Текст книги "Комбат. За личное мужество"

Глава 3

Уже по стуку в дверь полковник ГРУ Бахрушин понял, что сейчас на пороге его кабинета появится «Навуходоносор». Вчера на шашлыках ему очень понравилось это слово. Внучка его недавно вышедшего на пенсию сослуживца так обозвала мальчика, который нажаловался дедушке о том, что она его дразнила. Одна из присутствующих дам тут же начала рассказывать о том, что так звали древнего правителя, который построил для своей возлюбленной дворец с висячими садами. Но эта история полковника не заинтересовала, а вот слово «Навуходоносор» ему понравилось. Он по стуку в дверь и следующей за ним долгой паузе узнавал сотрудников, которые приходили не докладывать, а наушничать. Но, будучи опытным сотрудником ГРУ, полковник Бахрушин отлично понимал, что не имеет права отказываться ни от какой информации. Свое личное отношение, приязнь-неприязнь он всегда надежно прятал под маской расположенности и внимания. Старший лейтенант Кориков, недавно появившийся у них в ведомстве невысокий юркий кареглазый блондин, был у него в кабинете с докладом всего пару раз и обязательно находил повод понаушничать, донести до него конфиденциальную, практически не относящуюся к теме их основного разговора информацию. И при этом, как заметил полковник Бахрушин, старший лейтенант очень внимательно следил за его реакцией. Но полковник был, как говорится, стреляным воробьем и свои мысли и чувства умел держать при себе. Особенно когда это касалось коллег из соседнего отдела.

– Можно? – спросил Кориков, поспешно входя в кабинет и закрывая за собой дверь.

Бахрушин кивнул.

– У меня для вас очень важная информация, – чуть понизив голос, сказал старший лейтенант.

– Во-первых, здравствуйте, – прервал его Бахрушин. – А во-вторых, старший лейтенант, давайте чуть скорее. А то обед, очень кушать хочется.

– Да, я знаю, я специально выбрал время перед обедом, когда наши из отдела все разойдутся. Информация крайне конфиденциальна… – Кориков почти перешел на шепот.

Полковник Бахрушин, хотя сам владел несколькими иностранными языками, терпеть не мог, когда без повода вставляли иностранные словечки. И здесь не удержался и уточнил:

– Секретная, секретная информация.

– Ну да, секретная, – кивнул старший лейтенант, садясь за стол и раскрывая черную папку.

– Давайте поскорее, – попросил полковник, глянув на часы. – Не только же вашему начальству, но и мне обедать пора.

– К нам в отдел поступил сигнал. Мне кажется, он чрезвычайно важен. Но шеф никак на него не отреагировал. Я нашел папку со своим докладом среди дел, отложенных в долгий ящик, – обиженно проговорил Кориков, протягивая полковнику ксерокопии нескольких исписанных неровным, похоже, старательно измененным почерком листочков.

Полковник Бахрушин отлично понимал шефа старшего лейтенанта Корикова полковника ГРУ Володина. Тот в молодости бывал в таких переделках, что этому Корикову, который пришел в их ведомство со студенческой скамьи, и не снилось. И теперь, собираясь со следующего года уходить в отставку, он, надо полагать, не хотел заниматься делами, которые требуют много времени и сил, и предпочитал оставлять их для тех, кто придет после него. Но у полковника Володина было еще одно качество, которому можно было позавидовать: он умел отсеивать «мусор», то есть те сообщения, которые не имели и не могли иметь важного содержания или попросту были липой.

Старший лейтенант Кориков наверняка об этом не знал, и Бахрушин очень сомневался, что дело, которое полковник Володин отложил в долгий ящик, сможет его заинтересовать. Но Кориков, очевидно заметив, что Бахрушин не выказал особого интереса, поспешил добавить:

– Шеф теперь только о пенсии и говорит. Занимаемся текучкой. Он с нового года в отставку собрался. И конечно, ни о каких серьезных делах не допускает и речи. Но ведь если сигнал поступил, значит, на него нужно как-то отреагировать. А это очень важная информация.

