Текст книги "Слепой. Исполнение приговора"
Автор книги: Андрей Воронин
Жанр: Боевики: Прочее, Боевики
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Это была уже вторая пуля. Стрелок – назвать его снайпером просто не поворачивался язык – пытался достать ею Глеба в падении, но только угробил вино, изгадил скатерть, ковер и обои, а заодно испортил отпуск. И, неподвижно лежа на полу под эфемерной защитой старого мягкого кресла, Глеб про себя порадовался тому, что в свое время так основательно поработал со здешней снайперской школой. Вполне возможно, сейчас именно это спасло ему жизнь; не будь той командировки, на чердаке дома напротив мог оказаться кто-то более ловкий в обращении с винтовкой.
Ему подумалось, что сегодняшний инцидент может иметь связь с его первым приездом во Львов, но он прогнал эту мысль: времени прошло слишком много, да и он не расклеивал по городу афиш со своим именем и подробным перечнем совершенных подвигов. И потом, если бы кто-то знал об его роли в тогдашних событиях и хотел отомстить, он сделал бы это давным-давно. Чей-нибудь осиротевший сынишка подрос и решил рассчитаться по папашиным долгам? Э, бред, чепуха, такое бывает только в кино – преимущественно, в индийском. Да и откуда ребенок мог узнать то, чего не знали взрослые, опытные дяди?
Оцарапанный прошедшей по касательной пулей лоб саднило, кровь, щекоча кожу, стекала по щеке, потихонечку пропитывая многострадальный ковер. Глеб мимоходом пожалел, что кресло мешает стрелку на чердаке насладиться этим зрелищем: для косорукого лопуха, пытавшегося отправить Слепого к праотцам, оно послужило бы доказательством полного успеха его миссии.
Повисшее над островерхой крышей дома, на чердаке которого засел киллер, закатное солнце пригревало ладонь откинутой далеко в сторону, чтобы была видна из-за кресла, руки. Ладонь была испачкана кровью: падая, Глеб успел провести ею по лбу. Пару минут назад он встал из этого самого кресла, чтобы взять с комода сигареты, и вдруг почувствовал настоятельную потребность чуть-чуть, буквально на сантиметр, сместиться вправо. Так уже бывало, и не раз, и он привычно внял тихому шепоту подсознания, даже не успев толком понять, что, а главное, почему оно там нашептывает. В следующее мгновение коротко звякнуло пробитое винтовочной пулей стекло, лоб обожгла короткая боль, и Глеб картинно рухнул, постаравшись приземлиться так, чтобы кресло скрыло от стрелка наиболее ценные, жизненно важные части его организма. Для верности стрелок поторопился пальнуть еще раз, раскокав купленную полчаса назад в винном погребке за углом бутылку и окончательно убедив Глеба в своей профессиональной несостоятельности. Улица, на которой они сняли квартиру, была узкая, и, имея в руках винтовку с приличной оптикой, промахнуться два раза подряд мог только полный лопух, вряд ли способный без посторонней помощи попасть пальцем в собственную ноздрю.
Это, между прочим, натолкнуло Сиверова на новую мысль: а может быть, это какой-нибудь чокнутый экстремист, окончательно съехавший с катушек и взявшийся отстреливать москалей? Энтузиазма море, навыков – ноль, отсюда и два промаха подряд с пустяковой дистанции… А? Почему бы и нет, в конце-то концов? Национализм в здешних краях не только не преследуется – наоборот, его старательно насаждают и культивируют – правда, без видимого, ощутимого успеха. Рекламные щиты на трамвайных остановках с высказываниями основоположников украинского национализма, памятники героям УПА (Украинской повстанческой армии) и жертвам «московского коммунистического режима» – народу все это, похоже, начало надоедать, но оно есть. Националистическая пропаганда здесь на каждом шагу и, как всякая пропаганда, она находит свою аудиторию и дает какие-никакие плоды: как ни крути, а русского языка молодежь таки не знает. Э, да что говорить! Ты вспомни, приятель, на какой улице обосновался!
