Текст книги "Самая долгая ночь"

Прежде ему даже в голову не приходило, что жене может вдруг понадобиться автомобиль.

– Так намного легче делать покупки и развлекать девочек, – стала объяснять Нэт. – Проще добираться до бассейна… ездить в…

Неожиданно жена запнулась. На лицо набежала туча: кажется, она сболтнула лишнего.

– В паре кварталов от нашего дома есть детская площадка.

– Конечно, – краснея, поспешно согласилась Нэт. – Туда мы все время ходим, но с машиной мы имели бы полную свободу передвижения.

– Ну, мне не особо нравится мысль, что ты с девочками будешь разъезжать по всему городу, – нахмурился Пол.

– Я хорошо вожу автомобиль, – продолжала уговаривать жена, хотя они оба знали, что это не так.

Когда Нэт садилась за руль, она не видела спидометра. Казалось, что она непроизвольно пытается бросить вызов судьбе. Не могла проехать по прямой без того, чтобы не превысить скорость миль на двадцать. Однажды она переехала кошку. Это произвело на женщину столь ужасное впечатление, что она по сей день, если что-то вдруг напомнит о том случае, начинает плакать. Пол из благих побуждений решил не нагнетать ситуацию и не стал ей перечить.

– Ну не знаю, – наконец произнес он. – Не хочу рисковать. Мне нельзя опаздывать на работу. Если меня не будет на месте к моменту прихода автобуса, он ждать не станет. А что, если человек, с которым я договорюсь, не приедет вовремя? Что, если машина сломается?

Он не хотел ни от кого зависеть, даже от друга, который к тому же может опоздать – по многим причинам, в том числе и от него не зависящим. Вебб, например, грешил этим довольно часто. У Фрэнкса четверо или пятеро детей… Пол не мог припомнить точно… В любом случае слишком много неизвестных переменных. Ричардс жил ближе всех, но Пол ни за какие коврижки не стал бы просить об одолжении босса. К тому же после того званого ужина он вообще с трудом выносил присутствие этого человека рядом с собой.

– Я не понимаю, почему ты такой жадный, – вдруг взорвалась Нэт.

Ее голос дрогнул, глаза наполнились слезами.

– Мне жаль.

– Тебе не жаль, – отвернулась Нэт и подчеркнуто жизнерадостно заговорила с Самантой.

Ее слова отскакивали от автомобильных стекол, словно были сделаны из жести.

Они подъехали к автобусной остановке, где в клубах сигаретного дыма уже толпилась дюжина мужчин. Фрэнкс и Вебб были на месте. Фрэнкс, прислонившись к стене обувного магазина, лениво перелистывал газету. Вебб сидел на бордюрном камне и курил. Затянулся, выпустил дым и сощурился, заприметив медленно движущуюся машину Пола. Кажется, хотел поднять руку в приветственном жесте, но, увидев, что товарищ с семьей, передумал.

– У тебя просто идеальная семья, – сказал он Полу позже, когда они уже приехали на работу. – Почти завидую тебе, Кольер.

– Почти, – пошутил Фрэнкс.

Когда Пол выходил из автомобиля, Нэт просто кипела от переполнявших ее эмоций. Он почти физически ощущал, как молекулы обиды клубятся вокруг нее, постепенно образуя непробиваемую броню. Нэт отъехала от стоянки, даже не оглянувшись. Спина прямая. В зеркале заднего вида мелькнула ее высоко поднятая голова. Он чувствовал себя последним тупицей, поэтому искал для себя всяческие оправдания. У него были причины оставить машину в своем распоряжении. Пол на самом деле панически боялся опоздать на работу, и его действительно беспокоило, что Нэт слишком быстро водит автомобиль. Ему было бы спокойнее точно знать, где находятся жена и дочери, нежели догадываться, в каком, ради всего святого, месте они могут сейчас быть.

Ко всем этим соображениям примешивалась и некая досада оттого, что Нэт скучно сидеть дома. Полу хотелось бы думать, что жена всем довольна. У нее есть дом с задним двориком, две дочери – все, как она хотела. Муж разрешает ей каждый месяц тратить часть заработанных им денег на одежду, кухонные принадлежности и прочие вещи, которые ей понравятся. Конечно, он зарабатывает не слишком много, но что еще он может предложить? Пол вспомнил о матери, всю жизнь прожившей в бревенчатой хибаре с мужем, которому было на нее наплевать. Она вообще ничего не имела по сравнению с Нэт, у которой есть и любовь, и прочие радости жизни. Зачем ей желать большего?