– Но, как я понял, анонимная, – пожал плечами Бахрушин. Он не любил анонимок и при малейшей возможности старался избавиться от всех неподписанных или подписанных вымышленными именами сообщений.

– Дело слишком серьезное, в него втянуты такие люди… Возможно, даже кто-нибудь из наших… – снова переходя на шепот, проговорил старший лейтенант Кориков.

– Ив чем суть? – спросил Бахрушин, понимая, что просто так от этого старлея не отделаться. Ведь он, если поймет, что полковник, как и его шеф, отложит папку подальше, пойдет еще к кому-нибудь делиться информацией. И уже будет жаловаться не только на полковника Володина, но и на него самого.

Кориков чуть замялся и, глянув на часы, заметил:

– И правда, обед уже.

– Ладно, бог с ним, с обедом. Перекушу позже или кофе закажу, – вздохнул Бахрушин.

– Поверьте мне, вы не пожалеете, что взялись за это дело! – пододвигаясь еще ближе к столу, загорелся Кориков.

– Я внимательно слушаю, – сказал Бахрушин, просматривая страницы из черной папки.

– К нам уже давно поступают сигналы… – начал Кориков.

– Как давно? От кого? – перебил его полковник. – Учитесь докладывать, старший лейтенант!

– Первый анонимный сигнал поступил еще год назад, – с готовностью уточнил старший лейтенант Кориков. – Сигнал поступил мне. И я лично докладывал об этом полковнику Володину.

– О чем был сигнал? – продолжал расспрашивать Бахрушин.

– О том, что появилась новая организация, действующая по принципу пирамиды. В нее входят только влиятельные и богатые люди.

– Цель организации? – спросил Бахрушин.

– Вот цель или, скорее, цели этой организации мне, к сожалению, точно неизвестны. Но ее члены один за другим начинают занимать ключевые посты и в государственной, и в финансовой сферах. И я берусь утверждать, что это происходит не только в России. Члены этой тайной организации имеют надежные связи за границей. В частности, в таких странах, как Нидерланды, Чехия, Германия. Как сообщает информатор, это не просто финансовая пирамида, это международная мафия. И корни ее – в России. Те, кто находится у подножия пирамиды, – люди не самые богатые, они понятия не имеют о тех, кто над ними. Они платят какие-то минимальные взносы. Чем выше человек находится, тем больше платит, но и положение у него выше. У вершины пирамиды – избранные, возможно, избранный. Но о нем никаких сведений нет.

– Ты так горячо говоришь обо всем, – покачал головой полковник, как бы ненароком изменив обращение к Корикову на «ты», – что кажется, будто сам участвовал в этой афере. Здесь, в этой анонимке, и части нет того, что ты мне наплел.

Кориков смутился, но, пропустив мимо ушей довольно едкое замечание, продолжил:

– Теперь у организации есть свои финансы, свои люди во всех сферах. Условие вступления – вербовка хотя бы одного надежного человека.

– Как я догадываюсь, главная суть организации – абсолютная соподчиненность всех членов. И если ты каким-то образом тоже сопричастен к этому тайному сообществу, то сейчас, надо полагать, ты тоже исполняешь определенную миссию, – проговорил полковник, буквально просвечивая старшего лейтенанта Корикова взглядом. – Ну, допустим, ты должен завербовать в вашу организацию такого ценного сотрудника, как я…

– Ну зачем вы так? Как вы могли подумать? – совсем растерялся Кориков. – Я, наоборот, хотел предложить свои услуги. И вместе с вашими сотрудниками заниматься расследованием этого дела. Думаю, мне у них есть чему поучиться.

Последние слова совсем не понравились полковнику Бахрушину. Одно дело – навязать отделу проверку сомнительной анонимки и совсем другое – представить этому старлею своих лучших сотрудников.

Полковник Бахрушин понял, что, как бы ни складывались обстоятельства, придется играть в кошки-мышки. С одной стороны, старлей должен быть уверен, что ему доверяют, но с другой – он не должен узнать того, что не следует. Для «сотрудничества» со старшим лейтенантом Кориковым нужен будет сотрудник особого склада. Лучше всего практик, далекий от кабинетной работы. У полковника Бахрушина был такой надежный кадр. Но свести их нужно будет как бы случайно, а проследить за процессом Бахрушин решил сам. Что-то ему определенно не нравилось и в поведении этого старшего лейтенанта Корикова, и в самом этом деле.

