Текст книги "Грандиозная заря"

Глава 8
Суббота
0:00

– И как? – насмешливо перебила Нин. – Сколько времени ей понадобилось, чтобы сбежать от идиота доктора?

– Ну-ну-ну, – остановила Титания. – Не забегай вперёд! Я не люблю, чтобы меня торопили во время истории, ты же знаешь.

Нин закатила глаза.

– Мам, мы ещё только в 1974 году! С таким темпом целой ночи не хватит!

Титания, нахмурившись, пошла за сумочкой, которую оставила у входной двери, и достала телефон.

– У тебя ещё остался заряд? – с завистью спросила Нин.

– Достаточно, чтобы посмотреть, который час.

– И который?

– Ничего, ещё не слишком поздно. Итак, я продолжаю.

– Подожди, мне надо в туалет. Где он?

Титания указала наверх.

– Дверь – прямо напротив лестницы, выключатель слева.

Нин немного помедлила, прежде чем подняться.

– Не знала, что ты умеешь играть в футбол, – улыбнулась она, оглянувшись на мать. – И не знала, что Окто – это сокращение от Октября.

– Роз-Эме всегда испытывала слабость к странным именам и уменьшительным прозвищам.

– Совсем как ты! – усмехнулась Нин.

– Точно. Ну ладно, иди скорее, а то сейчас назову тебя твоим полным именем!

– О нет, только не это!

Поднявшись наверх, Нин нашла выключатель и увидела, как выглядит остальная часть дома: второй этаж был у́же первого, три двери из необработанного дерева вели в ванную и, видимо, в спальни. Нин толкнула среднюю дверь.

Только здесь, в этой крошечной комнатке, она осознала, как нужно ей было сейчас хоть минуту побыть одной, собраться с мыслями. Нин открыла кран и не спеша вымыла руки, после чего решилась наконец посмотреть в зеркало, висевшее над раковиной. Своё отражение она знала наизусть. Но сейчас в этом знакомом лице появилось что-то необычное: казалось, будто поразительное сходство с Роз-Эме – юной бабушкой, которую она пока видела только на фотографиях, – отобрало у Нин часть её самой.

Невозможно было поверить, что через несколько часов настоящая Роз-Эме войдёт в эту лачугу – и в жизнь Нин.

На лестнице раздался голос Титании:

– Я нашла твою зарядку!

Нин тряхнула головой и вернулась в реальность.

– Супер! – крикнула она через дверь. – Я сейчас!

Она быстро пописала, снова помыла руки, ещё раз взглянула в зеркало, поправила выбившуюся прядь, выдохнула, как актриса перед выходом на сцену, торопливо вышла из уборной и сбежала по лестнице.

– Держи, – сказала Титания, помахивая в воздухе проводом.

Нин бросилась к сумке, достала бездыханный аппарат и вернула его к жизни. Даже если прямо здесь нет сети, завтра она её непременно найдёт. Даже если для этого придётся идти обратно до самого шоссе, даже если понадобится пройти десять километров до ближайшей деревни!

– Так тебе легче? – поинтересовалась Титания с лёгкой иронией.

– Да, – созналась Нин, не заметив насмешки в словах матери. – Честно говоря, я не представляю, как в ваше время обходились без этого.

Титания приглушённо хихикнула. Она достала из кармана собственный смартфон и постучала по экрану, открыв наобум пару первых попавшихся приложений, в надежде отыскать ответ на этот вопрос. Как она обходилась без этого в свои шестнадцать лет? Как жила с пустыми руками и довольствовалась в качестве единственного средства связи громоздким дисковым аппаратом, который был присоединён шнуром к стене гостиной?

– Думаю, нам просто было привычнее скучать, – сказала она, вспомнив, как долго тянулись некоторые воскресенья.

Нин скривилась, искренне сочувствуя матери.

