Текст книги "Арт-рынок в XXI веке. Пространство художественного эксперимента"

Структура арт-рынка. Новые акценты

На четырех столпах

В 2004 г., реагируя на все быстрее раскручивающийся маховик арт-рынка, Getty Center в Нью-Йорке организовал выставку под своевременным названием T e Business of Art: Evidence from the Art Market («Бизнес искусства: свидетельства арт-рынка»). Это первая выставка, поставившая во главу угла кухню рынка искусства. В экспозиции показали многочисленные документы, по которым можно было проследить историю арт-бизнеса вплоть до Возрождения. Здесь были рукописные каталоги частных коллекций XVII в., переписка Антонио Канова и Наполеона Бонапарта, в которой художник отчитывается о прогрессе в работе над скульптурным портретом императрицы Марии-Луизы. В журналах середины XX в. речь шла о налоговых преимуществах, на которые могут рассчитывать коллекционеры и меценаты. И это очень напоминает современные исследования крупных инвестиционных компаний, расписывающих другие преимущества покупки произведений искусства. А систему Kunstkompass, придуманную после войны немецким критиком Вилли Бонгардом, можно смело назвать одним из первых индексов, основанных на известности художника. Бонгард собирал информацию о художниках в музеях, коммерческих галереях и журнальных рецензиях и ежегодно рассчитывал для них коэффициент «успеха», который затем сравнивал с галерейными ценами на их работы. Он присваивал каждому художнику очки за те или иные достижения, которые в его системе координат имели значение. Так, художник получал 300 очков за каждую работу в коллекции важного музея, например Metropolitan, и 200 – за музей меньшей значимости; 50 очков доставалось тем авторам, что были упомянуты в авторитетном художественном журнале, и 10 – за упоминание в журнале попроще. Бонгард отобрал 100 художников, набравших наибольшее количество очков, и сравнил баллы с ценой работы, вполне отражающей все сильные стороны творчества того или иного автора. Сравнение этого «эстетического» и «экономического» значения привело к появлению одного из первых методов, позволяющих рассчитать инвестиционную привлекательность[24]24
  Отметим, что система, разработанная Бонгардом, подверглась тщательному анализу экономиста Уильяма Грамппа – сторонника радикально «экономического» взгляда на искусство. Он рассчитал, насколько точным было соответствие цены работы и баллов, полученных художником. По его данным, корреляция была «далекой от идеальной», однако исследование показало, что рост баллов на 10 % приводил к росту цены среднестатистической работы на 8 % (Grampp W. D. Pricing the Priceless: Art, Artists and Economics. N.Y., 1989).


[Закрыть].

Выставка проливает свет на, казалось бы, совершенно скандальные факты, подтверждающие, что сами художники нередко оказывались в роли дилеров и экспертов. И хотя всячески иронизировали по поводу пристрастий коллекционеров и совсем как современные художники часто сокрушались о печальной сделке искусства с коммерцией, включались в игру на правах ведущих. Так, Андре Лот написал коллекционеру Габриэлю Фризу, на деньги которого отправился в Париж. Лот докладывает о своей поездке и советует патрону обратить внимание на картины Поля Гогена и начинающего художника Эмиля Бернара, прикладывая к письму сделанные им наброски картин. Гоген тоже вел переписку на благо рыночных сделок. Известно, что, пользуясь своими связями в мире финансов (художник длительное время работал на парижской бирже), он всеми силами старался помочь новым коллегам-художникам найти покупателей среди прежних коллег-банкиров. Письмо, адресованное Писсарро, подкупает невероятной прямолинейностью, которая сегодня может показаться даже чуть-чуть наивной. Но одновременно она служит лучшим доказательством того, насколько ощутимым было присутствие рынка в жизни художников, насколько обыденной была реальность арт-бизнеса.

Мой дорогой Писсарро,

Я знаю одного служащего биржи, он попросил меня купить две картины для него за 300 франков. Естественно, я намереваюсь предложить ему несколько Писсарро. Поэтому по твоему возвращению я хотел бы, чтобы ты принес несколько работ, но в формате 6 на 8 – в больших нет нужды. Не обижайся на то, что я сейчас скажу, но ты знаешь так же хорошо, как и я, что среднему классу трудно угодить, поэтому мне бы хотелось, чтобы этот молодой человек получил две картины настолько милые, насколько это возможно. Он молодой человек, который совсем ничего не знает об искусстве и не утверждает обратного, и это уже очень кое-что; словом, некоторые твои работы могут напугать его, даже несмотря на влияние, которое я имею на его суждения.

