Текст книги "Слепые идут в Ад"

Ближе всех к нам стоял уже совершенно разгрузившийся Лабриман, но вместо того, чтоб протянуть несчастному антропологу руку, секретарь в ужасе отшатнулся от края пропасти и присел на корточки, хлопая глазами. К счастью, вопли Айзека услышал Эйб и со всех ног бросился к водопаду. Он совершенно хладнокровно спустился по сыпучим камням к барахтавшемуся уже на самом краю Айзеку, спокойно веял его за руку и потянул вверх. Естественно вместе со Степлтоном он вытащил и меня, но что самое удивительное, вслед за мной над краем склона показалась голова моего полупридушенного мула, который тоже выбрался на твердую почву.

До меня медленно доходил смысл только что произошедшего. Я был спасен.

– Как вы, Лагер? – Эйб хлопнул меня по плечу.

– Ничего. – вымучил я, пытаясь растереть сведенную от боли руку. – Спасибо мистеру Степлтону. – я осознал всю неприличность своих слов, только когда Айзек и Шлиссенджер уже повернулись ко мне спиной и удалялись по направлению к своим мулам. Благодарить я должен был Эйба. Слава Богу, он сделал вид, что не заметил моей бестактности, и я остался молча переваривать неуютный комок в горле.

Отдохнув, мы снова тронулись в путь и менее чем через час выехали на открытое пространство.

– Посмотрите! – неожиданно воскликнул лорд Карриган. – он указывал рукой на белую блестящую пирамиду в человеческий рост, которая стоял у края обрыва. Еще одна такая пирамида торчала посреди поля метрах в шестистах от нас.

– Это строили буддийские монахи, – заявил Лабриман.

– Вы правы. – подтвердил лорд. – Они как бы ограничивают пространство, за пределы которого посторонним входить нельзя. В молодости в Оксфорде я изучал монографии об архитектуре буддизма.

При этих словах сэра Генри меня охватила неясная тревога, ведь мы и были те самые "посторонние", к которым относилось безмолвное предупреждение. Караван шел по открытой местности, светило солнце, было холодно, но не морозно. Невдалеке торчал невысокий, поросший ковылем пригорок, на вершине которого валялись бесформенные каменные глыбы.

Не успел я повернуть туда голову, как с холма ударил пулемет. Никто даже не сообразил, что произошло. Пули взметнули каменную крошку у наших ног, страшно заржал раненый мул, который тащил радиостанцию. Кларк и Томсон подняли беспорядочную автоматную пальбу. Пулеметчик отвечал короткими очередями. На вершине пригорка мелькали фигурки людей.

– Их четверо! – крикнул Лабриман.

Лорд Карриган вытянул руку; он держал револьвер образца 1900-х годов, какие можно увидеть в музеях оружия. К тому же пистолет был украшен инкрустациями и покрыт резьбой. Прогремел выстрел и мы видели, как ручной пулемет с диском упал в траву между камней.

– Поздравляю вас, лорд! – сказал Шлиссенджер, убирая оружие. Мне показалось, что он спустил курок на мгновение раньше. Лорд гордо поднял голову и победоносно огляделся вокруг.

Нападающие поняли, что силы слишком неравны. Один смельчак все же подхватил пулемет и под градом наших выстрелов исчез за камнями. Затем мы увидели, как трое разбойников короткими перебежками уходят через степь. Томсон еще немного пострелял им вдогонку и завопил:

– В погоню!

– В погоню на мулам? – меланхолично удивился Шлиссенджер. – Какая чушь…

Лорд Карриган спрятал свой чудовищный раритет в кобуру, давая понять, что бой окончен. Только тогда мы обратили внимание на наши потери. Из людей не пострадал никто, но наповал был убит один мул, а радиостанцию, которую он вез, прямо-таки разворотило пулями. Вокруг валялись искореженные, радиолампы. Источник питания превратился решето, из него темными густыми струями тек электролит.

– Ужасно! – сказал Бауэр.