– Знаешь, старший лейтенант, – как можно серьезнее проговорил полковник, – меня это дело заинтересовало. Я сам возьмусь его курировать. Учитывая, что организация эта тайная и, как ты говоришь, ее агенты могут сидеть в любом кабинете, чем меньше людей будет знать о наших действиях, тем лучше.

Старший лейтенант Кориков от такого поворота событий опешил и тряхнул головой.

– Но ведь нужно будет кому-то внедриться в организацию, следить за ее членами… – сглотнув слюну, проговорил он.

– Ты же сам предложил мне помочь, – пожал плечами полковник. – Все, твоя взяла, – ты меня убедил, что дело архиважное.

– Но ведь у меня служба. Я смогу заниматься этим делом только в нерабочее время, – пошел на попятную старший лейтенант.

– А я в рабочее, – кивнул Бахрушин и, глянув на часы, понял, что на кофе у него осталось не более пятнадцати минут. Сразу после обеда к нему собирался зайти тот самый полковник Володин. У него тоже было к нему какое-то дело, притом срочное.

– Но с чего начинать? – растерянно проговорил Кориков.

– Начнем с того, что я отдам эти листочки на экспертизу графологу, – ответил Бахрушин.

– Нашему графологу?! – испуганно прошептал Кориков.

– Да нет, у меня есть свой специалист. Он умеет держать язык за зубами, – ответил полковник.

– Это хорошо… – успокоился Кориков и с готовностью спросил: – Может, мне их ему отвезти?

– Нет, – сказал как отрезал Бахрушин, – он работает со мной напрямую.

– Хорошо, я понял, – согласился Кориков. – Когда я буду нужен, позвоните мне на мобильный.

С этими словами он положил перед полковником свою визитку.

– Позвоню, – сказал полковник, приподнимаясь и пожимая Корикову руку.

Как только Кориков вышел, Бахрушин позвонил человеку, которому он доверял как самому себе и даже чуть больше, – Борису Ивановичу Рублеву, позволявшему лишь немногим людям, в основном его личным друзьям, называть его Комбатом.

Больше всего полковника Бахрушина привлекала способность Комбата к стремительным, но всегда разумным и, как потом оказывалось, до мелочей продуманным действиям. Ему, полковнику ГРУ, оставалось лишь его корректировать. Бахрушин понимал, что дело, в которое он хочет втянуть Бориса Рублева, не тянет на его уровень. Но в этом случае Бахрушину важнее всего было четкое взаимодействие и понимание с полуслова.

Комбат ответил не сразу. Голос его, как показалось Бахрушину, был тревожным.

– Мне нужно срочно с тобою встретиться. В семь вечера у меня, – сказал Бахрушин.

– Я тоже имею для вас интересную информацию, – заметил Комбат.

«У меня» обозначало не кабинет, а одну из конспиративных квартир, где чаще всего Бахрушин встречался со своими агентами.

В кабинет вошел полковник Володин вместе с секретарем, который нес на подносе две чашечки кофе.

В этом невысоком и довольно упитанном лысом мужчине с трудом можно было узнать бравого вояку, который по воле судьбы находился в центре нескольких довольно сложных и опасных политических ситуаций и, к его чести, смог из них выйти сам и вывести тех, за кого на него была возложена ответственность. Дела эти, правда, будут рассекречены не раньше чем через полвека, когда о них и книги напишут, и фильмы снимут. И узнают о них правду не дети, а внуки. У Володина их было трое, и он постоянно делился впечатлениями и повторял, в последнее время все чаще, что внуки – главное его богатство и он ждет не дождется, когда сможет беззаботно возиться с ними. Полковник Бахрушин, сам уже пожилой человек, отлично понимал, что этими надеждами на возню с внуками полковник Володин пытается подсластить себе горечь ухода на пенсию, хотя у некоторых пенсионеров действительно получается найти себя в новой роли. Но чем более ответственные задания приходилось выполнять человеку при погонах, тем труднее ему возвращаться к гражданской жизни. А полковник Володин, несмотря на свою полноту и проблемы с давлением и сердцем, оставался человеком действия.

