Текст книги "Невесты Джихада. Почему европейская девушка решает уехать в «Исламское государство»"

Возвращение во времена рабства

– В августе 2014 года нас привезли в Мосул, в один особняк по соседству с дворцом бывшего министра сельского хозяйства Ирака, Иззеддина ад-Даулы, – рассказывает езидская девушка, бывшая пленница. – Некий шейх Абдулла был ответственным за продажу и распределение девушек. В течение двух месяцев, пока меня держали там, я видела, как хозяин приходил и уходил из дома в сопровождении четырех телохранителей.

Я решила, что единственное, что я смогу сделать, это убить себя, однако жена шейха, которую звали Амира, успокаивала меня и намекнула, что поможет мне сбежать. Однажды на рассвете я увидела, как шейх прощается с ней. Она показала жестами, чтобы я убегала, открыв дверь дома. Ее глаза были полны грусти, и я заметила, что она заплакала и отправилась в свою комнату. Я схватила один из телефонов, которые лежали на столе, и выбежала на улицу. Пробежала две улицы и увидела, что в одном доме открыта дверь. Как только хозяин этого дома понял, что я сбежала от шейха, он наорал на меня и выгнал на улицу. Я бежала все дальше и дальше от дома шейха и, увидев еще одну открытую дверь, бросилась в ноги человеку, который сидел в саду, и попросила его о помощи. Он сказал мне, чтобы я не боялась. Я объяснила ему ситуацию. Сначала мужчина разволновался, но его жена убедила его приютить меня. Я пробыла у них неделю, а затем моя семья направила к ним посредника, который смог организовать мое возвращение. Я приехала, целая и невредимая, в одну из зон, которая находилась под контролем сил Пешмерга. Когда я увидела вдалеке ожидающих меня дядю и сестру, то расплакалась. После того как я приехала домой, узнала, что многие из наших близких все еще во власти Даиша. Я подумала, что лучше бы осталась в плену – так у меня была возможность что-нибудь о них разузнать.

Стратегия, придуманная ИГ для езидских женщин, заключалась в том, чтобы отправлять целые семьи в качестве рабов в поля и в химические лаборатории. Роль женщин сводилась не только к тому, чтобы быть сексуальными рабынями, их также использовали в качестве прислуги для работы по дому в семьях Даиша.

То, что террористическая группировка совместно с бывшими соседями делали с езидами в Талль-Афаре, Аль-Баадже и Мосуле, возвращает нас во времена рабства, которое даже из иракского словаря исчезло уже несколько веков назад.

Некоторые выжившие рассказывают по телефону, что мужчины, женщины, дети и старики работали на фермах, в полях и усадьбах, ухаживали за козами и крупным рогатым скотом. Трудились они в тяжелых условиях, с ними всегда обращались плохо.

– По сравнению с другими нам еще повезло. Один шейх, который приходил выбирать женщин, взял нас к себе в слуги. Мы работали на небольшой ферме, в поселке рядом с городом Синджар. Трудились по восемь-девять часов в день без остановки. Взамен нам давали лишь маленькие порции еды и постоянно обижали, упрекали, били, если надзирателю не нравился результат работы. Надзирателя звали Абу Садам. У него всегда было грязное лицо, и от него невыносимо воняло, он вел себя как очень плохой человек, – рассказывает парнишка четырнадцати лет, который вместе со своими родителями был пленником Даиша на протяжении полугода.

Первые месяцы после похищения военные ИГ использовали езидов в качестве дешевой, если не бесплатной рабочей силы. Какая удобная возможность!

– Мы пасли более тысячи домашних животных на одной из южных земель Талль-Афара. Мои маленькие дети и я заботились о стадах. Нас повсюду сопровождал боец Даиша с автоматом Калашникова в руках – на тот случай, если однажды нам в голову придет мысль сбежать или оставить скот хозяина. Мы не получали зарплаты. Нам едва позволяли иногда взять немного молока. На неделю нам выдавали немного денег. Это случилось один или два раза, однако их не хватило, даже чтобы купить цыпленка, – рассказывает Ибрагим, 60-летний мужчина, освобожденный в феврале 2015 года.