Пользуясь тем, что стрелок не видит его лица, Глеб криво ухмыльнулся. Винный погребок за углом, где была куплена погибшая от пули снайпера бутылка, располагался на проспекте Шевченко. А улица, на которой поселились Глеб и Ирина, носила имя Джохара Дудаева – ни больше, ни меньше. Имея выбор из четырех или пяти сдаваемых внаем квартир, Глеб остановился на этой именно из-за названия улицы: с цинизмом, в той или иной степени свойственным всем людям его профессии, он нашел забавной перспективу пожить на улице Дудаева. По возвращении Федор Филиппович, скажем, спросит: «А где вы останавливались?» А Глеб гордо ответит: «На Дудаева, у перекрестка с Шевченко»…
Вот и позабавился, подумал он, прислушиваясь к доносящемуся из ванной ровному шуму воды. Небось, на какой-нибудь другой улице ничего такого не случилось бы. А то придумал: подавай ему, ветерану обеих чеченских кампаний, именно Дудаева! Забавно ему, видите ли… Зато теперь действительно есть, что рассказать Федору Филипповичу. И то хлеб!
Шум воды в душе прекратился. Это было скверно: Глебу вовсе не хотелось, чтобы Ирина, выйдя из ванной, увидела то, что могла увидеть в эту минуту. Еще меньше ему хотелось, чтобы она вбежала в комнату и попала на мушку засевшему в доме напротив отморозку. А впрочем…
Скосив глаза, он посмотрел на электрические часы, которые как ни в чем не бывало тихонько тикали на комоде. Если верить этому прибору, у которого не было никаких причин лгать, Глеб валялся на полу за креслом уже почти четыре минуты. Независимо от того, попал в цель или нет, профессионал за это время должен был удалиться от своего огневого рубежа на очень приличное расстояние. То же сделал бы и дилетант, пребывающий в здравом рассудке. Но что, если там, на чердаке, действительно псих? Тогда дело плохо; правда, если там псих, и если Ирина, выйдя из душа, бросится спасать лежащего на полу с окровавленной головой супруга, может стать еще хуже – так, что дальше некуда.
Да какого черта, мысленно сказал Глеб и встал, готовый в любое мгновение рыбкой нырнуть под стол.
И, как и следовало ожидать, ничего не случилось.
Тогда он снял испачканную футболку, наскоро обтер ею лицо, подошел к окну и, став так, чтобы его не было видно с улицы, задернул занавеску, прикрыв продырявленное пулями стекло.
В ванной щелкнула дверная задвижка. Ирина, на ходу вытирая волосы махровым полотенцем, вошла в комнату и остановилась, увидев винную лужу на ковре, мокрую скатерть с завернутыми в нее осколками бутылочного стекла на подлокотнике придвинутого к стене кресла и полуголого мужа, который старательно вытирал стол скомканной футболкой.
– Что это ты здесь устроил? – подозрительно осведомилась она.
– Руки-крюки, – с виноватой улыбкой ответил Глеб. – Штопора не нашел, хотел открыть бутылку старым солдатским способом – ладонью по донышку, и готово. А она возьми и лопни! Прямо вдребезги, даже лоб поцарапал, гляди… Что за народ эти французы! Даже на стекле экономят, бутылки от неосторожного взгляда разбиваются… В суд на них, что ли, подать? В Гаагский, понимаешь ли, трибунал…
Ахнув, Ирина бросилась к чемодану за аптечкой и захлопотала над кровоточащей царапиной. Йод, как и положено йоду, щипался, Сиверов шипел и стонал, очень довольный тем, что занятая делом Ирина не видит, как колышется от сквозняка занавеска на плотно закрытом окне.
Глава 2
Ветер гнал по небу рваные клочья облаков – авангард наступающего со стороны Европы грозового фронта. Ветер был сильный, порывистый, он глухо шумел в кронах деревьев и морщил темную речную воду. Мелкая волна беспорядочно плескалась о низкий берег; тростник шуршал, как папиросная бумага, в которую неумелая хозяйка заворачивает и все никак не может завернуть свежий пирог. Ветер с разбега наваливался грудью на прибрежные заросли ивняка, и те с протестующим шелестом клонились к земле, показывая серебристую изнанку длинных, заостренных, как наконечники копий, листьев, отчего по темной зелени кустарника пробегали светлые волны.
