Текст книги "Весы Правосудия Божиего. Книга первая"

Весы Правосудия Божиего
Книга первая
Андрис Юрьевич Лочмелис

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

© Андрис Юрьевич Лочмелис, 2023

ISBN 978-5-0059-8648-1 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-8649-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дружеский шарж от художника Веселина Василиева

«Не суди и судимым не будешь», —

Написал кто-то раньше меня.

Завтра в два мою долю решает

Двадцать первого века судья.

Ко всем вам, мои дорогие сочеловеки.

Ко всем добрым и не столь добрым, с кем довелось-таки стать мне знакомым, шагая не совсем ровным путем своей жизни, а также и к тем, с кем встреча еще предстоит.

Бесспорно, есть место быть добру, а также и злу среди нас, ведь согласитесь, друзья мои дорогие, «Стать первым без второго нельзя, так вместе шагают дружно».

Некий созидать послан, другой крушить, что, по-видимому, и есть самая элементарная закономерность бытия.

Всех искренне благодарю, ибо без кого-то из вас не сложился бы пасьянс этой, наверно уж, не очень-то веселой истории, что смею повествовать всему миру.

А повесть, она, собственно говоря, о том, что раз уж родился человек, повторюсь, будь он плох или хорош, то, видимо, для некой цели он все-таки был или все еще есть, нужен тут, на планете Земля.

Об авторе

На свет, по милости Господней, он появился в середине шестидесятых лет двадцатого века, первым же пронзительным криком смело заявив о своей непростой личности акушерке, матери, а потом и всей многочисленной, но, благо, относительно интеллигентной семье крестьян среднего достатка.

Дело было на бескрайних просторах Советского Союза, и не станет лишним, если заметить, что при весьма сложных бытовых условиях, но он, несмотря ни на что, благополучно вырос телом и духом, получил сносное среднее образование под громкими лозунгами коммунистов вроде «Будь готов – всегда готов» и прочих в том же духе, которые неустанно раздавались из вечно шипящего репродуктора-радиоточки, в обязательном порядке имеющегося практически повсеместно, так что ему и понаслышке, и на суровой практике удалось-таки испытать все прелести тех, теперь уже в Лету канувших и, надо сказать, эпических ныне времен.

В начале девяностых, когда разыгралась агония, а потом и стихийное бедствие коммунистического безумия и без малого воцарился хаос в бескрайней, по гланды настрадавшейся стране, началось такое, что и в сказке не рассказать…

Так давайте не стану трогать старое перо, ни тем более кисть, а обращусь-ка я к клавиатуре ноутбука, и вот она-то мне и поможет в той немалой работе, что предстоит по пути к изложению мыслей, которые воистину назрели уже до того, что сами ну попросту просятся на бумагу.

Десятками лет монотонно существовавшее общество билось в предсмертных конвульсиях привычной апатии и корчилось, словно роженица в схватках, мучительно выбираясь из застойных оков советского строя.

Тогда повсюду творилось чудовищное бесправие, выходящее за всякие рамки здравого рассудка, и до такой степени, что навеки будет помнить история, а люди будущего, наверно, аж содрогнутся от пересказов кровавых легенд о той воистину безумной эпохе.

Он, к тому времени будучи уже взрослым мужчиной, разумеется, тоже оказался в круговороте того кошмарного танца.

Те, порой шквальные веяния ветров свободы обратили в бегство десятки, нет, сотни тысяч, настрадавшихся вдоволь творческих личностей, «граждан – узников страны светлого будущего», с ошеломляющим треском лопнувшего в мелкие клочья мыльного пузыря большевистского строя.

Вряд ли поддалось бы статистике, сколько же все-таки душ тех или иных социальных групп унесло за кордон той первой волной, отхлынувшей из лагеря разваленного социализма, но он точно был среди них.

