Текст книги "Уровень ZERO. Монстр из Синего Камня"

Уровень ZERO
Монстр из Синего Камня
Анна Артюшкевич

© Анна Артюшкевич, 2016

ISBN 978-5-4483-0924-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Липкая влажная ночь. Пахнет рекой. Много других запахов, резких и непривычных. Острые иглы страха покалывают затылок. Иглы такие холодные, что замирает сердце.

Мелкие капли дождя. Тихо, темно и пусто. Очень хочется пить. Пытаюсь понять, где я?

Размеренный стук подков. Гулкий и очень близкий. Темно-багровый свет растекается по мостовой… Черные тени коней. Фонарь на цепочке сзади высвечивает мокрый, поблескивающий экипаж.

Я прижимаюсь спиной к холодной скользкой стене, и в экипаже вижу бледный застывший профиль. Но профиль – не человеческий… И я изо всех сил стараюсь не закричать…

Шелест дождя, мягко шуршат шины. От красного света лужи – как пятна крови… И я понимаю, что это совсем не карета, а черный, похожий на катафалк джип. Белеет лицо за стеклом, нечеткое, словно размытое… Бросаюсь к машине… И обмираю: там, за рулем тоже не человек…

***

Пронзительный вой сирены вонзается в мозг, и разбивает кошмар на сотни мелких осколков. Я открываю глаза и вижу синюю бабочку на тонком стеклянном плафоне под потолком. Хлопаю по будильнику и наблюдаю за бабочкой минуту, другую, третью, стараясь уловить вибрации душевной гармонии. Но гармония, видимо, плутает в переплетениях улиц, надеясь разобраться за кисеей дождя в номерах мокрых домов… Вздыхаю и поднимаюсь.

…Я всегда видела странные яркие сны, и почему-то считала, что так и должно быть. И лишь повзрослев, изумилась тому, что нормальное большинство видит их, как гравюры: в черно-белых тонах. А некоторым вообще ничего не снится. Я жалела несчастное большинство, благоразумно помалкивая, что путаю сны с явью. И не распространялась о том, что нередко со мною случается что-то сначала во сне, и только потом – наяву. Я понимала: нормальность – понятие относительное. Если бы человечество состояло из психов, то самым нормальным считался бы тот, чьи показатели ни на йоту бы не откланялись от средних. Но в глазах здорового он так и остался бы психом. Впрочем, для этого не нужно быть сумасшедшим. Когда ослепительные фантазии и поступки перехлестывают через рамки, они тоже опасны в глазах обывателя. И я вдруг подумала: а кто эти рамки, собственно, устанавливал? И если бы я научилась летать, меня изолировали бы от общества?

Под философские размышления достала сыр, и сварила кофе. И, наливая его, заметила, как дрожат руки. Ночные кошмары вонзились в мое подсознание: там продолжали метаться красные всполохи на черном фоне, и маячило блеклое пятно безликого как наволочка лица. Я без лишних эмоций относилась ко всему непонятному, но прежде, чем спрятать событие или сон в условную резную шкатулку, пыталась его разгадать при помощи логики. На сей раз мне это удалось. Правда, не полностью.

Вчера я уснула, не выключив телевизор, где крутили документальную ленту о неразгаданных преступлениях. Говорили о Лондоне позапрошлого века. Темные улицы, тела «ночных бабочек», таинственный серийный убийца, и ворох идиотских догадок на эту тему. Итак, с экипажем все ясно. Но откуда джип? И что за странное существо сидело в транспорте, перенесясь сквозь столетия из кареты в автомобиль?

Я допила кофе, поколебалась мгновенье и бережно поместила неразгаданную часть сна в раздел «непонятное». Может, появится новая информация и сметет с нее золотистую пыльцу тайны?

За окном повисла тонкая сеть дождя, в которой путались сорванные ветром листья. Отяжелев, как намокшие бабочки, они описывали полукруг, падали вниз и прилипали к асфальту. Очередной порыв изгибал струи, и, ударившись о стекло, те расплескивались по нему, снова сливались, и по узким извилистым руслам стекали вниз.

