Текст книги "Асексуалы. Почему люди не хотят секса, когда сексуальность возведена в культ"

Это означает, что сильные смелые женщины должны критически отнестись к порицанию, вырваться из патриархата и вновь получать удовольствие. Наслаждение сексом является доказательством того, что кто-то проделал работу по самоосвобождению, а одинокие женщины разочаровывают активистов, которые так упорно трудились, чтобы предложить им другие, более интересные возможности. Когда Фрамбуаз рассказала о своей амбивалентности по отношению к сексу, другие феминистки предложили ей попробовать мастурбацию и более извращенный секс, чтобы помочь справиться с этим, исследовать и победить это подавление. Примечательно, что других советов почти не было. «[Мне] ни разу не сказали: „А может, ты просто не хочешь секса. Ну и ничего страшного, бывает“, – пишет Фрамбуаз. – Практически не было открытых подтверждений того, что нежелание секса – это нормально, одни лишь предложения, как „исправить“ саму себя»[54]54
  Framboise, No True Sex Positive Feminist.


[Закрыть]. Считалось само собой разумеющимся, что каждая женщина полюбила бы секс, если бы только могла понять, как это сделать.

И если секс раскрепощает, то более извращенный и преступный секс будет еще более раскрепощающим как в личном, так и в политическом плане. Это убеждение является инверсией концепции, называемой «заколдованным кругом», введенной антропологом Гейл Рубин в статье 1984 г. «Мыслящий секс: заметки для радикальной теории политики сексуальности»[55]55
  Gayle Rubin, Thinking Sex: Notes for a Radical Theory of the Politics of Sexuality, in Pleasure and Danger: Exploring Female Sexuality, ed. Carole S. Vance (Boston: Routledge & Kegan Paul, 1984), 267–311.


[Закрыть]. «Заколдованный круг» является метафорой допустимого в сексе. Внутри «заколдованного круга» находится все, что является социально приемлемым, что традиционно означает моногамный, супружеский, классический, гетеросексуальный секс в интимной обстановке. Вне этих границ могут быть, например, беспорядочные половые связи, групповой секс и так далее. «Заколдованный круг» олицетворял консервативный, жесткий статус-кво.

С одной стороны – наша старая знакомая, сексуально подавляемая женщина. Она гетеросексуалка, вероятно республиканка, может быть WASP[56]56
  WASP – термин, обозначавший привилегированное происхождение. Аббревиатура расшифровывается как «белый протестант англосаксонского происхождения».


[Закрыть]. Она блондинка, сидит дома с детьми и хватается за сердце всякий раз, когда не может схватиться за крест. С другой стороны – женщина, готовая на все: секс втроем, полиамурность, извращения, секс-клубы. У нее несколько оргазмов и несколько партнеров, и она хочет отменить иммиграционную и таможенную полицию.

Все это заставляет феминисток перепрограммировать себя, продвигаясь от холодных и консервативных к похотливым и либеральным. «В квир-радикальных кругах и в большинстве левых, в тех мирах, в которых я работаю, широко распространена идея, что политический радикализм может быть связан с сексуальными практиками, – пишет активистка Ясмин Наир[57]57
  Yasmin Nair, Your Sex Is Not Radical, Yasmin Nair, June 27, 2015. http:// yasminnair.net/content/your-sex-not-radical.


[Закрыть]. – И слишком часто мы слышим о людях, вступающих в радикальные квир-сообщества, нередко в очень раннем возрасте, когда им говорят, что они не могут быть достаточно радикальными, если не вступили в полиамурные и оргиастические отношения. Я слышала от слишком многих людей, что они чувствовали давление, особенно когда были молодыми и уязвимыми активистами-новобранцами. Их убеждали, что они должны заниматься сексом не так, как большинство людей, и вынуждали чувствовать себя менее политизированными просто потому, что конкретная сексуальная сцена на самом деле не была их сценой».