Будучи еще молодым, в те годы конца двадцатого века ему довелось побывать ажнак везде, от востока до запада, и наоборот, и накрест, если вам будет угодно. Трудиться в поте лица, когда была работа, а нет, то даже красть себе хлеба кусок, дабы поесть, набраться сил и дальше идти, в сражение с невзгодами жизни, да повидать в ней, похоже, немало, чтобы однажды решиться, и сесть за письменный стол, и, не имея особого к этому образования, начать-таки, начать писать свою повесть о тех временах, переживаниях народных и личных, повесть, которую вы, мой милый друг, теперь и начали честь.

По вечерам после работы на «евро-стройках», положив чуть ли не до бритвы стертый свой мастерок, в мозолистую руку он брал авторучку и порой набрасывал на страницы блокнота пару-тройку строк на ум пришедших стихов, некоторые мысли, события дня или нечто из личного рассказа коллеги во время обеденного перерыва, такого же бродяги, но с высшим образованием инженера-механика, потерявшего работу и в отчаянии подавшегося куда глаза глядят, на поиски новой жизни, бывшего милиционера, кто так же убежал от беспредела, или летчика, кто покинул свой лайнер прям на взлетной полосе одного из европейских аэропортов, пожертвовав всем, лишь бы не вернуться в то месиво, что мололо жизни людские. Человек, сбросив китель милиционера, пилота, военного, волею судеб превратился в подмастерья, за мизерную зарплату выполняя физически тяжкую работу вроде принеси-подай… а дальше вы сами знаете, на стройке очередного отеля, где-то на знойным солнцем испепеленном побережье Средиземного моря.

Сквозь годы далеко не легкой жизни он нет-нет, а писал, создавая нечто подобное рукописи-черновику и назвал эту работу свою «Весы Правосудия».

Спустя десятилетие с лишним, в конце 2010 года, когда грянул на свет финансовый кризис и работы для мастера попросту не стало, он положил свои инструменты в долгий ящик и, пользуясь временем, всерьез принялся за строительство словом, что, кстати, тоже неплохой, если не лучший, материал для созидания вечного.

Так вот, он сел за компьютер с намерением воплотить-таки в жизнь давно уж зачатую мысль.

По ходу работы над книгой, исходя из немалого опыта прожитых лет, вдруг твердо решил, что в названии повести ну не хватает вот одного, но главного слова, а добавив его, получил как раз то, что искал, и, найдя, не колеблясь назвал свою повесть именно так, как, наверно уж, пожелал сам Господь, дав ему такую идею и убеждение, «Весы Правосудия Божиего», а потому, милый друг, что только Господний будет праведным суд, и вот он-то рассудит нас всех, исключив роковую ошибку…

Конечно, это всего лишь его личная точка зрения, а выбор, разделять ее с ним или нет, безусловно, друзья, остается за вами.

О книге

Имея возможность путешествовать не только по всей России, а также по Азии и Европе, я всегда старался общаться с людьми, ну и вы ведь знаете, как оно зачастую бывает, когда уже выпито за знакомство, дорогу и будущее… человек, найдя «свежие уши» чужака-слушателя, открывает ему свою душу, дабы случайному спутнику излить все за жизнь накопившееся горе, ибо, на подсознательном уровне все же зная о том, что разделенная с кем-либо боль уже становится меньше, вот он и говорит неустанно в незыблемой надежде, что незнакомец, выходя на своем полустанке, унесет на себе хоть какую-то часть непомерного груза его жизненных бед.

Так вот, все накопленные рассказы плюс мой личный опыт и заставили написать эту повесть то ли роман, решите вы сами…

Имена героев, места, события и времена, разумеется, не соответствуют действительности, а некоторые из них даже полностью мною вымышлены, то есть субреальны, так что любые совпадения с когда-то жившими, нынче живущими людьми или событиями попросту случайны, и уж извините за нечаянное сходство с кем-либо из вас, если что…

Базируясь на весьма интересных, а иногда даже невероятных, когда-то слыханных житейских историях и моем, скорее всего, слишком раскрепощенном мировоззрении, получилось так, что эта книга содержит в себе, наверно уж, разные жанры бескрайнего поля брани литературного искусства.