– Странные разбойники водятся в этих местах, – задумчиво протянул Эйб, – Как будто специально вывели из строя именно радиостанцию. А смелость-то какая – вчетвером на полторы дюжины вооруженных людей.

– Это неспроста, – решил пофилософствовать Лабриман. – Они хотят нас ограбить на другом участке, а теперь лишили связи с внешним миром.

Ему, потерявшему возможность слушать новости по радио, было о чем пожалеть.

– Ерунда. – сказал Карриган. – Томсон и Кларк завтра соберут передатчик из запасных деталей. У нас все предусмотрено.

– Совершенно точно. – кивнул Кьюбитг – Я хорошо разбираюсь в радиотехнике.

Все слегка успокоились. Но моя тревога почему-то возрастала. Я ехал и машинально вертел в руках незаряженный браунинг. Сбоку ко мне пристроился Шлиссенджер.

– Уберите оружие. – тихо сказал он. – Вы же офицер, неужели вас не учили обращаться с пистолетом?

У меня на лбу выступила холодная испарина, я думал, что о моем прошлом здесь знает только доктор Бауэр. Но тон, которым Эйб произнес свое предупреждение, казался вполне спокойным и даже доброжелательным.

– Ничего страшного впереди нет. По крайней мере, на нас больше не нападут. Я знаком с местными обычаями. Они просто к нам приценивались. Кстати, вы обратили внимание, что у пулеметчика были светлые волосы? В Тибете есть племена очень похожие на европейцев, но они живут далеко во внутренних районах и почти не приближаются к границам.

С этими словами Шлиссенджер ударил своего мула в бок и обогнал меня. Я остался наедине с очередной неразрешимой загадкой.

Через два часа после атаки мы устроили привал. На этот раз охрана была выставлена серьезная – в караул ушли Кларк, Томсон, Рампа и Тохто. Ни беседы, ни даже видимости короткого разговора у костра не завязывалось. Все разбрелись по палаткам, и только я остался курить у огня. Кьюбит сортировал детали для сборки рации и злобно цедил сквозь зубы какие-то английские ругательства. Пулеметные пули испортили жизненно важное оборудование, без которого он не мог обойтись. Я уже успел съесть свою банку консервов, когда из палатки вынырнул Шлиссенджер.

– Послушайте, господа, – тревожно сказал он, – а где мистер Степлтон? Полчаса назад он ушел и до сих пор не вернулся. У него плохое зрение, он мог заблудиться.

Поднялся переполох. Карриган, уже было решивший укладываться спать, недовольно высунул из-за полога своего шатра голову, увенчанную белоснежным колпаком с кисточкой, и принял командование на себя. Он пресек наше хаотичное перемещение по лагерю в поисках потерявшегося Степлтона и, распределив на маленькие группы, направил в ночную тьму за пределами крошечного, освещенного костром мира.

Я сам почти сразу же оторвался от двух тибетских проводников, не без сомнений отданных лордом под мое начало, и пошел едва не на ощупь в чернильном мраке. Под моими ногами слегка шуршали мелкие камешки, по спине полз холодок, затылком я ощущал, что кто-то бесформенный и громадный следует за мной по пятам. В детстве я боялся темноты и всегда спал с включенным ночником. С годами страхи были подавлены, но сейчас мне казалось, что достаточно хруста ветки на земле, гадюки, метнувшейся из-под ног, или летучей мыши, задевшей крылом за лицо, чтоб выпустить из подсознания на волю прочно запертые детские ужасы.

Метрах в трехстах от лагеря возвышался небольшой холм, выходить за который мне не хотелось. Я предпочел бы подняться на его вершину и оттуда вновь увидеть отдаленные огоньки нашего костра. В темноте мне показалось, что на гребне холма лежит что-то похожее на корягу или большой необычно изогнутый камень. Меня охватило недоброе предчувствие, но я заставил себя двигаться вперед. Уже через несколько шагов я понял, что это. Ночной ветер, долетавший с плоскогорья, слабо раздувал темную рубашку под распахнутой курткой и шевелил волосы на голове лежавшего. В тот момент я остро захотел, чтоб это был не Айзек. Но кому еще было взяться среди обступавших нас безжизненных пространств?

