Текст книги "Стильная жизнь"

Он тоже шел молча, но дыхание у него было спокойное: Аля чувствовала, как ровно бьется его сердце у ее плеча…

Так они дошли до самого памятника Пушкину. И вдруг, просто в одно мгновение, полил дождь! То есть, может быть, он давно собирался, и даже, кажется, гром погромыхивал вдалеке. Но Аля ничего не замечала. Биение его сердца у ее плеча заглушало далекий гром…

Они промокли в пять секунд: как назло дождь хлынул, как раз когда они стояли посреди Пушкинской площади и ждали зеленого света, чтобы перейти к магазину «Армения» и идти дальше по Тверской. И вход в метро в этом месте был закрыт из-за ремонта; им совершенно некуда было спрятаться!

– Вот это да! – ахнул Илья, охватывая Алю полами пиджака и прижимая к своей груди. – Просто по закону подлости! Смотри, даже светофор сломался.

Машины шли через Тверскую сплошным потоком, светофор, не мигая, смотрел красным глазом. Рядом смеялась застигнутая дождем парочка и сердито матерился пьяный, недовольный тем, что холодный поток воды заставляет его трезветь.

Аля не видела светофора, не слышала пьяного матерка, не чувствовала, как текут по ее лицу холодные струи дождя. Она прижалась щекой к груди Ильи, голова у нее кружилась от запаха его тела и тепла его кожи, которое она чувствовала сквозь тонкую рубашку. Ей хотелось, чтобы дождь лил бесконечно, а зеленый свет не загорался никогда.

Это были странные мгновения; казалось, вся Тверская улица замерла, не успев сообразить, что же делать. Неизвестно, сколько стояли бы Аля с Ильей, тоже не зная, куда бежать, если бы дождь не кончился так же внезапно, как начался. Промыто заиграли огоньки рекламы «Кока-колы» на доме Нирнзее, огни фонарей заблестели в лужах. Толпа снова потекла по улице, как поток свалившейся с неба воды.

Илья на мгновение разжал объятия, и Аля отпрянула от него, как будто боялась, что он сам ее оттолкнет. Но он только заглянул в ее мокрое лицо – и тут же снова привлек к себе.

– Теперь уж точно замерзла, – произнес он дрогнувшим голосом. – Волосы мокрые, щеки холодные…

Усы у него тоже были мокрые: Аля почувствовала это, когда он прикоснулся губами к ее щеке, к уголку губ…

Они перешли наконец дорогу и, все убыстряя шаг, почти побежали вниз по Тверской. Аля не спрашивала, куда они идут.

Не дойдя до памятника Юрию Долгорукому, они свернули налево, в переулок, круто спускающийся к Большой Дмитровке.

– Вот и еще один экскурсионный объект, – сказал Илья прежним, спокойным голосом. – Дом МХАТа, весь в мемориальных досках. Я на них, правда, еще не обозначен, но имею честь здесь проживать. Зайдем, Алечка, нельзя же мокрыми в ресторан идти.

Глава 8

Едва они вышли из лифта, за дверью квартиры раздался звонкий лай.

– Твои родители дома? – спросила Аля.

Она впервые подумала об этом, да и то как-то мимоходом, без смущения.

– Думаешь, это они лают? – засмеялся Илья. – Нет, это Моська. Мы с ней вдвоем здесь обитаем.

Моська, встретившая их на пороге, оказалась небольшой симпатичной собачкой, белой в коричневых и рыжих пятнах. Она радостно запрыгала вокруг Ильи, умудрилась даже допрыгнуть до его лица и лизнуть в щеку. Потом обнюхала и Алю, лизнула в ладонь.

В детстве Аля любила собак, и ей до слез было жаль, что общее собрание коммуналки раз и навсегда постановило никакого зверья в квартире не держать. А потом любовь к собакам как-то забылась, и на новой квартире заводить их тоже не стали.

– Милая какая! – сказала она. – Это дворняжка?

– Да нет, даже наоборот, – ответил Илья. – Моська у нас редчайшая, в Москве всего одна такая.