– День начинался с рассветом и заканчивался с приходом ночи. Нам давали только немного еды и поношенную одежду. Самым ужасным было то, что мы узнали эту одежду и поняли, что ее украли из наших домов в Синджаре. Они раздавали нам ее в пластиковых пакетах, – добавляет женщина лет пятидесяти, которая работала со своим мужем в одной из окрестностей Талль-Афара.

– Мы боялись, что не будем способны выполнить то, что нам приказывали. Многих наших родственников и знакомых с соседних участков били и пытали перед нашими глазами, чтобы мы беспрекословно подчинялись приказам военных. Несмотря на то что в большинстве случаев работа была тяжелой и изматывающей, страх заставлял нас выполнять ее быстро, – рассказывает еще одна 35-летняя женщина.

– Один мужчина из Талль-Афара в течение шести месяцев заставлял меня и мою семью работать на его землях за городом. Я тут же согласился на это, чтобы защитить женщин. Я сказал себе, что вынесу работу днем и ночью, лишь бы спасти двух своих дочерей. С нами были еще три женщины с четырьмя маленькими детьми. К сожалению, пока мы искали одну из женщин – она попыталась сбежать, – они забрали мою 17-летнюю дочь. С того дня мы ничего о ней не слышали. Мы жили в открытых тюрьмах. Мы ничего не знали о судьбе наших детей. Наших семей. Скот, который мы пасли, был украден из домов тех, кто убежал в горы, чтобы спасти свою жизнь, – рассказывает мужчина 64 лет через 2 месяца после того, как ему удалось освободиться из рабства в апреле 2015 года.

Во дворе тюрьмы «Бадуш» боевики «Исламского государства» забирали детей и молодых девушек от 9 до 14 лет из захваченных семей.

– Они собрали все семьи во дворе. У мужчин с длинными волосами были автоматы. Они произнесли религиозную речь, из которой никто не понял ни слова. Затем они силой вывели наших детей, а женщин, которые оказывали сопротивление, жестоко избили. В тот день они захватили более 200 детей и сказали, что уводят их учиться обращаться с оружием и ходить на уроки религии. Некоторые из этих детей вернулись к родителям, об остальных мы ничего с того момента не знаем, – рассказывает Умм Сабер, езидская женщина, чей сын был среди пропавших детей.

Эта женщина видела своими глазами, как некоторые женщины отрезали своим маленьким дочерям волосы и называли их мужскими именами. Другие говорили, что их дочери уже замужем, чтобы террористы не увели их и не выставили на продажу.

– Я положила руку на плечо одному из боевиков и умоляла его не уводить моего сына, потому что он совсем маленький. В ответ он назвал меня вырожденкой и избил. Я расплакалась. До сих пор я ничего не знаю ни о нем, ни об остальных детях, которых увезли в машинах якобы в центры обучения мусульманской религии в разных районах Талль-Афара и Аль-Бааджа, – признается выжившая.

Военные Даиша применили на практике ужасающую стратегию обучения и вербовки несовершеннолетних езидских детей с целью превратить их в борцов против своих собственных семей в Синджаре.

Выжившие в этом аду дети рассказали, что, несмотря на малый возраст, их обучали пользоваться оружием и заставляли ходить на занятия в так называемые центры обучения исламу, где они слушали враждебные и ксенофобские речи против езидизма. Четырех-, шести-, семилетних детей обучали стрелять из огнестрельного оружия и запоминать Коран. Также малышей обязали присутствовать при казнях врагов «Исламского государства», особенно в сирийских городах.

Мать всех стихий решительно вела нас на север, подгоняя самолет своим могучим дыханием. Так лучше, подумала я, им будет сложно попасть в нас оттуда, снизу, из Мосула, который теперь стал Ниневией террористов.

В конце концов самолет приземлился в Эрбиле, древней Арбеле Александра Великого и персидского царя Дария. Два с половиной тысячелетия назад великие армии той эпохи столкнулись в долине, которая сейчас встречала нас последними предсмертными лучами зимнего дня.

В тот вечер Эрбиль порадовал нас необыкновенно сильным, ураганным ветром. Меня предупредили, что меня будет ждать юный таксист с табличкой, на которой будет мое имя, но, пройдя таможню – международную, что стало первым сюрпризом, – я никого похожего не увидела.