Я любила дождь. Как ни странно, но его хрупкая внешне конструкция из невесомых капель создавала иллюзию защиты. Может, оттого, что даже отпетые злодеи, по моему мнению, не рискуют нападать на граждан, когда им некомфортно и мокро. И мне нравился звук дождя. Он был разный, в зависимости от интенсивности. Сейчас дождь ударялся о линолеум на балконе, и мне чудилось, что там лихо отбивает чечетку стая крошечных и отчаянно веселых птиц. Я даже представила их: голубых, золотистых, зеленых, – очень похожих на колибри.

Стрелки на часах перевалили за допустимый рубеж, пора было отдавать трудовой долг обществу, перед которым, если честно, я никаких обязательств не испытывала. Вызвала такси, и, потягивая кофе, снова приблизилась к окну: не было смысла мокнуть у подъезда. Наблюдая за аркой, чтобы не пропустить машину, краем глаза заметила качнувшуюся в сумраке проема тень. Пригляделась: крупный мужчина, прислонившись к стене и засунув руки в карманы, стоял у самого входа и неотрывно смотрел на наш дом.

Это было странно: струи разбивались и брызгали на него, светлая куртка вымокла на плечах, но он, не реагировал на непогоду. Слегка склонив голову к плечу, незнакомец, не сводил глаз с одной точки. И эта точка совпадала… с моим кухонным окном, на котором вот уже месяц не было занавесок, – гости случайно их прожгли.

Я отшатнулась, хотя мужчина не мог меня видеть сквозь льняное кружево шторы в гостиной. Но тут он медленно перевел взгляд в мою сторону, и я отскочила вглубь комнаты. Ничего себе! Неужели какой-то субъект следит за мной? Лица его толком не разглядела, но смутные ассоциации возникли. Только вот с чем? Или с кем? Я напрягла извилины, но ничего путного в голову не пришло. Подкравшись к балкону, осторожно глянула вниз: во двор въезжало такси, мальчишки носились по лужам, мужчины на прежнем месте не было.

«И, слава Богу! – подумала я. – Видно, появился тот или та, кого этот тип ждал!» Версия была неубедительной: незнакомец явно за кем-то следил, потому что друзей в таких экстремальных условиях не ждут. Может, изменницу-жену, уединившуюся в одной из квартир с любовником? Но мне-то что до них? Однако облегчения я не почувствовала, – в сердце кольнула жалость, что к моей персоне это никакого отношения не имеет. «Извели под корень романтику, – мелькнула мрачная мысль, – ни тебе серенад во дворе, ни „миллиона роз“ на бабки от „проданного крова“, ни долгих ожиданий под ливнем без зонтика… В лучшем случае – три цветочка и бутылка шампанского…»

Впрочем, материальным эквивалентом любовь я не измеряла, тут главным была готовность к жертве. А зачем нужно мокнуть во имя пылкого чувства без зонтика, и сама себе объяснить не могла. Мрачность же моя объяснялась тем, что на данном этапе я не выдержала испытаний «серьезным чувством» и трусливо бежала от фундаментально настроенного поклонника. Тот обиделся, пытался выяснить отношения, но я сделала все, чтобы любимый поверил, что это он во мне разочаровался, и, слегка поскорбев, мой поклонник рванул за рубеж. Там какая-то фирма заключила с ним выгодный контракт, и я очень надеялась, что трудовые будни вытравят из его памяти горькую печаль обо мне.

Многочисленные знакомые меня осуждали, зато близкие друзья сразу все поняли, заявив хором: «Опять дурью маешься? Пошто хорошего человека обидела?» Вопрос был риторический, и отвечать на него я не стала. Тем более, что и ответа у меня не было. Так что сердце мое было свободно, и широкоплечий мужчина – любитель экстремальной погоды, вполне мог попробовать его завоевать.

Рассуждая таким романтическим образом, я выкатилась на улицу и сходу попала туфлей в выбоину возле подъезда. Галантный блондин-водитель заохал, подал такси назад и окатил меня водопадом холодной воды. Запричитав еще горестней, открыл дверцу, и я плюхнулась на сиденье, не обращая внимания на новую обивку, которая сразу же стала мокрой. Машина тронулась, рассекая, как дредноут, волны, вырулила через арку и пристроилась к каравану мокрых разноцветных автомобилей, степенно плывущих вдоль улицы.