– Надо же! – удивилась Аля. – А на вид – чистая дворняжка. Симпатичная…

– В этом весь кайф, – усмехнулся Илья. – На вид дворняжка, со всем ее беспородным очарованием, а на самом деле – гладкошерстный английский фокстерьер. Самая деликатная порода, врожденно интеллигентная. У королевы Елизаветы такая, – добавил он. – Отцу подарили, когда он в Англии на гастролях был. Она у нас вообще-то старушка уже. – Он ласково почесал Моську за ушами, похлопал по спине. – Мосенька, у-у-у, собаченька, знать, она сильна…

Появление Моськи помогло Але немного прийти в себя. Несколько минут назад, входя вслед за Ильей в подъезд, она чувствовала себя как во сне. Голова у нее кружилась, звонкие молоточки стучали в висках, и ноги подкашивались, когда она поднималась по лестнице к лифту.

Она не знала, как поднять на Илью глаза.

Теперь же, когда они стояли в небольшой прихожей и Моська доброжелательно обнюхивала Алю, ей показалось, что стесняться нечего. Все будет так же просто и мило, как появление этой смешной собачонки. Может быть, Илья предложит ей чаю или что-нибудь покрепче «для сугреву», она переоденется в ванной в его старые джинсы…

Она сняла мокрые туфли, положила сумочку на подзеркальник. Моська ушла куда-то в глубь квартиры. Илья с Алей стояли в прихожей, в полушаге друг от друга.

– Как я тебя хочу – у меня голова кругом идет, – произнес он незнакомым, охрипшим голосом. – Что толку притворяться? Не бойся меня…

Эти слова могли бы показаться грубыми и в самом деле пугающими, если бы произнес их не он. Но в его глазах стояло такое неудержимое желание, такая прямая сила чувствовалась в его руках, когда он обнял Алю, что было уже все равно – что именно он сказал.

Он сказал то, что чувствовал сам и что чувствовала она, – и действительно не было смысла притворяться.

Они шли по коридору медленно, не отрываясь друг от друга. По дороге Илья включал свет, но неяркий, скорее полусвет, в котором все приобретало волнующе-расплывчатые очертания. Даже паркет казался таинственной темной рекой.

Да Аля и не видела ничего, кроме его лица. Золотились усы над изогнутыми, полуоткрывшимися губами, блики плясали в прозрачных глазах, усиливая ощущение трепетной страсти, которой было пронизано все его тело.

Посередине комнаты лежал ковер; Аля остановилась, почувствовав, как ступни утонули в мягком ворсе. Илья опустился на колени, обнял ее ноги.

– Какая же ты красивая, – выдохнул он. – Я к рукаву твоему случайно прикасаюсь – и как представлю, что под ним твоя кожа, все твое тело… В глазах темнеет! Разденься, прошу тебя, разденься передо мной, дай мне тебя наконец увидеть…

Он только просил ее раздеться, но голос его, и без того глубокий, с каждым словом набирал такую силу, которой невозможно было противиться. Да она и не хотела противиться. Наоборот, она чувствовала, какое это счастье – раздеваться, чувствуя на себе его взгляд, ей хотелось испытать это счастье, утонуть, раствориться в его взгляде.

Илья отпустил ее колени, чуть откинулся назад и присел на пятки, глядя на Алю снизу вверх.

– Не бойся меня, – повторил он. – Ну же, не бойся, моя Марусенька…

Аля расстегнула пуговки на «болеро», стянула сначала один, потом другой узкий рукав. Второй рукав застрял на локте, и она дернула его со страстным нетерпением. Пиджачок упал к ее ногам на ковер, обнажая плечи. Они всегда казались Але слишком острыми, непривлекательными, но сейчас она совершенно не думала об этом. Она чувствовала, что все ее тело отвечает его страсти, и какая разница, как выглядят плечи, руки, если они переполнены им, тянутся к нему?.. Он почувствует…

Лифчик под топиком был ажурный, черный и без бретелек. Аля вообще не собиралась его надевать: отсутствие лифчика на ней могло быть и незаметно. Но все-таки надела, и теперь расстегнула его, обнажая маленькую, упругую грудь, и почувствовала, как вздрогнул Илья, увидев ее.

– Чудо какое… – прошептал он. – В жизни я такой красоты не видал…

Она не чувствовала ни капли стеснения. Какое могло быть стеснение в этих волнах, которые накатывались на нее из его глаз? Он любил ее взглядом, только теперь Аля поняла, что это такое. Она расстегнула «молнию» на черных брюках, они соскользнули на пол от одного легкого движения ее бедер, и Аля помедлила мгновение перед последним движением…

Когда она остановилась перед ним, совершенно обнаженная, глядя счастливыми и туманящимися глазами, Илья снова качнулся к ней, спрятал лицо у нее в коленях. Руки его обхватили ее талию, скользнули вниз по бедрам, лаская и горяча.