– Такая уж у нас была жизнь, понимаешь! – принялась разъяснять Титания, чуть ли не утешая дочь. – В определённой степени мир был гораздо более медленным и безлюдным, чем сейчас. Всё, что мы делали, требовало времени и усилий, но никто не жаловался, потому что это было нормально. Например, фотографии. Нужно было отнести плёнку в фотомастерскую, чтобы там её проявили в специальной лаборатории. Иногда между моментом съёмки и получением фотографий проходили многие месяцы – бывало, забирая в мастерской снимки, ты даже толком не помнил, кого и где фотографировал! Не было вообще ничего, что можно получить моментально, не считая растворимого кофе и какао! Чтобы послушать любимую песню, приходилось ждать, пока её передадут по радио. Или надо было пойти и купить виниловую пластинку в музыкальном магазине. А если, к несчастью, такого магазина поблизости не было, приходилось заказывать пластинку по каталогу, а на это требовалось ещё больше времени… На худой конец, можно было делать как Окто: пиратским образом переписывать пластинки на кассеты.

– Жесть.

– Ты вообще хоть знаешь, как выглядели кассеты? – рассмеялась Титания.

Нин пожала плечами, что означало: «Естественно», и Титания улыбнулась, вспомнив первый магнитофон Окто, чёрный тяжеленный куб, который он получил по какому-то особому поводу, потому что его старый проигрыватель в пластмассовом оранжевом корпусе в конце концов исцарапал все пластинки.

– Может, ему тогда исполнялось семь лет? Сейчас уже точно не скажу, но зато помню название марки: «Радиола»! – сказала Титания. – Это Вадим ему подарил.

– Вадим? Кто это?

– Ах да, извини. Вадим – это доктор Борд. На самом деле его звали Владимир – его мать была то ли из России, то ли из Сербии, не помню, – но все называли его Вадимом. Ты бы видела лицо Окто, когда он развернул подарочную бумагу!

Титания снова улыбнулась своим воспоминаниям, которые толпились и наступали друг на друга: гордость брата, его сеансы первобытной звукозаписи с канала «Европа 1», для которых требовалось свято блюсти во всём доме полнейшую тишину, чтобы на кассету не записались посторонние звуки, и голос ведущего, который, к отчаянию Окто, постоянно попадал к нему на кассеты, потому что продолжал звучать во время первых тактов каждой песни.

– Зато плейлисты у него получались совершенно неожиданные! – смеясь, рассказывала Титания. – Роз-Эме их все сохранила. Если будет время, я тебя отведу покопаться наверху, сама посмотришь.

– Значит, если я правильно понимаю, вы всё-таки остались у доктора Борда?

– Да, – ответила Титания. – Мы прожили у него чуть больше пяти лет. И знаешь, теперь когда я об этом думаю, то понимаю, что именно там я провела самые безмятежные годы детства.

– Правда? То есть в итоге ты и его полюбила?

– Я представила тебе его с невыгодного ракурса. Я была в тот день ужасно зла на Роз-Эме! Но на самом деле Вадим оказался очень хорошим человеком. В свои сорок лет он влюбился в нашу мать и искренне полюбил нас. Он обожал доставлять нам радость!

– Ага. Лучше скажи, что он был богат и это тебя вполне устраивало!

– Нет, зайчонок, тут всё было гораздо тоньше.

Состроив насмешливое лицо, Нин спросила:

– Да что ты говоришь? И что же такое он сделал, чтобы завоевать твоё сердце? Можно узнать?

Глава 9
1974–1975

Сен-Совер был совсем небольшим городком. И, как во всех маленьких городах, здесь все знали всё про всех. Так что Владимир Борд был в курсе, что я считаю себя дочерью известного футболиста Доминика Батенея. Он слышал о моих воскресных подвигах на футбольном поле и ещё до того, как Роз-Эме со всеми пожитками высадилась у его подъезда, заказал некие загадочные брёвна, которые я заметила сгруженными на бескрайнем газоне в наше первое утро у него дома.

В следующие дни в окно спальни на втором этаже, куда я в конце концов согласилась занести свои вещи, я наблюдала за непонятным строительством, развернувшимся на лужайке. Трое рабочих рыли ямы, устанавливали брёвна, соединяли их друг с другом, и я сначала подумала, что доктор велел построить манеж для лошадей. Это вполне в его духе, думала я: охотник, рыбак, коневод, любитель сапог и грязи, всё сходится.