– Ну что, – окидывая коллегу скептическим взглядом и присаживаясь к столу, проговорил Володин, – мой-то ретивый уже успел у тебя побывать?

– Ты о ком? – спросил Бахрушин, решив сделать вид, что не понял. – У тебя в отделе, насколько я знаю, особенно в последнее время, все ретивыми стали. Шустрят, брат, шустрят.

– Да, как говорится, еще не вынесли тело, а уже все за дело. Каждый мнит себя на моем месте. Думают, кто первым выслужится, того и поставят, – вздохнул полковник Володин. – Ну да бог с ними. Уйду, вот увидишь, мигом перегрызутся. Я бы на месте начальства кого-нибудь со стороны поставил. Или вот еще вариант – объединить наши два отдела. А ты начальником станешь.

– Володин, – покачал головой Бахрушин, – ты что, только с этим ко мне пришел?

– Да нет, еще вот кофе попить, – сказал Володин, похоже прикидывая, с чего начать.

– Давай выкладывай, не тяни, а то дел невпроворот, – поторопил его Бахрушин, которому до встречи с Комбатом еще нужно было кое-что проверить.

– Деловой… Не умеешь ты отдыхать, снимать напряжение, – как ни в чем не бывало, будто проверяя коллегу на выдержку, продолжал тянуть время Володин. – Вот я в молодости стресс только сексом снимал. Ну а как секс кончился, я теперь, если чувствую, что надо снять напряжение, к внукам еду или их к себе приглашаю. Это же такое счастье – внуки. Детей же растить, воспитывать нужно было. А внуков можно просто любить.

Бахрушин слушал его с легкой улыбкой на губах. А Володин, обнаружив, что собеседник из себя выходить не собирается, снял очки, сосредоточился и наконец заговорил о том, ради чего пришел:

– Проблема наклевывается. Нехорошая. Связанная с убийством. Даже двумя убийствами. Убили, похоже, ради того, чтобы добыть какие-то документы, списки некоего тайного общества, у которого есть выход на один из иностранных банков. А может, и не на один. Сам я этим делом заниматься не собираюсь. Времени и сил нет. А сотрудники у меня, сам видишь, заняты только тем, чтобы выслужиться. Возьмешься?

– Ты, значит, с внуками будешь снимать стресс, а мне дело убойное расследуй? – покачал головой полковник Бахрушин, интуитивно чувствуя, что анонимка, с которой снял копию старший лейтенант Кориков, и проблема, о которой сейчас ведет речь полковник Володин, связаны между собой.

Будто в подтверждение его мыслей, Володин сообщил:

– Был анонимный сигнал. Чушь, конечно, никаких конкретных фамилий. Но не исключаю, что эти дела как-то между собою связаны. Там вроде как что-то наподобие пирамиды построено. Влиятельные люди, взносы и так далее. Мне это бредом показалось. Знаешь, иногда какой-нибудь придурок фильмов насмотрится, вообразит себя героем и давай серьезные организации письмами забрасывать. Но вот теперь, как мне надежные люди сообщили, дело принимает серьезный оборот. Похоже, в той анонимке какой-то процент правды был. Я тебе все рассказывать не буду. Сам знаешь, и у нас здесь повсюду уши. Ты вот это почитай, – Володин достал из внутреннего кармана пиджака несколько исписанных аккуратным почерком листочков. – Здесь мои размышления, расчеты. Пользуйся. Да, начальство в курсе, что я тебе это дело перебросил.

Володин встал из-за стола, пожал руку Бахрушину и направился к двери.

Бахрушин, развернув листочки, только покачал головой. Все знали, что полковник Володин – великий мастер схем и таблиц. Каждое новое дело он сначала переводил в ему одному понятную знаковую систему. Володин полагал, что, если дело дутое, схема его повалит как карточный домик, а если серьезное, благодаря схеме можно будет выявить ключевые звенья.