Степлтон лежал, запрокинув удивленное, почти детское лицо кверху и сжимая в правой руке жесткий полынный кустик, который он вырвал вместе с землей. Я наклонился над ним, чтоб пощупать, есть ли у него пульс, и в ужасе отшатнулся назад. Из горла Айзека торчал тускло поблескивающий нож.

Было ясно, что Степлтона убили всего несколько минут назад, Я быстро пришел в себя и бросился к лагерь с криками: "Он здесь! Айзек здесь!" Те, кто не успели далеко уйти, поспешили вслед за мной к холму. Вид у них казался испуганный и недоверчивый. Каково же было мое удивление, когда, поднявшись на пригорок, мы обнаружили лишь примятую траву, да бурые пятна на земле, назвать которые кровью в темноте никто не решился. Труп исчез.

Глава восьмая
Новые люди

Конечно же, мне никто не поверил. Все вокруг доказывали друг другу, что я ошибся. Экспедиция оказалась под угрозой срыва. Необходимо было прервать путешествие и сообщить властям. Перспектива возвращаться в Мюнхен и вновь разгружать вагоны меня не радовала.

– Мистеру Лагеру вообще в последнее время что-то мерещится, – заявил Лабриман. – Странно, что мистер Бауэр привлек для участия в экспедиции человека со склонностью к галлюцинациям.

Карриган заставил всех прекратить потерявшие всякий смысл поиски. К группе белых подошел Тохто и с беспокойством сообщил, что, по его мнению, скоро будет буран. Трудно было поверить в его предупреждение, ведь вокруг нас простиралась продуваемая всеми ветрами степь, почти лишенная снежного покрова, но проводник говорил со знанием дела, к нему присоединил свой голос Рампа, и вдвоем они сумели убедить лорда. К счастью, мы находились в ложбине, и надо было лишь удобно расположиться. Карриган сказал, что сразу после бурана будет большой совет, и вот тогда-то все решат, что делать дальше. Через сорок минут на нас обрушился снежный шквал.

Я долго лежал в палатке, закутавшись в тонкое армейское одеяло и не мог согреться. Иногда мне казалось, что я уже начинаю замерзать. Только ранним утром ветер стал слабеть и совсем успокоился с первыми лучами солнца. Карриган за ночь не лишился бодрости. Он собрал всех у костра и устроил некое подобие заседания английского парламента.

– Потеря, а точнее, исчезновение Степлтона крайне неприятное событие, – заявил лорд, стоя перед нами в позе спикера. Ему не хватало только деревянного молотке и мешка с шерстью. – Скорее всего, уважаемый доктор жив, но заблудился и попал в буран. Найти его теперь нет никакой возможности. Если ему не повезло, и он не добрался до какой-нибудь деревушки – ближайшая в 18 милях от нас, то, конечно, он обречен. Поэтому вопрос стоит так: экспедицию, по всей видимости, придется прервать. Связь отсутствует, по крайней мере, еще не восстановлена. Необходимо подождать сутки, пока рацию соберут заново, тогда нам удастся связаться с Лхасой и вызвать спасателей или двигаться туда, где нас будет ждать самолет, а может быть, грузовики. За сутки надо собрать свидетельские показания, нельзя игнорировать сведения, которые пришли даже от такого психически неуравновешенного человека, как мистер Лагер. Остальное зависит от обстоятельств.

С Карриганом никто особенно спорить не стал. Все лишь пожалели немного о провале столь многообещающего начинания. Больше всего меня поразила реакция Эйба. Он в основном молчал и был очень мрачен. Казалось, что смерть Степлтона произвела на него крайне тяжелое впечатление. Я ждал от него какого-то особого мнения, которое повлияло бы на решение руководства в лице лорда. Однако Шлиссенджер молчал. В столь мрачном настроении он отправился к Кьюбиту узнать, когда будет готова рация. Кьюбит скручивал нечто невообразимое из кусочков проводов, но результата пока не было. Даже Кларк и Томсон, которые поначалу активно мешали своему командиру, разочаровались в технике и ушли.

