Текст книги "Весы Правосудия Божиего. Книга первая"

Глава 9

Искушение – это такое состояние человеческой души, противостоять которому в силах лишь высоконравственная личность, а тот, кто, мягко скажем, каким-то уровнем ниже стоит на сей лестнице жизни, идет на все, дабы вкусить-таки плод своих необузданных амбиций, даже не задумываясь о последствиях, кои могут повлечь за собой его безумные действия.

Ему неважно, что выбор такого пути может привести к падению ниже достоинства здравомыслящего человека, но что делать, таково уж оно есть, бытие людское, болезненный поиск самоутверждения, наверно, это и было то, чему, не задумываясь, следовал Кирилл.

Кто знает, то ли психическая травма детства или какое-то отклонение на генетическом уровне, но уже с ранней юности он неизменно старался быть выше окружающих в любом случае и шел к своей цели особым, рассудку нормального человека непонятным, чуждым путем.

Словно посланники ада, родившись на планете Земля, одновременно, в одном государстве, они выросли целым, поколением, чтобы творить свою работу безумного зла.

В начале девяностых двадцатого века эти демоны вдруг задействовали по всей стране, что покрывает одну шестую часть всей планеты, в каждом уголке необъятной территории бывшего, теперь уже разваленного, Советского Союза, орудовали эти откуда-то вдруг взявшиеся силы серьезно организованных криминальных структур.

Бесспорно, они завоевали власть на местах и управляли потоками финансов.

Удивительно, что среди граждан Советского Союза оказался такой высокий процент людей с уголовными талантами… а ведь вроде спокойная была страна, где сотрудники милиции повседневно не носили оружия.

Видимо, уже пару поколений подряд рождались пацаны со специально, вероятно, на самом тончайшем, астральном, то ли генетическом уровне, какими-то нам не ведомыми силами, искусно имплантированными уголовными наклонностями, но так ведь получается, откуда-то надо было взяться такой массе бандитов.

Родившихся практически одновременно, выращенных среди вполне нормальных граждан и при этом особо не отличавшихся от массы, но потом, при распаде государства, вдруг сменивших одежку и вышедших в один прекрасный день на улицы, чтобы действовать на благо темным силам, мол, вот он я, бывший спортсмен, отныне рэкетсмен…

Друзья, а может быть, оно, это недоброе, сидит непосредственно в каждом из нас, это чудовище, жалкое отребье изгнанных из рая, что жертва сатанинского безумия с необуздаемыми амбициями бандита и злодея, да только и ждет своего благоприятного времени, словно семя сорняка, что может лежать никем не замеченным под слоем плодородной почвы десятилетиями, но в один прекрасный день, ощутив благоприятные условия, может прорасти, породив большой куст колючего и даже ядовитого бурьяна.

Бронька крутил жернова своей философской мельницы, анализируя события последних пары лет, сон что-то не шел, да на самом деле было о чем задуматься, но решение вопроса пришло само по себе.

Двое молодых мужчин приближались к его дому, они ехали, подкрепляясь спиртным, вольготно развалившись на сиденьях иномарки, машины, что накануне отняли у некоего «должника»…

– Вот так надо действовать, я тебе покажу, как эти долбаные бизнесмены будут стоять на коленях и упрашивать, чтобы мы снисходили к ним и принимали в зубах поднесенную дань.

Они спешили самоутвердиться любой ценой, дабы испытать эйфорическое наслаждение властью над другими, теми, кто на самом деле намного выше их самих по всем параметрам, интеллекта, морали и прочих достоинств, которыми одарены все нормальные люди.

Собаки залаяли, во дворе кто-то есть, Броня встал с постели, пробили настенные часы, было четверть за полночь.

Не впервые, чтобы вот так вот, без предупреждения, люди приезжали к нему. Мало ли какое срочное дело у кого-то, тогда ведь еще не было мобильных телефонов, да и вообще далеко не у каждого был даже домашний, так что без всяких раздумий он прямо с постели босиком вышел на крыльцо, чтобы встретить поздних гостей.