Так что поступай наилучшим образом, и скоро увидимся.

П. Гоген[25]25
  Paul Gauguin, July 29, 1879 // Research Library, T e Getty Research Institute [Электронный ресурс]. <http://www.getty.edu/art/exhibitions/business/letter_pissarro.html>.


[Закрыть]

Хотя в преамбуле к выставке и говорилось, «что бизнес искусства осуществляется точно так же, как и любая другая коммерческая деятельность», исторический акцент позволил отбросить блеск сенсационных продаж середины 2000‑х годов и обратиться к истокам. Возможно, целью кураторов было немного сбить накал страстей, возможно, наоборот, подогреть их, показав, что даже такие служители идеи «бесценного» искусства, как Писсарро или Гоген, да и Канова, были замешаны в интригах арт-рынка. Что Getty Center точно удалось, так это продемонстрировать все составные части и винтики машины, запускающей торговые отношения в искусстве, и доказать одну простую мысль: цена искусства – это общественный договор, который между собой заключают коллекционеры, дилеры, кураторы, критики и эксперты. Историческая, интеллектуальная и эстетическая оценка, которую они выносят произведению (а также их личное участие в судьбе художника), рано или поздно выливается в коммерческую сделку.

Какой же до недавних пор была структура рынка искусства? Она базировалась на четырех столпах: коллекционер, дилер, художник, эксперт – и долго функционировала без существенных изменений. Коллекционеры, появившиеся лишь в XVI в. (до этого коллекционирование не было частной, индивидуальной практикой, а собрания чаще всего посвящали природным артефактам), покупали искусство по знакомым нам сегодня причинам. Так они выражали свои художественные вкусы, вкладывали деньги, демонстрировали высокое социальное положение. Обычным явлением были коллекционеры, собиравшие произведения искусства ради ученых изысканий. Коллекционер – знаток или ученый – это, пожалуй, наиболее типичный образец коллекционера прошлого и почти вымерший вид сегодня. Выносить собственные суждения и заниматься исследованием творчества заинтересовавших художников коллекционер мог и не будучи ученым – под чутким наблюдением независимого эксперта. Но и те раньше были скорее представителями научного мира, поддерживая обращенность старого мира искусства в прошлое, где акцент делался на изучение работ уже умерших художников, а не современных тенденций. Экспертиза была ценна настолько, насколько энциклопедически обширны и одновременно специализированы были познания в истории искусства.

Естественно, структура была бы невозможна без художника, который, как мы увидели, часто оказывался дилером, а мог быть еще и коллекционером. Наконец, дилер – посредник между множеством игроков, который должен был одинаково умело как демонстрировать свои экспертные знания, так и формировать интерес публики к искусству, не ограничиваясь лишь похвалами, но сообщая произведению денежный эквивалент.

На первый взгляд система эта совсем не изменилась. В ней по-прежнему невозможно обойтись без художника и коллекционера, без дилера, который должен помочь им встретиться, и эксперта, к чьему стороннему мнению должны прислушиваться покупатели. Но события «нулевых», рост цен, приток новых покупателей и общее расширение системы искусства переставили акценты. И в первую очередь изменения коснулись площадок, на которых происходит торговля искусством: ярмарок, галерей и аукционных домов.

Ярмарочный век

Если современное искусство – это lingua franca покупателей с разных концов света, то ярмарка современного искусства – это их университеты. В отличие от последнего десятилетия XX в., которое принято считать временем некоммерческих биеннале, «нулевые» стали звездным часом ярмарок. Заметный скачок произошел между 2000 и 2005 гг., когда их число выросло с 36 до 68. Впоследствии рост продолжался в геометрической прогрессии: в 2011 г. по всему миру прошло 189 ярмарок, в 2014‑м их число перевалило за 200. Выручка от сделок, заключенных на ярмарках в 2014 г., составляет 40 % всех продаж, совершенных арт-дилерами и галеристами за тот же период, и достигает 9,8 млрд евро.