Тут, конечно, присутствует лирическая проза, поэзия, романтика любви и все, что с ней связано, самая малость сарказма, драматические моменты, местами, наверно, робкий сатиры пристук и даже, быть может, похоже, порой, что данное чтиво проведет-таки вас сквозь гранитные жернова философической мукомольни, но преждевременно беспокоиться вам стоит едва ли. Мысли мои не слишком уж тонкого помола, и посему полагаю, что будут понятны вам всем.

Ну а если листание этих страниц вам все же доставит некую минутку удовольствия, а еще лучше заставит задуматься о мирском или вечном, то значит, что годы беспутной жизни моей были растрачены вовсе не зря.

С уважением, всегда ваш,

Андрей Балтимор

Часть 1

Глава 1

Здравствуй, мной уважаемый читатель.

Вовсе не по своей воле, скажите, кто бы этого желал, а просто-напросто невольно следуя нити того направления, что указано, наверно уж, свыше, ему, к сожалению, на протяжении жизни своей пришлось нести нелегкую кару, да будь она неладна, ведь выпала-таки доля человеку познать и нарушить не один и не два, а все десять законов, что нарек исполнять нам Господь.

Вот мы и посмотрим, что и каким образом ему довелось испытать, неся на себе этот крест, ну а как вам, полагаю, известно, нам Богом дается именно столько, сколько мы в силах нести…

История о беззащитных и сильных, добрых и злых, да вообще обо всех людях и нелюдях, которых ему было суждено повстречать, странствуя по этому, порой страшному миру. О том, как удалось устоять, а не поддаться течению превратной судьбы и не пропасть в глубокой пыли путей на самом-то деле столь пока еще очень далекой от совершенства нашей цивилизации.

Наверно, лишь тот, кто сам глубоко испытал стресс, связанный с непосредственной близостью смерти, может быть, и смог бы передать те чувства с помощью пера, чернила и бумаги, да и вообще возможно ли описать состояние души человека, которому довелось убить себе подобного, а вот все остальное, что следует после того – допросы, обыски, предварительные домыслы аж все на свете знающих оперов, тончайшие лабораторные и не столь тонкие внекабинетные исследования, немаловажный заключительный акт патолого-анатома, все решающая психэкспертиза, полный крах размеренной жизни, новые веяния грядущих приключений да философические размышления на темы: а за что и если бы, да все же оно не так и как поступил бы ты, будь на его месте я… но и это еще далеко не все… так вот, оно все вместе как раз-таки составит содержание сего изложения.

В те теперь уже как бы и давние времена начала последней декады конца прошлого – двадцатого – века блюстители закона особо не затруднялись выяснять тонкости дела, дескать, при каких таких обстоятельствах было совершено преступление, заявил ли человек о происшествии сам или был пойман, скрываясь как трусливый подонок, – все это было неважно, его попросту отправляли в следственную тюрьму, а там уж… само время покажет, был ли он виновен в содеянном, то ли держали его взаперти по ошибочке…

Медленно раскачиваясь, начинался неспешный процесс расследования дела… который в те смутные – 1990-е – лихие мог тянуться аж до двух лет, а то и гораздо дольше…

Как бы там ни было, а 24 ноября 1992 года за его спиной в сопровождении отвратительного скрипа сотни лет ржавевшего железа затворились окованные двери центральной областной тюрьмы, строенной еще при ее величестве Императрице Всероссийской Екатерине Второй Великой во время ее полновластного правления над Россией с 1762 по 1796 год.