Впрочем, дело было не только в машине. Он отдавал себе в этом отчет. У него осталось гаденькое чувство, как будто Нэт не машину попросила, а уехала без него в двухнедельный круиз. Господи! Иногда так трудно быть справедливым к ней! Ему ничего больше не хотелось в жизни, кроме как сделать ее счастливой, но временами Пол сам все портил. Он обижал ее или задевал ее чувства и никогда не оставался в выигрыше от своего глупого упрямства. И вот он стоит перед шкафчиком, как придурок, и чувствует себя не в своей тарелке из-за того, что жена укатила куда-то, рассердившись на него, и теперь, быть может, наслаждается свободой, совсем позабыв о нем.

Раздумья прервал шумный шелест вощеной бумаги прямо у него над ухом. Пол вздрогнул:

– Какого черта, Вебб?

Вебб напустил на себя степенное выражение лица, как у пожилой дамы из старых фильмов.

– Куда ты едешь, Кольер? – прошептал он. – Куда ты едешь, зачем покидаешь меня?

– Помолчи лучше, – хмыкнул Пол.

Но на самом деле он был рад, что его вырвали из раздумий и вернули к работе и к реальной жизни.

– Реактор перегрелся, джентльмены, – с набитым ртом сообщил Фрэнкс. – Пора опускать стержни.

Вытерев рот салфеткой, он подошел к рукомойнику и сполоснул пластиковый контейнер «Таппервэа». В мешковатом комбинезоне Фрэнкс был похож на огромного ребенка.

– С какой стати ему перегреваться? – проворчал Вебб.

Утром они первым делом опускали стержни.

– Понятия не имею. Перегрелся – значит, перегрелся, – отрезал Фрэнкс. – Думаю, в первый раз мы недостаточно снизили температуру. Вилли Мейс!

Услышав выкрик, Пол приподнял голову, решив, что это какая-то замена обычному ругательству. Между тем начальник дневной смены застыл перед телевизором.

– Боже мой! – произнес Фрэнкс. – Кто ж не знает ответов на такие простые вопросы? – И щелкнул выключателем.

Игровое шоу со всеми его участниками погрузилось во тьму. Фрэнкс взял планшет с зажимом для бумаги.

– Пойдемте, – распорядился он. – На этот раз мы погрузим его на полдюйма. Не хочу возвращаться к этому в третий раз.

Они начали взбираться по узкой витой лестнице наверх. Стучали подошвами по железным решетчатым ступенькам, и звук их шагов отдавался эхом в «силосной башне». Поднимались гуськом – один за другим.

Высокое узкое строение служило главным образом огромным вместилищем активной зоны, располагающейся под слоями экранированной защиты и гравием. Пять металлических стержней регулирования двигались от активной зоны к крышке корпуса реактора на верхнем уровне башни. Стержни выступали примерно на фут. Для регулирования скорости реакции в активной зоне их вручную очень медленно поднимали или опускали. Чем выше находились стержни, тем больше нейтронов попадало в активную зону, выделяя при этом больше энергии. Опускание стержней замедляло реакцию, а значит, остужало реактор. Операторам приходилось постоянно выверять данные, следить за скоростью реакции и двигать стержни. Иногда Полу казалось, что он только этим и занимается.

Каждый стержень весил восемьдесят четыре фунта. В большинстве ядерных реакторов для регулирования стержней использовали дистанционные манипуляторы, но на CR-1, как и везде в армии, насколько успел заметить Пол, действовали по старинке, то есть вручную. Члены команды попросту разжимали верхнюю часть стержня, перемещали его и снова фиксировали.

– Кому нужно дистанционное управление? – разглагольствовал Фрэнкс. – Мы все можем сделать собственными ручками, ну разве что немного испачкаемся.

– Ага, смазка на локтях и боль в заднице, – пробурчал Вебб.