С одной стороны, такой уверенный рост объясняется тем, что галерейные продажи по-прежнему отвечают за значительную долю рынка и включают в свою орбиту многое из того, что оказывается за бортом аукционных продаж. С другой стороны, популярность ярмарок имеет причины, кроющиеся во внутреннем устройстве современного галерейного мира. Клер МакЭндрю, основательница компании Arts Economics, занимающейся вопросами экономики культуры и коллекционирования, в одном из своих исследований привела любопытные факты, позволяющие оценить неравномерность распределения сил в галерейной сфере. По ее данным, в мире существует более 70 тыс. арт-дилеров, но при этом половина сделок (по стоимости) заключается силами всего лишь одной тысячи человек[26]26
  McAndrew C. Welcome to Arts Economics [Электронный ресурс]. <http://artseconomics.com/#publications>.


[Закрыть]. Хотя МакЭндрю учитывает дилеров, торгующих любыми видами искусства, любого периода, включая антиквариат и декоративное искусство, можно предположить, что и на рынке современного искусства существует подобная диспропорция между несколькими ведущими (с коммерческой точки зрения) галереями с почти промышленными оборотами и более мелкими галереями с более низкими ценами.

Крупные международные галереи, или мегагалереи, вроде Gagosian Gallery, Pace Gallery или White Cube выигрывают за счет того, что удачно вписываются в логику «победитель забирает все». Торгуя работами наиболее известных художников, они перетягивают на себя внимание многих покупателей, которые в свою очередь готовы платить деньги за имена на слуху. Такая концентрация на ограниченном количестве художников и галерей нередко ведет к сужению круга интересов коллекционеров. В этой ситуации особенно тяжело приходится менее раскрученным и не столь знаменитым галереям, которые взращивают новых художников и не рассчитывают на внимание мультимиллионеров или азиатских бизнесменов. Для таких галерей ярмарка совсем не однозначный партнер, потому что из-за развития ярмарок галереям становится все сложнее привлечь аудиторию в свои обычные помещения по физическим адресам в разных городах мира. Заинтересованным покупателям больше нет смысла ходить по небольшим выставкам, ведь, попав на ярмарку, они как на ладони могут увидеть весьма обширную картину между народного галерейного мира, сэкономить массу времени и пообщаться сразу с огромным количеством художников и специалистов. С другой стороны, как раз доступ к новой аудитории, к людям, которые, приезжая из Сан-Паулу на ярмарку в Париж, заглянут на стенды галерей из Восточной Европы, является самой привлекательной для галерей и покупателей чертой успешной ярмарки. Однажды вписавшись в напряженный график гастролей по ярмаркам, галерея получает возможность обратить на себя внимание публики, которая раньше даже не знала о ее существовании. Главная битва современного рынка искусства разворачивается за новых покупателей, поэтому недостатка в заявках на участие сегодняшние ярмарки не испытывают.

И все же отношение к этим масштабным коммерческим арт-фестивалям неоднозначно – одни порицают их за то, что они усугубили и без того пугающие масштабы коммерциализации искусства, другие превозносят в качестве новых платформ для обмена информацией, идеальных площадок для общения художников, галеристов и покупателей с разных континентов. От любви до ненависти один шаг, и организаторы ярмарок осознают это лучше других – им приходится постоянно лавировать между интересами клиентов, простых посетителей, арт-критиков и других участников арт-процесса. Современная ярмарка – грандиозное и довольно скоропалительное мероприятие (для публики она редко открыта больше четырех дней). Главное отличие сегодняшней ярмарки от предшественниц из XX в. кроется в разнообразной параллельной программе, которая превращает ярмарку в интересное событие даже для тех, кто не собирается ничего покупать. И именно дополнительные мероприятия – дискуссии и круглые столы, перформансы и кинопоказы, не имеющие на первый взгляд коммерческого назначения, – на деле существенно влияют на образ и репутацию ярмарки, превращаясь в действенное орудие борьбы за лидирующие позиции как на мировом, так и на региональном уровне. Не секрет, что выручка ярмарки зависит от количества сданных галереям выставочных площадей, а значит, главная задача директора ярмарки – сделать так, чтобы галеристы заключали удачные сделки и хотели участвовать в ярмарке снова и снова. Принимая во внимание то, как тесно переплетены понятия об экономическом и символическом капитале в наших отношениях с искусством, совсем не кажется парадоксальным повышенное внимание организаторов к некоммерческим ярмарочным программам. Помимо обычного театра купли-продажи и формирования рыночной ситуации, сегодняшняя ярмарка должна производить и критическую дискуссию, создавать базу для исследования обсуждаемого предмета – искусства и собственно рынка. Только так она сможет завоевать расположение разномастной аудитории современного искусства. Усложнение структуры, кураторский подход к устройству отдельных разделов, таким образом, вовсе не кажутся необычными в коммерческом контексте.

