Текст книги "Час Презрения"

Наверху их охватил морской ветер. Цири с удовольствием вдыхала его после плотной и неподвижной духоты города. Она оперлась локтями о край стены, глядя сверху на расцвеченный парусами порт.

– Что это, Фабио? Вон та гора?

– Остров Танедд.

Остров, казалось, был совсем близко. И походил не на остров, а на вколоченный в морское дно гигантский каменный столб, огромный зиккурат, спеленутый змеящимся серпантином дороги, террасами и зигзагами лестниц. На террасах зеленели рощицы и сады, а из зелени проглядывали прилепившиеся к скалам, будто ласточкины гнезда, белые островерхие башни и изящные купола, венчающие группы окруженных галереями зданий, которые, похоже, были возведены не хитроумными строителями, а вырезаны в склонах горы, вздымающейся из морской пучины.

– Все это создали эльфы, – пояснил Фабио. – Говорят, с помощью эльфьей магии. Однако уже с незапамятных времен Танедд принадлежит чародеям. Ближе к вершине, там, где – видишь? – блестят на солнце купола, расположен дворец Гарштанг. В нем через несколько дней откроется Большой Сбор магиков. А вон там, смотри, уже на самой вершине, высокая одинокая башня с зубцами. Это Тор Лара, Башня Чайки.

– Туда можно попасть по суше? Это же близко.

– Можно. Есть мост, он соединяет берег залива с островом. Его отсюда не видно, деревья заслоняют. А видишь красные крыши у подножия горы? Это дворец Локсия. Туда-то и ведет мост. Только через Локсию можно пройти к дороге, ведущей на верхние террасы.

– А туда, где вон те миленькие галерейки и мостики? И сады? Как они держатся на камнях и не падают? Что это за дворец?

– Это и есть Аретуза, которая тебя интересовала. Знаменитая школа для юных чародеек.

– Ах, – Цири облизнула губы, – так это там… Слушай, Фабио…

– Слушаю.

– Ты хоть иногда встречаешь молодых чародеек, которые учатся в школе? Ну в Аретузе?

Мальчик удивленно взглянул на нее.

– Что ты! Никогда! С ними никто не встречается! Им запрещено покидать остров и выходить в город. А на территорию школы никого вообще не пропускают. Даже бургграфа и судебного исполнителя. Если у них возникает какое-то дело к чародейкам, они могут пройти только в Локсию. На самый нижний уровень.

– Так я и думала, – покачала головой Цири, не отрывая глаз от горящих золотом крыш Аретузы. – Прям не школа, а тюрьма какая-то! На острове, на скале, да еще и над пропастью. Тюрьма – и вся недолга.

– Вообще-то да, – согласился Фабио, немного подумав. – Оттуда довольно трудно выйти… Только там не как в тюрьме. Просто ученицы – молодые девушки. Их надо охранять…

– От чего?

– Ну… – замялся мальчик. – Ты же знаешь…

– Не знаю.

– Хм… Я думаю… Ох, Цири, никто же их не запирает в школе. Они сами хотят…

– Ну конечно. – Цири шельмовски улыбнулась. – Хотят – вот и сидят в своей тюрьме. Не хотели б, так не дали бы себя запереть. Все так просто – надо только вовремя сбежать. Еще до того, как туда попадешь, потому как потом может быть труднее…

– Как это – сбежать? А куда им…

– Им, – прервала Цири, – вероятно, некуда, бедняжкам. Фабио? А где город… Хирунд?

Мальчик удивленно глянул на нее.

– Хирунд не город. Это ферма. Большая ферма. Там есть сады и огороды, поставляющие овощи и фрукты всем городам в округе. Есть пруды, в которых разводят карпов и других рыб…

– И далеко до этого Хирунда? В какую сторону? Покажи.

– Зачем тебе?

– Покажи, прошу тебя.

– Видишь дорогу, ведущую на запад? Там, где телеги? По ней как раз и едут в Хирунд. Верст пятнадцать, все время лесами.

– Пятнадцать верст, – повторила Цири. – Недалеко, если конь хороший… Спасибо, Фабио.

– За что?

– Не важно. Теперь проводи меня на рынок. Ты обещал.

– Пошли.