На первый взгляд, связь между политическим радикализмом и сексуальностью кажется разумной. Политические консерваторы часто также консервативны в сексуальном плане, по крайней мере на публике. Геи или трансгендеры менее склонны поддерживать консервативных политиков, выступающих против их прав, и с этими стереотипами трудно бороться. Еще раз повторю: совпадение двух вещей вовсе не означает, что они непременно должны быть связаны. Тем не менее появилось новое видение сексуальной нормы. Предпочтения осуждают, если они не соответствуют этому правильному – политически некорректному для консерваторов – видению женской сексуальности. Трансгрессивный секс становится политическим актом против патриархата; его противоположность – подчинение патриархату. Асексуальности не существует, это всего лишь побочный продукт мужского угнетения. Ничего из этого не хотели секс-позитивные феминистки. Вряд ли они одобрили бы это изменение или другие, например то, что секс превратился в товар, а «феминизм» стал модным словом для продажи товаров, телешоу и личных брендов. К сожалению, хорошие идеи превратились в основу для манипуляций.

* * *

Писательница Лорен Янковски хорошо это знает. Лорен – автор фэнтези, приемная дочь и феминистка. Сегодня она ведет веб-сайт под названием «Искусство асексуалов» и твердо убеждена в том, что необязательно хотеть секса для счастливой жизни, хотя в какой-то момент эта мысль довела ее до абсолютной неуверенности в себе.

После окончания средней школы Лорен посещала занятия в местном общественном колледже. Но на самом деле она хотела стать писательницей, поэтому ее отец договорился с их соседом Крисом, чтобы он стал ее консультантом. Крис был журналистом, они с женой дружили с семьей Лорен, она иногда сидела с их сыном, так что все сложилось отлично. Они встречались на несколько часов каждое воскресенье в его столовой, где постоянно было темно, потому что семья перестала мыть окна после того, как в них стали врезаться птицы. Остальные стены были увешаны полками с книгами, а на одной из полок находился аквариум. Лорен смотрела на разноцветных рыб, пойманных в ловушку, и думала: она знает, что они чувствуют.

Лорен открылась Крису почти сразу – это был самый простой способ объяснить, почему она хотела писать про асов. Для нее идентификация асексуальности уже была победой. В старшей школе Лорен была убеждена, что отсутствие у нее интереса к сексу вызвано раком или опухолью мозга, и дошла до того, что сдала анализы крови для диагностики своего загадочного состояния. Она хотела оградить других от тревоги и неуверенности, какие довелось испытать ей.

Первое, что сказал Крис: асексуальности не существует. По его словам, эту идею выдвинули женоненавистники, чтобы удержать женщин от сексуальной свободы. Крис знал это, потому что имел достаточный опыт: он был писателем, знал по именам многих художников и любил говорить о Фрейде. Лорен была его застенчивой нервной соседкой, девочкой-подростком, смотревшей на него снизу вверх и к тому же страдавшей синдромом дефицита внимания. Поэтому ему ничего не стоило убедить ее в своей правоте.

Крис посоветовал Лорен вести дневник снов и проанализировал с ней все данные, взявшись интерпретировать ее сны, которые, как он утверждал, были связаны с ее сублимированным желанием секса. Он отредактировал ее первый роман, фантастический детектив о гомосексуальных женщинах, так что главный герой больше не был асексуалом. Другой персонаж, который был одновременно и асом, и аромантиком, превратился в злодея, потому что зло было единственной причиной, по которой женщина могла не хотеть отношений. «Мне показалось: нечто, что я любила, было испорчено, – говорит Лорен, – и я не понимала, почему мне так казалось, это стало ясно намного позже. Но я помню, как читала эти строки и думала: „Я бы написала совсем по-другому, но он счастлив, так что это, наверное, хороший роман, и я молодец“».

