Текст книги "Врачеватель. Олигархическая сказка"

– Ладно, поживем – увидим, – как-то загадочно произнес Петрович вслед выходящему из комнаты.

В прихожей, подавая Пал Палычу пальто, баронесса не скрывала своих эмоций. Ее большие, красивые, наполненные слезами глаза готовы были выплеснуть из себя все содержимое.

– Пал Палыч! Обожаемый мною Пал Палыч! Вы всецело завладели моим сердцем. Мою плоть раздирает безудержная страсть. Я полюбила вас, как только может полюбить женщина. Женщина, страдающая в поисках истинного чувства.

– Баронесса, я… – лепетал Пал Палыч, неловко натягивая на себя пальто. – Быть может, вы составите нам…

– Не будем задерживаться, голубчик! – не дав договорить, перебил его Петрович. – А вам, баронесса, пора бы уже, наконец, научиться владеть своими эмоциями. Повторяю, Пал Палыч женатый человек. Что он может о нас подумать?

Баронесса, крепко схватив Пал Палыча за уши, страстно поцеловала его в губы и, громко зарыдав, куда-то удалилась.

Они спускались по грязной лестнице, наполненной букетом подъездных ароматов.

– Ну что вас так тяготит, дорогой мой? Что вы с этой баронессой никак не угомонитесь?

– Да как-то некрасиво получилось: я же подарил. Петрович, может, вернемся и отдадим ей эту машину? Ну что у меня, в конце концов, машин, что ли, мало?

– Нет, это просто уму непостижимо! Вот психология! Богатеи, понимаешь ли! Раздал, подарил, осчастливил!.. А на чем я, по-вашему, поеду в ресторан? В этом городе до костей промерзнешь, пока поймаешь приличного шофера. Нет, я не спорю – машин много, но ведь цены-то варварские! А что касаемо нашей страстной натуры, то сколько ее знаю – она каждый раз умирает за очередную любовь.

– Да, но она же еще совсем… Совсем молодая! – недоумевал Пал Палыч.

– А при чем здесь возраст? Молодая, да ранняя. Кстати, не такая уж она и молодая. Короче, не берите в голову.

Не успели они толком поудобнее устроиться в салоне, как сразу же напомнил о себе мобильный телефон Пал Палыча, впопыхах оставленный в машине. Звонил начальник службы безопасности.

– Я отвечу. Не возражаете?

Петрович утвердительно кивнул головой.

– Да, Никита Митрофанович, слушаю вас. Не надо так волноваться. Я жив и здоров. С другом… Замечательно проводим время. Нет. Не надо мне никого присылать. Никита Митрофанович, я повторяю: не надо! Да, черт возьми, это мое прямое распоряжение. Что? Когда вернусь?

Пал Палыч вопросительно посмотрел на Петровича. На что тот как-то неопределенно пожал плечами.

– По настроению. У нас еще очень обширная программа. Буду возвращаться – позвоню. Да, и вот еще что. Там у тебя в этой смене Коля, охранник. Здоровенный такой. Ты присмотрись к нему. Неплохой парень, по-моему. Все. До встречи.

– Никита Митрофанович Скобликов, – сказал Петрович, глядя в окно автомобиля. – Полковник ФСБ. Действующий резерв. Орденоносец. Участник операций в Афганистане и Чечне в первую компанию.

– Петрович, кто вы?

– Да что ж такое? Опять он за свое. У вас болит?

– Нет.

– Скажи вам, что я гений, – это будет нескромно с моей стороны. Такой замечательный вечер, а вы меня в краску вгоняете. Скажите лучше, куда мы поедем вечерить?

– Да куда угодно. Я, например, «Прагу» люблю.

– Вы слишком консервативны, Пал Палыч. «Прага» – это банально, хотя и весьма добротно. Если не возражаете, есть у меня на примете один уютный ресторанчик. Правда, название у него пошловатое. Но сам интерьер очень недурен.

– А как называется?

– «У черта на рогах». Не слыхали?

– Что, действительно, так далеко?