В лагере наступила гнетущая тишина. Единственным человеком, которого обрадовала перспектива отмены экспедиции, был Лабриман. Он даже начал что-то насвистывать, почитывая "Таймс" двухнедельной давности.

Уже стемнело, когда произошло странное событие, которое изменило весь ход нашего дальнейшего путешествия. Мы увидели, что с вершины одного из холмов во весь дух бежит Кларк, делая на ходу знаки руками. Мне показалось, что он требует, чтобы все немедленно залегли. Кларк вбежал в лагерь и сдавленным голосом прохрипел:

– Там люди!

В палатках началась суета. Защелкали затворы. Щлисенджер с пистолетом в руках подполз к краю холма. Пять человек ехало в нашу сторону на мулах, маленький отряд был довольно близко. Стало ясно, что они заметили наш лагерь и направляются именно к нему. Из чего следовало, что пред нами, скорее всего, не бандиты. Правда, к моменту осознания этого простого факта холм, со стороны которого приближались неизвестные, превратился в неприступную крепость. Залп из всех стволов, наставленных на противника, смел бы чужаков с лица земли в считанные секунды.

Когда они подъехали на опасное расстояние, лорд Карриган встал и выстрелил в воздух. Мулы незнакомцев вздрогнули и остановились. Человек, возглавлявший отряд, соскочил на землю и начал рыться в тюках. Он быстро извлек оттуда какое-то цветное полотно и замахал им.

– Благодарение небу! – сказал Карриган. – Это американец.

Полотно оказалось американским флагом. Человек пытался что-то кричать, но мы его не понимали. Тогда все, кто лежал в засаде, поднялись на ноги, замахали руками, показывая, что опасности нет.

Примерно через двадцать минут всадники въехали в лагерь. Это были три европейца и два тибетских проводника. К нашему немалому удивлению среди путешественников оказались две женщины. Я решил, что караваном руководит мужчина с флагом. Это был невысокий кругленький человечек с рыжеватой бородкой. На его голове сидела шерстяная шапочка, какие носят шерпы. Лицом он напоминал польского торговца с рисунка в какой-нибудь гитлеровской брошюре. Единственным, что отличало его от такого типажа, были круглые серые глаза. Я вспомнил, что в Древнем Риме круглые глаза считались признаком слабого ума.

Две дамы, сопровождавшие бородача, продолжали сидеть верхом и боязливо оглядывались по сторонам. Старшая была лет тридцати пяти. Другая казалась сильно моложе, и на первый взгляд я не дал бы двадцати. Однако ее слишком уверенное поведение заставляло думать, что на самом деле она старше. Я почему-то решил, что это отец, мать и дочь, вот только родители хорошо сохранились.

Тем временем круглоголовый бородач перестал глазеть, сложил флаг и произнес небольшой спич на английском, уставившись почему-то на доктора Штранге.

– Уважаемые господа! Рад вас приветствовать в этой замечательной пустыне. Я свободный исследователь Ярослав Германн, а это моя экспедиция – моя жена Елена и племянница Мария. Мы идем в Катманду после посещения монастырей Тибета. Несколько часов назад мы попали в буран, и двое наших рабочих потерялись. Не будете ли вы против потерпеть наше общество всего один день?

При этом Германн хлопал глазами и скашивал голову несколько набок. Его толстые губы двигались в сплошном комке рыжей бороды.

