе прямо сейчас подскочу?

– На чашку чая?

– Ну да, можно и на чашку чая, а можно и на что-нибудь другое.

– Какие вопросы, полковник? Буду ждать, – Тогда я минут через сорок – у тебя.

– Вот и хорошо, – хмыкнул в трубку Комбат, – будет хоть с кем вечер провести.

– Мне прихватить с собой чего-нибудь?

– Огненной воды.

– Можно и огненной воды, чисто мужской напиток.

– Только не берите, полковник, водку «Белый орел».

– А что ты предпочитаешь?

– Я к спиртному, честно говоря…

– Знаю, не рассказывай, Борис Иванович – равнодушен.

– Да не равнодушен. А отношусь с пристрастием. Люблю хорошую простую русскую водку и не переношу все эти «Абсолюты», «Петроффы», «Смирноффы» и прочую гадость.

– Тогда я их и не стану привозить, захвачу чего-нибудь стоящего.

– Ну все, тогда жду.

– Никого больше не будет? – в конце разговора осведомился полковник Бахрушин.

– Вроде бы никого, дама же с большой грудью в командировке.

– Тогда еду.

Комбат, положив трубку, потер руки и занялся быстрым приготовлением закуски.

Что-что, а собрать нехитрую закуску на стол Борис Рублев умел мастерски. Он даже мог, по мнению Андрюши Подберезского, сварить кашу из топора и накормить ею весь батальон. Ну, если не весь, то тех, кто не на посту.

В холодильнике имелись мясо, колбаса, были огурцы и помидоры. Здесь же стояли, как патроны в обойме, пять одинаковых бутылок водки. Так что топор, лежавший под кухонным шкафчиком остался в неприкосновенности.

«А он ничего мужик, только слишком уж головастый, слишком много знает. А так ничего… И анекдоты классно рассказывает. Даже за одно это Бахрушина можно уважать. А еще полковник хорош тем, что не во всем похож на кадрового военного. А на кого он вообще похож?» – задал себе вопрос Борис Рублев.

Задал, но ответить не смог. Единственное сравнение, которое он смог изобрести, так это то, что Бахрушин из ГРУ больше смахивает на бухгалтера какого-то коммерческого предприятия, занимающегося не слишком чистым бизнесом, чем на полковника. Наверное, если бы Бахрушин в самом деле занимался бизнесом, то был бы очень богат. Ведь он крайне осторожен, предусмотрителен и хитер. Вообще-то таких людей, как понимал Комбат, лучше держать в друзьях. И не дай бог, если такой друг превратится во врага! Тогда его уже не остановишь. Он найдет уязвимое место и нанесет удар – не сильный, но очень точный. Как говорится, Бахрушин будет бить не в бровь, а прямо в глаз. И после такого удара оправиться будет крайне трудно.

Комбат все это понимал, чувствовал, но Бахрушин ему нравился. Слишком уж он был какой-то не правильный военный и в то же время не гражданский, а его рассуждения о политике, да и вообще о жизни, о жратве, о водке очень нравились Комбату, хотя и не могли поколебать его собственные убеждения. Но тем не менее, даже независимо от твердости своих личных пристрастий, кое-какие фразы полковника Бахрушина Комбат уже взял на свое вооружение. И одна из этих фраз была такой:

«Чем больше бумаги, тем чище задница».

Или когда кто-то спрашивал полковника:

– Что мне делать с этим документом?

Бахрушин говорил:

– Сверни в трубочку.

– Зачем в трубочку?

– А трубочку легче всунуть в задницу.

– Понял.

И Комбат, даже не желая этого, пользовался фразами, изобретенными полковником Бахрушиным, они сами слетали у него с языка.

Приготовление еды много времени не заняло. И уже через сорок минут стол был накрыт, а Комбат мыл руки, внутренне радуясь, что сейчас приедет хороший гость, интересный собеседник и ему будет с кем скоротать вечер.

Книги читать Борис Рублев не любил, уж слишком в них много было всего накручено и слишком уж витиевато излагали свои мысли писатели. Телевизор тоже не любил. Жизнь в нем была еще более обманчива, чем в книгах.

Смотришь – кажется, правда. А подумаешь, правды ни в фильмах, ни в рекламе, ни в выпусках новостей нет.

Борис Рублев подошел к окну как раз в тот момент, когда к дому подъехала черная «Волга» с затемненными стеклами. Из машины неуклюже выбрался полковник Бахрушин, поправил серую кепку – такую, какие обычно носят интеллигенты. Его лицо без привычных очков в громоздкой оправе с толстыми стеклами казалось беззащитным. Подслеповато щурясь, Леонид Васильевич огляделся по сторонам, а затем наклонился к водителю и что-то ему сказал.

«Наверное, отсылает машину. Хорошо ему – привезут, завезут…»

И Комбат вспомнил, как когда-то и у него была машина с шофером. Он даже вспомнил фамилию и имя своего водителя, естественно, последнего, молоденького паренька из-под Смоленска. Водителем тот был хорошим и машину любил. «Уазик.» Комбата выглядел как новенький, всегда вымытый, вычищенный. Хотя этому «Уазику» иногда и приходилось преодолевать километров по сто, сто пятьдесят бездорожья в день, сущего ада.