К сожалению, внимательно изучить суть дела, изложенную в схемах с комментариями, Бахрушин не успевал. Ему нужно было ехать на встречу с Комбатом.

Пока что у Бахрушина не было четкого плана, как будет действовать Комбат. Им еще предстояло вместе изучить схему, которую составил Володин, и продумать, как включить в работу ретивого старлея Корикова. У Бахрушина было достаточно агентов разного уровня, но для этого дела ему нужен был человек надежный во всех отношениях. Не только физически и психически выносливый, но, главное, способный в любой ситуации мыслить трезво и быстро принимать решения.

Если такая тайная организация существует, то действовать нужно осторожно, чтобы, охотясь за мелкими рыбешками, не спугнуть крупную рыбу. Если дело обстоит так, как доложил старлей Кориков, то пирамида будет посерьезнее, чем МММ. Ничто так прочно не связывает людей, как общая тайна и общее преступление.

Где находится квартира, куда должен был подъехать Комбат, Бахрушин не сообщал даже своему водителю, который обычно высаживал его за квартал от нужного дома.

Подходя к подъезду, полковник глянул на незанавешенное окно кухни. Если бы Комбат уже был на месте, он обязательно задернул бы клетчатые занавески – это был их тайный условный знак.

Вместе в подъезд они никогда не входили, покидали квартиру они тоже по одному. Поднявшись наверх, полковник первым делом занавесил на кухне окно и позвонил Комбату. Его телефон был недоступен. Бахрушин прошел в комнату и включил телевизор. Курить в квартире ему не хотелось, и он вышел на балкон.

Дождь уже не моросил, но небо было затянуто серыми тучами. Полковник знал, что в такую осеннюю пору именно тучи являются залогом теплой погоды. Они еще способны сохранить то тепло, которое накопила за лето земля. Особенно за такое жаркое лето, как в этом году. Но стоит тучам вылиться на землю дождем, рассеяться, как через ясные голубые небесные проталины начнут пробираться к земле первые заморозки. Но, надо полагать, до зимы было еще далеко. Листья на деревьях хотя и пожелтели, но даже после дождя держались довольно крепко. Во дворе росли несколько березок, и их нежные листики-монетки создавали вокруг каждой трепетную теплую вуаль. Полковник Бахрушин почему-то вспомнил, как бабушка учила его когда-то определять, какой будет зима. Если первыми облетают с березок листья со средних веточек, значит, самым холодным будет январь, с нижних – декабрь, а если с верхних, что бывает редко, – февраль. Бахрушин присмотрелся и обнаружил, что первыми лысеть начали средние ветки. Значит, жди лютого января.

Докурив, Бахрушин вновь набрал номер Комбата. Тот по-прежнему был недоступен. На улице тем временем нарисовался старший лейтенант Кориков. Он шел и то и дело оглядывался. Полковнику это весьма не понравилось, и он поспешил уйти с балкона.

Глава 4

Вернувшись на родину из Америки, Анжела Выспяньска купила себе коттедж в одном из подмосковных поселков, наняла прислугу и начала осваиваться в московском бомонде, куда ее ввел старый, еще школьный друг Гарик Сериков, который когда-то через своих друзей и познакомил Анжелу с господином Выспяньским, заокеанским бизнесменом польского происхождения. Голубоглазая, с длинными светлыми волосами и длинными и стройными ногами, юная Анжела старику настолько понравилась, что он не только сделал ей официальное предложение руки и сердца, но и настоял на том, чтобы в брачном договоре было указано, что в любом случае, даже если Анжела подаст на развод, половина его состояния останется за ней. И вот теперь, после десяти лет жизни за океаном, ей после смерти Выспяньского досталось все его состояние. Такова была его предсмертная воля.

Гарик Сериков первым из соотечественников позвонил новоявленной вдове.

– Здесь, в России, – убеждал он ее по телефону, – сейчас для таких, как ты, богатых наследниц просто рай. Поле чудес в стране дураков. Главное – грамотно вложить деньги. Но в этом я тебе помогу!