Лорд Карриган презрительно смерил незваного гостя взглядом. Поняв, к чему клонит незнакомец, он ткнул пальцем в стоявшего рядом Бауэра и поманил рукой Эйба. Они отошли в сторону и стали о чем-то совещаться. Я старался держаться подальше от эпицентра событий. Позади меня стоял Лабриман, который во время совещания "большой тройки" заявил тоном учителя воскресной школы:

– Вполне возможно, что это тактический ход бандитов. Они внедряют в экспедицию людей, которые якобы внушают доверие. Ночью эти люди всех обезвреживают, потом приходят сами бандиты. Надо быть начеку и следить за ними. – он помедлил и дрожащим голосом заявил, – А то, что с ними женщины, это для маскировки. Очень хитрый ход. Две приятные дамы в мужском обществе… Вот увидите, что сейчас начнется.

Я зло подумал, что теперь Лабриман не даст мне спать, заставив до утра стеречь внутреннего врага. Секретарь, насколько я понимаю, в жизни провел не так уж много бессонных ночей, да и те, скорее всего, из-за расстройства желудка. Он никогда не служил в армии, тем более не стоял в дозоре, и все происходящее – для него детская игра.

Тройка посовещалась и решила разоружить пришельцев, сделав это основным условием их пребывания в лагере. Путешественникам пришлось сдать оружие, которое, как ни странно, оказалось и у дам.

Вскоре мы водворили гостей в их палатку. Вновь наступила блаженная тишина. Приближалась ночь. Кьюбит у костра неуверенно доложил, что работа подходит к концу, и завтра к полудню рация заработает. Лорд обрадовался. Все, что происходило потом, напоминало сцену из жизни гастролирующего зверинца. В роли заморского чудовища выступил Германн.

Он сам был виноват. Собрались ужинать. Заскрипели консервные банки. Германн достал из кармана кривой нож с позолоченной рукояткой и принялся открывать тушенку.

– Современные европейские ножи, – сказал он, – ни к черту не годятся. Даже для кухонного ножа в Европе выбрана форма меча, он плоский и длинный. Поэтому открывать банки приходится разными изобретениями, которые только занимают место в рюкзаке. Нет, Азия – совсем другое дело. Вот этим ножом, – он повертел в руке свой горбатый экспонат, – можно открыть абсолютно все.

Вокруг раздался сдавленный смех.

– Когда мистер Германн вознесется на небо, – заметил Эйб, зажав зубами сигарету, – он попросит апостола Петра подвинуться и сам будет открывать райские врата своим велосипедным ключом.

Смех стал громче. Германн сидел, глупо хлопал глазами и улыбался.

– Господа. – строго сказал лорд Карриган. – Может быть наш гость сам расскажет нам о себе? Какое научное объединение он представляет и почему путешествует по Тибету в столь ненадежном обществе?

– Да! – недовольным голосом отозвался мой учитель, – Мы до сих пор незнаем, кто вы собственно такой? И что это за фамилия – Германн? Вы чех, поляк, серб?

Улыбка исчезла с лица гостя. Он горестно посмотрел на Бауэра и патетически заявил:

– Вам никогда не угадать, кто я. Я человек без родины, бредущий неизвестно куда. Мое отечество захвачено нечистью, которая разрушила Храм и Великое царство.

– Так вы еврей? – протянул Шлиссенджер.

– Я русский, молодой человек, – с достоинством ответил Германн.

– Ну да… – удивленно присвистнул Эйб. – Никогда бы не подумал.

– Я вольный исследователь, я иду по чуждому миру и обозреваю его. А на моей родине хозяйничают ублюдки.

Шлиссенджер из темноты задал вопрос:

– Так почему вы не на родине? Почему не боретесь с этими ублюдками?

– Да по той простой при… – начал было Гермам, но почувствовал, что сбился с патетического стиля, и заставил себя вновь вернуться к прежней манере. – Ибо я один. – провозгласил он. – Один на всей земле, лишь моя жена со мной. А что я один могу сделать против дьявольской силы? Но настанет день, Россия возродится, и мое знание понадобится ей. Я, Ярослав Всеволодович Герман, русский художник, философ и писатель. Я закончил Императорский Дерптский Университет, я занимался географией, был знаком с самим Пржевальским… и вот пришли какие-то сволочи! – казалось, он готов разрыдаться.