Вскоре почти при каждой встрече Крис стал упоминать негативные аспекты асексуальности. По его мнению, либо было виновато лекарство от СДВ, а Лорен на самом деле не была асексуальна, либо она была асом, и это была настоящая трагедия. В своих высказываниях Крис был логичен и убедителен, шаг за шагом демонстрируя, как асексуальность неизбежно приведет к краху всех амбиций Лорен. «Быть асексуалом – значит не испытывать страсти, – говорил он. – Если у тебя нет страсти, ты не сможешь писать. Следовательно, если ты не занимаешься сексом, ты не сможешь быть писателем. Отождествление с асом означает, что патриархат промыл тебе мозги, и тебе нужно больше работать, чтобы с этим бороться. В противном случае ты не можешь быть феминисткой и, конечно же, не можешь быть художником».

Надо сказать, что Крис – самый обычный человек. Он – буквально голос принудительной сексуальности, идеальный аватар, извергающий искаженные убеждения. С одной стороны, в этом нет ничего нового: мужчины давно использовали стыд, чтобы контролировать женщин. Гениальность манипуляций Криса заключалась не в том, что он использовал свою власть как старший авторитетный мужчина. Дело в том, что он обновил тактику, напрямую связав асексуальность Лорен с ее феминистской политикой и чувством идентичности, с ее мечтой стать писательницей и с ее представлениями о жизни. Он исказил язык женского сексуального освобождения, чтобы добиться своих целей, которые стали очевидны, когда он признался Лорен, что влюблен в нее. Когда Лорен не ответила ему взаимностью, он назвал ее ленивой бездарной неудачницей и перестал с ней работать. Крис взял идею о том, что женщины должны иметь право заниматься сексом, и превратил ее в идею о том, что женщины не свободны, если они не занимаются сексом – с ним. Старая мужская уверенность в своих правах, приправленная несколькими новыми идеями, которые он использовал для удовлетворения своего либидо. Он похож на Робина Тика, поющего в песне Blurred Lines: позволь мне освободить тебя. Но и он, и феминистки, с которыми Фрамбуаз познакомилась в колледже, и я, когда мне было двадцать два года, все мы ошибались.

* * *

Еще раз: секс политичен. Вопросы о том, кто заслуживает удовольствия и что считается трансгрессивным, и само определение секса носят политический характер. Смысл секса, феминизма и освобождения различен для бедных женщин и цветных женщин, женщин-инвалидов и религиозных женщин. Например, состоятельные женщины, имеющие несколько партнеров, с большей вероятностью будут считаться свободными, в то время как женщины из рабочего класса, тоже имеющие несколько партнеров, с большей вероятностью будут считаться грязными. Квир-женщинам приходится сталкиваться с гомофобией, клеймом гиперсексуальности и фетишизацией. Транс-женщин стыдят, а их гендерную идентичность отрицают. Все это может помешать женщинам вообще выразить свою сексуальность.

Это не означает, что каждая женщина, равнодушная к сексу, испытывает давление. Из-за патриархального контроля женщины зачастую не получают удовольствия от секса. Но проблема не всегда заключается в контроле. Правда о гендерном неравенстве в сексуальной свободе и важности обучения женщин уважать свои сексуальные желания превратилась в однобокое представление о женском сексуальном освобождении: раньше женщинам нельзя было хотеть секса, теперь они обязаны его хотеть. Чрезмерный перекос в противоположную сторону не решает проблемы, а только перераспределяет стыд и клеймо.

Верить Крису и рассуждениям о том, что женская сексуальная апатия всегда вызвана подавлением, – значит забыть, что всегда было много способов хотеть секса и заниматься сексом. Это значит стать жертвой идеи, которую Рубин, антрополог, назвала «одной из самых стойких идей о сексе»: что «существует один, самый лучший способ заниматься им, и все должны делать это только так»[58]58
  Rubin, Thinking Sex.


[Закрыть]. Эта теория неверна, если допускается только гетеросексуальный моногамный секс. Она все равно не соответствует реальности, в которой существует не только гетеросексуальный моногамный секс.

Люди могут осознавать, что им нравятся определенные действия, но есть разница между обращением к уже имеющимся желаниям (или изучением того, что вам может понравиться) и поиском того, что должно быть. Это правда, что многие женщины заторможенны и, возможно, еще не знают об этом. Это неправда, что каждая женщина, не желающая попробовать секс втроем, просто не решилась поддаться своей внутренней порочной сущности. Возможно, такой сущности просто нет.