Такой толчеи, суеты, сутолоки и гомона, какие встретили их на рынке Горс Велена, Цири еще видеть не доводилось. Шумный рыбный базар, через который они недавно проходили, по сравнению с рынком показался бы тихим храмом. Площадь была огромной, и все-таки Цири казалось, что пройти на территорию ярмарки невозможно. Оставалось лишь взглянуть издалека. Однако Фабио смело врезался в спрессованную толпу, волоча девочку за собой. У Цири сразу же закружилась голова.

Продавцы вопили, покупатели орали еще громче, затерявшиеся в толкотне дети выли и стенали. Мычали коровы, блеяли овцы, кудахтали куры и гоготали гуси. Ремесленники-краснолюды яростно колотили молотками по каким-то железякам, а когда прерывали свое занятие, чтобы напиться, начинали жутко ругаться. В нескольких точках площади надрывались пищалки, гусли и цимбалы, видимо, там давали концерты ваганты и музыканты. Вдобавок ко всему кто-то невидимый в этом бедламе, но наверняка не музыкант, без устали дул в латунную трубу.

Цири отскочила от трусившей прямо на нее, пронзительно визжащей свиньи и налетела на клетку с курами. Ее толкнули, она наступила на что-то мягкое и мяукающее.

Шарахнулась, чуть не угодив под копыта огромной, вонючей, отвратной и ужасающе странной скотины, расталкивающей людей косматыми боками.

– Что это было? – ойкнула она, пытаясь удержаться на ногах. – А, Фабио?

– Верблюд. Не бойся!

– А я и не боюсь! Тоже мне! Подумаешь вербульд!!!

Она с любопытством оглядывалась. Понаблюдала за работой низушков, на глазах у всех изготовлявших изящные бурдюки из козьей шкуры, повосхищалась прелестными куклами, которых предлагали на своем прилавке две полуэльфки. Долго рассматривала изделия из малахита и яшмы, выставленные на продажу угрюмым и все время бурчащим гномом. С интересом и знанием дела осмотрела мечи в мастерской оружейника. Остановилась около девушек, плетущих корзинки из ивы, и пришла к выводу, что нет ничего хуже такой работы.

«Трубодуй» перестал надрываться. Вероятнее всего, его прикончили.

– Чем так вкусно пахнет?

– Пончиками. – Фабио пощупал кошелек. – Хочешь попробовать один?

– Хочу попробовать два.

Продавец подал три пончика, принял пятак и сдал четыре медяка, один из которых переломил пополам. Цири, уже немного освоившаяся, с интересом наблюдала за операцией продавца, жадно поглощая первый пончик.

– Не отсюда ли, – спросила она, принимаясь за второй, – пошла поговорка «ломаного гроша не стоит»?

– Отсюда. – Фабио прикончил свой пончик. – Ведь монет меньше гроша не существует. А там, откуда ты родом, полугроши не в ходу?

– Нет. – Цири облизнула пальцы. – Там, откуда я родом, в ходу золотые дукаты. Кроме того, все это ломанье было бессмысленным и ненужным.

– Почему?

– Потому что я хочу съесть третий пончик.

Заполненные сливовым повидлом пончики подействовали как самый волшебный эликсир. У Цири поднялось настроение, и бурлящая народом площадь перестала ее пугать, изумлять и даже начала нравиться. Она больше не позволяла Фабио тащить себя, а сама потянула его в самую гущу, к тому месту, с которого кто-то произносил речь, забравшись на импровизированную трибуну из бочек. Оратором оказался престарелый толстяк. По бритой голове и коричневому балахону Цири признала в нем бродячего жреца. Ей уже встречались такие, время от времени они навещали храм Мелитэле в Элландере. Мать Нэннеке никогда не называла их иначе как «эти дурные фанатики».

– Един на свете закон! – рычал толстый жрец. – Божий закон! Вся природа подчинена этому закону, вся земля и все, что на сей земле произрастает! А чары и магия – противны сему закону. Проклятие чародеям, близок уже день гнева, когда огонь небес поразит их богомерзкий остров! Рухнут стены Локсии, Аретузы и Гарштанга, за коими собираются ныне эти безбожники, плетущие козни! Рухнут эти стены…

– И придется, мать их перемать, все заново возводить, – буркнул стоящий рядом с Цири подмастерье в одежде, умаруханной известью.