Изжелта-зеленая, похожая на темное бутылочное стекло вода равнинной речки плескалась о корму легкой дюралевой моторки. Лодка была до половины вытащена на мокрый песок крошечного, с трех сторон обрамленного зарослями тростника и ивняком пляжа. Мощный японский мотор был поднят, с одной из лопастей гребного винта свисал бурый клок мертвых водорослей. При не слишком внимательном взгляде со стороны реки разрисованный камуфляжными полосами и пятнами корпус лодки сливался с пестрым фоном береговой растительности – так же, как и одетый в новенький камуфляж без каких-либо знаков различия человек, который, сидя боком на борту моторки, курил сигарету и, глазея по сторонам, стряхивал пепел в ямку, продавленную в сыром песке каблуком резинового болотного сапога. Там, в ямке, лежало уже целых три окурка: человек прибыл к месту встречи заблаговременно, чтобы успеть хорошенько осмотреться и убедиться в отсутствии засады.
Четвертая по счету сигарета была выкурена приблизительно наполовину, когда сквозь шелест листвы и заунывный посвист ветра пробился новый звук – неровное, сердитое рычание двигателя штурмующей многочисленные неровности малоезжего ухабистого проселка машины. Человек насторожился, вслушиваясь в этот звук, бросил окурок в ямку и одним движением ноги прикопал белевшие на ее дне свидетельства своего длительного пребывания на берегу. Рука, протянувшись за спину, легла на цевье прислоненного к борту лодки карабина, глаза внимательно прищурились, а поза неуловимо переменилась, сделавшись напряженной, как у мелкого хищника, еще не успевшего разобраться, кто издает послышавшийся ему шорох – добыча, которую следует поймать, или более крупный и сильный зверь, от которого надлежит спасаться бегством.
Гул мотора перестал приближаться и сменил тональность, перейдя в ровное урчание холостых оборотов. Заскрежетали шестерни коробки передач, движок сердито взвыл, захрустели, ломаясь под колесами, ветки – машина разворачивалась на скрытом кустами пятачке травянистой почвы. Рука, лежавшая на цевье карабина, расслабилась, убралась и потянулась к нагрудному кармашку камуфляжной куртки за очередной сигаретой, но человек передумал курить: выкурено было уже и так предостаточно, да и характер предстоящих занятий не располагал к длительным перекурам.
Звук работающего двигателя усилился. Кусты, почти совсем заполонившие дорогу, и в лучшие времена вряд ли способную претендовать на то, чтобы считаться оживленной, раздвинулись с шорохом и треском, и из них медленно, осторожно показалась густо облепленная грязью и припорошенная пылью корма легкового «уазика». Номерной знак на ней отсутствовал, а из покрышки прикрепленного к заднему борту запасного колеса был выдран приличных размеров треугольный клок резины – чем, несомненно, и объяснялась уже начавшая беспокоить лодочника задержка в пути.
Лодочник встал и, подняв руку, заставил машину остановиться раньше, чем ее задние колеса увязли в пропитанном водой песке, откуда потом их было бы весьма проблематично извлечь. «Уазик» замер, подмигнув тусклыми из-за толстого слоя грязи тормозными огнями; снова заскрежетали шестеренки, белые фонари заднего хода погасли, двигатель чихнул и замолчал.