Однако, когда вся лужайка оказалась обведена ровной оградой, я увидела, как рабочие разложили на огороженной площадке металлические прутья, которые подозрительно напоминали футбольные ворота.

Я стояла, приклеившись к окну, и не могла поверить собственным глазам, пока никаких сомнений оставаться уже не могло: в качестве приветствия Вадим превратил эту часть сада в уменьшенную копию стадиона «Жефруа-Гишар». Он сделал это для меня. Чтобы порадовать.

Дверь моей комнаты вдруг распахнулась, и влетел Окто.

– Ты видела? Там, во дворе! Видела?

Запыхавшись, он подбежал и тоже прижался носом к стеклу. Мы молча смотрели на прямоугольник лужайки, где трое рабочих завершали волшебство: с помощью специального валика рисовали на траве белой краской линии штрафной площадки.

– Вадим ждёт тебя на кухне! – наконец сообщил Окто.

– Это он тебя прислал?

– Да. Пойдём, ты не пожалеешь, честно!

Он взял меня за руку и потащил к двери.

– Давай! Скорее!

Мы спустились по лестнице, прошли через прихожую, через пустынную гостиную, и наконец Окто втолкнул меня в кухню.

Роз-Эме и Орион сидели спиной к окну, а Вадим стоял у конца длинного стола, на котором Лулу обычно расстилала старые газеты и чистила на них овощи. Но сейчас кухарка стояла, убрав руки в карманы передника, и ждала, пока освободится её рабочее место. Потому что на столе вместо продуктов лежали три пергаментных пакета. Сердце моё перестало биться. В каждом пакете было по футболке зелёного цвета с сине-бело-красной каймой на горловине и рукавах и со знаменитыми белыми буквами на груди – эмблемой команды Сент-Этьена.

– Почтальон только что доставил, – улыбнулся Вадим. – Одна для тебя, одна для Окто и одна для Ориона.

Я не могла поверить собственным глазам.

– Совсем как настоящие, – прошептала я.

– Сделаны на той же фабрике, – подтвердил мою догадку Вадим. – Открывай скорее. Конечно, к ним прилагаются шорты и носки.

Я наконец развернула пакет, очень осторожно, чтобы ничего не испортить.

Майка, белые шорты и, как положено, пара зелёных гетр – всё было просто идеально. От изумления я не могла проговорить ни слова.

– А для меня… – начал Вадим, поднимаясь со стула.

Я изумлённо смотрела, как он разворачивает жёлтую фуфайку вратаря Ивана Чурковича.

– И перчатки тоже есть. Говорят, у тебя мощный удар, а я дорожу своими пальцами! – добавил он хитро, доставая из-под стола кожаный мяч.

Окто стал скакать на месте, как блоха, и орать:

– Ура! Будем играть! Ура! Будем играть!!

– Конечно, – воскликнул Вадим, натягивая поверх рубашки фуфайку Чурковича.

Роз-Эме помогла Ориону тоже облачиться в новую форму, и мы впятером вышли из дома, величественные, как олимпийцы, под восторженные крики воображаемых болельщиков, которые заняли места на трибунах моей фантазии.

Стоял ноябрь, день клонился к вечеру, и под плотной завесой облаков было уже довольно сумрачно, но холода ещё не настали. Пилюля, рыжий кокер-спаниель, вертелся у наших ног и радостно лаял. Когда мы вышли на аллею, Вадим заметил вдали рабочих, которые убирали строительное оборудование.

– Как думаешь, они не откажутся с нами сыграть?

Так состоялся первый футбольный матч на нашем собственном футбольном поле: играли вшестером плюс сторож, не считая спаниеля, который не желал уходить из игровой зоны. Зная, что Орион предпочёл бы смотреть, как плывут по небу облака, а Окто, несмотря на регулярные тренировки, к которым я его принуждала, был не силён в футболе, я поняла, что мне придётся одной сражаться против команды рабочих.

– Давай, Консо! – кричала наша единственная болельщица. – Вперёд, девочка моя! Покажи им! Не сдавайся! Долой фаллократов![5]5
  Фаллократы – мужчины, считающие женщин существами низшего порядка и относящиеся к ним с презрением.