– Да почему же? В самом центре. От нас езды, от силы, три минуты. Я укажу вам дорогу. Только, пожалуйста, не вздумайте открывать крышу.

Уютный ресторанчик «У черта на рогах» находился, как оказалось, в одном из живописных переулков между Большой Бронной и Тверской, недалеко от Патриарших прудов. Выйдя из машины, Петрович глубоко вдохнул порцию свежего морозного воздуха.

– Согласитесь, Пал Палыч, прелестное местечко. Очень мне здесь нравится. А вам как? «Булгаковщиной» не повеяло? Читали, поди, Михал Афанасича?

– Признаться, нет. Только фильм смотрел. «Доктор Живаго».

– Ну-ну. Может, это и к лучшему.

– Да я по образованию технарь, а времени как-то всегда не хватало.

– Я прекрасно вас понимаю. Зарабатывать такие деньжищи!.. Откуда взять время на литературу?

Ресторан, действительно, поражал богатым интерьером, но главное – обилием рогов. Каких здесь только не было: оленьи, лосиные, козьи, бычьи, рога архара… Практически все представители рогатой фауны внесли свою лепту в это убранство. Вероятно, по замыслу владельца заведения, вся эта костяная растительность должна была принадлежать именно «ему». То есть черту, в различных эволюционно-биологических вариантах. Посетителей было немного, но в глаза бросалась разношерстность присутствующей публики. За двумя соседними столиками, к примеру, спокойно уживались два солидных гражданина, а рядом молодые парень с девушкой с «ирокезами» на головах, переливавшимися всеми цветами радуги. При этом и те, и другие весьма искусно орудовали ножом и вилкой. Атмосфера в ресторане была спокойной и располагавшей к приятной беседе. В углу, правда, стоял небольшой рояль, но пианист отсутствовал.

При появлении врачевателя ему навстречу засеменил маленький лысый человечек, похожий на колобка. Вероятнее всего, сам хозяин ресторана. Во всех его движениях читалось не то чтобы уважение или почтение, а, скорее, неподдельная подобострастность. Он долго тряс Петровичу руку.

– Дорогой вы мой! Великий вы наш человечище! Ну почему же вы меня не предупредили, что приедете? Что осчастливите своим присутствием? Такой человек! Ах, такой человек!

– А что бы изменилось, дружище? Вы бы мне отдельный столик приготовили? У вас, дружище, мне везде достаточно комфортно. Скажите лучше, как здоровье вашей прелестной девочки?

– Замечательно! Ведь вы подумайте, никто же не верил. Мы с супругой каждый день молимся за вас!

– А вот этого не надо, дружище. Не докучайте Ему своими упоминаниями о моей скромной персоне. Там и без меня проблем хватает.

Несколько растерявшийся от услышанного, круглый человечек все же проводил гостей к дальнему столику.

– Располагайтесь, господа. Не смею вас более обременять своим присутствием. Алеша!

В ту же секунду появился официант. Готовый по первому требованию сделать сальто назад, Алеша учтиво подал господам меню.

– Спасибо, милый. Мы выберем и позовем тебя, – снисходительно улыбнувшись, врачеватель отправил Алешу восвояси. – Ну, любитель «Праги», чем будем радовать желудок? Признайтесь, не иначе как подумали о шницеле по-пльзеньски? А вот я вам предлагаю альтернативу. Давайте поедать морских гадов. Кстати, здесь подают замечательных устриц.

– Не смею возразить вам. Пусть будут устрицы, – глядя на рога, Пал Палыч скривил рот в ироничной улыбке. – Тогда уже и водка не ко двору. Как я понимаю, хорошее белое вино? Только право выбора, как всегда, за вами. Я в этом деле не специалист.

– Не переживайте, я справлюсь. Только с чего вдруг мы стали такими серьезными? Вам здесь не нравится?

– Не сказал бы. Место неплохое.

– Так что же нам мешает радоваться жизни?