– Спасибо тебе… – произнес он с той хрипловатой нежностью в голосе, от которой у Али замирало сердце. – Каждым движением ты мне душу и тело переворачиваешь… А меня… Милая, меня ты разденешь? – Он поднял на нее глаза, в которых горело любовное нетерпение. – Прошу тебя, совсем хорошо мне будет…

Наклонившись и не произнося ни слова, Аля расстегнула пуговки на его рубашке до самого живота, а потом, присев рядом с ним, поцеловала его грудь, темные, напрягшиеся соски в густых волосах, расстегнула пуговки дальше, дальше скользнули ее губы…

– Ох… – простонал Илья. – Как же ты ласкаешь… Умереть не жаль под твоими поцелуями…

Она раздевала его медленно, чувствуя, как они вместе задыхаются от этой замедленной страсти. Илья не помогал ей раздевать его – наоборот, он вздрагивал и едва слышно, счастливо смеялся, когда она мешкала с какой-нибудь пуговицей, когда пальцы ее нетерпеливо дергали «молнию» на его брюках, мудреную пряжку на ремне.

Зато он ласкал ее все время, пока она раздевала его: лицом, губами, дыханием ласкал все ее тело.

– Еще сюда поцелуй… – просил он, изгибаясь и вздрагивая в сладкой судороге. – Ниже, ниже, не бойся меня, мне хорошо, так мне хорошо, Алечка…

Все их вещи уже были разбросаны по полу, когда Илья упал на ковер, увлекая Алю за собою.

– Вот так полежи на мне, – шептал он, медленно двигаясь под нею, возбуждая ее каждым своим движением. – Обними ногами, прижмись ко мне…

Только теперь Аля понимала – даже не понимала, а всей собою чувствовала, – что же это такое… Она представить не могла, что способна так зажигаться, так трепетать и дрожать от каждого прикосновения мужчины. Каким смешным казалось все, что было с нею прежде! Все эти мимолетные волны возбуждения, слегка пьянящие, заставляющие глаза блестеть, а тело напрягаться – но заканчивающиеся всплеском кокетства, не больше!

Теперь, в его объятиях, она словно и не чувствовала своего тела. Но это было не растворение, не исчезновение, а наоборот – бурное, юное торжество. Она не сгорала в его неудержимом огне, а расцветала, полыхала сама и зажигала его снова и снова.

Аля чувствовала, как нарастает гул в ее теле, вся она натягивалась как струна, и это не могло продолжаться долго, это должно было завершиться сейчас, сейчас, еще мгновение…

В ту секунду, когда она поняла, что не может больше выдерживать разрывающее ее тело напряжение, что оно вот-вот разрешится бурным всплеском, – Илья вдруг легко оперся рукою о пол и поднялся на ноги одним мощным, как взрыв, движением. Аля едва не вскрикнула от испуга – так мгновенно она взлетела вверх в его руках.

Илья прижал ее к себе, она обвила его шею руками, вся прижалась к нему и прижималась все теснее, пока он нес ее на широкую низкую тахту в углу комнаты.

– Сладкая моя… – произнес Илья, опуская ее на прохладное покрывало. – Хорошо тебе со мной? Подожди, моя сладкая, подожди, сейчас тебе еще лучше будет!..

Первая волна напряжения спала, не разрешившись, так неожиданно прерванная им, но теперь он вызывал ее снова. Положив Алю на кровать, Илья сел на корточки у нее в ногах, наклонился над нею, охватил ее колени своими расставленными коленями.

Аля чувствовала, как его борода щекочет ей живот, как он губами обхватывает и слегка сжимает ее соски, как ладони его мягко и властно входят между ее ног, и он раздвигает ладони, как будто плывет куда-то, и гладит нежную, вздрагивающую кожу на внутренней стороне ее бедер.

Первое наслаждение померкло по сравнению с тем, что происходило с нею сейчас!

– Илюша… еще… – стонала Аля, изгибаясь в его руках. – Милый, любимый мой!..