Пять стрежней были пронумерованы нечетными цифрами: один, три, пять, семь… Самым мощным был девятый. Именно этот стержень отличал CR-1 от реакторов той же серии. Фрэнкс называл девятый фирменным. Он был задуман в качестве экстренного «тормоза» на случай форс-мажора. Если реактор выйдет из-под контроля и начнет стремительно нагреваться, операторы смогут остановить процесс, «загасить» его, опустив девятый номер до самого дна активной зоны. В кризисной ситуации это может всех спасти.

Проблема, ошибка конструкторов, которую устранят в последующих модификациях, заключалась в том, что, являясь аварийным тормозом реактора, сам номер девять не имел возможностей для экстренного торможения. Если команда случайно уронит стержень до упора, что было бы крайне идиотским поступком (Пол очень надеялся, что на его смене такого никогда не случится), произойдет аварийная остановка, реактор выключится, и эту чертову штуковину придется запускать заново. Это, конечно, неприятно, но не смертельно. Слишком высокое положение девятого номера привело бы к диаметрально противоположному эффекту – переизбытку энергии, что совсем уж плохо. В этом случае начнется сверхкритическая неконтролируемая цепная реакция и температура в реакторе за секунду достигнет двух тысяч градусов.

Никогда прежде, разумеется, с CR-1 такого не случалось, но операторы имели достаточно четкое представление, насколько опасной может быть ситуация. Внутри реактора находится обогащенный уран, в крошечных невидимых атомах которого заключена энергия сотен лет, но во время сверхкритической реакции вся эта энергия выделится мгновенно. Внутренняя часть реактора расплавится, и он взорвется, как вулкан. Точно никто не знал, как именно это может произойти. Как говорится, пока не попробуешь, не узнаешь, а проводить подобные опыты никто, конечно, не станет.

Поэтому армейские чины не нашли лучшего способа обезопасить людей, чем повторять им снова и снова, как маленьким детям: «Ни при каких обстоятельствах не поднимайте стержень выше, чем на четыре дюйма».

Команда действовала со всей осторожностью: один человек поднимал или опускал стержень с помощью регулирующего рычага, а другой, встав на корточки, следил за процессом. Пока все происходило без срывов. «Если все же случится самое страшное, вы знаете, что делать», – пошутил однажды инструктор в школе операторов.

Некоторые парни хвастались, что, мол, если на них нападут Советы, они поднимут номер девять на критическую высоту и не позволят прибрать к рукам американские технологии. Пол с трудом представлял себе, каким ветром русских может занести в Айдахо, но на свете всякое бывает. Те чванливые типы все как один были холостяками, им в жизни, по всей видимости, не хватало куража. Потому и привлекали подобного рода самоубийственные сценарии, главными героями которых были они сами. С точки зрения Пола, в немотивированной жажде героизма было нечто детское. Когда у тебя есть семья, ты не станешь планировать ничего подобного, если, конечно, жена и дети тебе не наскучили.

Он вернулся мыслями к своей семье. Нэт сильно на него обиделась. Это не давало покоя. Он задумался, слегка покусывая щеку изнутри.

– Кольер! – рявкнул Фрэнкс. – Внимательнее.

– Извини.

Пол присоединился к Веббу, ослаблявшему зажимы над стержнями. Фрэнкс стоял сбоку, что-то строча на своем планшете.

Первые четыре стержня встали на свои места как полагается: номера первый и третий, затем пятый и седьмой. Стержень опускался до нужной отметки, Вебб склонялся над ним и завинчивал зажимы. И так четыре раза.

Затем потянулся к номеру девятому, и Пол, заметив, как товарищ напрягся, присел рядом с ним на корточки. Вебб, ослабив зажим, схватился за стержень.

– Полдюйма, – напомнил Фрэнкс.

– Ладно, – кивнул Вебб, – пошел…

Прошло несколько секунд. Пол поднял глаза на Вебба. Беднягу аж перекосило от нешуточных физических усилий, но ничего не происходило.

– Ниже, сынок, ниже, – командовал Фрэнкс.

– Ты в порядке, Веббси? – поинтересовался Пол.

Несколько секунд парень ничего не отвечал, потом выдохнул и сообщил:

– Стержень застрял.

Фрэнкс бросил на него колючий взгляд.

– Извини, не двигается… – подтвердил Вебб.