Предположение о повсеместном ненасытном либидо игнорирует реальность сексуальных вариаций. Идея о том, что всегда существует какое-то тайное сексуальное я, которое нужно освободить, имеет смысл только в том случае, если вы верите, что в глубине души мы все одинаковы, – что все хотят одного и того же, только некоторые еще не знают, что их желания жестоко подавляют. Поскольку существует сексуальное разнообразие, нет универсального представления об освобожденной сексуальности. Наши личные интересы всегда связаны с общественными, но то, что оптимально для меня, необязательно так же хорошо для другого человека. Раскрепощенная сексуальность, то есть сексуальность, свободная от социального стыда, может выглядеть как распущенность или как целибат. А поскольку раскрепощенная сексуальность существует во многих формах, нет причин, по которым сексуальный консерватизм должен означать сексуальное подавление, и нет причин, по которым сексуальный консерватизм должен предотвращать политический радикализм.

Также вызывает беспокойство обстоятельство, что акцент на личном освобождении отвлекает внимание от истинной силы политики. Трансгрессивный секс может быть потрясающим для отдельного человека, но он редко меняет что-либо в целом (в отношении политики, закона и культуры общества), когда продолжают порицать альтернативный образ жизни и секс (и навязывать другие формы регрессивных норм) для всех остальных. Акцент на личной трансгрессивной сексуальности может привести к ситуации, когда «квирность, например, переоценивается, [но] политические и экономические условия, ответственные за ее обесценивание, остаются неизменными»[59]59
  Glick, Sex Positive.


[Закрыть], – пишет Глик, ученый из Университета Миссури.

Политическая защита, основанная на сексуальности, также не учитывает интересы феминисток, для которых секс не является приоритетом. Одна из таких феминисток – Рафия Закария, мусульманский юрист и активистка, которая впервые узнала о секс-позитивном феминизме на семинаре для магистров. «Как будто соревнуясь, мои сокурсники болтали о сексе втроем, триумфальных и бесцеремонных разрывах эмоциональных связей (у кого есть на это время?) и вообще о самом разном сексе, – написала она в эссе для The New Republic[60]60
  Rafia Zakaria, Sex and the Muslim Feminist, New Republic, November 13, 2015, https://newrepublic.com/article/123590/sex-and-the-muslim-feminist.


[Закрыть]. – Наш самодовольный профессор, с пирсингом в носу и растрепанными волосами, расхаживающий в шарфах и с безделушками, купленными по всему миру, поощрял все это. Вопрос о том, как и когда сексуальное освобождение стало не просто центральным элементом, а освобождением в целом, никогда не поднимался».

Закария не вписывалась в общество своих сокурсников в магистратуре и понимала, что на нее навесят ярлык ханжи, «мусульманки, которую нужно спасти, научить возможностям сексуального освобождения»[61]61
  Zakaria, Sex and the Muslim Feminist.


[Закрыть]. Едва ли нуждаясь в спасении или уроках, она отвергла идею о том, что свобода в любовных отношениях наиболее полезна для каждой женщины, и идею о том, что сексуальное освобождение должно быть краеугольным камнем женского освобождения, как если бы это было одно и то же. Как мусульманской феминистке – идентичность, которую некоторые по глупости считают невозможной, – ей было трудно объяснить, что она была против не сексуального удовольствия, а того, что под ним подразумевалось, идеи большего количества секса как большего освобождения, которая иногда затмевает другие проблемы. Не случайно, что сексуально-позитивное пространство, которое описывает Закария, часто является прибежищем белых женщин из высшего сословия, похожих с точки зрения демографии на многих феминисток, которые инициировали дискуссию и часто выступают громче всех. Белые женщины из высшего сословия, менее страдающие от расовой и классовой дискриминации, также с меньшей вероятностью увидят необходимость в более широком понимании феминизма, которое подчеркнуло бы эти проблемы, и, следовательно, с большей вероятностью приравняют сексуальное освобождение к женскому освобождению.