В свете ночного фонаря, что висел под крышей террасы, стояли двое, Кирилл и один из уже знакомых ему грабителей, было явно видно, что эти люди не пришли с целью пожелать благо дому своего старого знакомого, так как в руках у них были предметы, ну очень уж похожие на пистолеты Макарова 9мм…

– Привет, с какой целью, Кирилл, вы приперлись на мой двор в это позднее время, да еще и с оружием в руках, уходите, братцы, и я забуду о вас навсегда, и даже все то, что вы уже натворили.

У меня семья в доме, дети спят, ребята, я вас не пущу вовнутрь, уходите туда, откуда вы пришли, ради Господа, одумайтесь, люди.

– Слушай, ты бизнесмен или батюшка-поп, тут причитаешь, а где твоя сутана, мы пришли не ради прогулки за триста верст, тут надо о деле побазарить. Нам, как ты понимаешь, известно о размере твоих доходов, так что вам, мой дорогой, просто придется по двести баксов в неделю отстегивать в общак братвы, и первый взнос давай-ка неси сейчас же, быстро, я не приехал в это захолустье попусту время терять, поверь, не ты один клиент, у нас еще много дел на сегодня кроме тебя.

Размахивая стволом пистолета, словно учитель указкой на уроке географии, он пытался напустить маску безразличия на свое лицо артиста-неудачника.

«Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок», – сказал когда-то мне неизвестный философ…

Конечно, было много путей выхода из ситуации, и он выбрал один из них.

– Ладно, вы получите, то что ищете, стойте тут, где вы есть, я мигом, господа.

Бронька зашел домой, но вместо денег он взял карабин и вышел навстречу судьбе.

– Кирилл, если вы не уйдете, я буду вынужден стрелять, черт меня побери.

Пистолеты бандитов были воткнуты за пояса, ну точно как в кино, дело в том, что, пока он был в доме, рэкетиры решили, что, мол, дело-то в шляпе и очередной лох уже согнут в позу дойной коровы, которая теперь будет безропотно отдавать парное молоко, строго придерживаясь ими установленного графика.

Таково было непоколебимое мнение Кирилла, конечно же, своими «гениальными» рассуждениями он успел поделиться с коллегой по цеху, и теперь в позах гордых рыцарей они стояли в предвкушении магических звуков своих победных фанфар.

Кирилл был всего в трех шагах, такой важный, каким может быть лишь очень смелый человек, супергордый, фанатичный революционер или полный дурак при виде к нему повернутого дула карабина.

Он заржал в своей безумной самоуверенности.

– Слушай ты, лошара, на кого ты ствол наводишь, стрелять в меня собрался, да у тебя яиц на это нету, а за показ твоей ржавой пушки и нефильтрованный базар будешь тут же наказан, платить придется вдвойне, и рука его потянулась за рукояткой пистолета.

Бронька вовсе не целился, не помышлял убить кого-либо выстрелом, держа оружие на уровне бедра, вдруг яркий свет озарил ночной двор, и у его ног уже лежало рухнувшее тело Кирилла, он не слышал даже выстрела, но во дворе лежащий мертвец безмолвно подтверждал произошедшее.

Другой бандит словно испарился.

Тот роковой выстрел его жизнь превратил в вечную агонию, в путь навсегда изгнанного мученика, чьим страданиям не будет конца.

Дело в том, мой дорогой читатель, что у нас все же нету права убивать себе подобных, в деталях об этом вы можете прочесть на страницах священной Библии.

Но а лично вы, что бы делали лично вы, будучи на его месте, в подобной ситуации?

Не говорите ничего, молчите, не надо слов, вы попросту не можете быть на его месте.

У каждого есть свой опыт, и всяк принимает свои личные решения.

Давайте его не судить сгоряча, ибо «не суди и судимым не будешь», мой дорогой читатель, а лучше глянем-ка, что же предстоит пройти нашему герою, бредя по тернистому и пыльному пути самоизгнанника, должно быть, и получится занятное чтиво, но пробовать прожить такое на самом деле никому лично я никак не советую.