Бессвязные слова вырывались из ее полуоткрытых губ, она не слышала, что произносит, не слышала его ответных слов.

Вдруг Аля почувствовала, что он больше не сидит у нее в ногах, охватывая ее колени. Илья припал ко всему ее телу своим телом, вдавливая в покрывало, раздвигая ее ноги уже не ласкающе-нежным прикосновением ладоней, а страстным, властным рывком.

Это должно было произойти, но, утонув в потоке чувств, Аля совершенно забыла об этом завершающем мгновении. Она не успела понять, когда же наслаждение сменилось болью, когда его напряженная плоть вонзилась в ее тело, разрывая его.

Она вскрикнула, сама испугалась своего вскрика и с ужасом услышала задыхающийся голос Ильи:

– Алечка, милая, что же ты не… Боже мой!..

Но он уже не мог больше произнести ни слова. То, что происходило с ним, было сильнее его воли – было уже поздно для воли…

Аля лежала рядом с Ильей, прижавшись к его боку. Бедра ее еще вздрагивали – то ли от боли, то ли от воспоминания о том, как хорошо было всему ее телу, пока его не разорвала эта боль. Рука Ильи лежала у нее под плечами, и по неподвижности его руки Аля чувствовала, каким внутренним напряжением он охвачен.

Наконец он прервал молчание.

– Алечка… – произнес Илья, по-прежнему не глядя на нее. – Алечка, почему же ты мне не сказала?.. Ты представляешь, каким скотом я себя чувствую? Ведь я и предположить не мог…

Аля почувствовала, что сейчас расплачется.

Его рука освободилась из-под ее плеч, Илья перевернулся на бок и всмотрелся в Алино лицо.

– Хорош я был!.. – сказал он, отводя глаза. – Устроил себе танец семи покрывал! Но я же в самом деле не знал…

Услышав про танец семи покрывал, Аля улыбнулась – почти сквозь слезы.

– Чего же мне теперь потребовать? – спросила она. – Чью голову?

Кажется, Илья удивился, что она поняла его слова и вспомнила про Саломею, которая потребовала голову Иоанна Крестителя за семь покрывал, которые сбросила с себя в танце. Во всяком случае, Алин вопрос разрядил напряжение. Илья улыбнулся.

– Чью хочешь! – сказал он. – Мою – хочешь?

В доказательство своих слов он положил голову Але на грудь и замер, как будто прислушивался к биению ее сердца. Она вдыхала пленительный, дурманящий запах его волос.

Вдруг Аля почувствовала, что по ее коленям текут теплые, липкие капли. Она приподняла голову, увидела розоватые потеки на своих ногах – и тут же вспыхнула, сжалась от смущения.

«И все покрывало, наверное… – подумала она. – Как же ему должно быть противно, он ведь прямо вниз смотрит!..»

Наверное, Илья почувствовал, как напряглось ее тело, и действительно посмотрел вниз, на ее ноги.

– Ну что ты! – сказал он, словно подслушав ее мысли. – Все нормально, не стесняйся! Девочка ты моя…

Он опустил ноги на пол, встал во весь рост. Забыв о своем смущении, Аля залюбовалась его тяжеловато-стройным телом. Каждым волоском оно светилось в сумерках комнаты – усы, борода, широкая грудь, прямые, не уже талии, бедра…

Илья подсунул руки Але под спину, под колени и легко приподнял ее над тахтой.

– Легкая, как стрела, – прошептал он, целуя ее в губы.

От его мягких усов исходил тот же дурманящий запах, что от всего его тела; она закрыла глаза.

Не открывая глаз, покачиваясь в его объятиях, Аля поняла, что он принес ее в ванную. Вода ударила звонкой струей, потом тихо зашелестел душ. Илья поставил ее в ванну, и она нехотя разомкнула руки, обнимавшие его за шею.

Серебристые струйки стекали по ее телу, руки Ильи торопились вслед за струйками воды, гладили Алину грудь, живот, ноги.

Потом он вылил себе на руки душистый гель, снова прикоснулся к ней.

– Сейчас я тебя вымою, будешь ты у меня чистенькая девочка, не будешь меня стесняться, – приговаривал он, проводя мыльными руками по Алиным ногам.