– Учитывая, что не колет и не ноет, – в общем, ничего. Петрович, посмотрите, – после некоторой паузы продолжил он. – Вон за тем столиком у противоположенной стены сидит женщина с молодым самцом. Это моя жена Лариса со своим любовником. Я даже знаю, как его зовут. Так что, если вы меня хотели удивить, то на этот раз не получилось. Но, надо признать, при наличии такого количества рогов шутка довольно изысканная.

– Вы ревнуете? – прищурился Петрович.

– Нет. К сожалению, нет, – невозмутимо ответил собеседник. – Мы уже давно не ревнуем друг друга.

– Вы знаете, Пал Палыч, я оправдываться то не привык, но если сможете, то поверьте: для меня это тоже явилось неожиданностью.

В этот момент Лариса повернула голову в их сторону и, увидев Пал Палыча, ни секунды не раздумывая, направилась к нему.

– Ты ничего пооригинальнее, чем следить за мной, не мог придумать?

– Не льсти себе, Лариса. У тебя завышенная самооценка. Зачем мне это надо, если мы и так все друг про друга знаем? И потом, неудобно. Я же не один.

– Да мне плевать. Это, что ли, твой спаситель? – при этом Петрович не был удостоен Ларисиным вниманием. Она даже не взглянула в его сторону. Петрович же, напротив, мило улыбнулся, слегка привстав со своего места.

– Я скромный врачеватель, Лариса Дмитриевна. Позвольте представиться, Петрович.

Скромный врачеватель и на этот раз остался без внимания.

– Вижу. Хорошо ты тут лечишься, но своего ты все-таки добился. Настроение мне испортил. Спасибо, дорогой!

Она резко повернулась, но, пройдя несколько шагов, остановилась, как вкопанная.

– Господи! Что это на меня нашло?

Вернувшись к Пал Палычу, она села на пол возле его ног, положив руки ему на колени.

– Пашка, прости меня, дуру! Иногда я сама не знаю, что говорю. А ты на меня обижаешься. Ты думаешь, я не прошу Бога, чтобы ты был у меня здоров? Прошу, Пашенька! Еще как прошу! Ты знай – я все тебе простила.

– Извините, что вмешиваюсь, – еле слышно напомнил о себе Петрович, – но не могу не поблагодарить вас, Лариса Дмитриевна. Человек, которому плохо, больше всего нуждается в сострадании. Спасибо вам. Вы теперь идите, Лариса Дмитриевна.

Согласно кивнув головой, она встала и, подойдя к своему столику, села за него. Немигающим взглядом Лариса смотрела в лицо своему молодому другу, совершенно его не замечая.

– Зачем вы ее заставили так себя вести? – глядя в стол, спросил Пал Палыч врачевателя.

– Не люблю, когда обижают моих друзей. А признайтесь, Пал Палыч, вы наверняка хотите съездить мне по роже?

– За элементарный гипноз?

– Не совсем так. Если человеческое подсознание копнуть поглубже, то в этих недрах можно обнаружить куда более истинное, чем на поверхности. Просто все это «истинное» у Ларисы Дмитриевны вы в свое время педантично зарывали все глубже и глубже. Разве не так? Ну вот, видите. А вам бы только сразу по морде.

Молодой самец несколько раз щелкнул пальцами перед самым лицом Ларисы и с третьей попытки добился желаемого. Придя в себя, она, наконец, заметила его.

– А, это ты, Жорик?

– Ну, привет! Я уж думал, ты заснула с открытыми глазами. Слушай, Лар, а это что за мужичок, которому ты в ноги плюхнулась?

– Я?.. Это тебя не касается.

– Да я просто спросил. Не хочешь, не говори. Мне твои дела вообще по барабану, – молодой друг изобразил обиду на лице.

– Жорик, может, тебе удвоить содержание, чтобы ты мне не хамил?

– Лариса Дмитриевна, я, конечно, понимаю, что хамить позволено только вам. Но мы с вами квиты. Вам что от меня надо? Постель? Так вы ее сполна и получаете. И подо мной попискиваете не от брезгливости, а о чувствах мы с вами не договаривались.