Захлопали дверцы, и на пляж, уклоняясь от раскачиваемых ветром, норовящих хлестнуть по лицу ивовых ветвей, вышли трое мужчин, одетых, как и лодочник, в камуфляжные костюмы различного покроя и расцветки. Это относительное разнообразие вкупе с отсутствием погон, петлиц, нашивок и прочей армейской мишуры прямо указывало на то, что костюмы не получены на складе вещевого довольствия некоей войсковой части, а приобретены в разное время в разных торговых точках как часть рыбацкого или охотничьего – короче говоря, походного – снаряжения. Охотничьи ножи в ножнах тоже были разные по размеру и форме, и носили их по-разному – один висел у своего хозяина на правом бедре, другой слева на животе, а третий – в одной из многочисленных петель камуфляжного жилета, почти под мышкой. Зато длинноносые АК-74 с ложами из шероховатого черного пластика выглядели так, словно их недавно извлекли из одного ящика и едва успели освободить от заводской смазки.
– Здорово, сталкер! – приветствовал лодочника один из вновь прибывших.
– Здоровеньки булы, – с ярко выраженным украинским акцентом откликнулся «сталкер», поочередно пожимая всем троим руки.
Ладонь у него была твердая, как доска, и шершавая от ороговевших мозолей. Прикасаясь к ней, гостям из более благополучных регионов было трудно отделаться от мысли, что вместе с микробами, которыми люди привычно обмениваются при рукопожатии, они получают еще и дозу радиоактивного облучения, размеры которой напрямую зависят от того, где побывал, чем занимался и что употреблял в пищу собеседник накануне встречи. Здесь, на окраине Припятского радиационного заповедника, возможность обзавестись лучевой болезнью приходилось учитывать наряду со множеством других, столь же неприятных возможностей. Но кто не рискует, тот не выигрывает, да и радиационный черт на поверку оказался не так страшен, как его малевали в свое время – разумеется, если соблюдать осторожность и не дразнить его, суясь туда, куда лучше не соваться.
– Как добрались? – поинтересовался «сталкер».
Он был невысокий, худой и жилистый, со смуглой кожей и густой смоляной шевелюрой – одним словом, цыгановатый. Когда он говорил или улыбался (что случалось достаточно редко), во рту у него вспыхивал неуместно ярким блеском любовно отполированной нержавеющей стали впечатляющий набор железных зубов. Обручального кольца он не носил, зато в вырезе надетой на голое тело камуфляжной куртки поблескивал золотой православный крест на цепочке того же металла. На поясе, оттягивая его книзу, болтался устрашающего вида саперный тесак в исцарапанных ножнах, с которым соседствовали три подсумка с обоймами для карабина – проверенной временем, архаичной, но безотказной укороченной версии трехлинейной винтовки Мосина.
– Как по стиральной доске, – проворчал один из тех троих, что приехали в «уазике» – крупный, рыжеватый, вислоплечий мужик с длинными руками, которые оканчивались внушительными костлявыми кулачищами. – У меня от этой тряски мозги в яичницу-болтунью превратились.
– Это не от тряски, – с ухмылкой возразил его коренастый попутчик, расправляя согнутым указательным пальцем густые прокуренные усы. – Они у тебя от рождения такие.
– Плюс десять лет занятий боксом, – добавил третий – жгучий брюнет с фигурой пляжного атлета, буквально распиравшей изнутри камуфляжную обмундировку. – Даже профессор философии дебилом станет, если ему десять лет подряд в бубен стучать.
– Да, – с серьезным видом кивнул рыжеватый и выразительно похрустел суставами пальцев, – насчет бокса – это ты правильно подметил. Главное, вовремя. Подика, чего скажу!
– Сейчас, – предусмотрительно отступая на шаг, пообещал брюнет, – только галоши надену. А то я без них плоховато слышу.
– Хорош порожняк гонять, – прервал всеобщее веселье лодочник. – Нам еще десять верст вверх по течению чапать, а у наших мужиков смена через три часа кончается.
– И то правда, – сказал усатый. – Делу время – потехе час.