Предвестницей многих изменений, а заодно ролевой моделью для большинства ярмарок нового поколения стала Art Basel. Она появилась в 1970 г. по инициативе влиятельного коллекционера Эрнста Бейлера. В середине XX в. Бейлер начал работать в галерее редких книг, антиквариата и искусства в Базеле, а после смерти ее владельца взял управление на себя, постепенно превратившись в успешного арт-дилера и уважаемого коллекционера. Со временем он составил собрание первоклассных картин Кандинского, Пикассо, Сезанна, Моне, нередко выкупая целиком коллекции богатых американских промышленников или семейств с европейскими корнями. Он был одним из первых покупателей экспрессионистских абстракций Роберта Раушенберга в Европе и в целом довольно часто покупал произведения у художников напрямую. К концу жизни Бейлера (он скончался в 2010 г.) стоимость его собрания составляла примерно 2 млрд долл. Когда в конце 1970‑х годов он задумал организовать в Базеле художественную ярмарку, то рассматривал ее скорее как возможность дать финансовый толчок европейскому искусству, поддержать европейских художников на международном рынке и, конечно, продать отдельные произведения искусства из своего обширного собрания. Заручившись поддержкой местных галеристов, он открыл ярмарку, которая довольно быстро заняла свое заметное место под солнцем арт-торговли, сумела привлечь не только европейских, но и заокеанских галеристов и покупателей, поправила городские финансы, превратив Базель в важную точку на карте рынка искусства. Однако до 1990‑х годов Art Basel была всего лишь одной из ярмарок, и вовсе не самой главной – в Европе еще были сильны позиции Art Cologne, открывшейся в 1967 г.; всего через несколько лет после открытия Art Basel в Париже заработала FIAC, а в Штатах с начала XX в. проходила авторитетная Armory Show.

В 1991 г. Art Basel нанимает нового директора Лоренцо Рудольфа, который кардинально изменил стратегию развития ярмарки и задал те новые правила, которые впоследствии примут организаторы других ярмарок современного искусства. Главным нововведением была глобальная экспансия, которая поначалу выражалась в гораздо более активной работе с зарубежными галереями, а вылилась в то, что сегодня Art Basel проходит сразу в трех частях света (в Европе, Северной Америке и Азии). Также Рудольф начал гораздо более пристально отбирать потенциальных корпоративных спонсоров ярмарки и заручился многолетней финансовой поддержкой банка UBS, который является бессменным спонсором ярмарки в Базеле с 1994 г. Он предложил создать специальный сервис для особо важных клиентов, которые могли пользоваться разнообразными привилегиями – для них устраивались специальные превью и мероприятия. Наконец, Рудольф дал толчок развитию многочисленных образовательных программ ярмарки, которые должны были сбалансировать ее образ как события не только эксклюзивного, предназначенного для коллекционеров, но и культурного, рассчитанного на очень широкую, заинтересованную в искусстве аудиторию.