Анжела, несмотря на то что не утратила имиджа глуповатой очаровательной блондинки, была себе на уме. В Америке она даже получила высшее экономическое образование.

Гарик Сериков, который на деньги, вырученные за парочку таких же, как Анжела, юных дев, сосватанных богатым американцам, еще в начале нулевых открыл свое брачное агентство, хотел и Анжелу к этому делу пристроить.

Анжела, в девичестве Попкова, рано лишилась родителей, ее воспитывала бабушка, которая всячески старалась оградить внучку от бытовых проблем. А потом красавица Анжела попала в поле зрения Гарика и богатого заокеанского вдовца Выспяньского. В Америке все бытовые проблемы решались будто бы сами собой. Вернувшись в Россию и попытавшись уладить несколько элементарных житейских неурядиц, Анжела поняла, что без надежных помощников ей не обойтись.

Ведь если товары можно было заказать через Интернет, то за каждой мало-мальски важной бумажкой приходилось идти, сидеть в очереди, пропускать пенсионеров и инвалидов, выслушивать высокомерные замечания сидящих за столами ярко накрашенных, окидывающих ее завистливыми взглядами, полногрудых дамочек. Это было выше ее сил. И когда Гарик помог ей купить и обустроить коттедж, найти подходящую прислугу, она даже стала ежемесячно выплачивать ему приличную сумму денег. Интереса как любовница или потенциальная супруга она для Гарика Серикова не представляла. Все знали, что тот был геем и абсолютно от этого не страдал.

И все-таки Анжела не спешила вкладывать деньги в его брачное агентство. Ей хотелось самой осмотреться, разобраться, куда именно в России выгоднее всего вкладывать средства, так, чтобы как можно скорее удвоить, утроить доход. Как всякой красивой женщине, Анжеле хотелось прослыть еще и умной, доказать всем, что она и сама может деньги зарабатывать. Гарик, который не просто понимал, а чувствовал женщин, очень быстро обнаружил эту ее ахиллесову пяту и методично предлагал ей то одно, то другое дело, а принимая ее отказы, лишь пожимал плечами:

– Может, ты и права.

Но однажды, когда они вернулись с очередной светской вечеринки, Анжела, будучи, как говорится, подшофе, допивая сваренный им кофе, призналась:

– Скучно тут у вас! И как вы могли допустить, чтобы ни одного казино не осталось?

– А что, ты любишь азартные игры? – поинтересовался Гарик.

– А чем еще заниматься одинокой женщине с деньгами, которые хочется приумножить? – пожала плечами Анжела.

– В казино можно на самолете слетать, в Минск или куда подальше. Но у нас и покруче игры есть, – улыбнулся Гарик и кое о чем рассказал поподробнее.

И Анжела наконец сдалась и произнесла сакраментальную фразу:

– Вот это может меня заинтересовать.

Анжелу действительно заинтриговало развлечение, которое организовывал для богатых, точнее, очень богатых россиян расторопный Гарик. Он сводил вместе двух или трех любителей адреналина и принимал от них довольно солидные ставки. Потом каждому давал не столько физически, сколько психологически сложное задание. Кто держался дольше других, тот и получал дипломат со всеми деньгами. Кого-то Гарик, загримировав, посылал работать садовником к какой-нибудь капризной рублевской мадам, кого-то – пожить в коммуналке или поработать на подпольной фабрике по пошиву кепок. Кому-то довелось побывать бомжем, мусорщиком, уличным музыкантом или попрошайкой. Игра была настолько захватывающей, а ставки настолько серьезными, что адреналин засидевшиеся в своих кабинетах «денежные мешки», можно сказать, черпали ложками.

Что именно понравилось в этом развлечении Анжеле, трудно сказать. Но первое, о чем она спросила у Гарика, – это может ли она лично поучаствовать в нем. Гарик, имевший опыт общения с теми, у кого денег куры не клюют, сделал серьезное, можно сказать, пуленепробиваемое лицо и предупредил:

– В принципе это возможно. Но сначала ты должна спонсировать хотя бы одну игру.