С размаху Лариса влепила своему любовнику увесистую пощечину.

– Ну, тварь, ты об этом пожалеешь! – Жорик вскочил со своего места.

– Что? Что ты сказал, ублюдок? Раздавлю, как клопа! Но ты прав. Я тварь, только пошел отсюда вон, ничтожество!

– Как скажете, Лариса Дмитриевна. Понадоблюсь – телефончик знаете.

– Вон, я сказала.

Едва Жорик успел скрыться из поля зрения, как на входе в зал в роскошном вечернем платье появилась баронесса. Не обращая внимания на присутствующих, она, во всеуслышание крикнув Пал Палычу: «Павлуша, страсть моя неувядаемая!», через весь ресторан грациозной, но быстрой походкой направилась к нему. Не дав Пал Палычу опомниться, она снова ловко уселась к нему на колени и принялась целовать его лицо и шею с шокирующей откровенностью.

– Пашенька, любовь моя, не сердись! Я знаю, у тебя деловая встреча, но я поняла, что если сейчас тебя не увижу, то просто умру. Ну вот, увидела – теперь могу жить дальше. Извините меня, пожалуйста. Не буду вам больше мешать, – обратилась она непосредственно к Петровичу. Затем, вспорхнув с колен Пал Палыча, баронесса направилась к выходу. Остановившись в центре зала, она послала ему воздушный поцелуй.

– Павлуша, любимый! Умоляю, не задерживайся. Приезжай быстрее!

Так и не успев до конца опомниться от визита баронессы, Пал Палыч тяжело поднял голову и увидел в двух шагах от себя стоявшую перед ним Ларису.

– Клоун! Жалкий клоун!

Ветер стих, и в воздухе заметно потеплело. В свете ночных фонарей легкий снег, серебрясь, равномерно осыпал старушку Москву. Врачеватель и олигарх выходили из ресторана.

– Вот и поужинали. Согласитесь, Пал Палыч, с этими бабами всегда все шиворот-навыворот. Оставили голодным. Ну да ладно. Будем считать, что сегодня вечером я на диете. Огромная просьба, голубчик, отвезите меня домой.

– К сожалению, не могу оказать вам этой услуги, – весело улыбаясь, произнес Пал Палыч. – Рад бы, да не могу.

На том месте, где некогда стояла его машина, на белом снегу был отчетливо виден след протектора. Петровича сие происшествие, похоже, рассердило не на шутку. Он даже позволил себе сотрясти воздух кулаком.

– Это не баронесса – это оторва! Сущая оторва, хоть и баронесса! Не поверите, я с ней уже замучился. Ну ничего. Объявится – я ей устрою.

– А я думаю, не стоит. По-моему, она очень хорошая девушка.

– Девушка?.. – Петрович чуть было не задохнулся.

– Ну какая разница? Пусть себе катается на здоровье. По правде сказать, машина-то женская. Вы лучше успокойтесь. Сами же говорили, что нервы надо беречь. Давайте лучше присядем, подышим воздухом. Да и погода какая-то божественная. Располагает…

Они присели на ступеньки у входа в ресторан.

– Пал Палыч, ведь я был уверен, что вы мне скажете: это, мол, ваша достойная ученица или что-нибудь в этом роде… Слушайте, а давайте позвоним вашему Скобликову. Пусть пришлет машину. Он же обещал.

– Увы, Петрович, но этого я сделать тоже не могу. Мобильник-то снова остался в машине, а его номер я не помню. Он у меня в памяти телефона записан.

– Да, представляю себе последствия, если в данный момент эта шпана разговаривает с ним по телефону.

– Ну и что? Допустим, она ему скажет, что меня наконец-то грохнули злые недруги и тело мое бренное валяется на мусорной свалке, где-нибудь под Звенигородом. Как ни скрывай, а такая стратегическая информация все равно просочится и в прессу, и на телевидение. С утра на бирже начнется переполох, котировки резко упадут, его Величество Доллар сначала зазнобит, затем бросит в жар… А тут и я – живой и невредимый. Что, скажу, не ждали? И не дождетесь! Если, конечно, завтра опять не скрутит в три погибели… Или не согнет в бараний рог.