– Увещеваю вас, люди добрые и благочестивые, – не унимался жрец, – не верьте чародеям, не обращайтесь к ним за советами и с просьбами. Не позволяйте им соблазнять себя ни видом роскошным, ни речью гладкой, ибо истину говорю вам, чародеи оные есть аки гробы повапленные, снаружи прекрасные, изнутри же гнили и истлевших костей полные!

– Гляньте на него, – проговорила молодая женщина с корзинкой, полной моркови, – вот треплется! На магиков, вишь ты, лает, потому как завидует, вот и все.

– Точно, – поддакнул каменщик, – у самого, ишь, башка словно яйцо лысая, а брюхо аж до колен. А чародеи – вона какие красивые, не плешивеют, не брюхатят… А чародейки, ого, сама красотища…

– Ибо твои раскрасавицы души дьяволу запродали! – крикнул невысокий типчик с сапожным молотком за поясом.

– Глуп ты, подошва гнилая. Если б не добрые тетки с Аретузы, ты б давно с сумой по миру пошел! Им скажи спасибо, что есть чего жрать.

Фабио потянул Цири за рукав, и они снова нырнули в толпу, которая понесла их к центру площади. Послышался грохот бубна и громкие крики, призывающие к тишине. Толпа и не думала замолкать, но глашатаю с деревянного помоста это вовсе не мешало. У него был зычный, хорошо поставленный голос, и он умел им пользоваться.

– Возвещаю, – заорал он, развернув рулон пергамента, – что Гуго Ансбах, низушек по рождению, объявлен вне закона, ибо злоумышленникам-эльфам, кои «белками» именуются, в доме своем ночлег и приют доставил. То же самое Юстин Ингвар, кузнец, краснолюд по рождению, коий негодникам оным наконечники для стрел ковал. Сим на обоих поименованных бургграф поиск оглашает и ловить их наказывает. Кто их схватит, тому награда – пятьдесят крон наличными. А ежели кто даст им пропитание альбо укрытие, их сообщником почитаться будет и одинаковая кара ему, какая и им назначена. А ежели в ополье либо в селении схвачены будут, все ополье либо все селение расплачиваться будут…

– Энто кто ж, – раздался выкрик в толпе, – низушку схронение дал! По ихним фермам пущай шукают, а найдут, то всех их, нелюдев, в яму!

– Не в яму, на шибеницу!

Глашатай принялся читать дальнейшие объявления бургграфа и городского совета, но Цири потеряла к ним интерес. Она как раз намеревалась выбраться из толчеи, когда вдруг почувствовала на ягодице руку. Вовсе не случайную, нахальную и невероятно искусную.

Теснота, казалось бы, не позволяла обернуться, но Цири научилась в Каэр Морхене двигаться в местах, в которых двигаться невозможно. Она развернулась, вызвав некоторое замешательство окружающих. Стоявший у нее за спиной юный жрец с бритой головой усмехнулся нагловатой, отработанной ухмылкой. Ну и что, говорила эта ухмылка, что теперь? Чудненько покраснеешь и этим румянцем все окончится?

Видимо, жрец никогда не имел дела с ученицами Йеннифэр.

– Лапы прочь, ты, дубина лысая! – заорала Цири, бледнея от бешенства. – За свою задницу хватайся, ты… гроб повапленный!!!

Воспользовавшись тем, что зажатый в толпе жрец не мог пошевелиться, Цири собралась его пнуть, но помешал Фабио, спешно оттащивший ее подальше от священнослужителя и места происшествия. Видя, что она вся трясется от злости, он подсунул ей горсть посыпанных сахарной пудрой хрустиков, при виде которых Цири мгновенно забыла об инциденте. Они стояли около ларька, там, откуда был виден подиум с позорным столбом посредине. Однако преступника там не было, а сам подиум был увешан гирляндами цветов и служил ареной группе разряженных как попугаи бродячих музыкантов, изо всех сил рвущих струны гуслей и попискивающих на дудках и свистульках. Молодая черноволосая девушка в украшенном цехинами сердаке пела и плясала, потрясая тамбурином и весело притопывая маленькими туфельками:

 
Вот однажды чародейку тяпнула гадюка.
Чародейка хоть бы охнуть, а гадюка – трупом!
 