Он зашел домой.

– Инна, прости, но я застрелил его, представь себе, с ходу насмерть, он там, у нас во дворе, лежит уже мертвый.

– Ну видишь, что я наделал, болван, теперь нашей жизни придет конец, а был ли у меня выбор?

Надо звонить в милицию, они меня, конечно, заберут, да и пусть, ведь поздно что-то делать, мной совершено убийство, и от этого уже не отмахнуться.

Она вовсе не выглядела шокированной или мастерски делала вид, что спокойна, дети не проснулись от выстрела, бедные крохи, им предстояло трудное, изуродованное детство, а пока они беспечно сопели в своих кроватках, которые Бронька делал им сам.

– Туда ему и дорога, – Инна выронила, глядя ему в глаза, полна уверенности в себе, она ведь помнила тот весенний день, когда еще малолетний Кирилл со своими дружками отнял у них деньги на улице, она знала, что того случая Бронька ему так и не простил.

– Не надо было этого делать, но, видимо, так уж я решил.

Он уверенно взял телефон.

– Алло, я застрелил человека на своем дворе. – Звонивший представился и назвал адрес. —

Это на северо-восток от города, вы знаете мою ферму«Сосен Яр», что на берегу реки. Как минимум час быстрой езды.

Он почему-то добавил:

– Да мертвый, конечно, ну да не доктор я, а только как живого от мертвеца-то отличаю.

Что вы говорите, завтра после обеда, а что мне с ним делать?

– Накрыть, чтобы животные, если что? Да ладно, у меня две охотничьи собаки во дворе, так что спокойно.

Он положил телефон.

– Представь, они приехать могут только завтра, и то после обеда, пять убийств на район, приказали чем-то накрыть тело и смирно ждать.

Накрывая плащ-палаткой тело отравителя своей жизни, он нашептывал словно молитву: прости, Кирилл, прости…

Всего сто двадцать тысяч жителей на район, что более двухсот тысяч квадратных километров площадью, и пять убитых в одну лишь ночь – это уже статистика.

Ну а сколько же по всей стране в таком случае? Наверно, есть и такие сведения, но они нам неизвестны.

В борьбе за территориальные зоны и сферы влияния бандиты стреляли друг друга прямо среди белого дня в центрах городов, а сколько бизнесменов вывезли в леса, где после нечеловеческих пыток, добившись искомой информации, их все-таки убивали, бросая незакопанными изуродованные тела…

Что-то вроде гражданской войны прокатилось волной, нет, волнами, через многострадальную Россию, и эта бойня продлилась десятилетие, так сколько же жизней унесла она, есть ли точные данные, наверно, где-то, у кого-то и есть, а мы можем только догадываться.

Вот что принес в Россию ветер перемен девяностых, нет, это был шторм, ураган передела по беспределу.

До утра они говорили о чем-то, только не о завтрашнем дне, даже поспали пару часов, и, забыв обо всем, любили друг друга как в последний раз…

– Не могу вас тут оставить одних, ведь рано или поздно они приедут за мной, как ты одна тут будешь чувствоваться потом?

Давай одевать детей и поехали, пока можем, завезу вас к твоим родителям. Будет, наверно уж, лучше, если они не увидят, как тут станет действовать доблестная милиция, представь только, ведь обыск устроят обязательно, да и вообще малышам лучше этого не видеть.

Они вышли через другую дверь, что вела в сад, и спустя четверть часа, потраченного в дороге, уже были на месте.

Дети бросились играть в саду у бабушки, жена говорила со своей матерью на какую-то отвлеченную тему, а он пошел и присел на лавочку под вековой дуб, что стоял прямо в центре двора.

Более десяти лет прошло, когда они с Инной, будучи еще малолетками, целовались под этим деревом аж ночи напролет.