– Я тебя не стесняюсь, Илюша, – проговорила Аля, прижимаясь мокрой щекой к его голове. – Я тебя люблю…

– Ну и умница, что не стесняешься. Раздвинь ножки, во-от так, милая… Вот видишь, и все, и ничего нет.

Он выключил душ и на шаг отступил от ванны, любуясь Алей. Потом снова подошел к ней, наклонился, губами собирая дрожащие капли воды с ее бедер.

– Как же ты мне нравишься! – произнес он. – Какое же тело у тебя… Изумительное!

– Да что же изумительного? – искренне удивилась Аля, гладя его склоненную голову. – Обыкновенное, по-моему, худое…

– Глупости какие! – Илья поднял на нее сверкающие золотом глаза. – Ну, может, для Рубенса какого-нибудь и не подходит, а для меня – в самый раз. Такое оно все изгибистое, такое… точное, вот какое! Ты знаешь, – улыбнулся он, – меня ведь это в первую же секунду поразило, когда я тебя увидел. Помнишь, ты на подоконнике сидела? Ты ведь не думала тогда, как выглядишь, я видел, что ты не стараешься никак выглядеть. Но ты вся была – отчаяние, ты каждым своим изгибом его выражала. Вот здесь оно у тебя даже было, отчаяние, в этой ямочке, – тихо засмеялся он, целуя Алину руку у сгиба локтя.

– А сейчас? – спросила Аля с ласковым любопытством. – Что у меня сейчас в этой ямочке?

– Сейчас? Я еще не понял, – покачал головой Илья. – И это так прекрасно, я от этого просто весь горю! Алька, ты так… Ты меня так возбуждаешь! А сейчас, мокрая – вообще… Я тебя снова хочу, – произнес он, виновато глядя на нее.

В его взгляде мелькало смущение, и это было так удивительно – смущение в его взрослых, прозрачных глазах…

– Хочешь – и что же? – улыбнулась Аля, любуясь его виноватым лицом.

– И не решаюсь! Напугать тебя боюсь, опять больно тебе сделать…

– А ты не бойся! – рассмеялась она. – Я вот нисколько не боюсь, даже сама удивляюсь.

– Тогда не удивляйся!

Илья подхватил ее на руки, но, перед тем как нести обратно в комнату, наклонился и снова собрал губами капельки на ее животе, припал лицом, вдыхая чистый запах кожи, щекой касаясь мокрых вьющихся волос.

– Ни секунды больше не могу ждать. – Голос его рокотал немыслимой глубиной. – Пойдем, вся ночь – наша…

Глава 9

Проснувшись, Аля не могла понять, рано сейчас или поздно.

Она уже успела отвыкнуть от постоянного полумрака, царящего в старых домах в центре. В тушинской новостройке всегда было светло, первые утренние лучи сразу попадали в комнаты, особенно на верхних этажах. Поэтому ей показалось, что утро еще только начинается – часов семь, не позже.

В следующее мгновение Аля увидела Илью, лежащего рядом с нею на кровати, – и ей стало вообще не до времени. Он был так красив во сне, какой-то особенной, мужественной красотою! Одеяло сползло на пол с низкой тахты, открывая все его обнаженное тело, – и все его тело принадлежало ей, как и ее – ему…

Аля не хотела его будить, она могла до бесконечности любоваться им, спящим. Она рассматривала его лицо, полное покоя, в котором даже сейчас, во сне, чувствовалось сдержанное благородство черт – высокого лба, плотно сжатых губ, прямых тонких бровей.

Взгляд ее скользил по всему его телу, плотно покоящемуся на необычно темной постели. В теле Ильи чувствовалось то же благородное изящество, что и во взгляде, в посадке головы, в походке. То, что грудь и живот густо поросли темно-русыми волосами, не казалось грубым, потому что находилось в гармонии со всеми его крупными, тяжеловатыми формами.

Илья лежал, чуть раскинув ноги, и Аля вспомнила, как он до сладкой боли сжимал ими ее бедра; дрожь охватила ее при одном воспоминании…

У нее до сих пор болело все тело, и внутри все ныло. Правда, это была какая-то особенная боль – ощущение не разбитости, а сладкой истомы. Но вставать все равно не хотелось, даже шевелиться не хотелось – только лежать, смотреть на спящего Илью.

Аля неслышно перевернулась на живот, подперла подбородок кулаками и отдалась воспоминаниям – недавним, вчерашним; остальных просто не существовало в эти минуты.