– Дай я, – отодвинул его Фрэнкс.

Молодой человек послушно отошел, уступив место старшему смены. Фрэнкс тужился изо всех сил – так, что капли пота выступили на лбу. Выругавшись, он подозвал к себе Пола.

– Кольер! Давай ты.

После Фрэнкса рычаг регулирующего стержня был почти горячим. Вытащив из нагрудного кармана тряпку, Пол протер его, схватил покрепче и изо всех сил толкнул вниз. Не помогло. Как он ни пыжился, девятый не сдвинулся с места. От нечеловеческого напряжения оператора буквально начало трясти. Он и стонал, и рычал, пытаясь победить стержень, но вынужден был отступить.

– А что мы делали в прошлый раз? – начал перебирать варианты Вебб.

– В прошлый раз? – переспросил Пол, переводя дух.

– Может, позвать Ричардса? – предложил Вебб.

– Он что, обладает сверхчеловеческой силой? – пробурчал Фрэнкс.

– Нет, я в смысле… если он на посту…

Фрэнкс не дал ему договорить:

– Кольер! Тащи разводной ключ.

Пол в три широких шага подошел к полке, прикрепленной к стене, схватил тяжелый разводной ключ и вернулся обратно. Прикрутил регулируемые губки под углом к стержню, перевел дух и рванул ключ, используя его как дополнительный рычаг. Никакого эффекта. Сердце громко стучало в груди. Он чувствовал, как кровь приливает к ушам. Товарищи внимательно следили за его потугами. Пол видел: они тоже нервничают.

Он ухватился за разводной ключ снова и тянул до тех пор, пока жилы на руках и шее не вздулись, как канаты. Кровь стучала в мозгу, как будто стремилась вырваться из черепной коробки. Перед глазами заплясали звездочки.

– Вот дерьмо! – опустил руки Пол.

– Тебе почти удалось, – обнадежил его Фрэнкс. – Давай еще чуть-чуть.

Пол сделал шаг назад, потер ладони и снова взялся за дело. Фрэнкс, встав на цыпочки, заглядывал ему через плечо. Вебб подсматривал из-за другого плеча.

– Отойди от него, – вдруг рявкнул Фрэнкс, и оба отступили назад.

Пол рванул ключ еще сильнее. Стержень самую малость подвинулся вниз… затем еще немного… Пол старался изо всех сил. На долю секунды даже показалось, что он теряет сознание.

– Ты сделал это, Кольер, тебе удалось!

Стержень подвинулся менее чем на полдюйма и двигаться дальше категорически отказывался. У Пола дрожали руки.

– Хорошая работа! Браво! – похвалил Фрэнкс, хлопнув его по спине своей пухлой ладонью.

– Фух! – выдохнул Вебб и нервно хихикнул.

Пол постарался дышать ровнее. Грудная клетка болела, легкие напряженно качали воздух. Немного отдышавшись, он осмотрел свою работу и почувствовал некое разочарование.

– Стержень опустился меньше, чем мы хотели.

– Плевать! Пока и этого хватит, – успокоил коллегу Фрэнкс. – Скажу вечерней смене – они потом разберутся, а пока давайте зафиксируем эту штуковину.

– На всякий случай, чтобы, не дай бог, не опустилась самостоятельно, – ворчал Вебб, доставая зажимную скобу.

Пол наблюдал, как Вебб и Фрэнкс закрепляют регулирующий стержень. Ощущение триумфа улетучивалось с каждой секундой, теперь на лицах читалось облегчение. Пол точно знал, что все они думают сейчас об одном и том же: «Черт! Мы только что избежали большой беды».

– Прежде такое случалось? Регулирующий стержень когда-нибудь застревал? – спросил Пол спустя несколько минут, когда они поднимались в диспетчерскую.

– Бывало, – сказал Фрэнкс, – но с девятым такое впервые.

– Теперь они все начинают заедать, – добавил Вебб.

– Ричардсу это не понравится, – придерживая перед парнями дверь, сказал Фрэнкс и покачал головой. – Придется занести этот случай в регистрационный журнал. Мастер-сержант будет против, но по-другому никак нельзя…

Он умолк.

– Ричардс сообщал инженерам? – поинтересовался Пол. – Дику Харбо, например?