Вспомнил, как однажды, вовсе невзирая на их присутствие, ежик, важно фукая, вроде паровозика, деловито протопал мимо них, еле видимый в белой июньской ночи, но такой занятой, и, эмоционально отфыркиваясь, обнюхивающий все на своем пути, иглистый, вызвал большую волну романтики в сердцах влюбленных и, конечно же, запечатлелся в их памяти на всю оставшуюся жизнь.

Отбросив сантименты прошлого, он как раз собирался с духом, чтобы сесть в машину и тихонько уехать обратно домой, так избегая прощальной сцены, когда, опережая его действия, во двор закатилась милицейская «канарейка», в народе так названная из-за пестрой окраски, машина стражей порядка.

– Что же ты покинул место преступления?

Офицер милиции, вместо того чтобы надеть браслеты, приветливо пожал обе ему навстречу протянутые Бронькины руки.

– На месте уже работают эксперты-криминалисты, а я вот поехал за тобой. Как видишь, для меня не стало великим трудом элементарно дедуктировать твое местонахождение, друг, я же знаю тебя, как и ты меня, и понимаю, что ты ведь не станешь убивать человека ради развлечения, что за чертов случай, Бронислав Юрьевич?

Тот только развел руками, мол, а кто его знает, так уж получилось.

– Да, очень похоже на военные действия, раньше при Союзе, по всем данным статистов, одно убийство за пять лет на район бывало, и то на почве ревности или другая бытовуха какая-нибудь по пьяни, а теперь, ну извините, пять в одну ночь, и все огнестрелы притом. Со времен Второй мировой войны таких количеств убиенных тут не бывало.

Мне, брат, по закону надо тебя арестовать, ничего личного, просто это моя работа.

Милиционер говорил с ним как со старым другом, а оно так и было, они ведь были знакомы практически с детства.

– Благодарю, Вован, что приехал именно ты, я это сделал и, конечно же, готов ответить. Давай покатим, пока дети не видят, а Инна знает, что мне рано или поздно надо будет уехать, так что я готов, просто не желаю прощаться, лишнее это.

Ну что, на «канарейке» прокатимся?

– Да с удовольствием, но твоя машина нам тоже нужна, экспертиза, все такое…

– Так давай на моей, «ауди» как-никак, а у тебя вон шофер имеется, пусть сопровождает, с эскортом поедем.

– А почему бы и нет, но садись сам за руль своей иностранки, я на такой еще пока и не катался.

Они сели в Бронькин «ауди», офицер милиции с удовольствием позволил ему вести свою машину самому, эти ребята знали друг друга еще с хоккейной площадки, в школьные времена играли целыми днями на одном дворе, хоть и в разных командах. Вован был на один год младше, такую уж он выбрал профессию, каждому свое, нужны же этому миру как фермеры, так и следователи по особо важным делам…

Глава 10

– Судя по показаниям, в этом деле нету ничего сложного, но надо его все-таки закрыть и подержать, кто знает, а может, он врет так складно, ведь всяких артистов видали, – прокурор говорил сам с собой, прохаживаясь по роскошному кабинету.

– А вдруг еще и подельнички найдутся, а может, большие денежки в дельце появятся, этот Бронислав Юрьевич Климов уже и на уровне области весьма, известный предприниматель, ведь фермер просто так не имеет новенький «ауди», еще бы, судя по описи, двадцать единиц техники и так далее, аж мясокомбинатик имеется в наличии, успешный, причем еще и женушка – красавица да умница, говорят.

Прибыв в районный участок милиции, Бронька выложил всю свою биографию как на духу.

Кроме единственной судимости по малолетке, когда за несчастный мотоцикл повязали, да и то чужой похмель это был, а не судимость, ему стыдиться не было за что.

Трудился с юности и учился от своих собственных ушибов, после армии заработав на комсомольских стройках первую тысячу, прикупил старый домик, да и тесть малость помог при подъеме с техникой.