Как она ни храбрилась перед ним, говоря, что совсем не боится, – ей все-таки было больно, и во второй раз тоже.

– Алечка, милая, – шептал он, – ничего я не могу поделать… От этой боли все равно не уйти…

И он старался ласкать ее нежнее и дольше, чтобы отвлечь от неизбежной боли.

– Но как же я испугался сразу! – сказал Илья, когда они во второй раз отдыхали, лежа рядом друг с другом. – Я подумать не мог, что ты в первый раз. Ведь тебе уже лет восемнадцать, наверное?

– Девятнадцать, – ответила Аля.

– Ну вот, девятнадцать лет, в ГИТИС поступаешь…

– Что, полный идиотизм? – спросила Аля.

– Да нет, что ты! – Перевернувшись на бок, Илья притянул ее к себе и поцеловал. – Наоборот… Но большая редкость, это правда. Как же ты не побоялась идти домой к едва знакомому мужику? А вдруг бы я оказался маньяком?

– Ну, значит, я влюбилась в маньяка, – улыбнулась Аля. – От судьбы не уйдешь.

Наверное, было уже совсем поздно: тьма сгустилась за окном, уличные огни дробились в оконном стекле.

– Илюша, мне надо позвонить, – осторожно сказала Аля. – Я ведь должна хотя бы предупредить, что не приду…

– Ну конечно! Хочешь, я скажу что-нибудь твоим родителям? – предложил он.

– Что? – спросила Аля. – Что же ты можешь им сказать?

– Ну, не знаю… Что велишь, Саломея! – улыбнулся он. – Но конечно, смотри сама. Ты же лучше знаешь, что надо…

– Откуда мне лучше знать? – пожала плечами Аля. – Мне никогда не приходилось такое им говорить.

Илья принес к кровати телефонную трубку и сам набрал номер. К счастью, дома трубку взял папа. Объяснять маме, почему она не придет и у кого будет ночевать, казалось Але просто невозможным. Она ни разу не говорила родителям об Илье и представляла, каким шоком должен был стать для них ее неожиданный звонок.

– Алька, слава богу! – услышала она взволнованный папин голос. – Почему ты не предупредила, что задерживаешься? Ты где? У метро встретить тебя?

– Да нет, пап, не надо встречать, – выдавила из себя Аля. – Я, знаешь…

Ей вдруг стало так тоскливо, что хоть плачь – впервые за сегодняшний вечер. До сих пор она вообще не думала о родителях – да и кто стал бы думать о родителях в такие минуты! – и ей казалось, совсем просто будет сообщить им, что она остается у Ильи.

«Может, сказать, что мы с Нелькой в гостях? – малодушно подумала Аля. – Что переночуем у подружки?»

Она представила себе их лица, их тревогу и ясный свет абажура над овальным кухонным столом… Это обожгло ей сердце, заставило вздрогнуть, как от боли – но только на мгновение. Она отогнала малодушную мысль.

«И к чему врать, и сколько раз надо будет врать, если не сказать сразу, сейчас?» – подумала она.

– Папа, я не приду сегодня, – сказала Аля. – Не волнуйтесь, со мной ничего страшного. Я дома у… У одного человека, которого я люблю. Я потом вам все объясню, ладно?

Трубка замолчала. Даже дыхания отца не было слышно.

– То… то есть – как? – выговорил он наконец. – Как то есть? Вот так, сразу – и «люблю»? Почему же мы о нем даже не знали?

– Я потом объясню, папа, – повторила Аля. – Ну что я могу сделать? Не волнуйтесь.

Она нажала на кнопку отбоя и прижала трубку к щеке. Илья прикоснулся к ее плечу, заглянул в печальное лицо.

– Алечка, может быть, надо было тебе все-таки идти? – осторожно поинтересовался он. – Мне неловко было тебе это предлагать, я хотел, чтобы ты осталась. Но ты так расстроилась…

– Нет, Илюша! – Аля тряхнула головой, отгоняя печаль. – Этой боли тоже не избежать… Ты правда хочешь, чтобы я осталась?