,"И как это Вася Перепелкин умудрялся проезжать по таким рытвинам, а иногда даже по пахоте – одному богу известно. И машина у него всегда была в порядке, и бензин никогда не кончался. В общем, водитель был что надо. Интересно, кем он сейчас?"

Комбат видел, как полковник Бахрушин вошел в подъезд и, посчитав до пятнадцати, направился к двери. Уже выйдя в прихожую, он услышал, как щелкнули створки лифта и повернул ключ в замке. Полковник Бахрушин, моргая глазами, явно удивился, не ожидая, что дверь вот так откроется прямо перед его носом. Комбат был на голову выше полковника и чуть ли не вдвое шире в плечах.

«Да, с физ-подготовкой в ГРУ явно не все в порядке», – подумал Комбат, протягивая руку для приветствия. Но рукопожатие полковника Бахрушина было сильным и уверенным. У Рублева даже захрустели суставы.

«А он ничего, силен! Старается мне руку жать изо всех сил», – мелькнула мысль в голове Рублева.

– Проходите, Леонид Васильевич, проходите. Вы знаете, я очень рад.

– И я рад.

– Правда?

– Я похож на человека, который врет?

– Честно говоря, да…

– Но не тебе.

– Вот этому я готов поверить.

Полковник прошел в квартиру Рублева и внимательно осмотрелся по сторонам.

Со времени последнего визита здесь абсолютно ничего не изменилось. Все сияло все той же военной чистотой и аккуратностью. Полковнику даже почудился запах дешевого одеколона и сапожной ваксы, хотя ни хромовых сапог, ни флакона с дешевым одеколоном он нигде не увидел.

– У тебя что, Борис Иванович, денщик есть?

– В каком смысле, полковник? – ухмыльнулся Рублев.

– У тебя так прибрано, как в казарме.

– А, это привычка, полковник. Не люблю беспорядка. Хотя иногда бывает, опускаюсь до того, что на телевизоре собирается пыль.

– Вот уж не поверил бы! – раздеваясь и проходя к дивану, буркнул Бахрушин. – У тебя чисто, как в аптеке. Правда, чистота какая-то мужская – без особой души.

– Что поделаешь, женой пока не обзавелся.

– Я тоже думаю, что пока. А ведь время, Борис Иванович, время. Хоть ты мужик и крепкий еще, а о потомстве подумать следует. Не быть же тебе век холостяком!

– Ладно, не надо об этом, полковник, не дави на больную мозоль.

– А что, еще кто-то давит?

– Давят, черти! Как соберутся мои ребята, так и начинают подначивать да подкалывать:

«И что это ты, Комбат, одинокий? Такой мужчина видный… Уж все-ли у тебя в порядке?»

– И что ты тогда делаешь, Борис Иванович?

– Посылаю их к едреной фене. А они, черти, лишь хохочут в ответ, да переглядываются друг с дружкой. Не очень-то…

– Правильно переглядываются, переживают за тебя. А ты, похоже, не переживаешь.

– Так можно и залететь. Женишься на какой-нибудь, а потом пилить начнет, никакого житья не станет. Ни мне, ни ей.

– Это точно. Бывает такое в жизни, случается… – и полковник Бахрушин, сузив глаза, горько хмыкнув, подумал о своей супруге.

И у него, у такого осторожного и неглупого человека, семейная жизнь сложилась не совсем так, как он мечтал. А исправлять уже было поздно.

– Садитесь, полковник, к столу, что ж вы какие-то разговоры завели, как поп на исповеди! Расскажите лучше, что новенького в мире, чем страна без меня живет.

– А то ты не знаешь! – ухмыльнулся полковник, ставя на стол бутылку «Столичной». – Еду я не брал, был уверен, что стол пустым не застану.

– У меня, полковник, стол никогда пустым не бывает. Ребята время от времени продукты подкидывают, да и сам я не бедный, поесть иногда люблю. Хотя, в общем-то, к еде неприхотлив, как волк. Могу один раз наесться до отвала, а потом дня три-четыре только сигареты покуриваю, да чай попиваю.

– Хорошо тебе. А у меня желудок, – и полковник Бахрушин похлопал по своему довольно-таки объемному животику. А потом вопросительно глянул на Бориса Рублева.

– Что такое, Леонид Васильевич?

– Ты что, майор, не знаешь присказки?

– Что? – насторожился Рублев.

– Легче на морозе три часа поезд ждать на заброшенной станции, чем в тепле, сидя на диване, десять минут – сто граммов водки, – абсолютно бесстрастно сказал полковник Бахрушин, Борис Рублев расхохотался, показывая крепкие белые зубы:

– Это точно, полковник, не в бровь, а в глаз, – и подхватив бутылку, которая уже успела покрыться капельками, ловко свернул сильными пальцами винтовую пробку и аккуратно положил ее в центр пепельницы. – За встречу, – предложил Комбат, разливая водку по вместительным рюмкам.

– За встречу, Борис. Сколько мы уже с тобой не виделись?

– Да уже месяца два. А если точнее, два месяца и десять дней.

– Ну, поехали. Считать ты умеешь…

Рюмки сошлись над серединой журнального столика. Мужчины набрали воздуха и проглотили сорокаградусный напиток.