В конце концов кто-то произнес вслух: «Анхелин», и я поняла, что опрятный юноша, одетый в джинсы, рубашку и стеганый жилет, который представился Хусейном, и был тем самым водителем, который два или три часа будет везти меня по территории Пешмерга, объезжая Мосул, до Дохука.

«Фаталисты – они как друиды», – думала я, вспоминая, что где-то уже читала эту фразу. Я передала Хусейну вещи, села в машину и предложила ему шоколад, фрукты и красный сверток с бутербродом «Заргос Эйрлайнс». Уже наступила ночь, и ветер продолжал дуть так, словно в горах в который раз рождался новый мир. Когда ты вверяешься в руки судьбы, реальность превращается в нечто непостижимое, потому что уже не зависит от тебя. Идти, на шаг отставая от своей собственной жизни, как это происходит в случае с виртуальной реальностью; словно единственное, что разрешено, это касаться подушечками пальцев двери, за которой нас ожидают наши собственные поступки. Автопортрет ночи.

– Анхелин, тамам?[9]9
  Tamam? (тур.) – Все хорошо?


[Закрыть]

– Тамам, Хусейн, все хорошо.

Первый участок дороги до Барды, расположенной совсем недалеко от Мосула, с парой контрольных постов Пешмерга, сопровождался препятствиями в виде цементных блоков, которые указывали на близость территории Даиша.

А обилие эшелонов из десятков и сотен автоцистерн, двигавшихся в сторону Мосула, очевидным образом демонстрировало сотрудничество, по крайней мере, в том, что касается торговли нефтью, между террористами и турками.

А еще не стоило забывать о налаживании связей с курдами, чью территорию они пересекали. Потом мне рассказали, что цистерны перегоняют ночью, чтобы избежать слежки с беспилотников НАТО.

В том огромном море эшелонов Хусейну не раз приходилось со скоростью света прижиматься к импровизированным земляным заграждениям, чтобы не попасть под колеса какого-нибудь грузовика. Путешествие по аду.

– Анхелин, тамам?

Аль-Шейхан, Гамава, Алькош… Мало-помалу, по мере того как мы оказывались все дальше от Мосула, мы теряли из виду эшелоны контрабанды и наконец въехали в горный треугольник между Ираком, Сирией и Турцией. Оставалось три месяца до столетней годовщины со дня подписания соглашения Сайкса – Пико, разделившего в 1916 году, во время Первой мировой, остатки бывшей Османской империи между великими державами эпохи, Великобританией и Францией. Границы, которые тогда были закреплены, испарились.

Ну, насколько я разбиралась в этой области.

Какие естественные границы обозначает прямая линия? Не существует таких гор, рек, берегов. Искусственные прямые линии рождаются на листах бумаги на столах инженеров. Такие же прямые, как важные нефтепроводы, обозначенные на гипотетических географических картах, которые продают псевдобудущее тому, кто предложит лучшую цену. Такие же, как те, что разделяют племена, кланы, поселки, народы в Курдистане, граничащем с Турцией, Сирией, Ираком и Арменией.

Не зря самое успешное видео «Исламского государства» на всем Ближнем Востоке показывает, как бульдозер сносит на границе Сирии и Ирака плакат с надписью: «Конец Сайкса – Пико».

Мое путешествие по странам и временам без границ происходило ночью. Хусейн посигналил, и мы остановились у двери большого придорожного бара. Я решила, что лучше мне подождать его в машине, чтобы меня не сдул шквальный ветер, который, угасая вдалеке, набирал силу вокруг нас. Я дала Хусейну свой термос, чтобы он принес мне горячего чаю.

В доме на склоне в центре Дохука меня ждали зажженный камин и свистящий чайник, пар из которого рисовал в воздухе причудливые завитки. Он – химик с дипломом Бирмингемского университета тех времен, когда деканом был бывший премьер-министр Британии Энтони Иден, тот самый, который имел непосредственное отношение к Суэцкому кризису. Она – учительница английского языка на пенсии из семьи выдающихся иракских дипломатов. Ее дядя был послом Саддама в Совете безопасности ООН в августе 1991 года, когда Ирак захватил Кувейт. Именно тогда, четверть века назад, я сама освещала в новостях первую пророческую войну XXI века прямо из столицы халифов.