В 2000 г. на смену Рудольфу пришел не менее предприимчивый директор Сэм Келлер, под чутким руководством которого ярмарка переместилась за океан и начала работать в Майами. Она продолжала активно пополнять свой арсенал все новыми кураторскими и дискуссионными разделами, предприняла успешную высадку на территорию дизайна. Поставив во главу угла ярмарки тяжелую артиллерию в виде самых известных и влиятельных галерей, организаторы добавили коммерческие разделы для молодых галерей, для галерей, показывающих начинающих художников, или тех, что могли устроить персональную выставку того или иного автора. При всем многообразии современного искусства ярмарка, претендующая на успех, больше не могла оставлять за бортом художественные практики, которые не вписывались в традиционные представления о ярмарочном формате. Art Basel впервые предложила площадки, где можно увидеть альтернативные проекты, не подходящие для экспонирования на небольших типовых стендах. В разделе Unlimited регулярно показывают масштабные скульптуры и инсталляции, видеопроекции, перформансы, которые художники осуществляют специально для ярмарки. С помощью Parcours ярмарка вышла за пределы выставочного пространства и создала зоны своего влияния в виде арт-проектов в городской среде. Чтобы усилить образ разнопланового и не только коммерческого мероприятия, Art Basel стала ежегодно устраивать программу Films, которая мало чем отличается от полноценного специализированного кинофестиваля. Все эти разделы делаются под чутким руководством опытных кураторов. В 2013 г. Art Basel высадилась в Гонконге, обозначив смену вектора в сторону гораздо более динамичных азиатских рынков. Словом, по тому, как менялся курс Art Basel в течение последних 25 лет, можно судить об общем состоянии арт-рынка, о его главных направлениях на сегодняшний день и перспективах, как коммерческих, так и художественных. Неудивительно, что организационный подход Art Basel переняли многие ярмарки по всему миру – и те, что пытаются конкурировать с ней за мировое господство (вроде Frieze), и те, что последовательно развивают региональные рынки (как мадридская ARCO или австрийская Viennafair). Почему инфраструктура ярмарки оказалась во главе угла и с чем связано такое быстрое и повсеместное преображение ярмарок из коммерческих событий для специалистов в насыщенные культурные мероприятия для широкой аудитории? Объяснения можно найти в разных сферах. Куратор и исследователь Пако Барраган предлагает взглянуть на ярмарочное движение в контексте новых веяний в урбанистике. Он вписывает художественные ярмарки в ряд других городских развлекательных центров (в то, что у нас принято называть торгово-развлекательными комплексами) – определенную урбанистическую категорию, описывающую процесс возрождения заброшенных центральных районов городов. С конца 1990‑х годов такие центры стали повсеместным явлением, а их появление зависело от участия сразу нескольких действующих лиц: владельцев недвижимости, представителей муниципальной власти и компаний, специализирующихся на всякого рода развлечениях для горожан (чаще всего речь шла о магазинах или музеях). Немаловажной составляющей оказывается архитектура – само по себе здание должно было привлекать людей. «Опыт хождения по магазинам смешивается с новым и всепроникающим опытом пребывания внутри восхитительного, грандиозного, временами полного жизни архитектурного объекта, символа и одновременно действа нового капиталистического духа»[27]27
  Barragan P. T e Art Fair Age. Milano: Charta, 2008. P. 25.


[Закрыть], – пишет Барраган. Связь ярмарки с городским контекстом быстро нашла выражение в архитектурном оформлении этих мероприятий. Так, беспроигрышным оказалось решение оргкомитета французской ярмарки FIAC перенести ее из безликого выставочного комплекса, какие можно увидеть на окраине почти любого крупного европейского города, в одно из самых заметных (и заодно центральных) зданий Парижа – Большой Дворец (Гран Пале). Дворец, соединенный садами Тюильри с Лувром и напоминающий о бурном промышленном развитии и инженерной лихорадке рубежа XIX и XX вв., без сомнения обладает харизмой, а его просторное пространство, увенчанное гигантским прозрачным куполом, оказалось отличным домом для ярмарки. В середине 2000‑х годов FIAC преобразилась во многом именно благодаря переезду, который вполне вписывался в новую логику ярмарки как мероприятия для широкой аудитории – не только торговой площадки, но и развлекательного события. Один из главных на сегодняшний день конкурентов FIAC лондонская Frieze пошла по другому архитектурному пути. Она сделала ставку не на исторические памятники, а на новую, временную, подвижную архитектуру – с самого своего открытия она работает с разными архитекторскими коллективами, которые создают специально для Frieze огромный павильон в Риджентс-парке. Каждые 3–4 года организаторы приглашают новую команду, и в 2014 г. на смену студии Carmody Groarke (построившей среди прочего лондонскую мастерскую художника Энтони Гормли) пришла Universal Design Studio, чьи звездные основатели – Эдвард Барбер и Джей Осгерби – отвечали за дизайн олимпийского огня 2012 г. Одним из эффектных преимуществ прошедшей в Москве осенью 2014 г. ярмарки Cosmoscow стало ее расположение в гигантском здании Манежа, близость к историческому центру и грандиозные объемы которого внесли свою лепту в общее впечатление от события. Можно привести и другие примеры того, каким образом архитектурный контекст проведения ярмарки отражает характер и цели мероприятия. Так, в Сингапуре или в Дубае, где городская инфраструктура главным образом рассчитана на туристов, пространство ярмарки внедряется в гостиничные или торговые комплексы. Словом, архитектура, помещение стали неотъемлемой частью идентичности ярмарки, картой, которую можно разыграть себе на пользу, еще больше подчеркнув общекультурное, а не коммерческое значение мероприятия.