Толпящиеся вокруг подиума зрители хохотали до упаду и хлопали в ритм песенки. Продавец сладких хрустиков бросил в шипящее масло очередную порцию. Фабио облизнул пальцы и потянул Цири за рукав.

Ларьков было бесчисленное множество, и всюду предлагали что-нибудь вкусненькое. Они отведали еще по пирожному с кремом, потом – заодно – вяленого угорька, заели чем-то очень странным, жареным и наколотым на палочку. Позже задержались у бочек с квашеной капустой и сделали вид, будто пробуют, намереваясь якобы купить побольше. А поскольку, наевшись, так и не купили, торговка обозвала их засранцами.

Пошли дальше. На оставшиеся деньги Фабио приобрел корзиночку груш-бергамоток. Цири глянула на небо, но решила, что еще не полдень.

– Фабио! А что за палатки и будки вон там, у стены?

– Разные увеселения. Хочешь взглянуть?

– Хочу.

Перед первой палаткой стояли одни мужчины, возбужденно переступающие с ноги на ногу. Изнутри доносились звуки флейты.

– «Чернокожая Лейла… – Цири с трудом прочитала корявую надпись на полотне, – выдает в танце все секреты своего тела…» Глупость какая-то! Какие секреты?..

– Пошли дальше, пошли, – торопил Фабио, слегка покраснев. – Взгляни, это интересно. Здесь принимает ворожейка, будущее предсказывает. У меня еще есть два гроша, хватит…

– Жаль денег, – фукнула Цири. – Тоже мне – предсказание за два гроша! Чтобы предсказывать, надо быть вещуньей. Вещание – великий талант. Даже среди чародеек не больше чем одна из ста способна на такое.

– Моей старшей сестре, – заметил мальчик, – ворожейка предсказала, что она выйдет замуж, и это оправдалось. Не гримасничай, Цири. Пошли поворожим тебе…

– Я не хочу выходить замуж. Не хочу ворожбы. Тут жарко, а из этой палатки несет ладаном, я туда не пойду. Хочешь, иди один, я подожду. Только не знаю, на кой тебе эти предсказания. Что ты хочешь узнать?

– Ну… – замялся Фабио. – Больше всего… Буду ли я путешествовать. Смогу ли повидать весь мир…

«Будет, – вдруг подумала Цири, чувствуя головокружение. – Он будет плавать на больших белых парусниках… Доберется до стран, которых до него никто не видел… Фабио Сахс, первооткрыватель новых земель… Его именем назовут полуостров, край континента, который сегодня еще не имеет названия. Пятидесяти четырех лет, имея жену, сына и трех дочерей, он умрет вдали от дома и близких… От болезни, которая сегодня еще не имеет названия…»

– Цири! Что с тобой?

Она потерла лицо рукой. Ей казалось, что она выныривает из воды, выбирается к поверхности со дна глубокого, ледяно-холодного озера.

– Ничего, ничего… – пробормотала она, оглядываясь и приходя в себя. – Голова закружилась… Все из-за жары. И ладана из палатки…

– Скорее всего из-за капусты, – серьезно сказал Фабио. – Напрасно мы столько съели. У меня тоже в животе бурчит.

– Ничего со мной не случилось! – Цири молодцевато задрала голову, действительно почувствовав себя лучше. Мысли, которые вихрем пронеслись в голове, развеялись и тут же забылись. – Пошли, Фабио. Идем дальше.

– Хочешь грушу?

– Конечно.

У стены группа подростков играла в волчок на деньги. Волчок, обмотанный шнурком, надо было ловким, напоминающим щелчок бича рывком заставить вращаться так, чтобы он накручивал круги по начерченным мелом полям. Цири обыгрывала в волчок большинство мальчиков в Скеллиге, обыграла и всех послушниц в храме Мелитэле. Она уже собиралась было вступить в игру и освободить сорванцов не только от медяков, но и от залатанных штанов, когда ее внимание вдруг привлекли громкие крики.