[Закрыть]

Единственный вид спорта, которым Роз-Эме когда-либо занималась, имел прямое отношение к интимной обстановке её спальни. Но свою роль матери она тоже исполняла со страстью и, как большинство женщин того времени, исповедовала агрессивный феминизм.

– Давай! Ты лучшая! Раздави этих мачо! Покажи, кто здесь главный! Разбей оковы! Порви им за… Го-о-о-ол!

Матч закончился со счётом 4:2 в пользу Сент-Этьена. И хотя я подозреваю Вадима в том, что он заплатил рабочим, чтобы они мазали по воротам или пропускали мои мячи, я совершенно убеждена: в тот день я играла как Батеней.

Мы стали часто проводить матчи – такие же невероятные, как и первый. В течение недели Вадим набирал добровольцев среди своих пациентов («Мишель, вам это будет очень полезно!», «Давайте, Жильбер, я прописываю вам позицию центрального нападающего, считайте, что это мой рецепт!»), и по выходным больные игроки собирались вместе со здоровыми на лужайке у доктора. Поначалу команды были малочисленными, но потом к делу подключился ухогорлонос, и скоро мы могли комплектовать полные составы, нам даже было кого усадить на скамейку запасных. Маленькие, большие, старые, с простудой и температурой, женщины, мечтающие сбросить вес, пациенты с депрессией, надеющиеся переключиться с печальных мыслей, дочь мясника с её дополнительной хромосомой[6]6
  То есть с синдромом Дауна – врождённым заболеванием, вызываемым лишней хромосомой.


[Закрыть], жандармов сын с ногами разной длины, работники издательства, мои одноклассники, водитель школьного автобуса и порой даже господин мэр собственной персоной. А посреди этого разношёрстного сборища сияющий Вадим щеголял футболкой голкипера, и спаниель Пилюля радостно путался у него под ногами, не отходя от хозяина ни на шаг.

– Спорт – это здоровье! – восклицал доктор. – Чем больше двигаешься, тем меньше чихаешь!

Он надевал перчатки, вставал на ворота и давал свисток к началу матча. Он ловил мяч в прыжке и в падении, мастерски пританцовывал в ожидании удара и оказался таким свирепым вратарём, что в конце концов я вынуждена была признать, что в футболе он всё-таки не полный ноль.

В одно из воскресений на тополиной аллее, ведущей к нашему полю, появился какой-то молодой человек. Его силуэт казался знакомым. Он был одет в синий спортивный костюм, на шее висело махровое полотенце. Гость подмигнул мне.

– Привет, чемпион!

У меня перехватило горло от нахлынувших чувств. Это был Жан-Ба. Я перескочила через ограду и бросилась ему на шею. Я так давно его не видела!

– Вот это ты шевелюру отрастила! – улыбнулся он, взъерошив мне волосы.

Он взглядом поискал мою мать, но на этот раз её не было среди зрителей.

– Так захотелось вас увидеть, тебя и мальчишек. С тех пор как вы перебрались сюда, в деревне вас не встретишь. Вас тут взаперти, что ли, держат?

Он ткнул пальцем туда, где сердце, добавил:

– Я записался на приём к доктору Борду, сказал, что у меня болит вот здесь. И он прописал мне матч. Утверждает, что нет лучшего средства от любовных огорчений.

В эту секунду нас заметил Вадим, и Жан-Ба приветственно поднял руку.

– А он симпатичный, этот тип, – сказал он.

– Ты лучше! – запротестовала я.

– Ну ещё бы, – улыбнулся Жан-Ба. – Уверен, с ним ты не играешь в Тарзана!

Я энергично замотала головой. Ни за что бы я не стала запрыгивать на спину доктору Борду!

– Ты как-то уж слишком выросла, – заметил Жан-Ба. – Неужели я больше не смогу таскать тебя на плечах?

Я разревелась, и Жан-Ба крепко обнял меня. Думаю, ему тоже хотелось заплакать, но он сдержался.

– А меня? Меня ты сможешь поднять? – раздался голос Окто.

Братишка стоял за спиной у Жана-Ба, в шортах, которые были уже далеко не такие белые, и в майке, которая была уже далеко не такая зелёная.