Налетал ветер, полотнище дождя хлестало парусом по стеклу, мир расплывался и становился призрачным. «Дворники» слизывали прилипшую влагу, и он снова приобретал резкость. Мне нравилось смотреть в боковое окно. Город казался акваримумом, который медленно заполнялся водой. Она должна была литься день, ночь, и еще день, и еще одну ночь… И на третье утро люди и машины поднялись бы выше крыш, и закружились там без всяких светофоров и правил… И это походило бы на безумный, но очень красивый танец. Или полет…

И вдруг дождь иссяк. Лишь мелкие, как бисер, капли повисли в воздухе, рассеивая и отражая свет бледных лучей, прикрытых облаками.

Я очнулась и глянула на машину, застывшую рядом на перекрестке. Оттуда в упор на меня смотрел мужчина. Это длилось мгновенье. Включился зеленый свет, и машина ринулась прочь. Следом мелькнул черный джип. Я вздрогнула, вспомнив ночной кошмар.

– Они давно рядом с нами кружат, – сообщил водитель, бросив на меня пристальный взгляд в зеркало заднего вида.

– Ну, уж так прямо и кружат, – растерянно пробормотала я.

– Я ведь бывший милиционер, – медленно сказал парень. – У вас проблемы?

Машина плавно тронулась с места.

– Какие могут быть у меня проблемы? – разозлилась я. – Что вы выдумываете? Вчера с продавщицей в булочной поругалась, – та несвежий батон подсунула! И что, из-за этого двое идиотов будут бензин жечь и гонки устраивать? Да и где они сейчас? Я, скорее, поверю, что это у них проблемы, – вон как рванул джип за тойотой!

Таксист с сомнением покачал головой: – Хотите, – верьте, хотите, – нет, но мужчина в тойоте специально уводил джип от нас.

– Значит, это у вас проблемы, – сообразила я. – И нечего их на меня спихивать!

Водитель искоса глянул на меня, но промолчал. А я снова уставилась в окно. Неясные очертания мощных плеч и лицо мужчины в автомобиле показались смутно знакомыми. А главное – поворот головы! Я стала лихорадочно перебирать варианты, но размытые контуры незнакомца не монтировались с какими-либо событиями, обстановкой или далеким прошлым. Парень просто вынырнул в машине ниоткуда и начал таращиться в упор сквозь забрызганные дождем стекла. Из-за этих дождевых потеков я его толком разглядеть не сумела! У меня зубы заныли от раздражения, и вдруг, как на старой фотографии, в памяти стал проявляться дом, сумрачный проем арки, и крепкая фигура в светлой куртке, облокотившаяся о стену.

Мне стало нехорошо. Выходит, он действительно следит за мной? Но зачем?! И кто в черном джипе? Неужели соперник? Мысль показалась приятной, но нереальной. Не потому что я не нравилась противоположному полу, – просто носиться по городу с неясной для дамы сердца целью – верх идиотизма! Дама в таких условиях чувствует себя полной дурой, и, конечно же, победитель остается без награды.

– Опять! – вскрикнул таксист. Я вздрогнула и посмотрела в окошко. По встречной полосе машины неслись обратно. Но теперь ситуация поменялась: впереди резво мчался рено, за ним – джип, а замыкал кортеж замызганный сивый опель.

– Психи! – авторитетно заявила я. Водитель неопределенно дернул плечом, но ничего не сказал. Мне показалось, что он остался при своем мнении.

Я опустила стекло и глянула вверх. Пенящиеся облака наплывали друг на друга, орошая слабым дождиком чисто вымытые тротуары. В темных блестящих витринах дрожало небо, на его фоне мелькали прохожие, и манекены смотрели сквозь них, бесстрастно храня тайну изломанных и перевернутых плоскостей. Я представила, что это стражи пересекающихся миров, тени которых возникают и тают в огромных, до земли, стеклах. И никто не догадывается об этом, кроме меня.