Благодаря изощренно-амбициозному темпераменту нарочито политактивной императрицы, за срок ее тридцати-с-лишним-летнего властвования воистину были значительно раздвинуты границы Российской империи и весьма серьезно усилено крепостное право их светлости господ над холопами да крестьянами, воздвигнуты привилегии дворянства, да и вообще проделано немало фундаментальных реформ, позволивших России-матушке быть великодушно принятой во число высококультурных держав старушки Европы.

Несомненно, помимо весьма шатких политстроений, возводились в ту эпоху и фундаментальные созидания, среди которых немаловажное, если не самое первое место из бюджета империи отвелось строительству областных тюрем …ну а их-то ставили основательно, да на века.

Разделяющие бытие между легендарным прошлым и пока что мраком неизвестности покрытым, но тем не менее достойным пера писателя – как окажется позже, вскоре грядущим будущим, кованные искушенными мастерами своего дела конца второй половины восемнадцатого века, железные решетки на тюремных окнах незыблемо стояли на своих изначальных местах, вовсе не тронутые все на свете пожирающими зубами Его Величества Времени.

Быть может, удивительно, но в душу заключенного основательно вселилось тотальное спокойствие, все худшее вдруг осталось за стальными воротами, решетками и стенами на глаз неопределимой толщины, но, несомненно, основательно выложенными из красноглиняного кирпича – очевидно ручной работы – и гашеной извести желтоватого цвета в качестве соединяющего их материала.

Закопченные, четырехметровой высоты арочные своды потолка невольно натолкнули его на размышления об исторических событиях, тех, давно в Лету канувших времен, когда еще не было даже догадки об освещении этих стен электрическим светом.

Представьте, ведь еще в не так давние времена бедолаги-узники содержались при зловещем полумраке, в лучшем случае подсвечивая себе горелками-коптилками, в которых жгли зловонный рыбий жир, практически непригодный в пищу, но тем не менее состоявший на тюремном рационе питания, из-за своей дешевизны и содержания массы микроэлементов, попросту необходимых для поддержания жизнедеятельности организма человека в столь экстремальных условиях.

Впрочем, те, кто отказывались поглощать тот отвратительный продукт, вскоре сдыхали от обширной цинги, да и не все ли равно, от чего заживо сгнить, всего-то разницы – скорбут убьет поскорей или чехотка попозже…

Не менее десяти лет, а то и пожизненный срок – это решит суд, а пока закинут в трижды переполненную тюрьму между людьми, которых не совсем честно называют отбросами общества, ведь по закону-то вину подсудимого определяет только народный судья, а пока все они всего лишь подследственные, то есть находятся под эгидой бдительной защиты закона о презумпции невиновности, ведь «Обвиняемый не виновен, пока не доказано обратное».

К великому сожалению, сию немаловажную доктрину, да что там, основной принцип уголовного судопроизводства в недрах постсоветских правоохранительных органов в те смутные времена, разумеется, знали, но соблюдали всего лишь формально.

С этой и многими другими тонкостями тюремного бытия ему еще предстояло весьма близкое и глубокое знакомство.

Нелегальная почта в тюремных застенках во все эпохи работала и наверняка по сей день неустанно продолжает свое нелегкое дело.

Информация о каждом заключенном поступает, опережая появление самого несчастного, несмотря на якобы между собой отдельно закрытые камеры, целые отдельные блоки общего, строгого и особого режимов.

Там, брат, куда бы ни отправили кого-либо, известия о нем спешат, опережая его самого, то есть поддерживается тотальный контроль, который осуществляется при участии двух тесно взаимосвязанных управляющих структур, хозяина – начальника тюрьмы с оперативной частью и безграничной агентурой стукачей среди узников, а также блатной и приблатненной братвой, которые смотрят за порядком в постоянном режиме реального времени и подчиняются опять-таки непосредственно хозяину тюрьмы.

В общем, так, и снаружи, изнутри там все просматриваются, да и прослушиваются днем и ночью.

Только таким путем получается кое-как управлять этим сбродом уголовного мира, который и на самом деле не поддается анализу здравого человеческого рассудка.