Сейчас я находилась в особняке незнакомых людей, которые принимали меня с невероятным гостеприимством, меньше чем в часе езды на машине от Мосула. Мою гостеприимную хозяйку звали Курдистан, для друзей – Курда.

Часть вторая
Вавилон

И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным.

Откровение, часть 17, стих 5

Лондон – современный Вавилон.

Бенджамин Дизраэли, премьер-министр Великобритании, Танкред, книга 5, часть 5, 1847

Зимой 2016 года в номере моей гостиницы в Лондоне молодая студентка Асия объясняет: «Мой будущий муж родился в Англии, хотя его семья родом из Бангладеша».

Первое поколение, рожденное от отцов и матерей, приехавших с Ближнего Востока, или новообращенные мусульмане, такие как Асия, чувствуют, что западной культуры им недостаточно, и ищут нечто большее. Им еще не удалось пустить корни здесь, поэтому они отправляются в места, откуда произошли их предки.

– Я знаю людей, приехавших из Бангладеша, – продолжает Асия, – беженцев, которые убегают от этой политической ситуации или от обвинения в преступлениях, которых не совершали. У моего жениха другая ситуация: он отправился туда в 16 лет, чтобы подготовиться к поступлению в университет, а затем вернулся обратно в Лондон.

Девушкам тяжелее. Парни решают по-своему, а девушки, если их родители не интегрированы в общество, ведут весьма шизофреническую жизнь: с одной стороны, дома они следует традициям, с другой – их социальная жизнь регулируется совершенно иными нормами.

Чем бы я объяснила, что молодая девушка в подобных условиях уезжает в «Исламское государство»? Мои знакомые, которые уехали в Сирию, искали истинного джихада, священной войны… Это то, что я сама пытаюсь понять, потому что это очень обширная тема и на этот счет в исламе множество очень разных мнений. О том, уезжать ли бороться в рядах ИГ или нет, должен ли ты остаться в своей стране и ограничиться молитвой о лучшем мире. На самом деле… У меня есть соседка по комнате, с мужем которой связались британские спецслужбы, чтобы превратить его в шпиона, который бы завязывал отношения с людьми в мечетях и выдавал возможных подозреваемых. Но он отказался.

Я пытаюсь уяснить для себя, является ли нашим долгом поехать бороться или нет. Поэтому я поговорила с З., одной моей подругой, мужа которой убили в Сирии, когда она уехала с ним принимать участие в священной войне.

З. из страны Британского Содружества. Они уехали в Турцию и там перешли через границу в Сирию. Они убеждены, что джихад подразумевает: если ты считаешь себя истинным верующим, то должен поехать и сражаться против несправедливости и коррупции в религии. Она боялась, что, имея средства и возможность поехать, подверглась бы осуждению, если бы не сделала этого; она чувствовала внутри себя, что это необходимо: сражаться, чтобы продвигать истинный ислам, распространять его во всем мире, так что…

Полтора века спустя наблюдение самого престарелого премьер-министра королевы Виктории, Бенджамина Дизраэли, о Лондоне как новом Вавилоне приобрело еще большую актуальность.

Хотя из европейских стран больше всего бойцов по отношению к числу жителей халифату поставила Бельгия (600 человек), на втором месте – Франция (1750), Соединенное Королевство, резиденция Содружества, – это настоящее Эльдорадо для новых иммигрантов.

Для всестороннего понимания новых процессов проводить исследование имеет смысл именно здесь. Согласно докладу агентства Федерального бюро расследований Soufan group, из примерно 30 тысяч иностранных боевиков, приехавших из 86 стран, которыми сейчас располагает «Исламское государство», 5000 прибыли из Западной Европы, 4700 – из бывших советских кавказских республик, 900 – из Юго-Восточной Азии, 875 с Балкан – из Боснии-Герцеговины, Санджака, Македонии, Албании, Сербии и Черногории, 8240 – с Ближнего Востока и 8000 с Севера Африки. 280 – из Соединенных Штатов. 1600 записались в халифат, получив высшее образование, и являются обыкновенными детьми из европейских пригородов, которые решили заняться в ИГ такими жизненно важными вещами, как пропаганда и реклама, как текстовая, так и аудиовизуальная.