Секс не был главенствующей идеей феминизма для Закарии. Как и для меня, и я не собираюсь переубеждать тех, кто скажет, что это вызывает сомнения в моем феминизме. Меня больше не волнует суперзахватывающая сексуальная жизнь. Даже если бы я приложила усилия, чтобы моя сексуальная жизнь стала предметом всеобщей зависти, это помогло бы мне одной. Погоня за удовольствием может быть чудесным занятием, но отсутствие суперзахватывающей сексуальной жизни не делает человека политическим неудачником, особенно когда существует так много других проблем, связанных с насилием, экономикой, образованием и т. д. Женщина, которая ненавидит секс и может подвергаться давлению, но поддерживает всестороннее половое воспитание и требует от законодателей принятия законов о равной оплате труда, имеет успех на политической арене. Напротив, женщина, которая хвастается использованием мужчин, но игнорирует необходимость каких-либо серьезных действий, менее успешна.

Или, как пишет Наир, «революция – [помогающая всем нам] – не произойдет на волне вашего следующего множественного оргазма с вашими семью партнерами на полу вашего общего жилого пространства. Она произойдет только в том случае, если у вас будет реальный план по разрушению систем угнетения и эксплуатации»[62]62
  Nair, Your Sex Is Not Radical.


[Закрыть]. Все виды сексуального разнообразия важны, и личная сексуальность человека не ограничивает его политическую активность.

* * *

Двадцатидвухлетняя, высокомерная и безрассудная, но при этом напуганная, я не оспаривала веру в то, что настоящая феминистка не будет безразличной к сексу. Я также цеплялась за родственную мутацию феминистских ценностей: женщины должны иметь возможность делать то, что делают мужчины; более того, они окажутся круче, если смогут делать то, что делают мужчины, – что в сфере секса означало только беспорядочные связи и поиск физического удовольствия. Эта (ошибочная) версия сексуального освобождения казалась необходимой, но я ругала себя за то, что была консервативной и неспособной измениться. Я прочитала «Этическую шлюху» и сообщения в блогах, обещающие научить меня, как «стать полиамурной», и заполняла графики, чтобы «нанести на карту свою ревность» и попытаться сдержать ее или, еще лучше, стереть. Я считала, что мое стремление к моногамии и незаинтересованность в случайном сексе – это не предпочтения, достойные уважения, а политические и моральные недостатки, которые необходимо преодолеть. Я думала, что слаба и глупа.

Итак, мы с друзьями пошли в крошечный бар в Пасифик-Бич, районе Сан-Диего. Там были неоновые огни, единственный телевизор, транслирующий спортивные передачи, и всего, может быть, четверо мужчин. Я не могла заставить себя подойти к кому-нибудь и в конечном счете настояла на том, чтобы мы уехали прямо сейчас, но по дороге домой хотя бы съели мясо с жареной картошкой, чтобы компенсировать потраченный впустую вечер.

На следующее утро я зашла на сайт OkCupid и написала кому-то, кто периодически заходил на страницу моего профиля и выглядел достаточно милым. Я уже не помню его логин. Я больше не помню ни его настоящего имени, ни каких-то других подробностей, кроме того, что ему было двадцать восемь лет, у него были каштановые волосы и он был счастлив согласиться, когда я объяснила, что хочу.

Через час мы вдвоем сидели в кафе торгового центра недалеко от моего дома. Он ел суши из прозрачного пластикового контейнера. Я ничего не ела. Он сказал мне, что ему нравятся технологии и он размышляет, не подать ли заявку на стипендию в Wired. Я сказала ему, что подумываю о том, чтобы подать заявку на ту же стипендию. Мы на отдельных машинах поехали к нему домой.