В этих не столь уж отдаленных местах соблюдаются строжайшие, пусть и неписаные, но законы-понятия, определяющие место для каждого в иерархии данного общества, и за малейшее посягательство на нарушение общепринятых норм неизбежно приходится держать ответ рано или еще раньше…

– Добро пожаловать во дом родной, господин убивец, раз уж задница чиста, а то есть, нету ничего в твоей биографии такого, что могло бы посрамить честь мужчины, то падай вон туда.

Молодой тощий парень в середине его двадцатых, с лицом хитрого лиса-подхалима, указывал на место за столом, вырывая душу Бронислава из бездонных глубин весьма философических размышлений о том, как же легко вдруг стало на душе.

Как ни странно, но тот факт, что он находится в тюремной камере, его мысли вообще не напрягал.

Груз с плеч упал вместе со вспышкой выстрела, невольно произведенного им в ту роковую ночь, когда, видимо, неизбежно должно было случиться то, что разделило его жизнь на до и после…

Несомненно, вы скажете: дескать, были ведь, были возможны альтернативные решения вопроса и так далее да тому подобное, но он выбрал свой и, по его мнению, единственно правильный вариант выхода из ситуации.

– Эй, как там по батюшке, тут два раза, брат, «не приглашають», – в суперприблатненной позе, выгнув пальцы обеих рук, решил выступить оратор местного разлива. – Или у господина лиходея что-то с прошлым не в мажора такте, не имеет ли мил человек случайно непоняток по понятиям, аль с законом уголовным по ошибочке столкнулся он в пути, а то тут все прям как один по ошибочке, по разным ошибочкам, но поверьте, сер, не виновны, ну кроме как бес попутал, а иначе здесь все друг друга лучше, хорошие ребятки, зубками когда мы к стеночке лежим, сном младенца… трали-вали, сапоги, сандали, блин буду, я туда-сюда…

Миру пока что неизвестный мастер слова иссяк в глубоком реверансе в стиле а-ля Версаль перед подошедшим седовласым мужиком весьма угрюмого вида, который явно стоял далеко не на нижних ступеньках крутой лестницы социума этого ада.

– Меня Севером кличат, – он дружелюбно подал свою костлявую, но тем не менее сильную руку.

Его высокий лоб, несомненно, говорил о врожденном интеллекте, и пусть даже он был ориентирован на криминальное направление, но, как говорится, того, что даровано свыше, не пропьешь и не отнимешь.

– Не бери его в голову, это наш местный артист погорелых театров и шут при короле в одном теле, присаживайся, угощаю.

Север махнул в сторону дальнего угла стола, который, конкретно сваренный из уголка шестидесятки, монолит, вместе со скамейками пересекал камеру по всей длине и упирался в противоположную стенку с зарешеченным арочным же оконным проемом без стекла, но местные умельцы, проявив удивительную смекалку, искусно натянули одеяло на прутья решетки, так регулируя вентиляцию и температуру в помещении, словно в вигваме североамериканских индейцев.

– Сейчас, бродяги нифеля поднимут, а то есть вторично заварят уже однажды использованную заварку черного чая, купца хлебнем, не ради экономии, знать, не побрезгуешь?

– Так чего же брезговать стану, я такой же каторжанин, как и ты, а выбирать тут, по сути, особо-то и не с чего, хотя стой, вон у меня, по ходу дела, еще пару заварок должно быть в загашнике.

Бронька порылся в рюкзаке, достал полпачки цейлонского чая и передал тому же молодому пацану, шуту-артисту, который, видимо, и был из приближенных Севера.

– Держи вон, завари-ка по—человечьи, братуха.

– Раз так, присаживайся, пока пацаны чай замутят, мы с тобой о доле нашей перетрем, покалякаем, свежие новости с воли размажешь, да и ведь надо же нам дознаться, с кем же хату делить приходится, в конце концов.