Машина свернула на тихую улицу, стекающую к шумному перекрестку, развернулась и затормозила возле девятиэтажного дома. Я рассчиталась с водителем и приоткрыла дверцу, чтобы определить, вымокну или нет? Ветер добродушно хлопал крыльями по зонтам, пытаясь заглянуть в лица людей, но те хмурились и отгораживались ими, словно цветными шелковыми щитами. Тогда он взмывал в небо, задевая ветви застывших в трансе деревьев, и растворялся среди капель и облаков. Очнувшись, каштаны встряхивались, как собаки, разбрызгивая скопившийся в листьях дождь, и снова застывали в сомнамбулическом сне.

Утро плыло в пространстве, заполняя собою мельчайшие щели. И несло ароматы кофе, мокрых цветов и наступающего дня. Мне нужно было многое успеть, и я не стала раскрывать зонтик.

Темный вестибюль пах старым деревом и шоколадом, который постоянно жевали обитатели разных контор, приткнувшихся под гостеприимной крышей. Он продавался в киоске на первом этаже, и был величайшим благом, поскольку ленивый народ, ссылаясь на занятость, предпочитал не высовываться в непогоду за пределы, отведенные служебным долгом.

Поколебавшись, я купила шоколадную плитку и двинулась к лифту. Мне всегда казалось, что я обитаю внутри тонкого шара, о чем не догадывались даже близкие люди. Они тоже жили в шарах разных оттенков, и тоже не догадывались об этом! Я знала, что мы видим мир иначе, чем остальные, потому что свет, преломляясь сквозь хрустальные грани, позволяет рассмотреть его самые крошечные крупицы. Остальные же предпочитали полупрозрачные кубы из материала, похожего на пластик. Там было практично, уютно и просто: плоские грани притирались друг к другу, и получалась пирамида вроде панельного дома. Его обитатели гармонично сливались в один организм с одним восприятием, одним желанием и одинаковым углом обзора.

А хрустальные сферы парили, ударяясь с сухим шорохом о пластмассу, и издавали тонкий и мелодичный, долго не затихающий звон, касаясь друг друга. Люди в кубах, слыша эти звуки, тревожились и терялись. И мы, чтобы не беспокоить их, усилием воли и фантазии бережно помещали свои сферы в выдуманные пластиковые коробки. И никому не рассказывали об этом.

Друзья считали мои фантазии блажью, но незаметно втянулись в игру. А спустя время с изумлением обнаружили, что начинают воспринимать многие фрагменты мира такими, какими описываю их я. Не знаю, хорошо это было, или наоборот, потому что жить между двумя проекциями было непросто, по крайней мере, к этому следовало привыкнуть. Мне это удавалось. И сейчас, выйдя из лифта, я представила, что накрываю пространство из света и хрустальных капель вокруг себя тонкой матовою коробкой, вздохнула и двинулась в сторону обители шефа, откуда традиционно начиналось мое служение долгу. По крайней мере, в понедельник. А по дороге думала: может, и правда все это блажь – с шарами, кубами? Так, легкий отблеск давней мечты, солнечный зайчик, пойманный в сеть детской памяти… Нужно, пожалуй, для душевного равновесия завести новый роман, – земной и надежный! Это должно быть непременным условием: чтобы совсем-совсем земной… Но я знала: такое не для меня, потому что в земной любви нет чуда, а когда нет чуда, придумываешь хрустальную сферу, чтобы его увидеть…

II

Из кабинета за обитой коричневой кожей дверью доносились отрывистые фразы и жалобные причитания. Казалось, строгий отец отчитывает своего отпрыска-шалопая, однако я сразу сориентировалась, что это Борька Жуков ставит на место нашего Дирижабля.

Дирижаблем за крупные размеры, обтекаемые формы и способность необычайно легко и плавно передвигаться прозвали мы главного редактора Иммануила Эрастовича Канцлера. А талантливый авантюрист и друг моей бесшабашной юности Жуков, так же, как и я, находился у него в подчинении, то есть работал в журнале с библейским названием «За семью печатями».