Деталь, которая всегда выделяется, не имеет ничего общего с мужчиной или сексом. В моей памяти осталось удивление, которое я испытала, когда вошла в его дом и он был заполнен детьми. По крайней мере четверо из них, вероятно, родственники, расположились на огромном диване и смотрели мультфильм о принцессе с длинными светлыми волосами. (Неделю спустя я нашла его. Это была «Рапунцель».) Никто даже не взглянул на меня, маленькое благословение, за которое я по-прежнему благодарна.

Секс был болезненным, скучным и быстро закончился. Я оделась и, торжествуя, ушла. Эмоционально я ничего не чувствовала – именно в этом и был смысл. Так что мои опасения по поводу заявлений Генри были ошибочными! Секс без чувств был возможен. Мои опасения насчет себя самой тоже не оправдались. Я не была подавленной или навязчивой. Я была такой, какой всегда надеялась быть: сильной, самостоятельной, смелой и, осмелюсь сказать, вдохновленной собственной апатией.

Попадание в любой женский стереотип, например желание эмоциональной привязанности перед сексом, было похоже на поражение, поэтому единственным сильным чувством в моей жизни было стремление к политическому росту, а не к чему-то отдаленно похожему на удовольствие. Занимаясь сексом «как мужчина», я утверждала, что я – не карикатура на сентиментальную девушку, ожидающую настоящей любви. За эту уверенность секс на одну ночь – на самом деле на один день – казался небольшой платой. На этот раз я была достаточно прогрессивной.

Когда я сказала Генри, он порадовался за меня. Однако позже тем летом, однажды ночью в темноте он признался, что где-то в глубине души чувствовал себя странно из-за всего этого. Он правильно понял, что в некотором смысле мои действия были наказанием и признаком недоверия. И он чувствовал себя странно, потому что, возможно, втайне хотел быть моим первым мужчиной.

* * *

То, что я назвала феминизмом, было злобой и страхом, замаскированными под демонстративное поведение. Отчасти это было связано с проверкой для себя, действительно ли бывает секс без любви, как утверждали мои знакомые. (Хотя, поскольку я на самом деле не чувствовала влечения к тому мужчине, это не развеяло моих сомнений по поводу того, что означает сексуальное влечение к другим.) Это также касалось контроля, дистанции, эго, политики и незащищенности.

Я не хотела, чтобы Генри был моим первым мужчиной. Я не была уверена, что смогу с этим справиться, потому что боялась слишком сильно влюбиться в него. Отказать ему в этом было способом утвердить власть, отобрать то, что я могла дать, и то, что, как считалось, я должна сохранить. Мне сказали, что это единственное, что может причинить ему боль и заставить почувствовать хотя бы часть того дискомфорта, который чувствовала я.

Мои действия были результатом забавного переворота представления о важности сексуальной чистоты. Я считала себя феминисткой, отвергая устаревшие взгляды об ожидании любви, но то, что я была мотивирована опровержением устаревших представлений, показывает, что эти ожидания продолжали оказывать влияние. Любой, кто изучал реверсивную психологию, знает, что наши действия, направленные против статус-кво только потому, что это статус-кво, позволяют легко манипулировать нами. Как и в случае с «заколдованным кругом», этот переворот имеет силу. Раньше праведная женщина ревниво охраняла свою девственность, чтобы доказать, что она чиста. Теперь, вероятно, она постарается как можно быстрее расстаться с ней, чтобы доказать, что не верит в чистоту. Однажды она прибегла к гендерным стереотипам, чтобы доказать свою принадлежность; теперь ее ценят за то, что она занимается сексом как стереотипные мужчины, хотя, возможно, именно мужчинам стоит заниматься сексом так, как якобы занимаются женщины.