Тут, как видишь, народ есть всяких мастей, от честных воров аж до пидарасов, так что выкладывай и ты, кто таков, из первых уст, так сказать. Мест спальных тут, стало быть, недостача, а то и вообще нету, видишь, братки аж по трое на шконке парятся, поочередно спать приходится, но в тесноте, да не в обиде, эх, Россия-матушка.

И сколько же пословиц мудрых изрек народ из недр своих, ну впрямь на всякий случай жизни… хоть плачь, хоть стой от нрав мирских.

 
Тут право изложит вам словом
Мужик, и барин, и солдат,
И даже неуч с поговоркой,
Вас удивит нежданно брат.
 

Прочитав свой монолог, Север пусто сплюнул на бетонный пол и растер подошвой комнатной тапки, искусно сшитой из подручных материалов местными мастерами-самоделкиными.

– Согласись, ведь нету мудрости мудрее народной.

– Бесспорно, старина, что тут добавить?

Броня развел руками и потянулся, этим невольно размяв свои плечи и весьма внушительного вида шею, его аж коробило от усталости.

– Так какими судьбами добрался ты сюда, молодой, сильный, да с виду как бы и не дурак?

– Слушай, Север, это длинная, и предполагаю, что скучная история, а то и вообще ведь оно мое личное дело, за что да как я сюда попал, не так ли?

– Нет, брат, тут ты неправ, видишь, перед тем как определить твое место в иерархии данного общества, мы должны знать о твоей душе все, ну или что-то более по крайней мере, нежели нам уже известно благодаря оперчасти.

– Что же, раз так, то ладно.

Понимаешь, я имел неосторожность застрелить одного приятеля, а иначе со мной все в ажуре за неимением свободы действия, но это меня не печалит, по крайней мере, хоть знаю, за что сижу, и, будь этот срок даже пожизненным, сожалеть, блин буду, не стану.

– Благодарю за чай, старик, а теперь будьте добры, господа сидельцы, я умаялся и спать хочу, сам знаешь, какой неблизкий путь проделан, добираясь до этого священного места…

– Смотри, брат, не стряпай со своим мнением, тут надо больше слушать и меньше глаголить, перебивая старших себя.

При этом Север смотрел ему прямо в глаза.

– Согласен.

Бронька ответил без проблеска сомнений на лице:

– Об этом мне уже толковал сам Восток, пока пару недель вместе парились на нарах в районной капезухе… довелось, блин, будь она неладной.

– Кто, ты говоришь, Восток, не смей ехидничать, молодежь, откуда тебе знакомо это уважаемое погоняло, обзавись?

– Да век воли не видать, пробей по тюрьме, нас привезли одним этапом, в капэзучной хате, в камере предварительного заключения, две недели за компанию парились, заодно и карантин прошли, так что смело могу сказать – тот старик подтвердит наше знакомство, да, кстати, его, походу, на четвертый корпус определили.

После этих слов отношение к Брониславу изменилось словно по мановению магической палочки сказочной феи.

– Ты, чай, об усталости что-то говорил, братуха, вот на этой шконочке как раз ляг, отдохни, а я пока прогон-весточку, которая проходит по всем камерам поочередно и возвращается назад ко владельцу, на тюрягу закину, авось и не брешешь, тоже мой кент по зоне, да нас, дело прошлое, за одно на Колыме короновали, сколько лет-то прошло…

Старик задумался, и с лица его можно было читать, словно с экрана кино.

Север был явно встревожен новостями.

«Радуется седовласый, сколько нужно человеку до мгновения счастья, да не так-то и много. Даже такому вот полвека отсидевшему вору-рецидивисту, да, брат, наверно уж, это чувство не чуждо и самому дьяволу», – подумал Бронька, погружаясь в столь необходимый его усталому телу отдых.