На самом конце шеренги палаток и будок стояла притиснутая к стене и каменной лестнице странная полукруглая выгородка, образованная полотнищами, растянутыми на саженной высоты шестах. Между двумя шестами был вход, который загораживал высокий рябой мужчина в стеганке и полосатых штанах, заправленных в матросские сапоги. Перед ним теснилась кучка людей. Сунув в горсть рябого несколько монет, люди по одному скрывались за полотнищем. Рябой кидал деньги в большое сито, позвякивал ими и хрипло выкрикивал:

– Ко мне, добрые люди! Ко мне! Собственными глазами увидите самое страшнейшее страшилище, какое только боги создали! Ужасть и страх! Живой василиск, ядовитое страховидло зерриканских пустынь, воплощение дьявола, ненасытный людоед! Такого чудовища вы еще не видели, люди! Только что пойманное, из-за моря на корабле привезенное! Взгляните, взгляните на живого, злострашного василиска собственными глазами! Последняя возможность! Здесь, у меня, всего за три пятака! Бабы с детьми – по два!

– Ха, – сказала Цири, отгоняя от груши ос. – Василиск? Живой? Надо обязательно взглянуть. До сих пор я видела только гравюры. Пошли, Фабио.

– У меня кончились деньги.

– У меня есть. Я заплачу. Пошли смело.

– Полагается шесть. – Рябой взглянул на брошенные в горсть медяки. – Три пятака с особы. Дешевше только бабы с детьми.

– Он, – Цири ткнула в Фабио грушей, – ребенок. А я – баба.

– Дешевше только бабы с детьми на руках, – заворчал рябой. – Ну, давай, добавляй еще два пятака, хитроумная девка, или валяй отседова и пропусти других. Поспешите, люди! Осталось всего три свободных места.

Пришлось добавить.

За выгородкой из полотнищ толпились горожане, плотным кольцом окружая сколоченное из досок возвышение, на котором стояла покрытая ковром клетка. Запустив недостающих до комплекта зрителей, рябой запрыгнул на помост, взял длинную палку и сдернул ковер. Понесло падалью и отвратительной вонью. Зрители зашептались и малость отступили.

– Осторожнее, добрые люди, – упредил рябой. – Не слишком близко, это опасно!

В клетке, явно ему тесной, свернувшись клубком, лежал ящер, покрытый темной чешуей со странным рисунком. Когда рябой стукнул по клетке палкой, гад зашевелился, зашуршал чешуйками по прутьям, вытянул длинную шею и пронзительно зашипел, демонстрируя острые белые конические зубы, резко контрастирующие с почти черной чешуей, обрамляющей пасть. Зрители охнули. Залился лаем кудлатый песик, которого держала на руках женщина с внешностью торговки.

– Смотрите внимательней, – крикнул рябой, – и радуйтесь, что в наших сторонах подобные чудища не обретаются! Вот чудовищный василиск из далекой Зеррикании! Не приближайтесь, не приближайтесь, потому как хоть он и заперт в клетке, но одним токмо своим дыханием может отравить!

Цири и Фабио наконец протолкались сквозь кольцо зрителей.

– Василиск, – продолжал с возвышения рябой, опираясь на палку, как страж на алебарду, – это самая что ни на есть ядовитая гадина на свете! Ибо василиск – царь всех змей! Если б василисков было больше, наш мир пропал бы бесследно! К огромному счастью, это чудовище редкое, ибо рождается из петушиного яйца. А сами знаете, люди, что яйца сносит не каждый петух, а только такой паршивец, который на манер квочки другому петуху гузку подставляет.

Зрители дружным смехом прореагировали на шутку. Не смеялась лишь Цири, все время внимательно рассматривавшая существо, которое, раздраженное шумом, извивалось, билось о прутья клетки и кусало их, тщетно пытаясь расправить в тесноте исковерканные крылья.

– Яйца, таким петухом снесенные, – тянул рябой, – должны сто и одна змея высиживать! А когда из яйца проклюнется василиск…

– Это не василиск, – заметила Цири, откусывая грушу. Рябой косо глянул на нее.

– …А когда выклюнется василиск, говорю, – продолжал он, – тогда он всех змей в гнезде пожрет, их яд поглотит. Но вреда ему от того никакого не будет. Сам же ядом так надуется, что не токмо зубом забить сумеет и не прикосновением даже, но дыхом одним! А ежели конный рыцарь возьмет и пикой василиска проткнет, то яд по древку вверх ударит и одновременно седока с конем на месте повалит.

– Это неправдивая неправда, – громко сказала Цири, выплевывая семечко.

– Самая наиправдивейшая правда! – возразил рябой. – Убьет. И коня, и седока убьет!