– Так что своих двести гектар обрабатывал, и урожаи, слава Богу, были, потом скотина пошла и мясопереработкой занялся, ну да, успешно, так это уже вроде бы как не запрещено, а вы пойдите и спросите, все знают обо мне, вам ответят друзья и соседи, мои клиенты и рабочие.

– Спросим-спросим, дело повела прокуратура, как и положено, и уж эти дяди имеют навык не верить с первых слов, а проверить пару раз сначала и только потом записать.

– Понемногу зарабатывал и технику прикупал, налоги уплачены, да и вообще не должно ли государство заботиться о своем гражданине, который ведет честный образ жизни, не должны ли правоохранительные органы проследить все это дело и разобраться в том, кто тут на самом деле жертва обстоятельств?

Так вот, надеюсь на ваше позитивное решение, и, в конце-то концов, они ведь были вооружены.

– Поверьте, мы во всем разберемся, строго следуя букве закона, а пока вам придется побыть под охраной у нас, так сказать, в гостях, что точнее называется следственным изолятором, а в народе просто тюрьмой, что, уверяю, в ваших же интересах, безопасность, надеюсь, вы понимаете, о чем я.

Представьте, кто знает, как могут отреагировать его дружки, если, конечно, все то, что вы говорите, не является ложью.

Мы приложим максимальные усилия, чтобы как можно быстрее все проверить, собрать и сопоставить факты, доказательства и передать ваше дело в народный суд.

Поверьте, весы правосудия непременно решат вашу участь, и, убеждаю вас, народный судья, он безошибочно примет единственное и верное решение – вердикт о мере вашей вины и адекватного преступлению наказания.

Спокойно, молодой человек, судя по показаниям, ничего страшного вас не ждет, конечно, за исключением того, что все вами вышесказанное, к сожалению, пока что не имеет никаких подтверждений и, как смею заметить, у вас не имеется веских доказательств того, что все было именно так, как вы тут утверждаете.

– Уважаемый следователь прокуратуры, каким бы ни было ваше решение, но у меня нечего больше добавить ко мной вышесказанному и вами записанному, господин, как вас по батюшке, мать вашу так.

Последнюю фразу он придержал за зубами, хотя ну очень уж хотелось сказать упомянутое и добавить еще и физически в эту зажранную рожу.

Бронька молча поставил размашистые от злости автографы на все бумаги, дескать, «с моих слов написано правильно и мною прочитано», после чего он был конвоирован в полуподвальное помещение, а точней, в камеру предварительного заключения районного отдела внутренних дел.

Три метра с лишним в длину и от силы два с половиной в ширину, медвежья берлога со стенами под грубой, вроде бетонной, шершавой штукатуркой, все отвратительно серо. Там деревянный настил пола является заодно и спальным местом. В правом углу от двери оцинкованное ведро без ручки, которое, оказывается, предназначено для пользования как отхожее место и при этом воняет по-страшному застоялой мочой. Сыро и душно, плесенью пропахшие доски настила изрезаны разными памятными знаками, не делающими особой чести многочисленным авторам сего тончайшего искусства, мастерам-самоделкиным с весьма ограниченной фантазией.

Но судя по количеству разного рода «нанарной» резьбы, грубых орнаментов чуть ли не первобытной клинописи, размещенных по всему настилу, это место, однако, содержало в себе значительную информацию о бурном развитии уголовного мира в современной эпохе.

Судя по некоторым хорошо сохранившимся датам, это нечто позволяло без труда заглянуть в события и ушедших дней как минимум последних лет этак на тридцать с лишним назад, конечно, если только вам хватит фантазии.

Как, например, «Здесь был Жук – 1961 году», и, похоже, имел при себе неплохую заточку, а также талант, поскольку эта надпись была врезана глубоко в сосновую доску, и довольно искусно.

Чего не сделаешь, располагая временем, желанием, талантом и инструментом, вон части женского тела, а то и обоих полов, там дальше, походу, были стихи, но, к сожалению, некий болван поверх поэзии вырезал пиковый туз…

Решив, что дней для изучения остальных произведений искусства нанарной клинописи «краснодеревщиков» уголовного склада у него еще будет навалом, он стал разглядывать остальные прелести этой дыры, иначе назвать такое помещение попросту не поворачивался язык.