Журнал был создан какими-то чудиками или жуликами совсем недавно и наш разношерстный, разномастный и до сих пор не сдружившийся коллектив образовался из людей, побитых жизнью, которым нужно было передохнуть и пристроить где-то свои трудовые книжки. Обстоятельства приучили всех к недоверчивости и цинизму, и поэтому общение ограничивалось, в основном, служебной необходимостью. Исключение составляли лишь мы с Жуковым да примкнувший к нам юный следопыт Рома Шантер, планировавший в ближайшее время провести журналистское расследование, которое потянуло бы на Пулитцеровскую премию. Такое наличие высоких стандартов у отдельного представителя молодой поросли не только умиляло, но и вызывало определенный скептицизм, поскольку нам с Жуковым более органичным казалось стремление побольше заработать. А конъюнктура не всегда гармонирует с признанием.

Но была и еще одна причина, по которой нас притянуло друг к другу. Мы уловили слабые блики тех самых хрустальных сфер, о которых я говорила. У нас с Жуковым это произошло раньше, хотя он в этом не признавался, что же касается Ромки, то он, по нашему мнению, тянулся к нам чисто интуитивно, как щенок, ощущая кожей, что ему одному окажется трудно.

С заработком в издании было туго: деньги выдавались крайне редко и мелкими порциями, поэтому каждый стремился применить свои творческие силы на стороне. Однако финансовые трудности коллектива не помешали Дирижаблю сменить потрепанный фордик на элегантную тойоту серебристой масти и провести евроремонт в загородном доме. Злые языки сдержанно негодовали, однако мы с Жуковым отнеслись к этому философски, поскольку именно Дирижабль и только Дирижабль нес полную ответственность перед загадочными учредителями, и неизвестно, чем это могло окончиться. Поэтому с его стороны было бы полным идиотизмом не подстраховаться и не извлечь из журнала максимальную выгоду, тем более, что никто не знал, сколько еще замечательному изданию предстоит радовать своих читателей.

В сущности, работа в журнале имела свои положительные стороны: стаж шел, деньги, хоть и небольшие, изредка выдавались, свобода действий была неограниченной, а график – свободным. Мы с Жуковым эту свободу очень ценили и рассматривали журнал, как своеобразную стартовую площадку для организации собственного дела. Концепция нового издания была готова, идей хватало на пару десятков лет вперед, все тормозилось из-за сущей мелочи – отсутствия денег. Поэтому мы с Борькой, и примкнувший к нам Шантер, много времени тратили на поиски спонсора, а, заодно, присматривались к коллегам, надеясь, что среди них найдутся энтузиасты, которых удастся переманить, если Фортуна нам улыбнется.

Издание с библейским названием, в котором мы работали, ничего общего с Библией и, вообще, с религией не имело. Его целью было находить загадки в любой сфере жизни и предлагать свои варианты решений, а также проводить журналистские расследования не очень ясных, двусмысленных текущих событий. Большая часть тайн и загадок, скачивалась, конечно же, из Интернета, и «генераторы идей», то есть, в первую очередь, мы с Жуковым трактовали их оригинальным и неожиданным образом, основываясь на собственной эрудиции и не выходя за рамки логики. Иногда к нам присоединялся Ромка. Вообще-то в его обязанности входило находить «жемчужные зерна в навозе», то есть, отыскивать реальные истории, усердно перепахивая жизненные пласты, что он и делал с удовольствием, присущим молодости. Когда же повседневность отказывалась выдавать свои тайны или одолевала лень, Шантер на полную мощность включал фантазию.

Так один из первых номеров нашего журнала украсил фоторепортаж о гигантском слизне-монстре, появившемся ниоткуда и сожравшем огород, а также козу с двумя курицами у ветхой старушки Евдокии Семеновны, жившей в пригородной зоне. На фотографиях монстр выглядел устрашающе: огромные слюдяные глаза злобно таращились из-под увесистых рогов, а тело, обтянутое блестящей кожей, неожиданно оканчивалось двумя ластами.

Репортаж вызвал ажиотаж и панику: кто-то из наших наиболее привередливых читателей потребовал комментариев специалистов, и биологи из Академии наук вынуждены были выезжать на место обитания слизня и что-то невразумительно объяснять по поводу экологии и мутации живых существ.