Согласно данным Soufan, вербовка ИГ иностранных боевиков в Ираке и Сирии по всем своим последствиям соразмерна с глобальной катастрофой.

«Исламское государство» смогло превзойти самые фантастические ожидания других террористических организаций, которые сейчас, кажется, устарели, даже «Аль-Каида». Норвежский исследователь Томас Хеггхамер тщательно изучил явление международных боевиков и определяет его как процесс «частной мобилизации», которая корнями уходит в 1967 и 1968 годы, времена Шестидневной войны между Израилем и арабскими соседями. Тогда около сотни иностранных боевиков, выходцев прежде всего из Египта, Йемена и Судана, присоединились к арабской коалиции в качестве добровольцев.

От 5 до 20 тысяч добровольцев из разных стран мира отправились в Афганистан, чтобы сражаться со своими мусульманскими братьями против советских оккупантов с 1978 по 1992 год. Из семидесяти арабских конфликтов, имевших место с 1945 года, после окончания Второй мировой, можно выявить их присутствие в восемнадцати. Из них десять случились в 90-е годы и пять после 2000 года. Обобщая, можно отследить их путь по Афганистану в 80-е, Боснии в 90-е, Чечне и Ираку в первом десятилетии XXI века, чтобы замкнуть круг, по крайней мере на настоящий момент, на Даише в Сирии и Ираке в первом десятилетии нового века.

Тем не менее именно вышеупомянутая фаза доставляет экспертам в области безопасности больше всего беспокойства. Во-первых, доклад агентства Soufan отмечает большое количество вовлеченной в вербовку молодежи. По его подсчетам, в целом их около 30 000, включая как тех, кто уже лишился жизни – приблизительно 10% (согласно другому эксперту, итальянцу Клаудио Нери), так и тех, кто смог вернуться в свою страну. Но он не включает добровольцев, которые действуют в рядах правительственных сил. Особенно тех (между тремя и четырьмя тысячами), которые присоединились к вооруженным отрядам сирийского президента Башара аль-Асада. Большинство из них – выходцы из Ирана, Ирака, Ливана, которым оказывает существенную поддержку режим Тегерана.

В конце 2014 года президент Обама подсчитал, что численность иностранной молодежи, которая сражается в Сирии, составляет более 15 000 человек.

Можно отметить, что международный контингент присутствующих в Сирии и Ираке боевиков – самый большой во всей истории конфликтов Ближнего Востока. Если в Афганистане за 12 лет их побывало от 5 до 20 тысяч, то за пять лет в Сирии и Ираке их число составило более 30 тысяч.

К беспокойству, которое вызывают приведенные Soufan цифры, стоит добавить информацию о том, что такие места, как Бен-Гардан в Тунисе и Дерна в соседней Ливии, превратились в стратегические транспортные развязки, перевалочные пункты для распределения этих молодых людей. Из европейских, помимо упомянутых стран: Франции, Великобритании и Бельгии, нужно отметить Данию и Голландию. Таким образом, традиция, согласно которой большинство добровольцев прибывали из других арабских стран, постепенно уходит в прошлое.

Согласно последним данным западной разведки, в Сирии и Ираке есть четыре подразделения, которые пользуются этим потоком добровольцев. Первое, Джейш-аль-Мухаджирин валь-Ансар, в основном состоит из чеченцев. Сукур аль-Шам завербовало от 10 до 20 тысяч боевиков во Франции и Бельгии и имело связи с «Аль-Каидой». Третье, Джебхат ан-Нусра, раньше было частью «Аль-Каиды» в Сирии; их добровольцы – как правило, иракские ветераны, сражавшиеся против североамериканского вторжения. В августе 2016 года оно изменило свое название. Сейчас оно называется Джабхат Фатх аш-Шам, Фронт завоевания Леванта. Согласно некоторым аналитикам, под подобным зонтом однородных организаций легче перемещать бывших членов «Исламского государства», особенно с учетом тяжелой ситуации в регионе в связи с масштабными военными операциями, развернувшимися начиная с лета 2016 года. И наконец, четвертое – Даиш, корни которого уходят в «Исламское государство», созданное в Ираке в 2006 году.