Оконце не более чем в четверть квадратного метра, зарешеченное для простоты этого тонкого жанра железным листом, в котором сваркой прорезано несколько хаотично размещенных прорезей разных форм и диаметров, но не превышающих полутора сантиметров, служащих то ли для вентиляции, не то ради пропуска вовнутрь дневного света, но ни той, ни другой функции на данный момент эти отверстия толком не исполняли.

Было душно и сумрачно, над дверью за энными слоями арматурных решеток в человеку недоступной нише светила тусклая лампочка накаливания, но всего света, что давал этот жалкий светильник старины Ильича, с трудом хватало даже для того, чтобы не промахнуться мимо ведра, исполняя малую нужду.

Стало быть, вечер уже, весь день, проведенный на допросах, обысках и остальных процессуальных мероприятиях следствия, дал о себе знать усталостью.

Такие действия, как фотографирование в профиль и анфас, дактилоскопия, где все руки измазали черной тушью, чтобы снять размазанные отпечатки пальцев, поездка на место происшествия и следственный эксперимент, потом сдача оружия, экспертиза всего дома – обыск и снова допросы.

Он лег на дощатый пол, но, не имея ни малейших удобств, уснуть не удавалось, в конце концов человека замучила жажда, и он, не вставая с нар, достав ногой до двери, стукнул по ней пару раз.

Не сходу, но все же через тройку минут после неоднократных, повторных и усиливающихся ударов услышалось появление ключника.

Со сверхленивой интонацией в самоуверенном голосе флегматичный работник подвала, трынча связкой ключей, вяло промычал:

– Который?

– Пятый, – следуя ранее полученной инструкции, Бронька крикнул в ответ номер своего логова. – Начальник, принеси воды, я высох тут как осенний лист.

Через пару бесконечных минут ключник, открыв кормушку (небольшое отверстие в тюремной двери, через которую, как правило, подается еда), поставил на лоток пол-литровую алюминиевую кружку не совсем вкусной воды из-под крана.

– Слышь ты, до утра ломиться в дверь больше не советую, а то получишь дубиной, завтра с ранья поведу на оправку, там туалет, вода доступна – умыться да попить, а пока делай свои дела в ведро, если невтерпеж, сам нюхать будешь.

Вертухай засмеялся и на этой веселой нотке захлопнул дверцу кормушки.

– До завтра, несчастный.

Он было попытался окликнуть ключника, спросить о чем-то для постели, но, к сожалению, опоздал, работник подвала не хотел его услышать, он хлопнул дверью, выходя в дежурку, где с коллегой по цеху, судя по доносившимся отдельным звукам, весело резались в карты.

«Зима ведь, черт возьми, а труб отопления тут не видно вообще, и железный щит вместо окна стал покрываться инеем, благо одежду не отобрали», – подумал Бронька, снимая штормовку и накрываясь ею, чтобы хоть как-то согреться.

Не очень-то комфортабельный отель, но все же со всем включенным в одно, так сказать, спальня, туалет, жилая и столовая, питание и охрана, так что роптать не смей, удобства полнейшие плюс фитнес-центр по собственному выбору, ибо если не отжиматься и не приседать, то можно окоченеть вполне реально.

С утра и вправду вывели из камеры, чтобы сходить в туалет, прихватив с собой вонючее ведро без ручки, заодно его вылить, слегка сполоснуть, дабы меньше воняло, и по желанию умыться, но только холодной водой, да уж, особыми условиями удобств это престижное место отдыха, по ходу дела, вовсе не блистало…

Несмотря на подавленное настроение, Бронька снял с себя рубашку и отчаянно умылся до пояса, прогоняя дурные мысли тем самым.

Ночью, трясясь от холода, было дело, чуть не помутился рассудок, понимая, что натворил, хотя на самом деле если разобраться, то он должен быть признан невиновным, такая мысль также нет-нет, а проскальзывала, и эта надежда давала силы бороться с отчаянием.