Лорд попытался успокоить гостя и попросил его рассказать о Тибете. Германн тут же преобразился и прочел нам получасовую лекцию о своих похождениях.

Оказывается, еще до Первой мировой войны он познакомился с одним афганским дервишем, который поведал ему о великой мудрости, хранящейся в Тибете. С тех пор Германн заболел Индией и стал готовить экспедицию. Известия о большевистском перевороте застали его в Кашмире. У него не осталось ни гроша, только старые связи в среде европейских ученых, изучающих буддизм. Несколько лет он в буквальном смысле слова голодал, наконец, его жена получила наследство, и мистер Германн решил посвятить свою жизнь поискам тибетских пророчеств. Недавно он был в монастыре Паданг, где ему подарили тексты, которые он намерен изучать после того как вернется к себе в Бомбей и отдохнет.

– Отдыхать надо в Коктебеле. – сказал Эйб. – В крайнем случае, в Гренобле.

– Не глумитесь над святынями! – совершенно серьезно парировал Германн.

Из всего рассказанного Ярославом Всеволодовичем мне была не ясна роль его жены. Откуда она могла получить наследство, если в России произошла революция? Когда мадам Германн присоединилась к мужу в его похождениях? И зачем они тащили с собой племянницу, если у них имелся дом в Бомбее? Я не понимал также, чем глуповатый бородач взбесил Шлиссенджера, но чувствовалось, что Эйб на взводе и в любую минуту готов обрушить град колких высказываний на головы вновь прибывших.

Из палатки вышла молодая спутница Германна и, заплетая золотистые прядки волос в короткую тугую косу, двинулась к костру.

– Позвольте представить вам мою племянницу Машу, – заявил Ярослав Всеволодович. – Недавно из Советской России.

– Теперь снова можно говорить из Великой России, – Шлиссенджер встал и протянул девушке руку, помогая ей перебраться через бревно.

У меня медленно отъехала челюсть.

– Любая страна может называться великой, – уязвленно заметила мадам Германн, задетая галантностью, проявленной не по отношению к ней.

– Ну, да, Тырново – Третий Рим! – хохотнул Эйб, пододвигая к Маше рыбные консервы. – Ешьте, девочка, фосфор полезен для костей.

В его жестах и тоне мне почудилась едва уловимая фамильярность, невозможная между совсем незнакомыми людьми. Никто, кроме меня, не обратил на это внимания, но я почувствовал, как моя настороженность по отношению к Шлиссенджеру растет с каждой минутой.

Я с подозрением воззрился на Машу. Она была хорошенькой даже по немецким меркам: еще детская припухлость щек, ямочки, нежный персиковый румянец… Мне, давно уже не оказывавшемуся в обществе молодых женщин, сделалось сначала жарко, а потом невыносимо стыдно своих нечищеных ботинок и недельной щетины. Я ерзал на бревне и бросал на девушку короткие затравленные взгляды, пытаясь забыть, откуда она. "Кстати, как ей удалось выбраться?"

Между тем русская совсем не выглядела оробевшей или смущенной. С благодарностью кивнув Шлиссенджеру, она опустилась рядом с теткой. Ее серые спокойные глаза, из-за внимательного, даже оценивающего взгляда которых она и казалась старше, быстро скользили по лицам присутствующих. Ни на мгновение не задержавшись на моей заурядной физиономии, они с интересом остановились на Лабримане, неожиданно покрывшемся густым пунцовым румянцем. Я закусил губу и отвернулся. Мои дальнейшие наблюдения за Машей сразу приобрели скептический оттенок.