– Может и скрутить. Не ручаюсь. Только диагноз я вам поставил точный.

– Да я это и сам чувствую. И лечиться мне, похоже, придется самому.

– Ох, не имею я права так говорить, но скажу, – подобно Муссолини, Петрович вытянул вперед свою нижнюю губу. – Испытываю к вам, Пал Палыч, искреннюю симпатию.

– И я вам очень благодарен. И баронессе вашей.

– Ой, не упоминайте! Хорошего ремня этой баронессе.

– Я взрослый человек, – неожиданно послышался ее звонкий голос. – И никому не позволю так обращаться с собою. Какой может быть ремень, если я – женщина?

Кабриолет, за рулем которого, действительно, восседала баронесса, подъехал так тихо, что сидящие на ступеньках этого не заметили.

– О, добрый вечер, баронесса, – Пал Палыч был сама любезность. – Петрович, вот вам и решение всех проблем. Садитесь и поезжайте домой.

– А как же вы? Она же двухместная. Вот что, голубушка, – нетерпящим возражения тоном произнес врачеватель, обращаясь к баронессе, – отвезешь меня и немедленно за Пал Палычем. Вернешь ему машину. Ты меня поняла?

– Не слушайте его, баронесса. Отвезите этого ворчуна домой, а сами потом по ночной Москве, да с ветерком. Ищите свою любовь. Я же с удовольствием прогуляюсь. Давно мечтал об этом.

– Это до Жуковки-то? – изумился Петрович.

– А что? Часа за три, думаю, дойду. А может, и пробегусь еще… Трусцой.

– Ой, не могу больше! Сейчас мое маленькое сердце разорвется в клочья! – баронесса выскочила из машины и, подбежав к Пал Палычу, крепко обняла его.

– Разве можно, баронесса, – улыбнулся он, – имея маленькое сердце, так крепко обнимать?

– Пал Палыч, вы хоть телефон-то свой не забудьте, – донесся из машины голос Петровича. – Ты с кем-нибудь по нему разговаривала?

– Да ни с кем я не разговаривала. Отстань ты уже.

– Ну все, баронесса, – сказал Пал Палыч, тактично высвобождаясь из ее объятий. – Садитесь в свою машину и поезжайте уже. Петрович, а я вспомнил. Как-то само собою вспомнилось. «Доктора Живаго» написал Пастернак. Конечно, стыдно признаваться в своем невежестве, но я все-таки вспомнил.

– Невероятно другое, – ответил тот. – С вашими речевыми оборотами никогда не подумаешь, что вы не читали классику. Удивительная страна! Аналогов не имеем.

– Я Пушкина читал. Правда, в детстве. Господа! – улыбка не сходила с лица Пал Палыча. – Не знаю, какова ваша миссия и как долго вы задержитесь в этом городе, но, если у вас будет возможность и желание, приезжайте ко мне в гости. Буду рад вам.

– Ну да. А ваша жена меня побьет.

– Не думаю, баронесса. Петрович, – обратился он к сидящему в машине Херувимову Ч. П., – самое главное – сколько я вам должен за визит?

– Ни цента. За диагноз денег не беру.

– Тогда у меня к вам просьба. Только пообещайте, что обязательно исполните.

Какие-то секунды они пристально смотрели друг другу в глаза.

– Хорошо, – сказал Петрович. – Я вам обещаю, что не стану принимать участие в судьбе дочки хозяина этого ресторана. Довольны?

– Спасибо! Прощайте, господа.

– И вам не хворать, – пожелал на прощание Петрович.

Баронесса управляла автомобилем похлеще братьев Шумахеров, вместе взятых. В профессионализме ей было трудно отказать. Настроение же Петровича можно было назвать приподнятым, а тон – ироничным.

– Не гони. Мешаешь думать. Что, по-твоему, скажешь, я проиграл?

– Вчистую, хозяин. С вами такое редко случалось.