Так потекло новое, радикально измененное время, по утрам выводили в туалет, опять те же водные процедуры и обратно в камеру, разминая к движениям привычный молодой организм, он делал отжимания от пола целыми днями, приседал, махал руками и ногами до изнеможения, стоял на руках у стены, пока не застучали молоточки в висках, а потом садился в позу лотоса да сидел, отдыхая, пропуская холод внутрь тела, но а потом заново начинал всю эту самим в одночасье разработанную программу.

Впервые в камере, с холодом и содеянным наедине, впроголодь, тут кормят неважно как, но что-то съестное дают, а молодой организм привыкает быстро. Не нажирать же рожу сюда посадили, да ему не до гастрономических развлечений, это не самое важное в бытии, ну есть какая-то еда, хватит, чтобы поддерживать жизнедеятельность тела, и то хорошо.

Когда дело идет насчет убийства, что перечеркнуло жирной черной линией слово «жизнь», поверьте мне, мой друг, не до чревоугодства тут остается.

Три бесконечных дня, когда не с кем даже словом переброситься, ключник приходил, приносил еду и молча удалялся.

Как же Бронька мог знать, что его одиночество вовсе не случайно, то попросту уже древняя оперативная разработка.

Новенький содержится несколько дней в одиночке при условиях, максимально приближенных к «спартанским», так вот, зачастую этот нехитрый метод, доведший человека до отчаяния, взывает его к откровенности, и несчастный, в слабой надежде на улучшение условий содержания, готов откровенно изложить все, что было, да чего там, даже более того, некий благодаря этому вот первому опыту заключения под стражу, вдруг обнаружив в себе дар Пинкертона, готов с удовольствием помочь следствию распутать свое и все возможные другие, пусть даже самые безнадежные дела, то есть стать безвозмездным стукачом аж до конца своих бесславных дней, лишь бы ему пообещали, что больше не закроют в ту страшную камеру, где по ночам из всех углов выползают всевозможные кошмары, так угнетающе действующие на его и так уже воспаленное воображение.

– Вот только не это, товарищ следователь, лишь отпустите меня, пожалуйста, и я буду верно служить нашей доблестной гвардии блюстителей закона до конца моей сознательной жизни, поверьте, честное комсомольское слово… я вам могу быть даже полезен…

Все зависит от индивидуума, ведь все мы разные.

В случае этом, как, например, Бронька, который не стал проситься к следователю с чистосердечным раскаянием, к нему бросают пару опытных стукачей, людей, кто сидят уже не в первый раз и, имея опыт, умудряются вытащить информацию из первоходки, за что следователь может расплатиться с доносчиками ну хотя бы бутылкой водки, пачкой чаю, сигаретами или просто едой. Эти люди делают свое грязное дело не задорого.

Вот и в нашем случае, в конце-то концов, открылись сталью окованные двери, и суровые надзиратели закинули еще двоих заключенных.

Перед тем как уйти, ключник как бы в шутку бросил фразу, глядя на Броньку:

– Аккуратно, воры, вам сидеть с убийцей, со злодеем несусветным, если что, ломитесь в дверь, я тут неподалеку.

Те двое с самых первых минут чисто по-братски были дружески настроены на шутки и разговоры.

– Если ляжем селедочкой, то вполне хватит места, только внимательно, чтобы, не ровен час, по ошибочке, чисто по-братски, не ковырнуть друг друга в задницу спросонья, так ведь потом уже греха не снимешь со члена своего, а приятелю-то и вообще дорожка в петушарню, век воли не видать.

Старший из них, видимо, был прирожденным черносатириком.

Только ведь была и доля правды в его невеселой шутке, то был тонкий намек на то, что тут и на самом деле может-таки всякое случиться, но, блин, только не с ним, Бронька дал им понять это вполголоса, не с ним, а то ведь обоих порвал бы как Тузик грелку.