– Понятия не имею.

– Я не смог затолкать эту штуковину дальше, – сокрушался Пол. – Что будет, если стержень когда-нибудь застрянет окончательно и мы будем бессильны?

Вебб растерянно посмотрел на него, Фрэнкс раздраженно фыркнул.

– Мы преодолеем этот мост, когда дойдем до него[23]23
  Идиома «We’ll cross that bridge when we come» в русском языке соответствует выражению «Будем решать проблемы по мере их поступления». (Примеч. ред.)


[Закрыть].

В неказистом помещении с серыми стенами, которое называлось диспетчерской, не было ничего лишнего – только ряды измерительных приборов с круглыми циферблатами, рулон бумаги для записи показаний, пульт управления и вращающиеся кресла. Вверху на стене висел световой индикатор с надписью: «Повышенная радиация». Сейчас он, понятное дело, не светится – он начнет мигать в случае тревоги, но этого, конечно же, никогда не случится.

Получая назначение на CR-1, Пол уже знал, что этот реактор более капризен по сравнению с аналогичными. Главным фактором риска считался мощный девятый регулирующий стержень. Но имелись и другие отягчающие обстоятельства. Это реактор кипящего водо-водяного типа. Пар здесь генерируется непосредственно в активной зоне, а не в отдельном змеевике, способном защитить от излучения, поэтому любая деталь, которая соприкасается с паром, становится радиоактивной.

Кроме того, CR-1 не герметичен. Вместо традиционного круглого купола, как у большинства реакторов, этот имеет плоскую крышу, которая приделана к вертикальным стенам, соединенным под прямым углом. Это опытный образец. Подобные реакторы планировалось впоследствии установить в Арктике, поэтому о герметичности никто особо не заботился. Кому она нужна на краю земли? Там же никто не живет. Между тем CR-1 – не на Северном полюсе, а до ближайшего городка всего лишь пятьдесят миль пустыни. Ветры здесь, бывает, свищут со скоростью тридцать миль в час. Если случится выброс, радиоактивное облако довольно быстро накроет густонаселенный город.

Пола до сих пор била дрожь. Из головы не шло испуганное лицо Вебба и его глухой, близкий к панике голос: «Стержень застрял». Стержни никогда не должны застревать. Контроль – во всем. Измерения и точность – во всем. Нельзя позволить реактору диктовать условия. И тем не менее это случилось.

Если бы они поднимали, а не опускали девятый стержень и он вот так же застрял, все могло бы быть гораздо хуже. Расстояние в четыре дюйма кажется такой безделицей, но превышать его запрещено, иначе быть беде. Хотя еще ни один реактор не пострадал из-за чрезмерно задранного стержня, операторы подозревали, что в CR-1 поднятие массивной девятки возымеет эффект, сравнимый с одновременным «взлетом» остальных стержней.

Пол посмотрел на Фрэнкса, который изучал данные на бумажной ленте, и почти открыл рот, чтобы озвучить имеющиеся опасения, но старший по смене был слишком глубоко погружен в свои мысли. Вероятно, Фрэнкс размышляет сейчас о том, что произойдет, если в CR-1 начнется сверхкритическая реакция и активная зона вмиг разогреется до двух тысяч градусов. Если реактор взорвется, то вода, пар и осколки разлетятся во все стороны, а все, кто будет на реакторном уровне, как, например, Пол с товарищами несколько минут назад… Честно говоря, он даже не хотел об этом думать.

Но неприятные мысли продолжали бурлить в голове. Взрыв, пожалуй, не лучше утечки. Ядерные осадки будут подхвачены ветром и перенесены в совершенно другое место, как медузы в шторм. Через два часа, даже раньше, радиоактивное облако может добраться до Айдахо-Фолс, где находятся их семьи.

А где будет в это время Пол? Он будет лежать на усыпанной гравием парковке, нашпигованный железными осколками и болтами, как апельсин, утыканный палочками гвоздики[24]24
  Апельсины, утыканные палочками гвоздики, было принято изготавливать на Рождество. Фруктово-пряные украшения подвешивали на елку или размещали на праздничном столе.


[Закрыть]?

Господи! Какое отвратительное зрелище!

Пол кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, хотя и сам не понял, зачем это сделал.