– Ну конечно! – воскликнул он. – Я же тебе сказал: вся ночь – наша. У меня в глазах темнеет, когда я об этом думаю… Что ж, это правда – не избежать. И мало кто проходит через это легко. Знаешь, – улыбка скользнула по его лицу, – я ведь даже женился из-за этого. В твоем примерно возрасте, если не моложе. Да-да! – кивнул он, заметив удивление в Алиных глазах. – Родители постоянно нервничали, что я болтаюсь невесть где на ночь глядя, скандалы начались. Ну, я и решил: ах так? Так нате вам – женюсь, докажу, что я самостоятельный, совершеннолетний и могу приходить, когда вздумается!

– И что потом? – с интересом спросила Аля.

– Да что бывает потом, когда женятся из подобных соображений? – усмехнулся Илья. – Разбежались через год, надоев друг другу до чертиков. Хорошо, ума хватило хотя бы детей не наделать. Тем более, какая там самостоятельность, когда надо у мамы с папой деньги брать на обед в институтской столовой… Тут уж хоть во сколько домой приходи!

Они по-прежнему сидели на тахте, не одеваясь. Аля впервые почувствовала, что в комнате прохладно. Илья заметил, что она поежилась.

– Заморозил я тебя, – спохватился он.

– Нет, что ты, – попыталась возразить Аля. – Даже наоборот…

– Ну, наоборот – само собой, – усмехнулся Илья. – Это за нами не задержится. А халат ты все-таки накинь. Смотри, плечики твои прекрасные холодные стали какие!

Он поцеловал ее в плечо и, не вставая, взял со стула черный велюровый халат. Халат был мужской и рассчитан был явно не на Алин рост: он скрыл ее от шеи до пят. Но в нем было необыкновенно удобно: он словно ласкал тело. И пахнул телом Ильи – теперь это был уже знакомый, любимый запах… Как и все его вещи, халат был изящен и не испорчен пошлыми финтифлюшками; только на груди была вышита черным шелком какая-то короткая надпись.

– Мы с тобой выпьем сейчас, – сказал Илья. – Ты что любишь пить?

– Да вообще-то ничего, – смущенно ответила Аля. – Ну, выпью то же, что и ты.

– Раз вообще-то ничего, то со мной заодно не стоит, – возразил Илья. – Я-то крепкие напитки предпочитаю. Хотя, – вдруг вспомнил он, – джин с тоником и тебе будет в самый раз. Разбавишь только побольше. Надо же, какую девушку принесло ко мне дождевыми потоками! – насмешливо добавил он, уже выходя из комнаты. – Не пьет, не курит, и все остальное…

Аля слегка обиделась на его слова. Конечно, он считает ее какой-то инфантильной цыпочкой и все время смеется над ее наивностью! Но объяснять, что она, дескать, не такая, было бы и вовсе глупо.

– Обиделась? – сразу заметил Илья, возвращаясь в комнату; он надел такой же халат, какой дал Але, только светло-кофейный. – Ну и напрасно обиделась. Ничего плохого нет в том, чтобы не пить и не курить. Какая-нибудь американка вообще не поняла бы, на что здесь можно обижаться.

– Да ведь ты над этим смеешься! – сказала Аля.

– Нисколько, – улыбнулся Илья. – Так, поддразниваю, я же тебе говорил. Ты прелестная девочка, но капля здорового цинизма никому еще не повредила. Вроде прививки, – пояснил он.

– Прививки? – удивилась Аля.

– Ну конечно! Чтобы потом легко перенести выход во внешний мир… Он-то насквозь пропитан цинизмом, притом в таких дозах, от которых с непривычки и помереть недолго. Так что на меня не обижайся!

– А я, по-твоему, в инкубаторе до сих пор жила? – спросила Аля, по-прежнему слегка обиженным тоном.

Не отвечая на ее вопрос, Илья улыбнулся и поставил на пол у кровати круглый, сверкающий серебром поднос, который держал в руках. На подносе стояла начатая бутылка английского джина, бокалы, две запотевших бутылочки тоника и серебряная вазочка с фисташками.

– Как пахнет приятно! – заметила Аля, когда Илья отвинтил пробку.

– Ты что, даже не нюхала его никогда? Можжевельником пахнет, – объяснил он. – Но по мне, ничего нет лучше кристалловской водки. Если только не подделка.

– А как это можно понять? – заинтересовалась Аля.

Он все время подбрасывал ей какие-нибудь мимолетные сведения, и все время так, что они вызывали у нее живой интерес! Даже такие для нее отвлеченные, как сведения о поддельной водке.