Он было чуть ощетинился после такой шуточки, но вскоре понял, что тут вот так приговаривать вполне нормально, ну между прочим, как бы шутя.

У обоих новозаброшенных набитые сидоры (вещмешки) на плечах, аккуратно скатанные толстые шерстяные одеяла под мышкой и не только…

Они как дома, подшучивая, стелили себе места рядом, у старшего даже два одеяла, и он предложил одно, что потоньше, для Броньки.

– Бери смело, браток, так ведь хоть что-то будет прослойкой между нарами и твоим телом, ты не беспокойся, человек привыкает, и со временем, уверяю тебя, вскоре ты полюбишь жесткую шконку, которая, поверь мне, старому каторжанину, даже полезна для твоих костей и мозгов включительно.

– Скажем так, условия, максимально приближенные к образу жизни тибетского йога в пещере, если вам будет угодно, – старый вор вдруг искренне, но грустно засмеялся.

Младший усердно барабанил по дверям, пока появился ключник.

– Эй, вертухай, замути-ка нам кипяточку, братаны чифиру хотят, по-быстрому метнись, ага, начальничек.

Тот без разговора, спустя буквально пару-тройку минут, расторопно принес кипяток из дежурки в своем электрическом чайнике и даже любезно подождал, пока несуетливая братва достала закопченный, но почти священный для них чифирбак – алюминиевую кружку, он также не отказал, угостив сигаретой младшего вора, с кем и имел дело по заварке чая.

– Ну и как убивец, на воров не бросается?

– Так не дурак же, на авторитетов покушаться.

– Ну смотрите внимательно, он очень опасен…

– Будешь тявкать там, на самого сейчас брошусь, ментяра поганый, а ну сквозани отсюда, недоносок шепелявый.

Бронька не выдержал ехидного мусорочка лет двадцати отроду, мамина сыночка с пушком на верхней губе, который вот так вот, стоя за дверью, только и мог, как гавкать через отрытую кормушку, а в случае встречи тет-а-тет наверняка обоссался бы на месте.

– Будет вам глупости говорить, давай уже сядем да чаек погоняем.

Потеряв дар речи, вертухай защелкнул кормушку и удалился, понимал все же, что и на самом деле с такими, как этот, лучше не шутить, а то терять-то ему, наверно уж, нечего…

Старший из воров, многозначительно моргнув Броньке, одернул его пыл.

– Не стоят они и ломаного супинатора, успокойся, ну пусть почувствует себя мужиком хоть немножко, а ты, главное, не теряй самообладания, браток, иначе побьют ведь, у них тут полное право на все, знаешь ведь пословицу «береженого и Бог бережет». Присядь вон, подыши поглубже, следи за нервишками, браток, они тебе еще пригодятся.

А за это время младший вор уже разложил царские угощения, там было копченое сало, в котором Бронька узнал свое производство, но ничего не сказал, чеснок, что пахнет колбасою, репчатый лук, хлеб и даже леденцы к чаепитию.

– Раздели с нами то, что имеем, так сказать, что мент принес, а то на местной диете пацан твоих размеров скоро душу Богу отдаст, не бойся, в долги не загоним.

Какие долги, если вот это вот самое сало вышло из моей же коптилки, надо же, не предполагал ведь, даже сюда оно попадает. То ведь и в натуре из моего заводика.

Бронька не мог не узнать продукт своего производства.

Старший вор был сама любезность:

– Ну вот видишь, как судьбинушка-то обернулась, а ты, братуха, не серчай, будет уже, что было, то было, а жизнь-то продолжается, давай вон закусывай.

– Вы, братцы, похоже, на особом счету в этом отеле, – Бронька проронил без подоплеки, лишь бы просто поддержать разговор за кружкой чая.

– Да не особо-то, просто мы тут не впервой, в отличие от тебя, вот я, например, в общей сложности уже, дай Бог не соврать, годков десять плюс шестнадцать отбарабанил, и вот теперь опять пятак наверняка прилепят, ну вот и считай.