– Как же, жди!

– Тихо, мазелечка! – крикнула торговка с собачкой. – Не мешай! Хотца нам полюбопытствовать и послушать!

– Перестань, Цири, – шепнул Фабио, ткнув ее в бок.

Цири фыркнула на него и полезла в корзинку за очередной грушей.

– От василиска, – рябой повысил голос, перебивая нарастающий меж зрителей шум, – каждый зверь в тот же миг сбегает, как только его шипение услышит. Каждый зверь, даже дракон, да что там, коркодрил даже, а коркодрилы невозможно страшные, кто их видел, тот знает. Одно только единое животное не боится василиска – это куна. Куница значит. Куна, как только чудовище в пустыне узрит, тут же в лес как можно шибчей мчится, там только одной ей ведомое зелье выищет и съест. Тогда василисков яд уже куне не страшен, и она может его насмерть загрызть.

Цири хохотнула и издала губами протяжный, совершенно непристойный звук.

– Эй, мудрила! – не выдержал рябой. – Ежели тебе что не нравится, убирайся отседова. Нечего силком слушать и на василиска пялиться.

– Никакой это не василиск.

– Да? А что же оно такое, мазель мудрила?

– Выворотка, – заметила Цири, отбрасывая хвостик груши и облизывая пальцы. – Обычная выворотка. Молодая, маленькая, изголодавшаяся и грязная. Но выворотка, и все тут. На Старшей Речи – выверна.

– О, гляньте-ка! – воскликнул рябой. – Ишь какая умная да ученая к нам заявилась! Заткнись, не то я тебе…

– Эй-эй, – проговорил светловолосый юноша в бархатном берете и вамсе без герба, какие носят оруженосцы, держащий под руку тоненькую и бледненькую девушку в платьице абрикосового цвета. – Не так шибко, господин зверолов! Не угрожайте благородной девушке, не то я вас запросто своим мечом успокою. Кроме того, что-то тут шельмовством попахивает.

– Какое шульмовство, милсдарь юный рыцарь? – возмутился рябой. – Лгет эта соп… Я хотел сказать, эта благородная мазель ошибается! Это василиск.

– Это выворотка! – повторила Цири. – Тоже мне – василиск, ха!

– Какая еще «воротка»! Только гляньте, какой грозный, как шипит, как клетку кусает! Какие у него зубища-то! Зубища, говорю, как у…

– …как у выворотки, – поморщилась Цири.

– Ежели ты вовсе разуму лишилась, – рябой одарил ее взглядом, которого не устыдился бы настоящий василиск, – то подойди! Подойди, чтобы он на тебя дыхнул! Враз все узрят, как ты копыта откинешь, посинеешь от яда! Ну, подойди!

– Пожалуйста. – Цири вырвала руку у Фабио и сделала шаг вперед.

– Я этого не допущу! – крикнул светловолосый оруженосец, отпуская руку абрикосовой подружки и заграждая Цири дорогу. – Этого делать нельзя. Ты слишком рискуешь, милая дама.

Цири, которую еще никто не величал милой дамой, слегка зарумянилась, взглянула на юношу и затрепыхала ресницами тем самым способом, который не раз испробовала на писаре Ярре.

– Нет никакого риска, благородный рыцарь, – кокетливо улыбнулась она наперекор запретам Йеннифэр, которая достаточно часто напоминала ей присказку о дураке и сыре. – Ничего со мной не случится. Ее ядовитое дыхание – выдумка!

– И все же я хотел бы, – юноша положил руку на оголовье меча, – быть рядом с тобой. Для защиты и охраны… Позволишь?

– Позволю. – Цири не понимала, почему бешенство на лице абрикосовой девушки доставляет ей такое удовольствие.

– Она под моей охраной и защитой! – поднял голову Фабио, вызывающе взглянув на оруженосца. – Я тоже иду с ней!

– Милостивые государи. – Цири вскинула голову. – Больше выдержки. И не толкайтесь. Всем места хватит.

Кольцо зрителей заволновалось и загудело, когда она смело подошла к клетке, чуть ли не чувствуя дыхание обоих мальчиков на затылке. Выворотка яростно зашипела и заметалась, в ноздри зрителей ударил змеиный смрад. Фабио громко засопел, но Цири не отступила. Подошла еще ближе и протянула руку, почти коснувшись клетки. Чудовище бросилось на прутья, хватая их зубами. Толпа снова закачалась, кто-то ойкнул.