– О! А это что за малэнкая свинья? – воскликнул Жан-Ба, имитируя акцент мадам Руис. – У меня на спине никаких маленьких свиней, claro?

Он подхватил Окто, забросил его на плечи и помчался вокруг поля так быстро, что мой брат хохотал и повизгивал.

Орион бежал за ними следом и аплодировал. Жан-Ба опустил Окто на траву и наклонился ко второму близнецу; глаза у него при этом были немного красные.

– Привет, птица-синица! – сказал он и поднял Ориона на руки. – Ну как ты? Чирикаешь?

В ответ мой брат засвистел.

– И бумкаешь? – продолжал Жан-Ба.

– Бум! Бум! – весело ответил Орион.

– Гудишь и веселишься?

– Чух-чух-чух, бр-р, дрын-дрын!

Жан-Ба звонко чмокнул Ориона в щёку, поставил его на землю и вытер глаза.

– Ну что, доктор? – крикнул он Вадиму. – В какой я команде?

– Спросите у Консолаты! Это она здесь решает!

– Как всегда, – улыбнулся Жан-Ба.

Он развёл руки, показывая, что отдаётся в мою власть, и я тут же постановила, что играть он будет нападающим в моей команде.

В конце матча, измотанный, но довольный победой, он подошёл пожать руку Вадиму.

– Вы были правы, доктор. Я чувствую себя намного лучше!

– Да, эти ребята – отличное лекарство, – улыбнулся Вадим. – Приходите к нам в любое время.

Я догадалась: Жан-Ба очень расстроился, что не повидался с Роз-Эме. Он подошёл к нам попрощаться, и, когда вышел из ворот, мне стало очень больно – как будто меня рвали на части. Это была боль от того, что всё меняется, время проходит, и мы ничего не можем с этим поделать.

Жан-Ба стал приходить с нами играть. Но со временем это случалось всё реже и реже, потом мы и вовсе перестали видеться. А потом я встретила его случайно, у булочной мадам Шикуа.

В тот день по дороге из школы я нашла на земле монету в один франк и решила как можно скорее потратить её на конфеты. Я дождалась, пока мои одноклассники разойдутся, и двинулась, с ранцем за плечами, обратно к булочной. Я уже собиралась нырнуть за занавеску из бусинок, закрывавшую вход, но тут навстречу показались два посетителя. Я отступила, пропуская их.

– О, – проговорил Жан-Ба, обнаружив за занавеской меня.

В одной руке он держал багет, а на другой висела рыжеволосая девица в босоножках на танкетках. Она посасывала дужку солнцезащитных очков.

– Консо! – воскликнул Жан-Ба, и в голосе его слышалась наигранная весёлость. – Что ты тут делаешь?

– Ну… – сказала я, глядя на рыжую. – Я…

Я продемонстрировала свою монету.

– Ух ты, – улыбнулся Жан-Ба. – Пришла тратить сбережения?

Я стала путано объяснять, что нашла монету на земле и хочу купить конфет, но всё это время не могла отвести глаз от одной-единственной вещи: живота девицы. Я смотрела на него как заворожённая – он был круглый, прямо как футбольный мяч!

– Конфеты – это вредно для зубов, – строго сказала рыжая с высоты своих глупых босоножек.

Она говорила со странным акцентом. Мне очень захотелось сказать, что её никто не спрашивал, но вместо этого я с виноватым видом опустила голову.

– Синди – зубной врач! – поспешил объяснить Жан-Ба, вымученно рассмеявшись. – Она целыми днями сражается с кариесом, вот и злится на конфеты!

Он освободился от руки девицы и присел передо мной на корточки.

– Не слушай её, чемпион, – прошептал он. – Иди спокойно покупай свои сладости!

Он хотел погладить меня по щеке, но я втянула голову в плечи и, ни слова не говоря, раздвинула занавеску и вошла в булочную.

– Консо! – окликнул Жан-Ба.

Он вошёл вслед за мной в магазин.

– Консо! Прости! У меня не получилось прийти на последние матчи. Сразу столько всего навалилось: работа, ремонт и всё вот это…

Я повернулась к нему спиной, так что ему был виден только мой ранец – огромная прямоугольная штуковина из мягкой кожи, которую Вадим выбрал, утверждая, что ранец прослужит мне верой и правдой до первого курса медицинского института.