Шантеру удалось выйти сухим из воды: ветхая бабушка скончалась еще до приезда ученых, а немногочисленные спившиеся обитатели заброшенной деревушки такого наговорили по белой горячке о местной флоре и фауне, что совершенно обалдевшие доктора наук постарались отделаться в прессе общими фразами и поскорее забыть о кошмаре. Но нет худа без добра: ссылки на наш журнал вызвали не только злобу конкурентов, но и увеличили тираж, коллективу даже часть зарплаты выдали по этому поводу, а какие-то ушлые ребята внесли деревеньку в один из туристических маршрутов и начали строить там ресторан и мотель.

Мы с Жуковым долго хохотали над репортажем, а потом устроили допрос с пристрастием. Ромка признался, что решил использовать опыт Джека Лондона, который, будучи репортером небольшой газеты, повысил ее тираж, опубликовав серию фоторепортажей о чудовище, напоминавшем снежного человека. В роли же чудища снимался его друг.

История Ромкиного материала такова. В один из выходных Шантер отправился навестить бабушку. Путь от автобусной остановки до бабушкиного хутора пролегал мимо избы Евдокии Семеновны, которая дала Ромке напиться и посетовала, что не может угостить молочком, поскольку козу, а также две курицы сожрали на закусь оголодавшие местные алкаши во главе с бывшим механизатором Спиридоном. Телефона у старушки не было, вызвать милицию она не могла, а потому попросила об этом Шантера. Ромка пообещал. Однако, отъевшись за выходные бабушкиными пирогами, он придумал, как одним махом решить несколько проблем. Во избежание неприятностей с местной властью, он разыскал участкового и ознакомил со своим планом. Участковый был далеко не дурак и сразу же оценил его гениальность.

Они сели в машину, приехали к Спиридону и, захватив его, отправились к Евдокии Семеновне. Спиридон слезно покаялся перед старушкой в содеянном, и поклялся вместе с другими алкашами все лето, вплоть до самой осени помогать ей по хозяйству, а осенью заготовить на целую зиму дров. Участковый же пообещал исполнение клятвы проконтролировать. Потом они обрядили Спиридона в старый резиновый костюм для подводного плавания, который нашелся у участкового, присобачили ему рога, очки, на ноги надели ласты, сверху мастерски прошлись кистью с серо-зеленой краской, выбрали подходящий ракурс и нащелкали фотографий.

За спиной рогатого Спиридона зловеще поблескивало озеро, куда он, судя по всему, намеревался сгинуть после кровавой трапезы. Отдельно сняли Евдокию Семеновну с единственной уцелевшей курицей и кобелем Джеком. Участковый светиться не стал.

Спиридон под его нажимом поклялся обо всем молчать, но, конечно же, слова не сдержал. Его странный, невероятный и невразумительный рассказ трансформировался в пьяных головах собутыльников в совершенно фантастическую, леденящую кровь историю о монстре инопланетного происхождения, который с незапамятных времен живет в местном озере и может перевоплощаться в кого угодно: от участкового до крупного рогатого скота. Прикинувшись соседом, к примеру, он заманивает человека или скотину поближе к воде, а там утаскивает на дно и пожирает. И если человеческих жертв никто припомнить не мог, то живности, судя по рассказам, монстр истребил предостаточно.

В общем, Ромке повезло: блеф сработал. И хотя всем было очевидно, что история с монстром – это нахальное вранье, серьезно и аргументировано разоблачать его никто не взялся. Обошлось лишь несколькими завистливыми и злопыхательскими заметками в дешевых газетенках.

Я рассказываю об этой истории со всеми подробностями потому, что, спустя некоторое время, нам с Жуковым довелось близко познакомиться и с участковым, и со Спиридоном при очень странных, даже жутковатых обстоятельствах.

А пока за окном моросил дождь, секретарша Лена красила губы, в кабинете тонким бабьим голосом причитал Дирижабль. Внезапно дверь распахнулась, и на пороге возник Жуков.

– Вы следующая, – ехидно сообщил зам. Дирижабля Лавринович, – Чувствую, придется отстреливаться!

– Я дам ей парабеллум, – пообещал Жуков, впихивая меня в кабинет.