В Даише осели от 30 до 40% иностранных боевиков. Если до настоящего времени им отводилась несерьезная роль в конфликтах, сейчас она становится все более существенной, они принимают участие во все большем числе операций. Это еще одно нововведение в гражданских войнах, происходящих в Сирии и Ираке.

Из тех, кто оказался в Даише, от 85 до 90 процентов боевиков моложе 40 лет; большинству из них от 18 до 29 лет. Больше всего молодых людей среди тех, кто обычно присоединялся к сопротивлению в Афганистане и Ираке, – от 25 до 35 лет.

Хотя это не всегда так, потому что в сегодняшних Сирии и Ираке можно встретить и ветеранов предыдущих конфликтов.

Помимо вышеупомянутых бойцов, уже опытных в военном деле, оставшаяся часть обычно проходит ускоренные курсы обучения, которые длятся не больше шести недель. Обычно западных боевиков кидают на операции террористов-смертников. Среди них больше всего иорданских и саудовских террористов.

Согласно данным информационного агентства Associated Press, также от августа 2016 года, документы, найденные на позициях Даиша после захвата территорий международной коалицией, сообщают о том, что каждый из военных, прибывших из Франции и Великобритании, получил в подарок экземпляр книги «Гид по исламу для чайников», которые были куплены на сайте Amazon.

Молодых людей, прибывших в ИГ и желающих принять участие в священной войне, «Исламское государство» направляет на интенсивные курсы мусульманской религии, которые в рекордные сроки проводят имамы группировок.

Основной вопрос состоит в том, представляет ли западная молодежь серьезную опасность, когда возвращается домой, в свою страну. До сих пор они обычно формировали закрытые сообщества, в которые было трудно войти и из которых было так же сложно выйти, но действительно опасных преступлений не совершали. Сейчас, ввиду стремительного процесса радикализации, это уже не так. И в основном – из-за новых технологий коммуникации.

Или, скажем, транспорт. Сравните то, насколько сложно было приехать, например, в Афганистан в 80-е годы, и современные мафиозные сети, которые организовывают через Даркнет[10]10
  DarkNet (англ.) – «скрытая сеть» – скрытая сеть, соединения которой устанавливаются только между доверенными участниками.


[Закрыть] переезд в Сирию и Ирак с помощью коммерческих перелетов в Турцию по умеренной цене.

Как показывает нам история, пишет Клаудио Мори во внутреннем докладе Демократической итальянской партии, боевик не становится террористом автоматически, когда возвращается в свою страну. Но так же верно и то, что для создания террористической группировки хватит небольшого числа людей.

Но больше всего тревожит количество «спящих ячеек» терроризма, которые уже смогли и смогут прибывать в Европу, скрывшись в библейском потоке беженцев. В наши дни именно последние больше всего лишают сна организации безопасности по всему миру.

Горстки молодых людей, обученных военному делу, с тесными связями в джихадистских сетях достаточно, чтобы посеять ужас в европейских городах, чему мы стали свидетелями в Париже или Брюсселе. Это – последствия событий в Сирии и Ираке.

Кампус Университета королевы Марии в Лондоне, Ист-Энд, вырастает, словно оазис, из артерии Майл-Энд, которая начинается прямо рядом с финансовым районом Сити. Там же возвышается самая большая мечеть страны, Уайтчепел. Если бы, поднимая глаза к небу, мы не упирались взглядом в небоскребы самых прославленных во всем мире архитекторов, обитатели которых дергают за ниточки мировой экономики, вид рукотворного пейзажа до самого горизонта тут же переносил бы нас, к примеру, в Пакистан.

Ночная пешая прогулка по прямой линии от моей гостиницы до Сити приводит меня к центральному офису самой большой страховой компании в мире, Lloyd's. Старый дом, построенный более века назад по проекту архитектора Уильяма Генри, возвышается рядом с новой резиденцией, только что открытой английской королевской семьей. Она соседствует с другими колониальными центрами столицы. Самая старая в мире линия метро – Виктория Лайн, 1863 – продолжает изрыгать людей, спешащих в огромный финансовый центр.

В новом Вавилоне юноша за фунт продает анархистскую литературу практически бок о бок с бородатым бангладешцем, который предлагает туники и рыбу тем, кто выходит из мечети.