Он и вправду умаялся за пару последних недель, проведенных сначала в камере предварительного заключения, потом этап поездом до тюрьмы, карантин, мать его… несчастный уже спал глубоким сном, бедолаге оставалось еще полгода до двадцати восьми лет.

Физически сильное, высокое, тренированное тело с трудом помещалось на железной тюремной кровати – шконке, его ступни свисали через край, мешая проходить другим, тем, которых смена спать еще впереди, но никто не смел будить великана, да еще и спящего на месте самого Севера…

Сон приснился ему с такой явью, что усталый мозг не смог это видение отличить от реальности…

Солнечным днем они вчетвером шли всей семьей, пересекая чудесное поле: лучшая в мире мать и жена, сын семи лет, дочь в пятом году своей жизни и он, самый счастливый муж и отец, каким только может быть человек, чувства счастья буквально струились над ними.

Они не спеша двигались через цветущий луг, где шмели и пчелки, собирая нектар из благоухающих разноцветных растений, деловито жужжали, не обращая внимания на прохожих.

Буквально над их головами в небе заливался жаворонок в своем невысоком и, к сожалению, недолгом полете, но как он скандировал свою чудесную песню…

Трудяги-муравьи делали свою вечную работу, дружно шагая друг за другом, навьюченные разными ношами, а в недалекой березовой роще звонко закуковала кукушка, он сбился со счету…

Мир жил в рутинной суете сует, и каждый член общества, населяющего планету, делал ему по закону природы доставшееся дело, все, от муравья до жаворонка, от мала до велика, не ропща, трудились, поддерживая гармонию бытия.

Жена с дочерью собирали цветы и плели себе венки, потом, надев их на головы, кружились в танце девиц, а сын, шагая в ногу с ним рядом, без конца задавал самые неожиданные вопросы и внимательно выслушивал его ответы.

Безоблачное небо простиралось до горизонта, вовсе не предвещая перемены погоды, как вдруг, откуда ни возьмись, стал появляться быстро сгущающийся туман, и они стали терять друг друга из виду… один, он стал звать их сквозь непроглядную пелену, но голос его, ударившись о белую стену, из мглы многократным зловещим эхом тут же возвращался обратно… он снова и снова пытался дозваться, но тщетно.

– Эй, братуха, проснись и успокойся, – его тряс за плечо тот самый седовласый мужик.

Словно из подземелья, он возвращался из сна сквозь озноб и жар, который, видимо, и вызвал сей бред, но реальность и вернувшееся соображение того, что это всего лишь сон, его душу вовсе не успокаивало.

Вдруг ему стало ясно, что это не попросту сон, а чуть ли не натуральное видение его собственного чудесного прошлого, жалкого настоящего и в непроглядной мгле растворившегося будущего, которого, как всем нам известно, не избежать.

Он взял себя в руки, ведь чему быть, того не миновать.

– Надо тебе вставать, сынок, – Север тряс его уже сильней.

– Двери вот-вот откроют, это вечерняя проверка, а господам ключникам не особо-то нравятся спящие красавцы, так можно и карцер схлопотать, или, неровен час, чай, по хребту дубиной подмолодят.

Тотчас же отворились окованные двери, сто двадцать заключенных привычным быстрым шагом вышли в тюремный коридор и построились с завидной аккуратностью, не соблюдая рост, но равнение в две шеренги как положено.

Видимо, этот режим, сам собой передаваясь испокон веков по наследству, оставался все тем же, и чего тут менять, в этой унылой рутине тюрьмы, все просто и ясно, одни сидят, другие их охраняют, и никогда они местами не поменяются.

Надзиратель с важностью ну как минимум павлина из королевского сада, прохаживаясь, стал зачитывать им же самим заполненные анкеты. В порядке алфавита выкрикивая фамилии, а названный заключенный выходил из строя, при этом называя свое имя, отчество, год рождения и статью, по которой обвинялся, после чего проходил в камеру, обязательно держа руки за спиной.