Анжела, будучи человеком азартным, согласилась и спонсировала одну из последних игр, то есть добавила денег в тот самый заветный дипломат. В игре участвовало три уже известных ей бизнесмена. Двое – постарше и один совсем молодой, зять какого-то, как утверждал Гарик, суперворотилы. Им нужно было пожить жизнью бомжей. Обычно в таких случаях участников игры без документов, а то и без одежды высаживали где-нибудь за городом. Дальше они должны были действовать самостоятельно. Гарик рассказывал, что некоторые шли на свалку искать себе товарищей по несчастью, некоторые добирались до города и тусовались с бомжами в подвалах.

– Там же грязь, вонища, антисанитария, – брезгливо скривилась Анжела, вспомнив свою доамериканскую жизнь.

– Для богатых людей, поверь, не это самое страшное… – покачал головой Гарик.

– Не знаю, – вздохнула Анжела. – Я в Америке привыкла, что от людей пахнет в худшем случае дешевым дезодорантом или бензином, но никак не потом и мочой. Меня бы вытошнило от одного с ними соседства. Как вспомню мужиков с синюшными лицами, от которых за версту несло перегаром… Нет. Если и решу поиграть, то только не в бомжей.

– Да нет, – покачал головой Гарик, – парни довольно спокойно переносят и вонь, и грязь, и перегар, которым разит от бомжей обоего пола, они ломаются на совсем другом.

– А именно? – спросила Анжела.

– Они отвыкли жить в коллективе, – ехидно ухмыльнулся Гарик. – Все эти крутые бизнесмены – страшные эгоисты, они не умеют подчинять свои личные интересы интересам коллектива. И даже в бомжачьей шкуре они нет-нет да и проявляют гонор. Кто-то внаглую заначку сделает, кто-то не дослушает пьяную исповедь какого-нибудь бомжа-бедолаги, не уважит, откажется выпить и тому подобное. А за это бьют, жестоко бьют.

– И что, – уточнила Анжела, – бывает что и до смерти?

– Это коммерческая тайна, – резко свернул разговор Гарик.

Анжела не стала вдаваться в расспросы, но задумалась. А сама она смогла бы жить в коллективе? Ведь, живя с любящей ее бабушкой, а потом со старым, трясущимся над ней мужем, Анжела всегда ощущала себя пупом земли. Она и просить-то толком не умела, чаще отдавала приказы – поварам, горничным, садовнику, водителю, охранникам. Вспомнив про охранников, Анжела сморщилась, как от зубной боли.

Так получилось, что вчера у нее уволились двое охранников, а без Гарика найти новых она не могла. Так что оставалось ждать Гарика. Но долго сидеть сложа руки у Анжелы никогда не получалось, поэтому она встала из кресла-качалки и спустилась на первый этаж.

Дом, который Анжеле помог подобрать и купить Гарик, раньше принадлежал первоклассному повару, который долгие годы кормил сильных мира сего, а потом стал владельцем сети московских ресторанов. Неудивительно, что кухня, где теперь хозяйничала кухарка Регина Петровна, была оборудована по последнему слову техники. Бывший хозяин недавно уехал на постоянное жительство в Штаты, где сначала обжился его сын, и Гарик сумел договориться, чтобы он оставил всю встроенную технику. Интерьер, правда, они освежили и по просьбе Анжелы сделали поярче. Теперь на кухне вместо металлического блеска хай-тек доминировал сочный оранжевый цвет. Анжела думала, что дождливыми осенними днями именно он сможет поднять ей настроение и вдохнет в нее силы. Но теперь этот цвет ее явно раздражал. Но больше этого ее раздражала сейчас Регина Петровна, которая, вполголоса распевая какие-то странные песни, зачем-то жарила сало и лук. Анжела с детства терпеть не могла этот запах.

 
Вянет-пропадает
Молодость моя:
От лихого мужа
В доме нет житья.
От лихого мужа
В доме нет житья.
 