– Что? – почти рявкнул Фрэнкс.

Одно резкое слово – и Пол потерял всякое желание дискутировать о чем бы то ни было. Все же закончилось благополучно… Ведь верно? Они сдвинули с места проклятый стержень. Фрэнкс, по всей вероятности, не хотел об этом говорить, но парни из его смены в четыре глаза смотрели на него.

– Я просто подумал, – начал Пол, – что… ты сам знаешь… если девятый номер застрянет, мы не сможем контролировать ситуацию…

– Как будто мы сейчас что-то контролируем, – пробурчал Фрэнкс.

Пол замялся.

Фрэнкс ткнул кончиком карандаша в стену с циферблатами, стрелки которых слегка подрагивали.

– Посмотрим, остыл ли реактор, – пробормотал он. – Кажется, пошло на поправку…

Нэт

Водохранилище Палисейдс, постепенно уменьшаясь, танцевало золотисто-голубым кружком в зеркале заднего вида. Нэт не хотелось уезжать от воды. Сегодняшний день, проведенный с девочками, был настолько замечательным, что, когда озеро подмигнуло им в последний раз и скрылось за соснами, она буквально физически ощутила укол сожаления.

– Мама! – позвала ее с заднего сиденья Саманта. – Мы съезжаем.

Горная дорога представляла собой бесконечный серпантин. Автомобиль то и дело заносило на поворотах, и девочки изо всех сил цеплялись за скользкую кожу сидений.

– Извините. Держитесь, скоро будет легче, – успокоила дочек Нэт.

Она постаралась вести машину ровнее. Пришлось, конечно, ехать медленнее, но, по крайней мере, их не так трясло. Ухватившись для равновесия за резиновые прокладки автомобильных окон, девочки глазели по сторонам. Тени, отбрасываемые деревьями, мелькали на их личиках, как кадры в немом кино. Нэт вздохнула. Что это был за день! Малышки восторженно резвились в озере, носили в ведерках воду и строили замок из песка и гальки. В конце лета вода уже стала прохладной, но Нэт с удовольствием купалась вместе с детьми. Дочери громко визжали, и эхо от их криков отражалось в высоком небе.

Поездка на водохранилище стала целительным бальзамом после утренней ссоры с Полом, хотя именно эта поездка и послужила причиной размолвки. Нэт была не готова прямо сейчас вернуться домой: не хотелось менять яркое солнце и беззаботный отдых на тихий дом, напряженные плечи мужа, его непреклонную уверенность в собственной правоте. Он всегда чертовски самоуверен! Утром, оставив Пола на автобусной остановке, Нэт с перекошенным от злости лицом завернула за угол и остановилась. Не в силах сдерживать эмоции, трижды ударила по рулю. Было ужасно унизительно выклянчивать машину, слушать, как Пол раздражается и несет всякую чушь о том, что он боится опоздать на работу. Он обращался с ней как с ребенком, который не имеет представления о том, что можно, а чего нельзя. Пол что, на самом деле считает, будто она хочет, чтобы он опоздал на работу? Почему с ним так сложно? Когда ей удавалось расслабить мужа, он оказывался замечательным человеком, самым чудесным на свете, но в остальное время он был неприступной крепостью, и это утомляло.

Захотелось чуть-чуть оттянуть возвращение домой. Преодолев длинный спуск, они въехали в небольшой городишко под названием Кирби.

– Девочки! Как насчет молочного коктейля? – повернулась к дочкам Нэт, заприметив впереди маленькое придорожное кафе.

Их дружное «ура!» не оставило сомнений.

– Хорошо, – улыбнулась добрая мама, заруливая на грунтовую стоянку. – Небольшое количество сладкого вас взбодрит.

Нэт вышла из машины. Пока они ехали, девочек немного разморило. Они даже задремали, прислонившись к дверцам розовыми, как у лобстеров, плечиками. Руки-ноги безвольно покачивались в такт движению машины. Теперь же Саманта, повизгивая, пыталась выбраться наружу. Она была такой трогательной в этом своем платьице, которое сзади примялось и собралось в складки.

Нэт потянулась за Лидди. Пальчики малышки покрывала корочка засохшего песка, под ногтями – черные полумесяцы грязи, на переносице – следы от тины.