Было бы неискренне винить феминизм в моем решении, так как важным фактором являются мои личные недостатки. Также было бы наивно полагать, что определенные разновидности секс-позитивного феминизма не имеют ничего общего с моим выбором. Я не сожалею о том, что потеряла девственность именно так; это не причинило мне вреда, и я редко об этом вспоминаю. Реальная цена, которую я заплатила, – это не травма от того свидания, а чувство неловкости за асексуальность, постоянное стремление быть настороже, потому что я знаю, что многие думают об асексуальности и, конкретнее, о моей асексуальности. Суть этого нового типа сексуальной нормативности заключалась не в том, что девушка может потерять девственность с незнакомцем, – меня это не волнует, – а в том, что к женщинам предъявляют больше требований, а не меньше. На меня влияет не моя связь на одну ночь, а предположения, которые изначально привели меня к ней.

Если речь идет об асексуальности, моей или чьей-либо еще, мне всегда приходится оправдываться. Такое чувство, что я не могу сказать: «Я ас», и всё тут. Я всегда борюсь с порывом использовать разные сумасшедшие оправдания.

ПЕРВОЕ: Бесполое поведение – это не то же самое, что безбрачие! ВТОРОЕ: Я асексуал, но еще и извращенка!

ТРЕТЬЕ: Многие асы состоят в отношениях!

ЧЕТВЕРТОЕ: У меня непристойное чувство юмора, и я никого не осуждаю!

Мне не нравятся как эти высказывания, так и собственное искушение их использовать. «Я – X, но Y» всегда бросает кого-нибудь под автобус. «Я девушка, но одна из тех крутых девушек» – подчеркивает стандартное мнение, что девушки в основном не круты. «Я ас, но извращенка и не соблюдаю целибат» – это оскорбление для тех, кто придерживается целибата или любит классический секс. «Я ас, но не в том скучном смысле, как ты думаешь» – это намек, указывающий на нежелание казаться фригидной. Целибат можно эротизировать, потому что предполагаемая сдержанность подразумевает под собой большой аппетит. В конце концов, Ева ведь откусила от яблока. Интересно быть похотливой женщиной, испытывающей голод, но отрицающей это. И совершенно неинтересно не иметь аппетита. Это просто делает тебя недостойной внимания.

* * *

Ничто из этого не должно преуменьшать важность той работы, которую проделали секс-позитивные феминистки. Идею о том, что женщины заслуживают сексуального равенства, всегда стоило отстаивать. Благодаря этим активисткам половое воспитание стало более всеобъемлющим, а к ЛГБТК+ и альтернативным семьям стали относиться терпимее[63]63
  Breanne Fahs, Freedom To and Freedom From’: A New Vision for SexPositive Politics, Sexualities 17, no. 3 (2014): 267-90, https://doi.org/10.1177/1363460713516334.


[Закрыть]. Секс-позитивное движение дало нам эротические журналы, управляемые лесбиянками, такие как On Our Backs (его название – пародия на антипорнографический Off Our Backs), и легендарный секс-шоп Good Vibrations, принадлежащий женщине. Секс, очевидно, может быть источником позитива, и у женщин есть свобода выбора даже в ситуациях со сложной динамикой власти.

С трудом завоеванные рубежи не означают, что работа по борьбе с сексуальным неравенством окончена. За пределами этих либеральных уголков мира и даже внутри них сохраняются старые идеи; любящих секс женщин по-прежнему опасаются и часто критикуют за их высказывания. В статье, посвященной «сексуальному спаду», подчеркивается, что, несмотря на все восхищение новой сексуальной свободой, молодые люди по-прежнему обеспокоены и не уверены в том, как лучше поступить[64]64
  Julian, Why Are Young People Having So Little Sex?


[Закрыть]. Мои самые сексуальные подруги-феминистки признаются в том, что инстинктивно стыдятся себя, хотя знают, что не сделали ничего постыдного.

Feeling Myself, «Эйфория» и все примеры, которые я перечислила ранее, имеют значение. Я согласна с Самантой из «Секса в большом городе» в том, что каждый должен носить что угодно и спать с кем хочет (если хочет). Откровенные тексты песен и контент о желании не представляют угрозы, но то, что этот тип контента может доминировать или безжалостно проталкиваться в молодых либеральных квир-пространствах, является проблемой. Доминирование какой-либо одной идеи может быть вредным. Это может исказить идею.