– А в этой стране всё вне логики и вне законов. Объясни мне, гонщица, как можно годами обкрадывать собственный народ, сохраняя при этом духовность, которой позавидовал бы Папа Римский? Каким образом они вдруг умудряются ее выцарапывать с самого дна? Причем, без разницы – что богатей, что нищий.

– Вас должно радовать, что таких меньшинство.

– В том-то и дело, что он один может стоить сотен. Я «проиграл». Наивная. Смешно даже. Кому? Миллиардеру?

– Может, стареете, хозяин?

– У меня нет возраста.

– Ну вы же сами про меня ему на лестнице сказали.

– Что я сказал?

– «А при чем здесь возраст?»

– Палку, баронесса, не перегибай, пожалуйста. Как думаешь, он понимает, что это только начало?

– В глупости его не заподозрила.

Немного постояв, Пал Палыч не спеша пошел по переулку в направлении Садового Кольца. Не успел он пройти и десяти шагов, как дорогу ему перекрыли два знакомых нам по гаражу «Гелентвагена», из которых высыпало с дюжину плечистых молодцов, вооруженных пистолетами. Впереди бежал Скобликов. Увидев Пал Палыча, они в недоумении остановились.

– Ребята, ну чего вам не спится? – всплеснул руками олигарх, узнав своих охранников.

– Пал Палыч, нам позвонила женщина с вашего же телефона. Назвала адрес и сказала, что вам угрожает опасность.

– Как видите, опасность мне не угрожает, а телефон женщина вернула. При том сама и добровольно. Однако вы оперативно. Молодцы, нечего сказать. Вы что, сюда на ракете прилетели?

– Пал Палыч, с вами, действительно, все в порядке? – не унимался Скобликов.

– Так, ребята, слушай мою команду! Р-р-равняйсь! Смирно! Благодарю за службу! Объявляю выходной! Вольно! Р-р-разойдись!

В любой другой точке на третьей планете от Солнца подобная картина могла бы вызвать, по меньшей мере, удивление. По пустынной заснеженной ночной Москве, по самой середине Кутузовского проспекта, в сопровождении двух джипов с мигалками шел человек в незастегнутом дорогом кашемировом пальто, с непокрытой головой, шевеля губами и что-то нашептывая себе под нос. Иногда он останавливался, пританцовывая в такт одной ему слышной мелодии. Затем, подобно дирижеру, жестикулируя руками, снова отправлялся в путь. Вместе с падающим февральским снегом на его непокрытую голову сыпались рифмы и ноты, где сочеталось несочетаемое, создавая удивительную гармонию души.

 
«В диких лугах, что за синей дубравою,
Знаю, божественный есть родник.
Будь я греховной опоен славою,
Я бы губами к нему приник.
 
 
Может, я вновь отчужденности пленник,
Вечно пленен мириадами звезд.
Может, во мне мой счастливый наследник.
Ему и отдам мир своих грез,
Своих грез, своих грез.
Млечный путь исканий и судьбы.
 
 
Там, где бродит вечность,
Там цветут сады.
Дивный мой наследник,
В них родишься ты».
 

Происходит же такое, господа. На расстоянии каких-нибудь двухсот метров, между Бородинской панорамой и Триумфальной аркой, в этом человеке одновременно рождались и поэт, и композитор.

 
«Сорок ночей по Земле этой странствуя,
Духом своим обретаю рассвет.
Две тысячи лет раболепствуя, властвуя,
Вере слагает оду поэт.
 
 
Радость моя! Не дремли с моей прихотью,
Келью открой и впусти в нее свет.
Дай сотворить с необузданной лихостью
То, что постиг за две тысячи лет,
Две тысячи лет, две тысячи лет.
Млечный путь исканий и судьбы.
 
 
Там, где бродит вечность,
Там цветут сады.
Дивный мой наследник,
В них родишься ты».
 

До загородной резиденции олигарха оставалось всего-то семь-восемь километров. Действительно, а почему бы и не пробежаться трусцой? Благо, что погода к этому располагала.