Дирижабль напоминал фиолетовую тучку, которая, порхая вокруг стола, никак не могла определить, где бы пролиться благодатным дождем. Дорогой костюм насыщенного чернильного колера, конечно же, выбирала его новая жена Стася, всю жизнь проработавшая кассиршей в общественной бане районного масштаба.

…В райцентре жил старинный друг Дирижабля, у которого наш шеф оттягивался на выходные всякий раз после скандала с первой женой Галей. Вот тут-то на вечеринке его и познакомили со Стасей, 38-летней девушкой с большими амбициями и неповторимым вкусом. Утром они проснулись на сеновале под общей попоной, а спустя три месяца кассирша сообщила Дирижаблю радостную весть о грядущем отцовстве. С Галей пришлось развестись, предварительно обеспечив ее и двоих взрослых детей материально. А Стася умудрилась родить двойню и, судя по фотографии в кабинете, малыши в годовалом возрасте были, как две, а, вернее, три капли воды похожи на своего лысого круглотелого папу.

Посещение его кабинета по понедельникам в первой половине дня стало ритуалом. Дирижабль умолял каждого работать «продуктивнее» и «эффективнее», интересовался творческими планами и подбрасывал иногда дельные, а, чаще, бредовые идеи. Однако все разговоры обычно упирались в зарплату, а, вернее, в ее отсутствие.

На сей раз тактика была иной: вначале он довольно уверенно сообщил, что завтра выдадут часть денег, а после уже спросил, чем собираемся мы осчастливить журнал в ближайшее время? Я, вспомнив ночной кошмар, соврала сходу, что мы с Жуковым предполагаем выдвинуть свою, совершенно оригинальную версию относительно личности Джека Потрошителя, а, кроме того, планируем расследовать загадочное исчезновение художника Алексея, выставляющего свои картины в скверике рядом с синагогой.

Прихлебывая минералку и кивая с довольным видом, Дирижабль вдруг поперхнулся, закашлялся и уставился на меня диким взглядом. Затем невесть откуда взявшимся хриплым басом переспросил:

– Чье исчезновение?

От неожиданности я тоже вытаращилась на него. Целостность картины нарушил Ромка, ворвавшийся в кабинет с очередными сенсационными фотографиями. Дирижабль как-то беспомощно взглянул на него, потом взял снимки и, обращаясь ко мне, тихо сказал:

– Насчет Джека Потрошителя мысль неплохая, но с художником повремените. Вдруг он запил или к родственникам уехал. Как бы людей не насмешить. В общем, пока ничего не предпринимайте, но если что-то новое узнаете, держите меня в курсе.

Я была озадачена. Реакция Дирижабля была настолько странной, что я сразу же, не обращая внимания на язвительные реплики Лавриновича, помчалась разыскивать Борьку. Тот мрачно курил на лестнице.

– Ты чего такой? – осторожно поинтересовалась я.

Борька погасил сигарету и задумчиво произнес:

– Знаешь, Дирижабль, вроде, по привычной схеме функционирует, да только мне показалось, что он сегодня то ли растерянный какой-то, то ли напуганный.

Я внимательно посмотрела на Жукова: визит к шефу действительно озадачил его. А Борькиной интуиции я доверяла не меньше, чем своей. Более того, еще в юности мне довелось убедиться, что особенно тонко и безошибочно он предчувствует крупные неприятности. Очень крупные. Друзья не случайно прозвали его «черным котом». Но беда в том, что Жуков, чаще всего, не мог точно определить, с кем именно из близких людей должно приключиться несчастье, и насколько серьезно оно затронет каждого.

Я рассказала о своем общении с Дирижаблем, и Жуков помрачнел еще больше. Потом сказал:

– Ладно, время покажет. Пойдем, обсудим твои идеи, Лавринович скоро номер верстать начнет.

На лестницу выскочил взлохмаченный Ромка и заверещал:

– Зинаида, я слышал фрагменты твоего разговора с Дирижаблем. Что, объявился Джек Потрошитель, который художников крошит? Возьмите меня, я снимков наделаю!

– Иди, иди! – сурово сказал Борька. – У Дирижабля на даче гигантский петух объявился с двумя огнедышащими головами, его и снимай, если согласится!

Ромка обиделся, а мы пошли к Жукову.