– Консо, я… – снова заговорил Жан-Ба.

– Всё нормально. Я поняла.

– Да, – сказал он. – Конечно.

Наступила долгая тишина, во время которой ни он, ни я не двигались с места. Мадам Шикуа, как обычно, сидела в кресле у себя в подсобке и дремала. Монета, которую я сжимала в кулаке, намокла.

– Ну что ж… так даже лучше, – вздохнул Жан-Ба.

Не удостоив его взглядом, я прошла несколько шагов, отделявших меня от прилавка, и нажала на кнопку звонка.

– Уходи, – процедила я сквозь зубы. – А то получишь щелбан.

Сказав это, я закрыла глаза.

Пока мадам Шикуа перемещала свой центнер из подсобки в магазин, я стояла не двигаясь, а когда обернулась, Жан-Ба уже исчез.

– Ну? Что будет угодно малышке?

Перед булочницей я держалась молодцом. Я навыбирала себе сладостей и вскоре вышла из лавки, сдерживая слёзы, но ощущение было такое, как будто мне в ранец запихнули целую наковальню.

Дойдя до перекрёстка, я остановилась перед мусоркой. Посмотрела на разноцветные драже, мармеладных крокодилов, ракушки с мягким леденцом внутри и яркие желатиновые пустышки, лежавшие на дне пакета. Утёрла глаза и вытряхнула все конфеты в урну.

Глава 10
Суббота
0:30

– Мама, нет!! Как жестоко! Мне самой конфет захотелось! Нин сложила ладони перед грудью и с мольбой посмотрела на мать: – Может, тут найдётся что-нибудь сладенькое?

– Вряд ли, – ответила Титания. – Но поройся вон в том шкафу, вдруг что-нибудь завалялось.

Нин вскочила с кресла и бросилась на поиски, спасаясь от внезапного голода, стиснувшего желудок.

– Макароны, рис, кофе, мясной соус, тунец, тунец… – с досадой перечисляла она. – Тьфу!

– Подожди-ка, – вспомнила вдруг Титания. – Кажется, у меня кое-что есть.

Фея саспенса снова порылась в сумочке и с триумфальным видом вынула плитку шоколада, которую купила вчера в автомате – и совсем забыла съесть.

– Ура! Ты спасла мне жизнь! – крикнула Нин, выхватывая шоколадку у матери.

Девушка плюхнулась в кресло и с наслаждением зашуршала обёрткой.

– Сахар, глюкозный сироп, масло какао, подсолнечное масло, эмульгатор, яичный порошок, гидролизованный молочный белок, – прочитала она на упаковке. И, набив полный рот, спросила: – В твоё время тоже была вся эта дрянь?

– Да, зайчонок, конечно, – рассмеялась Титания. – А ещё у нас были шоколадки «Банжо»! И пряник «Йес»! И еще… «Топсет – батончик силачей»!

Она покачала головой, вспомнив старую рекламу, от которой у неё когда-то текли слюнки: «король пряников», «друг завтрака»…

– Но лично я больше всего любила «Пикоретт»! Ты их, конечно, не знаешь, они давным-давно пропали.

– М-м… – протянула Нин. – А Жан-Ба? Он тоже так и пропал? Совсем?

Титания открыла стеклянную дверцу, положила на раскалённые угли два небольших полена и немного поворошила в печи кочергой.

– Да, он в итоге уехал из Сен-Совера со своей английской дантисткой и их маленькой дочкой. Насколько я знаю, они поселились в Лондоне.

– Как папа! – удивлённо воскликнула Нин.

– Надо же, действительно. Как твой отец.

– А представь, если они знакомы? Вот был бы прикол!

– Представляю, – повторила Титания, задумавшись над тем, что реальная жизнь часто складывается более неправдоподобно, чем её книжные подделки.

Нин смяла обёртку и бросила в печь. Фольга вспыхнула и мгновенно растаяла, окрасив пламя в странный зеленоватый оттенок, напоминавший северное сияние.

Титания закрыла дверцу печки. Посмотрела на Нин.

– Я продолжаю?