Брюнет уже возился у заднего борта машины, одну за другой отшпиливая застежки тента. Забросив пропыленный насквозь полог на крышу, он окинул железный борт и со скрежетом выдвинул из кузова плоский деревянный ящик, окрашенный в милый сердцу кадрового военнослужащего цвет хаки. Усатый подхватил ящик с другой стороны, и, почти по щиколотки увязая в сыром песке, они вдвоем перенесли нелегкую ношу в лодку. «Сталкер» в паре с рыжеватым погрузили второй ящик. Пристроив его рядом с первым на прикрывающей дюралевое дно моторки мокрой деревянной решетке, лодочник поочередно освободил защелки, приподнял крышку и заглянул внутрь. Там, прикрытые полупрозрачным полиэтиленом, отсвечивали вороненым металлом плотно, один к одному, уложенные рядком автоматы Калашникова. Снаряженные магазины, по два на каждый ствол, штык-ножи и подствольные гранатометы обнаружились во втором ящике.
– Ну, доволен? – насмешливо поинтересовался рыжеватый. – Гляди, какой деловой, еще и проверяет! Не бойся, не китайское фуфло – машинки рабочие, с гарантией качества, из самой, понимаешь ли, Тулы!
– Да мне по барабану, откуда они, – опуская крышку и защелкивая металлические застежки, буркнул «сталкер», – хоть из Биробиджана. Главное, чтоб все было на месте. А то откроет, скажем, заказчик вот эту коробку, а там вместо стволов кирпичи битые или какие-нибудь ржавые трубы. Водопроводные. Где, спросит, мой товар? Не ты ли, морда лесная, его прикарманил? Так что, мужики, без обид.
– Это правильно, – вытряхивая из пачки сигарету, одобрил его предусмотрительность усатый. – Недаром говорится: дружба крепче, когда денежки посчитаны…
Он вдруг замолчал, уставившись остановившимся взглядом куда-то поверх плеча лодочника, как будто там, на реке или на другом берегу, внезапно появилась какая-то невидаль. «Сталкер» машинально обернулся, но за спиной у него не было ничего нового или необычного. Там виднелась все та же рябая от ветра река, а на другом ее берегу – такие же, как здесь, тростники и колышущиеся на ветру ивовые заросли с пробегающими по ним серебристыми волнами. На то, чтобы в этом убедиться, хватило доли секунды, а когда лодочник снова повернулся к усатому, чтобы спросить, на что это он уставился, тот уже начал падать. Пачка дорогого «кента» вывалилась из помертвевших пальцев, усеяв мокрый песок тонкими сигаретами с длинными бледно-серыми фильтрами, взгляд остекленел, колени подломились, и усатый вдруг повалился прямо на лодочника. Тот машинально посторонился, усатый упал с глухим шумом, как поваленное дерево, и с неприятным тупым стуком ударился лицом о борт моторки. Его голова отскочила от дюралевого фальшборта, как тяжелый неживой предмет, тело перевернулось и боком съехало на песок, где и осталось лежать с поджатыми ногами и свернутой набок, как у висельника, головой. На разрисованном камуфляжными разводами металле осталась смазанная темно-красная полоса.
– Засада! – первым сообразив, в чем кроется причина наблюдаемого странного явления, выкрикнул рыжеватый и, передернув затвор, направил автомат на лодочника. – Ах ты, сучий нос!..
«Сталкер» не успел ничего сказать в свое оправдание: еще одна пуля, ударив в висок, мгновенно сняла с него все подозрения. Он молча упал на сырой истоптанный песок, накрыв своим телом подвернутые ноги усатого в растоптанных, порыжелых армейских ботинках.
Звука выстрела, как и прежде, никто не услышал. Брюнет с атлетической фигурой взревел быком, вскинул автомат и наугад полоснул длинной очередью по кустам. От грохота заложило уши, во все стороны брызнули сбитые ветки и листья, пули защелкали по стволам, прокладывая себе путь в никуда сквозь непролазные заросли, в тени которых шелестел камыш и плескалась темная речная вода. В кустах на противоположной стороне пляжа, у него за спиной, никем не замеченный, взлетел и развеялся по ветру легкий синеватый дымок. Не переставая стрелять, брюнет упал на колени. Рожок автомата опустел, затвор выбросил последнюю дымящуюся гильзу и лязгнул вхолостую, курящийся пороховым дымком ствол уткнулся в землю, и брюнет рухнул ничком, уткнувшись лицом в сырой песок и подставив дующему с реки ветру простреленный, коротко остриженный затылок.