– По головной боли, – усмехнулся Илья. – Если утром голова болит – значит, пил какое-то дерьмо. Остается благодарить судьбу, что по крайней мере не до смерти отравился.

Аля не поняла, говорит он серьезно или снова поддразнивает ее.

Илья плеснул в ее бокал немного джина, разбавил тоником; себе он, наоборот, разбавил каплю тоника джином.

– Ну, милая. – Он поднял свой бокал. – Забудем о прививках и выпьем за дождь на Пушкинской площади!

Джин с тоником, который Але прежде не приходилось пробовать, оказался чудесным напитком. И пить его было легко: он не обжигал горло, не бил в голову, а лишь приятно согревал. Щеки у Али сразу порозовели, томительное тепло разлилось по всему телу.

– Выпьем за дождь! – согласилась она. – А если бы не дождь, все было бы по-другому?

– Кто это может знать! – сказал Илья, залпом выпив свой джин. – Если бы не дождь, если бы я забыл ключи от квартиры, если бы не встретил тебя в ГИТИСе… Этих «если бы» – вагон и маленькая тележка, что толку о них думать? Наверное, что-то было бы по-другому, если бы не дождь. Хотя не думаю, что очень уж по-другому… А сейчас ты сидишь на моей кровати, пьешь со мной джин, щеки у тебя горят как розы – извини за избитое сравнение, но оно неизменно прекрасно! – и через какое-то, совсем небольшое, время я сниму с тебя этот халат. Но ты, будь уверена, не замерзнешь… – Илья замолчал, вглядываясь в Алино лицо. – Ты по-прежнему думаешь о множестве «если бы»? – спросил он наконец.

– Нет! – сказала Аля. – Я думаю о тебе.

– Думаешь-гадаешь, что я за человек и чего от меня ожидать? – спросил Илья.

Он смотрел на нее внимательно, с едва заметным прищуром. Аля налила себе еще джина, плеснула в бокал тоник.

– Нет, Илюша, – покачала она головой. – Это я, наверное, неправильно сказала – о тебе… Я сейчас не о тебе вообще-то думаю, ты уж не обижайся. А вот именно о том, что ты сказал: как ты снимешь халат, вот этот пояс развяжешь, руками прикоснешься, губами. Это так ново для меня, так необыкновенно… Я этого жду, и все во мне от одного ожидания сжимается…

Аля говорила медленно, уже охваченная волшебным жаром, вызванным джином и неотрывным взглядом его прозрачных глаз. Слова сами срывались с губ, она не успевала подумать, надо ли их произносить.

– Еще два слова – и я сделаю это прямо сейчас… – так же медленно, как она, проговорил Илья. – Может, я и зря сказал о прививках… Ты необыкновенная девушка, Алечка! Другая – которая не пьет, не курит и вообще – сказала бы что-нибудь возвышенное о моей душе. А ты сказала то, что есть, не притворяясь. Так что следующий тост – за твое чудесное непритворство! Оно такое удивительное уже потому, что ты ведь не из дурочек, которым только и остается, что быть искренними. По-моему, ты прекрасно умеешь играть! Но чувствуешь, когда это не нужно.

Они выпили еще, и, кажется, Илья действительно не собирался больше ждать… Но в этот момент Моська прошла по коридору, постукивая лапами о паркет, и остановилась у двери в комнату.

– Заходи, заходи, Мосечка, – улыбнувшись, пригласил Илья. – Видишь, до чего деликатное существо? Людей бы таких побольше… Ни за что не войдет без приглашения!

Аля тоже обрадовалась появлению Моськи. Хотя и правда вся ночь была у них впереди, но ей все-таки хотелось растянуть эти чудесные минуты, когда желание уже пробуждалось в нем, но еще не выплескивалось в движения…

Моська вскоре ушла, поев начищенных Ильей фисташек.

– Может, она у тебя и джин пьет? – удивилась Аля.

– Нет, Моська все-таки поумней меня будет! – хмыкнул Илья. – Хотя в основном вкусы у нас с ней совпадают. Видишь, ты же ей сразу понравилась. Знаешь что? – предложил он. – Мне, конечно, хочется поскорее… Но я все-таки расстелю постель, ладно? На ней нам еще приятнее будет.