– Ну и что, – гордо подбоченилась Цири. – Умерла? Отравило меня это ядовитое чудовище? Это такой же василиск, как я…

Она осеклась, заметив неожиданную бледность, покрывшую лица оруженосца и Фабио. Мгновенно обернулась и увидела, что два прута клетки расходятся под напором разъяренного ящера, вырывая из рамы ржавые гвозди.

– Бегите! – крикнула она во весь голос. – Клетка ломается!

Зрители с ревом ринулись к выходу. Некоторые пытались пробиться через полотно, но запутались в нем сами и запутали других, повалили шесты, попадали друг на друга, образуя верещащий клубок. Оруженосец схватил Цири за руку в тот момент, когда она пыталась отскочить, в результате оба завертелись, споткнулись и упали, переворачивая Фабио. Кудлатый песик торговки принялся лаять, рябой – поносить всех святых, а совершенно запутавшаяся абрикосовая девушка – пронзительно визжать.

Прутья клетки с треском вылетели, выворотка выбралась наружу. Рябой соскочил с подиума и попытался удержать ее палкой, но чудовище одним ударом лапы выбило палку у него из рук, свернулось и хватило его шиповатым хвостом, превратив покрытую оспинами щеку в кровавое месиво. Шипя и расправляя покалеченные крылья, выворотка слетела с помоста и тут же кинулась на Цири, Фабио и оруженосца, пытавшихся подняться с земли. Абрикосовая девушка потеряла сознание и повалилась на спину. Цири напружинилась для прыжка, но поняла, что не успеет.

Ее спас кудлатый песик, который вырвался из рук торговки, запутавшейся в своих шести юбках. Тонко взлаивая, псина кинулась на чудовище. Выворотка зашипела, приподнялась, прижала собачонку когтями, взвилась невероятно быстрым змеиным движением и впилась ей зубами в шею. Песик дико взвыл.

Оруженосец поднялся на колени и потянулся за мечом, но не нашел рукояти, потому что Цири оказалась проворнее. Она молниеносно выхватила меч у него из ножен, подпрыгнула в полуобороте. Выворотка поднялась, оторванная голова собачки свисала у нее из зубастой пасти.

Все движения, которым Цири научилась в Каэр Морхене, проделались как бы сами собой, почти помимо ее воли и участия. Она рубанула не ожидавшую нападения выворотку по животу и тут же закружилась в вольте, а кинувшийся на нее ящер свалился на песок, исходя кровью. Цири перепрыгнула через него, ловко увернувшись от свистящего хвоста, уверенно, точно и сильно ударила чудовище в бок, отскочила, машинально проделала ненужный уже вольт и тут же ударила еще раз, перерубив позвонки. Выворотка свернулась и замерла, только змеиный хвост еще извивался и бил по земле, разбрасывая песок.

Цири осторожно сунула окровавленный меч в руку оруженосцу.

– Конец! – крикнула она собирающейся толпе и все еще выпутывающимся из полотен зрителям. – Чудовище убито! Этот мужественный рыцарь прикончил его…

Неожиданно она почувствовала спазм в горле и бурление в желудке, в глазах потемнело. Что-то со страшной силой ударило ее по ягодицам так, что аж клацнули зубы. Она осмотрелась дурным взглядом. Оказывается, никто ее не ударил, просто она упала.

– Цири, – шепнул опустившийся перед ней на колени Фабио. – Что с тобой? О боги, ты бледная как смерть…

– Жаль, – пробормотала девочка, – ты себя не видишь.

Вокруг толпились люди. Некоторые тыкали в тело выверны палками и головнями, другие приводили в себя рябого, остальные восхваляли героического оруженосца, бесстрашного изничтожителя драконов, единственного, кто сохранил спокойствие и предотвратил смертоубийство. Оруженосец успокаивал абрикосовую девушку, не переставая с некоторым одурением глядеть на клинок меча, покрытый размазанными полосами высыхающей крови.

– Мой герой… – Абрикосовая мазелька пришла наконец в себя и закинула оруженосцу руки на шею. – Мой спаситель! Мой любимый!