Бывший боксер с волосами, из-за цвета которых разные люди в разное время норовили наградить его неблагозвучной кличкой «Ржавый», не стал играть с судьбой в орлянку, паля в белый свет, как в копеечку. Чтобы ни говорили о нем за несколько минут до смерти его компаньоны, он был самым сообразительным из них. Именно поэтому он очутился около водительской дверцы «уазика» едва ли не раньше, чем пляжный атлет испустил дух – кстати, именно на пляже, хотя и мало напоминающем те, на которых покойный брюнет красовался перед девушками при жизни.
Ключ торчал в замке зажигания. Не успевший остыть двигатель завелся сразу, словно только того и ждал. Рыжеватый выжал сцепление и подвигал разболтанным рычагом, нащупывая первую передачу. Найти ее бывало нелегко даже в более спокойной обстановке; продолжая давить на сцепление и слепо тыкать рычагом, возвращая его в нейтральное положение всякий раз, когда шестерни коробки передач издавали протестующий скрежет, он поставил ногу на педаль тормоза и отпустил затянутый до упора ручник.
В это время кусты у самой воды раздвинулись, и на пляж вышел человек, которого раньше здесь не было. Он был выше среднего роста, темно-русый и щеголял в обычном для здешних мест наряде – камуфляжном костюме и армейском кепи без кокарды. Из-под козырька кепи поблескивали солнцезащитные очки-«хамелеоны», стекла которых сейчас, при солнечном свете, были дымчато-темными, лицо покрывал пятнистый грим, состоявший из чередующихся косых зеленых и коричневых полос, а опущенная рука в тонкой кожаной перчатке сжимала пистолет с длинным глушителем. Никуда не торопясь, незнакомец спокойно занял огневую позицию напротив заднего борта машины. Борт по-прежнему был открыт нараспашку, край брезентового полога лежал на крыше, в результате чего кузов «уазика» просматривался насквозь. Рука в перчатке, удлиненная увесистым вороненым набалдашником глушителя, поднялась на уровень глаз, указательный палец плавно нажал на спусковой крючок. Раздался почти неслышный за шумом ветра и бормотанием работающего на холостых оборотах мотора свистящий хлопок, пистолет злобно дернулся, отбросив руку стрелка назад и задрав кверху ствол. Стреляная гильза, дымясь, беззвучно упала в песок, и видневшаяся над спинкой водительского сиденья коротко остриженная рыжеватая голова клюнула носом, ударившись лбом о пластмассовый обод рулевого колеса. На ветровом стекле мгновенно возник подвижный, оплывающий узор кровавых потеков и клякс; красные тормозные огни погасли, когда нога мертвого водителя перестала давить на педаль, машина тронулась с места и покатилась под откос, к реке.
Левое заднее колесо подпрыгнуло, наехав на ногу мертвого брюнета, правое глубоко вдавило в песок брошенный рыжеватым боксером автомат. Стрелку пришлось посторониться, чтобы набирающая скорость машина его не сбила. Послышался гулкий удар, когда пыльный стальной бампер ударился о дюралевый нос моторки. Лодка сползла с берега, закачавшись на воде крошечной, окруженной тростниковыми зарослями бухточки, а машина остановилась у самой кромки воды, почти сразу по ступицы задних колес погрузившись в рыхлый, пропитанный влагой песок. Двигатель продолжал работать, стеля над мелкой волной сизый, знакомо пахнущий бензином дымок из выхлопной трубы.
Перешагивая через разбросанные по берегу тела и оружие, на ходу убирая в наплечную кобуру пистолет, стрелок спустился к реке и, по щиколотки войдя в воду, забрался в лодку. Мотор два раза чихнул и взревел, лодка развернулась, описав дугу, задрала нос и, волоча за собой пенные усы, двинулась вверх по течению. Когда она вышла на середину реки, стрелок один за другим с натугой поднял и, перевалив через борт, выбросил в воду тяжелые ящики.