 
Пьяный – все бранится,
Трезвый – все ворчит
И что ни попало
Из дому тащит.
И что ни попало
 
 
Из дому тащит.
«Потерпи немного, —
Люди говорят. —
Милого побои
Недолго болят.
Милого побои
Недолго болят».
 
 
Огорчаться неча,
Робкая душа.
Он меня жалеет,
Любит он меня.
Он меня жалеет,
Любит он меня…
 

– Если муж не устраивает, разводиться нужно, а не выть белугой! – прокомментировала Анжела.

– Ой, это вы, Анжела Викторовна, – вздрогнула Регина Петровна, положив лопаточку, которой мешала на сковороде сало и лук, – а я и не услышала, как вы вошли. Я думала, что вы наверху отдыхаете. Вот хотела себе яичницу приготовить.

– Кофе мне сделай! – сказала Анжела все так же раздраженно и, наливаясь краской, добавила: – Я тебя сто раз просила сало с луком в моем доме не жарить. Я не переношу этого запаха!

– Так я же думала, это вы просили, чтобы вам я сало с луком не подавала. А я же не вам, я себе, – сказала Регина Петровна, вздыхая.

Пока она говорила с хозяйкой, лук начал подгорать и вся кухня наполнилась едким дымом.

– Что у тебя тут, Регина, пожар?! – звонко воскликнула горничная Юля, которая была едва ли не вдвое моложе Регины Петровны, но обращалась к ней исключительно на «ты».

– Кофе мне кто-нибудь сделает?! – выкрикнула Анжела.

– Тихо, тихо, радость моя, иди наверх, я сделаю тебе кофе, – неожиданно отозвался Гарик, который неслышно вошел в дом и на кухню.

– Гарик, поговори с ними, они меня в грош не ставят! – обиженно сказала Анжела и, развернувшись, вышла из кухни, поднялась наверх, опять села в кресло-качалку и попыталась проговорить про себя все то, чему учил ее в Америке личный психотерапевт, бывший эмигрант Роберт Карлович.

Мерно покачиваясь, Анжела сначала про себя, а потом полушепотом повторяла:

– Я спокойна, я абсолютно спокойна. Я сижу на берегу океана и слушаю шум прибоя. Он меня успокаивает, он меня успокаивает… Солнце садится за горизонт. Вот оно касается волн, и они одна за другой передают друг другу его свет… Я спокойна, я абсолютно спокойна…

В Штатах, как показалось Анжеле, психотерапевты были более востребованы, чем священники. Каждый уважающий себя американец имел личного или семейного психотерапевта. И здесь, в России, Анжеле очень не хватало Роберта Карловича. Самым лучшим его качеством было то, что он мог выслушивать человека, не навязываясь со своими комментариями и советами. Именно поэтому, уехав в Россию, Анжела регулярно общалась с Робертом Карловичем через Интернет. Она выговаривалась, и ей сразу становилось легче. Гарик тоже мог выслушать, но он обязательно начинал комментировать или, еще хуже, действовать.

И сейчас, когда Гарик наконец поднялся наверх, первое, что он сказал, было:

– Они обе уволены. Собирают вещи и сейчас съедут. Я сам рассчитаюсь с ними завтра. Ты дашь мне деньги, я встречусь с ними где-нибудь в городе и расплачусь.

– Зачем?! Зачем ты их уволил?! – возмутилась Анжела, вскочив с кресла. – Как ты мог без меня их уволить?! Ведь я, я же их хозяйка!

– Ну конечно ты! – попытался пойти на попятную Гарик. – Но ведь у тебя на них уже нервов не хватает.

– Разве можно быть уверенным, что новая прислуга окажется лучше старой? – вздохнув, пожала плечами Анжела.

– Ты хочешь, чтобы я их вернул? – удивился Гарик.

– Да. Да, да! – опять сорвалась на крик Анжела. – Верни, немедленно верни их!

– Айн момент! – сказал Гарик и сбежал вниз.

Вернулся он спокойный и удовлетворенный.

– Ну вот. Конфликт улажен. Обе дамочки абсолютно счастливы. Я сказал, что хозяйка успокоилась и решила не расставаться с такими ценными для нее кадрами. Так что ты теперь их благодетельница.