Логика торгово-развлекательного комплекса отчасти описывает логику нового типа ярмарок. Ее же можно использовать и для того, чтобы разобраться в некоторых особенностях поведения покупателей. И ярмарка, и обыкновенный торговый комплекс предлагают то, что Барраган определяет как «хороший покупательский опыт». Опыт покупателя напрямую зависит от продавца, и поэтому исследователь предлагает вспомнить о понятии «хороший торговец», пришедшем из XVII в. Тогда рынок был не только местом купли-продажи, но и прибежищем справедливости; в то время как профессия торговца была благородной, и те, кто слыли жадными и корыстолюбивыми, не удостаивались звания «хорошего торговца». У каждого продавца, таким образом, была мотивация вести себя честно, чтобы избежать обвинений в «плохой» торговле. Такое разделение на «плохую» и «хорошую» торговлю вполне можно перенести на сегодняшнюю ситуацию, где первый тип относится к покупкам, сделанным из желания продемонстрировать свой статус и достаток, а второй – к тем, что сделаны ради собственного личностного развития. То есть если искусство покупается из желания похвастаться – это «плохой» опыт, если из внимания к содержанию и сущности – «хороший». Конечно, такое разделение не учитывает всех нюансов, тем более в том, что касается арт-рынка, ведь, как мы уже видели, в действиях покупателя могут в равной степени присутствовать заинтересованность произведением и желание «демонстративного потребления». Тем не менее современные художественные ярмарки как нельзя лучше соответствуют типу «хорошей» торговли, и не в последнюю очередь благодаря своим дополнительным, некоммерческим или кураторским программам. Они подчеркивают, что здесь покупки совершают информированные, заинтересованные люди, высшая категория покупателей, которую обслуживают лучшие продавцы.

Другая причина, с которой связано преобразование ярмарок в интеллектуальные, культурные события, – изменение роли современных музеев. Подчиняясь вездесущей логике действия, музеи вынуждены соответствовать времени и предлагать все новые и новые способы взаимодействия с искусством. Акцент сместился с коллекционирования на способы демонстрировать собрания, с постоянных экспозиций на временные выставки, которые благодаря кураторским находкам могут привлечь в музей новую публику. Все чаще в современных музеях можно увидеть гастролирующие выставки, которые слабо или вовсе не связаны с содержанием и собранием музея. Этот факт ничего не говорит о качестве выставок как таковых, однако красноречиво свидетельствует об изменившемся темпе выставочного круговорота. Получается, что в мире, где все больше экспозиций делается независимыми кураторами, музей, ярмарка, арт-центр или галерея – совершенно разные по своей сути площадки – превращаются в одинаково привлекательную платформу для кураторского высказывания, нивелируя фундаментальные различия между ними. В пример можно снова привести Art Basel, но на этот раз в ее гонконгской реинкарнации – два года подряд ярмарка сотрудничала с Юко Хасегава. Она отвечала за раздел Encounters, где показывают крупноформатные инсталляции и скульптуры художников со всего мира, и параллельно делала выставки в Токийском музее современного искусства, директором которого является, а также вела собственный независимый проект в качестве куратора 11‑й биеннале в Шардже. Едва ли сегодня найдется ярмарка, которая обходится без приглашенного куратора. Его якобы внешний и незаинтересованный в продажах взгляд должен привнести последовательность и цельность в отдельные разделы ярмарок. Art Dubai для своей постоянной рубрики Marker, где каждый год показывают искусство разных регионов мира, выбирает наиболее уважаемых специалистов. За экспозицию галерей из Западной Африки в 2013 г. здесь отвечала известный куратор из Лагоса Бизи Сильва. В 2014 г. Art Dubai пошла на эксперимент – и пригласила группу художников Slavs & Tatars курировать раздел, посвященный Средней Азии и Кавказу. Художники не только выбрали коммерческих участников для вверенного им раздела, но и придумали экспозиционный ход, который позволил объединить галереи из разных регионов в рамках одной инсталляции. Она представляла собой отделенный одним цветом от общего пространства ярмарки отсек, расположившийся вдоль длинной стены; стенды коммерческих галерей плавно перетекали один в другой и вместе больше напоминали цельную экспозицию, чем дробные галереи. Еще большее единство разделу сообщило публичное пространство в виде стенда-чайханы, где можно было полистать книги и выпить чаю. Slavs & Tatars, для которых создание пространственных платформ, привлекающих зрителя к взаимодействию, является одним из ключевых ходов, превратили коммерческий раздел в инсталляцию, сообщив тем самым совершенно новое звучание и значение представленным в нем работам.