* * *
Оглашая низкие берега ровным гулом мотора, спугивая гнездящихся в зарослях тростника птиц, которые то и дело целыми стаями поднимались оттуда и начинали с сердитыми криками кружить над водой, быстроходный катер двигался вниз по течению Припяти. Пластиковый корпус легкого суденышка был покрыт аэрографией, рисунок которой довольно удачно имитировал освещенную солнцем мелкую речную волну. Такой «водоплавающий» камуфляж, когда-то имевший сугубо утилитарный, практический смысл, с некоторых пор превратился в обычное украшение: на борту конфискованного у контрабандистов катера гордо красовалась эмблема речного патруля. Нашивки с такой же эмблемой виднелись на рукавах камуфляжных курток двоих мужчин, что с удобством расположились на мягких дерматиновых сиденьях. Здесь, на вверенной их попечению территории, они были полновластными хозяевами; здесь им некого было бояться и не от кого прятаться – напротив, все живое на этих зараженных радионуклидами землях, за исключением разве что волков да расплодившихся в неимоверных количествах диких кабанов, обходило их десятой дорогой. Здешние места стремительно дичали, природа отвоевывала у человека то, что он когда-то у нее отнял и чем не сумел правильно, по-хозяйски распорядиться, и тут, на безлюдье, имея в руках оружие, а за плечами – непререкаемый авторитет закона, действительно, легко было почувствовать себя настоящим хозяином округи.
Над рекой, почти касаясь воды острыми серповидными крылышками, стремительно проносились стрижи. Мошкара, за которой они охотились, с едва различимым за треском двигателя стуком разбивалась вдребезги о плоское ветровое стекло катера. Ветер крепчал, на середине реки волны уже украсились пенными гребешками, небо над северо-западным краем горизонта приобрело угрожающий черно-синий цвет – надвигалась гроза, которую с точностью, в данном случае представлявшейся явно излишней, предсказали синоптики. Мелкая волна коротко, зло била в днище, заставляя лодку подпрыгивать, мелкие брызги оседали на одежде и лицах, так что временами было трудно понять, начался практически неизбежный дождь или еще нет.
Вскоре впереди показался островок – просто намытая течением, сплошь заросшая вездесущим ивняком плоская отмель, расположенная почти точно по центру речного русла. Рулевой, на ярко-зеленых пограничных погонах которого неярко поблескивали две вертикально расположенные звездочки прапорщика, направил катер к подветренной стороне островка – туда, где на прибрежной мели лежал на боку ржавый, обросший бурыми космами мертвых водорослей, наверняка хорошо помнивший времена расцвета советской империи бакен. Заглушив мотор, прапорщик аккуратно обогнул торчащую из мелкой воды корягу и, вынув из-под сиденья, выбросил за борт якорь – плетеную веревочную сетку на нейлоновом шнуре, набитую ржавыми железками – гирями от весов, шестернями от коробки передач трактора «ЮМЗ» и прочим металлоломом, при отборе которого главным критерием служил большой удельный вес.
Груз, булькнув, ушел под воду и лег на недалекое дно. Прапорщик выбрал слабину и затянул узел веревки на торчащей из борта проушине. Его напарник, погоны которого украшали капитанские звездочки, посмотрел на часы. К месту встречи они прибыли почти минута в минуту – сказывались чисто армейская привычка к пунктуальности и богатый опыт перемещения по здешним диким местам, благодаря которому все местные старожилы, ничего не рассчитывая наперед и не особо напрягаясь, оказывались в нужное время в нужном месте, несмотря на любые помехи. (Скорее всего, так происходило просто потому, что упомянутые помехи возникали практически всегда, давно стали привычным явлением и потому включались в расчет времени машинально, на подсознательном уровне).
– Пяток минут подождем, – сказал капитан, обращаясь к напарнику.
На протяжении последнего получаса они почти не разговаривали – мешал плотный рев мощного японского мотора, да и говорить, собственно, было не о чем. Но теперь, когда возникла пауза, ее не грех было заполнить ленивым обменом мнениями обо всем и ни о чем.