Глядя на нее, можно, было прийти к выводу, что детей в России перестали воспитывать сразу после революции. Ее манеры настолько не гармонировали с изысканной интеллигентностью Елены Александровны, что создавалось впечатление, будто они не родственницы, а совсем чужие люди. Однако Машина независимость и уверенность в себе не позволяли также оценить ее и как прислугу. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что младшая Германн, лишь недавно вновь встретившаяся с родными, не успела еще перенять их вышколенных манер. Она ела, по-деревенски держа кусочек хлеба под ложкой, точно боясь уронить хоть одну каплю, а когда закончила трапезу, ссыпала крошки с ладони себе в рот.

После ужина все разошлись по палаткам, у костра, судя по голосам, остались только Карриган, мой учитель и Шлиссенджер. Двое последних курили, а лорд ожидал, когда Кьюбит кончит возиться с рацией. Раздраженные отзывы калифорнийца, доносившиеся из его палатки, освещенной большим переносным фонарем, ясно говорили о том, как его замучил сэр Генри.

Я тоже пребывал в раздражении: Лабримана где-то носило, из-за чего нельзя было плотно застегнуть полог палатки, колеблемый ночным ветром. Снаружи донесся тихий смех и голос секретаря. Оказывается он прогуливался по склону, а так как тут же я услышал мягкий женский голос, отвечавший ему на плохом английском, не трудно было предположить, что путешествовал Лабриман в обществе нашей очаровательной простушки. В этой прогулке, как видно, и состояло то наблюдение за подозрительными пришельцами, о котором говорил секретарь.

– Спасибо, это очень мило с вашей стороны, – Маша зашуршала какой-то травой и исчезла в своей палатке.

Неужели он нашел для нее цветы? И где? Я вспомнил, что видел внизу на склоне сухие растения с мелкими ярко-желтыми сердцевинками, и поразился галантной дури Лабримана: со склона можно было запросто загреметь в овраг и сломать себе шею.

Секретарь еще стоял у входа, сладостно и надрывно вдыхая перед тем, как влезть внутрь, когда его окликнул лорд. Повисла долгая пауза. Видимо, Лабриман не предполагал, что Карриган мог видеть его с русской. Он медленно и, как мне показалось, нехотя поплелся на зов патрона, но сэр Генри уже сам шел к нашей палатке. Их шаги прошуршали мимо правой матерчатой стены и остановились за задним глухим пологом. Раздался короткий сухой звук, как будто лорд хлопнул в ладони, и быстро удаляющиеся шаги. Судя по шарканью и размашистости, они принадлежали Карригану. Секретарь остался на месте еще с минуту, а потом с жалобным сопением полез внутрь, держась рукой за щеку. Я сделал вид, что сплю, и даже повернулся на другой бок. До меня долетал тихий скулеж Лабримана и приглушенные голоса с улицы.

– Кьюбит! Сколько можно копаться!

– Сейчас, – пыхтел несчастный профессор.

– Да уж, за это время можно радар наладить, – усмехнулся Эйб, бросая сигарету в костер.

– Сами бы и налаживали, – зло рявкнул калифорниец и натужно засопел.

– Действительно, Шлиссенджер, – раздраженно бросил лорд, – чем курить помогли бы лучше мистеру Кьюбиту.

– Подчиняюсь произволу, – отозвался Эйб, вставая. – Эй, Кьюбит, подвигайтесь, я приму посильное участие в доламывании вашего агрегата.

Ответе не последовало.

– Майкл, не обижайтесь!

За матово светившийся матерчатой стеной палатки Кьюбита не было слышно ни шороха.

В нехорошей тишине лорд, доктор Бауэр и Шлиссенджер подошли к палатке, а мы с Лабриманом, оба ни на минуту не засыпавшие, полезли, из спальников и высунули головы на улицу. Палатка Кьюбита светилась как большой зеленоватый китайский фонарь, брошенный посреди ледяного безмолвия черных тибетских плоскогорий. У входа все остановились, и Эйб протянув руку вперед, резко откинул полог.

– Его здесь нет.

– Я не видел, чтоб он выходил, – промямлил мой учитель, протирая глаза.

– Задняя стенка прорезана. – сообщил Шлиссенджер.