Привлекая известных музейных или независимых деятелей, художников и кураторов к работе над ярмарками, их организаторы пытаются подчеркнуть высокий уровень и качество своей работы. Или, если мы вернемся к средневековой, но по-прежнему актуальной терминологии, заработать у покупателей репутацию хорошего, надежного продавца. Чем престижнее ярмарка, тем более значимых специалистов она может себе позволить и тем больше интереса вызовет у профессионального художественного сообщества, доверие к которому все еще сохранилось у потенциальных клиентов.

Помимо дополнительных программ и экспозиций, кураторские практики самым непосредственным образом диктуют правила экспозиции главным действующим лицам ярмарок – галереям. Насыщенная визуальная среда большинства современных ярмарок, где число участников нередко доходит до 200–300, вынуждает их тщательно продумывать свои стенды. Только так они могут выделиться на общем фоне и создать цельный образ, который с большей вероятностью запомнится зрителю (влиятельному куратору или важному коллекционеру), задержавшемуся на стенде всего на 10–15 минут. Одни выбирают эффектный жест, как берлинская галерея Neugerriemschneider, которая позволила художнику Риркриту Тиравания заложить кирпичами вход на свой стенд на ярмарке Art Basel в 2004 г. За глухой стеной остался совершенно пустой стенд, в то время как на самой стене красовалась надпись «Ne Travaillez Jamais» («Не работайте никогда»). Другие все чаще склоняются к персональным выставкам художников на своих стендах. И если 10 лет назад галерея, привозившая на ярмарку работы одного художника, вызывала недоуменное удивление, сегодня она окажется в числе тех, кто задает ярмарке тон. С недавних пор персональным выставкам на стендах галерей отводятся специальные разделы. Такие есть и на Art Basel, и на Frieze, и на FIAC. Дальше других в этом направлении пошла берлинская ярмарка ABC, которая состоит исключительно из сольных выставок художников. К тому же на ABC постепенно происходит избавление от ярмарочного стенда как такового. С одной стороны, это концептуальное решение организаторов и напоминание о неформальных истоках ярмарки, которая появилась в конце 2000‑х как выставка масштабных скульп тур и инсталляций. С другой – это последствие особенностей правил аренды: в отличие от большинства мировых ярмарок, предлагающих галереям-участницам аренду стендов, ABC взимает только плату за участие (и она совсем невелика – в 2014 г. она составила всего 4 тыс. долл.). Таким образом, обустройством стендов занимаются не организаторы, а галеристы, на плечи которых ложатся и связанные с этим дополнительные расходы. Неудивительно, что многие галеристы предпочитают потратиться на перевозку сложных для транспортировки работ, чем на строительство стен. Некоторые используют стены, оставшиеся у них с прошлых выпусков ярмарки (как в 2014 г. это сделала одна из галерей-основательниц ABC берлинская Neugerriemschneider). Другие просто отказываются от них, придумывая новые формы ярмарочной экспозиции или выбирая для нее трехмерные объекты, которым стены только мешают.

Все чаще на галерейных стендах появляются произведения искусства, которые на первый взгляд не вписываются в ярмарочный канон – то есть не являются коммерчески востребованными у большого числа покупателей. Долгое время, чтобы как-то восстановить баланс между альтернативными и коммерческими видами искусства, инсталляции, видео и перформансы включались в дополнительные программы ярмарок. Теперь же они все чаще проникают в основные разделы как полноправные участники коммерческой игры. Хотя живопись, графика, фотографии, небольшие скульптуры и объекты до сих пор превалируют на галерейных стендах, ярмарки активно ассимилируют неформатные произведения и таким образом решают сразу несколько важных для себя задач. Они получают выгодное преимущество перед аукционными домами, намного более традиционными и ограниченными в выборе лотов; подчеркивают собственную значимость в качестве междисциплинарных платформ и, наконец, получают действенный инструмент, позволяющий соответствовать ожиданиям зрителя, который рассчитывает, что встреча с искусством не ограничится созерцанием произведения, но даст импульс к взаимодействию с ним.