40 Winks («Сорок подмигиваний») – так называется моя постмодернистская гостиница, дом в стиле королевы Анны: четыре пролета по узкой лестнице, украшенной распятием, камин в черно-серых тонах, кровать с балдахином и мягкими подушками, которые отправляют тебя в океан шелка; ванные комнаты XIX века – стены покрыты золотистыми обоями с лакированной каймой, отсылающими к стилю ар-деко.

Тысячи огней Майл-Энда. Кинотеатр, в котором показывают последний фильм о Джеймсе Бонде, самый большой кампус Альберт Стерн Хаус, средняя школа по соседству с ним – гримасы современности – все это разместилось на одной из самых знаковых улиц Лондона.

Университет королевы Марии был основан в середине Викторианской эпохи, когда пришло осознание, что выгодное расположение Ист-Энда относительно центра Лондона позволит обеспечить все необходимые удобства зарождающемуся классу коммерсантов. Этот процесс был описан в романе Уолтера Безанта «Люди всех состояний» (1882). В нем автор рассказывает, как одна просвещенная пара из квартала Мейфэйр в Вест-Энде вложила деньги в создание в Ист-Энде «места для отдыха с концертными и читальными залами, музеями искусств и школами живописи».

Несмотря на то что они не были напрямую ответственны за создание Народного дворца, роман помог его популяризировать. Совет директоров Фонда Beaumont вложил наследство Барбера Бомонта в руки компании Draper, которая, в свою очередь, выкупила участок земли, принадлежавший старинной школе Бэнкрофт. 20 мая 1885 года была утверждена сумма в 20 000 фунтов на строительство технического училища. 14 мая 1887 года сама королева Виктория открыла университетский колледж, который получил ее имя, и заложила первый камень в фундамент постройки. Строительство продлилось 5 лет. Очевидная задача училища состояла «в том, чтобы развивать научное и техническое знание учеников и трудящихся новой промышленной эпохи». Так первый технический университет увидел свет.

Начиная с последнего десятилетия XIX века и до сих пор Университет королевы Марии – это имя он получил в XX веке – является частью плеяды наиболее выдающихся университетов Британии. Особенно, как и в первые годы, в технических дисциплинах и в медицине.

Поток молодых людей движется по аккуратным дорожкам с уже столетней брусчаткой – из аудиторий, где множатся компьютеры и никабы, в кафе кампуса, мимо колледжей, один из которых – экономический имени Кейнса. В самом сердце кампуса Университета расположено еврейское кладбище.

В 1657 году при поддержке главы правительства того времени, Оливера Кромвеля, евреям было разрешено вернуться в Англию после запрета, действовавшего на протяжении более 350 лет. Многие из тех, кто вернулся, были потомками семей, бежавших от преследований в Испании и Португалии. Сразу после того, как они прибыли, они воздвигли в Лондоне синагогу и приобрели землю для кладбища. В 1733 году, когда мест на кладбище перестало хватать, они купили второе, вот это самое Новое кладбище, которое до этого было садом плодовых деревьев. Оно прослужило им верой и правдой до 1936 года. А в 1974 году Университет королевы Марии отсудил его себе, чтобы расширить территорию кампуса. Постепенно раскопали 7000 могил, и останки были перенесены в Брентвуд в графстве Эссекс. В той части, которая сохранилась как кладбище, покоятся тела умерших между 1865 и 1916 гг., в большинстве своем – испанских и португальских евреев.

Я провела немало времени за чтением надписей на не сломленных временем надгробных плитах, размышляя над капризами и шутками истории.

«В память о Джейкобе Нуньес Наварро, который ушел из жизни в субботу, 22 марта 1913 года, в возрасте 67 лет».

«Посвящается горячо любимому Мозесу Пелайо, который ушел из этой жизни 6 января 1904 года, 16 Тевета 5664 года, в возрасте 67 лет, оставив безутешными жену, детей и родственников. Покойся его душа в мире».

«В память о Джейн Барнетт, урожденной Фонсека Пиментель, вдове покойного Анри Барнетта, которая ушла из жизни 19 октября 1903 года, 19 Тишрея 5664 года, в возрасте 57 лет. С глубокими сожалениями, ее безутешные дочь, братья и сестры.

 
Свет нашего очага погас,
Голос, который мы любили, умолк.
После нее осталась пустота,
Которую никто не сможет заполнить».