Значит, внимания требует и другая сторона. Нет необходимости идти по следам Маккиннон и Дворкин – я не разделяю их взглядов на порно, БДСМ или секс-индустрию, – но их более критическое отношение к сексу стоит изучить. Фактически сдвиг, возможно, уже начался.

В 2015 году в журнале New York Times Magazine была опубликована статья под названием «Возвращение сексуальных войн», в которой обсуждались аргументы феминисток о том, как бороться с сексуальным насилием в кампусе[65]65
  Emily Bazelon, The Return of the Sex Wars, New York Times Magazine, September 10, 2015, https://www.nytimes.com/2015/09/13/magazine/the-return-of-the-sex-wars.html.


[Закрыть]. Два года спустя движение #MeToo стимулировало дальнейший анализ опасности секса и сексуальной агрессии: одни утверждают, что движение зашло слишком далеко, а другие – что недостаточно далеко. И что Андреа Дворкин, которую женщины упоминали, говоря, что они феминистки, «но не такие, как она», нужно снова оценить по достоинству. Сборник ее эссе был переиздан в 2019 году.

Сейчас важно, как пишет специалист по гендерным исследованиям из Университета штата Аризона Бринн Фас, объединить эти точки зрения, которые представляют то, что философ Исайя Берлин назвал двумя видами свободы: положительной и отрицательной свободой, или «свободой для» и «свободой от»[66]66
  Fahs, Freedom To and Freedom From.


[Закрыть]. Секс-позитивные феминистки сосредоточили свое внимание на свободе для: свободе заниматься сексом, свободе наслаждаться собой, свободе делать то, что делают мужчины, без несправедливого торможения, вызванного двойными стандартами. Они были правы. Секс-негативные феминистки были озабочены свободой от: свободой от обращения с ними как с сексуальными объектами, свободой от обязательства заниматься сексом, свободой от идеи, что секс по умолчанию хорош. Трансгрессивная личная сексуальность не должна быть платой за доступ в радикальные пространства, а сексуальное освобождение не должно быть кульминацией освобождения женщин. Они тоже были правы, но им уделялось меньше внимания.

Все эти перспективы заслуживают рассмотрения. Я, например, не просексуал. Я ни секс-позитивна, ни секс-негативна. Я выступаю за удовольствие, которое совсем не обязательно должно включать секс, и я за сексуальный выбор – настоящий выбор. Недостаточно сказать, что каждый должен делать только то, что хочет. Это банальность, которую может повторить любой, и она игнорирует способы, которыми общество заставляет нас хотеть определенных вещей. Подкрепите слова доказательствами. Покажите нам примеры сильных, вызывающих зависть женщин, которые открыто безразличны к сексу, уверены в своем решении и не подвергаются постоянным вызовам со стороны окружающих. Не подкрепляйте новый заколдованный круг комментариями о том, что полиамория более прогрессивна, чем моногамия, или не смотрите на классический секс свысока. Перестаньте предполагать, что сексуальное поведение должно быть связано с политическими убеждениями, или что страстность – интересная черта личности. Это ближе к тому, что я имею в виду под настоящим выбором.

Используя терминологию специалиста по сексуальности Лизы Даунинг[67]67
  Lisa Downing, What Is Sex-Critical and Why Should We Care about It? Sex Critical, July 27, 2012, http://sexcritical.co.uk/2012/07/27/what-is-sex-critical-and-why-should-we-care-about-it.


[Закрыть], я считаю себя «сексуально критичной», осознающей как личную свободу действий женщин, так и сохраняющееся неравенство в обществе. Можно поощрять других экспериментировать, доверяя им, если они говорят, что секс для них ничего не значит. Нельзя восхвалять кого-то либо потому, что его половые акты очень странные, либо потому, что у него очень мало партнеров. Повод для прославления возникает, когда кто-то в меру своих возможностей делает собственный выбор, свободный от давления, а также работает над изменением социальных и политических структур, которые позволят всем остальным иметь такую же свободу – сексуальную и не только.