Смело можно сказать, что это достаточно серьезно продуманный процесс, ведь тут от остальных никак не скроешь ни кто ты такой, ни статью обвинения, а у некоторых чемпионов своего грязного дела их ажнак по пять, шесть, семь – «целый букет», на местном жаргоне говоря.

Там есть воры и насильники, грабители и сутенеры, мошенники, поджигатели и даже осквернители могил – в общем, весь разношерстный криминальный мир, вплоть до убийц всех мастей.

– Тут мы есть, мой юный друг, без малейших прав человека.

Ты видишь этих ублюдков, они одеты в черные маски, чтобы прятать свои лица, так как вправе делать с нами все, что им заблагорассудится.

Эти маски – их надежда избежать мести, в случае если кто-то из нас вдруг встретит кого-либо из них на свободе-то матушке, незавидная у них работенка. Не забудь вот эту вот поговорку Homo homini lupus est, переведенная с латыни, она гласит о том, что «Человек человеку волк».

Смотри, ведь видишь, что основной контингент нашего брата просто далек от привычек и обычаев высшего общества, тут никто не заботится о проблемах или здоровье другого, а вообще чихали на все то, что не грозит им личной физической расправой.

Если раньше воровской закон почитали и никто не смел нарушить допустимые нормы, а такого слова, как «беспредел», не существовало и вовсе, то сегодня эти моральные устои среди уголовничков уже почти не действительны. Практически анархия нынче властвует над этими, Богом забытыми местами, и куда только катится сей уголовный мир некогда высоконравственных воровских понятий.

Это был тот самый Север, кто стоял с ним рядом во втором ряду на вечерней проверке.

– Скоро ты сам, так сказать, воочию сможешь убедиться в моих словах.

Он закончил свой монолог в полголоса, пока надзиратель, обладавший редчайшим контратенором, продолжал, срываясь на фальцет, выкрикивать фамилии несчастных сидельцев.

– Морально неустойчив, склонен к нападению, а значит, и к побегу, новенький, Климов Бронислав, – зачитал его анкету щуплый человек, щуплый, но зато уполномоченный измывается над подследственными любого телосложения.

– Ты тут не один такой шустрый.

Высокомерным взглядом снизу вверх замерил двухметровое тело Броньки мент-полуросток, когда он назвал свое имя, год рождения и, конечно, статью, обвиняющую его в умышленном убийстве.

Надо же, коротышка, по сути, мистер никто, а высокомерие чуть ли не до небес, этот человек явно ищет наслаждения властью для своей мелкой и, скорее всего, больной душонки, вот почему пошел в мусора, тут он имеет шанс самоутверждаться всякий день и на каждом шагу, вон с каким удовольствием выкрикивает имена сидельцев.

Первый день в тюрьме, сколько их еще будет, только Господь Бог знает, а может, и нет, ведь у Создателя уж наверняка масса дел, и они, те другие дела, скорее всего, что поважнее его ничтожных переживаний.

Ну конечно же, он ошибался, у Творца есть дело до каждого из нас, никто не забыт, и ничто не забыто… хотелось бы в это верить.

Ведь тогда он даже представить не мог, сколько дорог, путей еще ждут его, и бурное русло его судьбы-реки только что как началось, ему будет суждено видеть страны и континенты, аресты, тюрьмы и освобождения из них, тяжелый труд и, что еще хуже, безработицу, будут корабли и яхты, сказочные острова и карнавальные шествия с фейерверками над ними, да, да, мой милый друг, Броньке предстоит все то, и не только…

Мы, человечки, к сожалению, не властны над временем, оно течет своим путем, а нам остается лишь стараться, бодро спешить за ним, чтобы, не дай Бог, не отстать от него, иначе можно встать, оказаться на обочине большой дороги, а по ней будут мчаться другие, на сверхскоростях интернета, которые в наше время чуть ли не с каждым днем возрастают в разы.