– Фабио, – слабым голосом сказала Цири, видя пробивающихся сквозь толпу городских стражников. – Помоги встать и забери меня отсюда поскорее.

– Бедные дети… – Полная горожанка в чепчике взглянула на них, когда они бочком пробирались сквозь толпу. – Ну досталось вам. Если б не храбрый рыцаренок, выплакали бы глазоньки ваши матери!

– Узнайте, у кого этот юноша в оруженосцах! – крикнул ремесленник в кожаном фартуке. – Он заслужил пояса и шпор!

– А зверолова – к позорному столбу! Палок ему, палок! Такое чудовище – да в город, да к людям…

– Воды, воды. Мазелька снова в обморок упала!

– Моя бедная Мушка! – вдруг взвыла торговка, склонившись над тем, что осталось от лохматого песика. – Моя несчастная собаченька! Люди, хватайте ту девку, ту шельму, которая дракона разозлила! Где она? Хватайте ее! Не зверолов, а она всему виной!

Городские стражники, поддерживаемые многочисленными добровольцами, принялись, крутя головами, проталкиваться сквозь толпу.

– Фабио, – шепнула Цири. – Разделимся. Встретимся на улочке, по которой пришли. Иди. Если тебя кто-нибудь задержит и спросит обо мне – ты меня не знаешь и понятия не имеешь, кто я такая.

– Но… Цири!

– Иди!

Она зажала в кулаке амулет Йеннифэр и пробормотала активирующее заклинание. Чары подействовали мгновенно и в самое время. Стражники, которые уже пробирались к ней, обескураженно остановились.

– Какого черта? – удивился один из них, глядя, казалось бы, прямо на Цири. – Где она? Ведь только что видел!

– Там, там! – крикнул второй, указывая в противоположную сторону.

Цири повернулась и ушла, все еще опьяненная азартом боя, ослабленная активизацией амулета. Амулет действовал так, как и должен был действовать, – ее не заметил никто, и никто не обращал на нее внимания. Абсолютно никто. В результате, пока она не выбралась из толпы, ее безбожно толкали, наступали на ноги и пинали. Она чудом избежала удара брошенной с воза крынки. Ей чуть не выбили глаз вилами. Заклятие, как оказалось, имело хорошие и дурные стороны – причем хороших не меньше, чем дурных.

Амулет действовал недолго. Цири недоставало сил овладеть им и продлить время действия заклинания. К счастью, чары прекратились в подходящий момент – когда она выбралась из толпы и увидела Фабио, ожидавшего на улочке.

– Ой-ей, – сказал мальчик. – Ой-ей, Цири. Пришла! Я беспокоился.

– Напрасно. Пошли скорее. Полдень уже миновал. Мне надо возвращаться.

– Недурно ты управилась с тем чудовищем, – уважительно взглянул на нее мальчик. – И крутилась быстро! Где научилась?

– Чему? Выверну убил оруженосец.

– Неправда. Я видел…

– Ничего ты не видел. Пожалуйста, прошу тебя, Фабио, ни слова никому. Никому. А особенно госпоже Йеннифэр. Ой-ей, задаст она мне, если узнает… – Цири замолчала. – Они, – она указала за спину, туда, где остался рынок, – были правы. Я раздразнила выверну… Все случилось из-за меня…

– Не из-за тебя, – убежденно возразил Фабио. – Клетка прогнила и была сколочена кое-как. Могла развалиться в любой момент, через час, завтра, послезавтра… Хорошо, что это случилось сейчас, потому что ты спасла…

– Оруженосец спас! – рявкнула Цири. – Оруженосец! Заруби себе на носу! Если только ты меня выдашь, я превращу тебя… во что-нибудь ужасное! Я знаю чары! Я заколдую тебя…

– Эй! – раздалось у них за спиной. – Хорошего понемногу!

У одной из следовавших за ними женщин были темные, гладко зачесанные назад волосы, блестящие глаза и тонкие губы. На плечах – короткий плащик из фиолетовой камки, отороченный мехом сони.

– Почему ты не в школе, воспитанница? – спросила она ледяным, звучным голосом, окидывая Цири проницательным взглядом.

– Подожди, Тиссая, – сказала вторая женщина помоложе, светловолосая и высокая, в зеленом платье с очень смелым декольте. – Я ее не знаю. Вряд ли она…