– Он сбежал. – вскинулся лорд.

– Или его унесли, – стараясь сохранять хладнокровие, отозвался Шлиссенджер, показывая лорду одеяло из палатки Кьюбита. – На спальнике отпечаток босой ноги и довольно крупный!

– Но на земле ничего нет. – развел руками Бауэр.

– Будите лагерь! – рявкнул лорд, вынимая из кобуры свой пистолет и целясь им в воздух.

В мгновение ока лагерь ожил. Заржали испуганные мулы, люди, как тараканы из щелей, полезли на улицу, проводники-тибетцы вскакивали со своих жестких подстилок, раскинутых прямо под открытым небом, возле животных и тюков.

– Пропал Кьюбит. – объяснил лорд. – Надо обыскать окрестности. Всем взять фонари и оружие. Скажите Рампа, пусть проводники тоже примут участие, если экспедиция вернется, они получат только задаток.

На этот раз Карриган распоряжался еще более толково, чем в случае с Айзеком, но у меня сразу возникло ощущение, что все наши усилия бесплодны, и он об этом знает. Часа два мы лазили по долине, и я раз двадцать спускался и поднимался по тому самому склону, на котором вечером геройствовал Лабриман. Никаких следов бегства или исчезновения Кьюбита, как и следовало ожидать, обнаружено не было. Усталые и подавленные мы собрались у давно прогоревшего костра и молча смотрели друг на друга.

По моему мнению, именно в этот момент и должен был наступить перелом во всеобщей равнодушной дурости, заставляющей членов экспедиции, оставшихся в живых, внутренне желать продолжения путешествия, когда наши спутники исчезали один за другим.

– Рации у нас нет. – коротко сказал лорд. – По словам господина Рампа, мы сейчас вот здесь, – и он ткнул сухим пальцем с желтым отполированным ногтем в карту. – Чтобы вернуться в Катманду нам потребуется не меньше недели, но есть более короткий путь.

Все с удивлением уставились на лорда.

– Господин Германн уверяет нас, что всего в трех днях пути отсюда находится знаменитый монастырь Паданг, где наверняка есть средства связи с внешним миром.

"Это не обязательно", – подумал я.

– А сами-то вы там были? – неожиданно поднял голос до сих пор молчавший Томсон.

Все с изумлением повернулись к нему, как будто не предполагали, что сержант умеет разговаривать.

– Я спрашиваю, сами-то вы там были? – повторил он.

– Нет, – нерешительно отозвался Ярослав Всеволодович, – меня допустили только в дом для паломников: у нижних ворот. Видите ли, это бонпоистская обитель…

Хайдеггер тихо присвистнул.

– Не вижу разницы. – прервал русского лорд. – Другие предложения есть?

Я снова, как и день назад, с надеждой воззрился на Шлиссенджера, именно от него ожидая хоть какой-нибудь реакции. Но Эйб молчал.

Мне казалось, что все вокруг словно вступили в безмолвный заговор, стараясь не замечать вопиющего несоответствия своего поведения и окружающей реальности. Пропало двое! Двое! Уверения, что из Паданга легче связаться с внешним миром, представлялись мне ложью, которую не очень-то и пытались скрыть. Словно всех заботило только видимое соблюдение формальной логики наших поступков, а не их внутренняя суть.

Меня поразило, как легко эти люди, еще вчера поставившие условием пребывания Германнов в лагере полное разоружение, без лишних вопросов решили положиться на слова подозрительного русского. Словно его предложение идти в Паданг оказалось как нельзя кстати.

А собственно предлагал ли Германн идти в Паданг? Этот вопрос мелькнул у меня в голове, когда я слушал четкие лаконичные рассуждения лорда. Ярослав Всеволодович, видимо, просто упомянул о монастыре, куда его самого оказывается вовсе не пустили, а вчера-то было разговоров! Сэр Генри буквально схватил русского за язык, приписав ему инициативу по смене маршрута экспедиции, к которой Германн даже не принадлежал.