– Почему не подождать? – пожал широкими плечами прапорщик. Он был грузный, широколицый и носил пышные, любовно ухоженные, подстриженные и расчесанные волосок к волоску темные усы. – Солдат спит – служба идет…
В паре десятков метров от места их якорной стоянки в зарослях ивняка на островке лежала старательно замаскированная свежесрезанными ветками резиновая лодка. В ней, не без комфорта раскинувшись на надувных подушках и укрывшись от ветра и комарья прорезиненным зеленым плащом от общевойскового комплекта химической защиты, полулежал некий худощавый гражданин в потрепанной полувоенной одежке, делавшей его неотличимо похожим на промышляющего браконьерством аборигена. На то же намекали покрытые густым ранним загаром лицо и руки, кисти которых изобиловали подсохшими, находящимися на различных стадиях заживления, царапинами и ссадинами, заработанными, скорее всего, во время возни с сетями, силками и прочей находящейся вне закона браконьерской снастью.
Лежащий под рукой помповый дробовик с облезлым стволом и исцарапанным прикладом и сильный полевой бинокль в потрепанном чехле превосходно вписывались в образ аутло – лесовика и отшельника, на свой страх и риск покинувшего населенные людьми места и вверившего свою судьбу здешним радиоактивным божкам. А вот дорогая цифровая фотокамера с мощным телескопическим объективом из этого образа решительно выбивалась – здесь и сейчас она выглядела так же неуместно, как балетная пачка на талии идущего на штурм захваченного террористами здания спецназовца.
Пока что камера спокойно лежала на резиновом дне лодки, но ее владелец знал, что вскоре она ему понадобится, поскольку явился сюда именно затем, чтобы ею воспользоваться. Сидевшие в раскрашенном под речную волну катере люди были ему хорошо знакомы, хотя общаться им пока не доводилось. Общение было не за горами: далеко отсюда, в Москве, кое-кто решил, что эту сладкую парочку пора взять в плотную работу. Они достаточно долго вкушали хлеб хищения и пили вино беззакония, чувствуя себя единовластными хозяевами округи, которым не писаны никакие законы. Любишь кататься – люби и саночки возить; американцы говорят иначе: бери, что хочешь, но не забудь заплатить, – но смысл обоих высказываний одинаков: сколь веревочке ни виться, конец все равно будет. Густо пропитанная кровавой грязью бечевка, которую в компании себе подобных на протяжении нескольких лет заплетали эти двое, размоталась практически до конца. Дальнейшая слежка за ними вряд ли могла дать какую-либо новую информацию; настал их черед превращаться из объектов скрытого наблюдения в добросовестных информаторов.
Осуществить эту волшебную метаморфозу было поручено человеку в резиновой лодке. Здесь, в зоне, он был известен как Струп – браконьер, рыбак и охотник, мелкий контрабандист, а при случае – опытный проводник, знаток тайных лесных троп и речных проток, способный, в случае чего, полюбовно утрясти любую проблему с егерями и пограничниками. В Москве, на Лубянке, его знали как майора Бурсакова; впрочем, Струп безвылазно просидел тут, на Припяти, так долго, что уже начал сомневаться, какое из его многочисленных имен настоящее.
Рассмотрев ставшую на якорь лодку в бинокль и убедившись, что в ней сидят именно те, кто должен сидеть, Струп отнял от глаз окуляры и хлебнул крепкого холодного чая из алюминиевой солдатской фляжки в вылинявшем почти добела брезентовом чехле. Он с удовольствием представлял себе предстоящий разговор с этими двумя упырями в погонах – сначала с одним, потом со вторым. Начать, видимо, лучше с капитана. Несмотря на старшинство по званию, против своего подчиненного он жидковат, и первую скрипку в этом криминальном дуэте играет, несомненно, прапорщик. Когда капитан расколется, его записанные на видео показания станут для прапорщика дополнительным аргументом в пользу добровольного сотрудничества со следствием. И ах, с каким наслаждением Бурсаков сотрет, наконец, с этих сытых рыл привычное выражение хмуро-надменного превосходства!
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?