Было всего лишь два часа пополудни, и в кафе оказалось не так много посетителей. Едва зайдя вовнутрь, Нэт поняла, что ей здесь не нравится. Она ожидала, что заведение будет светлее, красивее и чище, но внутри все тонуло в полумраке. В каждую трещинку въелась грязь и просто кричала, что убирают здесь не слишком часто. В дальнем углу виднелся музыкальный аппарат, а рядом – небольшая танцевальная площадка. Черноволосая официантка с жирной, изрытой маленькими оспинами кожей любовалась своими ногтями. Молодой ковбой в глубине зала читал газету, бородатый мужчина с отсутствующим видом жевал гамбургер, две длинноволосые женщины глазели в окно.

Ладно, они уже вошли, и девочки настроились на угощение. Нэт заказала три молочных коктейля. Напитки, к счастью, оказались неплохими. Белоснежные башни взбитого до небес крема, а также вишенки, оставившие розовый след в облачках сливок, обещали райское наслаждение. Девочки управились со своими коктейлями в считанные минуты и в нетерпении заерзали на стульях. Нэт подвела дочерей к музыкальному автомату.

– Пять песен за доллар, – пробежав глазами список, сообщила она. – О! «Чарли Браун» в исполнении «Коустерс»[25]25
  The Coasters – известная группа из Лос-Анджелеса, исполнители в стиле ду-воп (смесь ритм-н-блюза и поп-музыки). Пик популярности коллектива пришелся на вторую половину 1950-х годов.


[Закрыть]. Вам понравится эта песенка. Там один из парней поет низким голосом: «Почему все цепляются ко мне?»

Лидди весело захохотала, Саманта же выглядела озадаченной.

– А почему, почему все к нему цепляются?

Музыкальный автомат зажужжал. Забренчала гитара, зазвучала песенка о милом проказнике Брауне. Сестры, взявшись за юбочки, запрыгали на танцплощадке. Они топали, дрыгали ножками, кружились и хохотали от души. Нэт было несколько неловко, что дочери шумят, но и мешать их веселью не хотелось. Сегодня, как-никак, их день. Они выбрались в большой свет – туда, где весело, тепло и солнечно. Ей и самой охота подурачиться.

Когда песня закончилась, Лидди поднялась на цыпочки и потянулась к Нэт:

– Поцелуй меня, мама.

Женщина от всей души рассмеялась. Сейчас счастье ее дочерей казалось настолько бесхитростным, легким и свободным от взрослой испорченности, что Нэт совсем не хотелось ехать домой. Мы будем скитаться по Западу втроем! Ничто нас не держит! Но внезапно она как будто протрезвела: «Что за ужасное эгоистичное желание!» Разумеется, она хочет вернуться домой.

Небо наказало ее за одну только греховную мысль, ибо Саманта, продолжая кружиться, хотя уже и без музыки, потеряла равновесие, задела стеклянную сахарницу на одном из столиков, и та, упав на пол, разбилась. Нэт и девочки уставились на сверкающие стеклянные россыпи на черно-белой плитке.

– Господи! – первой вышла из ступора официантка. – Только посмотрите, что вы наделали!

– Извините. – Схватив салфетку, Нэт села на корточки и принялась сгребать сахар вместе с осколками в импровизированную горку. – Она не хотела. Сэм! Извинись.

Саманта несколько мгновений не отрываясь смотрела на официантку, демонстративно ожидающую извинений от трехлетнего ребенка, а потом не выдержала и показала ей язык.

Тут уж рот открыла не только работница кафе, но и мама девочки. Разбитую сахарницу еще можно было простить, но после ужасной проделки Саманты вполне могло возникнуть впечатление, что это сделано преднамеренно.

– Сэм! – поднимаясь, повысила голос Нэт.

Малышка, которая тут же пожалела о содеянном, уткнулась матери в подол.

– Не прикасайтесь! Еще порежетесь. Я принесу метлу, – взвизгнула официантка и убежала на кухню.

Нэт разволновалась. Она стояла и гладила Саманту по плечам, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Хорошо, что хоть Пола нет рядом. Поведение дочери довело бы его до белого каления. Нэт отчетливо представила себе, как они возвращались бы домой в гробовом молчании и как Пол ел бы себя поедом всю дорогу, пытаясь докопаться до истины, каким образом ему удалось вырастить такую невоспитанную дочь. Нэт буквально видела, как вращаются колесики его мыслей при малейших недоразумениях, как напрягается мозг в поиске скрытого смысла в любой мелочи.

Официантка вернулась с метлой.

– Вы топтались тут, как медведи… При таком поведении битой посуды не избежать.

– Мы не топтались, – возразила Нэт. – Она танцевала.

– Да, теперь мамы разрешают детям вести себя нагло и дерзко. Все встало с ног на голову. Взрослые неправы, а дети правы.

Официантка резким движением сгребла рассыпанный сахар на совок.

Нэт покраснела. При обычных обстоятельствах она бы смолчала, но сегодня выдался настолько хороший денек, что Нэт просто не могла позволить, чтобы какая-то сварливая тетка запретила им быть счастливыми.

– Извините, но у вас просто какая-то навязчивая мысль… – огрызнулась Нэт. – Уборка заняла не больше минуты, и мы извинились.

Официантка аж задохнулась от возмущения и уже готова была дать достойную отповедь…

«Уму непостижимо, – пронеслось в мозгу у Нэт. – Поверить не могу, что собираюсь ссориться с официанткой. Я должна остановиться. Я обязана промолчать».

За спиной послышались шаги, Нэт обернулась. К ней приближался молодой ковбой, сидевший до этого в глубине зала. Примерно одного роста с Нэт, волосы песочного цвета, голубые глаза, линялая фланелевая рубашка, матовые сапоги. В какое-то мгновение Нэт испугалась, что сейчас и этот ковбой начнет к ней придираться, а потом на нее навалятся остальные посетители кафе, оскорбленные детскими танцами. Но глаза у парня были добрые-добрые. И заговорил он не с женщинами, а с Самантой.

– Хочешь, скажу, что я однажды натворил? – опустившись на корточки, тихо сказал незнакомец. – Я перевернул ящик с яйцами.

Присев рядом с Самантой, он следил за ее реакцией, всем своим видом показывая: он верит, что девчонка на самом деле ужасно расстроена, а вовсе не выделывается перед взрослыми.

Саманта оторвалась от маминой юбки и с опаской одним глазком взглянула на незнакомого дядю.

Нэт, понимая, что дочь вряд ли станет отвечать, заговорила вместо нее слащавым голосом, каким принято разговаривать с расстроенными детьми:

– И как вам удалось перевернуть ящик с яйцами?

– Я работал на ранчо у друга пару лет назад, – сказал ковбой, глядя при этом на Саманту, как будто она была чревовещательницей. – Я еще не был достаточно взрослым, чтобы садиться за руль грузовика, поэтому ездил в кузове. Но в тот день так устал, что, запрыгивая наверх, не рассчитал силы и угодил прямиком в лоток яиц, стоявший у бортика. Можешь себе представить? Повсюду битые яйца, скорлупа и всякая клейкая дрянь. Фермер вышел, накричал на меня и ударил шляпой.

Саманта внимательно слушала, насмешливо приподняв брови-полумесяцы.

– А это больно, когда тебя бьют шляпой?

– Не особенно, просто гордость страдает.

– А что такое гордость?

– Ну, гордость… Это чувство, когда ты не хочешь, чтобы тебя унижали.

– А-а-а. – Саманта, кажется, задумалась. – А это проходит?

Молодой человек негромко хихикнул:

– Надеюсь, что нет. Гордость – полезная штука. Она помогает оставаться на высоте, даже когда ты попадаешь в неприятную ситуацию.

Официантка стояла с совком, полным перемешанного с сахаром битого стекла, и, похоже, готова была швырнуть все это просто в лицо Нэт.

– Гордость удерживает людей от глупых поступков, – вставила официантка.

– А как насчет доброты? – резко отреагировала Нэт.

Молодой человек продолжал беседовать с девочкой, не обращая внимания на женщин.

– Мне двадцать пять лет, – сообщил он Саманте. – Вероятно, я покажусь тебе старым, но я до сих пор совершаю иногда такое, что заставляет меня стыдиться. Это неприятное чувство, но оно всегда проходит.