Текст книги "Нежные годы в рассрочку"

Анна Богданова
Нежные годы в рассрочку

Посвящаю маме.

Автор

«Здравствуйте! Меня зовут Аврора Владимировна Дроздомётова. Мне пятьдесят лет, и у меня климакс, – застучала начинающая литераторша по клавиатуре ноутбука. Перечитала и сочла своим долгом добавить: – Климакс – это ужасно, а родилась я... – тут она призадумалась – упоминать ли ей дату своего рождения или не стоит (уж больно не хотелось!) и вышла из положения следующим образом: – пятьдесят лет назад». Аврора Владимировна улыбнулась, оставшись довольная тем, как легко ей удалось избежать указания даты своего рождения, но, перечитав всё снова, она схватила со стола ярко-оранжевую кружку и запульнула ею в стену.

– Мама! Чего ты от безделья с ума сходишь! Пиши мемуары! Ведь у тебя была такая бурная жизнь! Издашь книгу, кучу денег огребёшь! – сказала она, скопировав очень близко к оригиналу голос своей тридцатидвухлетней дочери, которая два месяца назад отдала ей свой портативный компьютер. – Как же! Напишешь тут! Напишешь! Когда жар приливает, когда с головы текут струи пота, когда внутри всё дрожит и трясётся и когда непреодолимо хочется кого-нибудь убить! – выпалила она, обращаясь к монитору. Именно так проходила менопауза у неё – Авроры Дроздомётовой. Однако Аврора Владимировна собрала волю в кулак и ещё раз прочла будущую нетленку. – Какая глупость! Если я пишу, что мне пятьдесят лет и у меня климакс, то зачем потом опять упоминать, что я родилась пятьдесят лет назад? Это и так всем будет понятно! – поразилась она сама себе и с яростью удалила последнюю строку.

Аврора Владимировна ещё несчётное количество раз открывала новый файл, называя его то «Моя нелёгкая жизнь», то «Судьба примы», то «Автобиография необыкновенной женщины», прежде чем остановилась на заглавии «Мои мемуары». «Простенько и со вкусом», – решила Дроздомётова. Она ещё, по меньшей мере, раз сорок начинала своё бессмертное сочинение. Она выходила из себя, бесилась, кидала в стены кухни всё, что лежало от неё на расстоянии вытянутой руки, барабанила по полустёртым буквам и снова уничтожала написанное, даже холодный душ приняла, но отступать от начатого дела решительно не желала и опять и опять, сосредоточившись, то высунув кончик языка, то убрав его, то пошевелив губами так, как обычно женщины распределяют помаду, печатала, затаив дыхание, новые и новые строки с прежним содержанием. Текст ёжился, топорщился, как усы недовольного действиями своей армии генерала, не слушался, словно малый избалованный ребёнок – не шёл, одним словом, несмотря на то, что в голове крутилась тьма умных, важных мыслей, которые Дроздомётова силилась выплеснуть на монитор... Но дальше, чем «мне пятьдесят лет и у меня климакс», дело не продвигалось, хотя, поверьте, этой женщине было что сказать, поскольку жизнь её пестрила событиями, судьба сводила её с интересными, знаменитыми людьми, а уж о любовных интригах и говорить не приходится – поклонников в жизни Авроры Дроздомётовой (в девичестве Гавриловой) было пруд пруди.

Автору не хотелось бы мучить читателя и подробно описывать все тонкости, связанные с особенностями личностного психологического творчества своей героини, и уж тем более писать книгу о не слишком удачных опытах начинающей сочинительницы, поскольку образцы всех несуразных и порой бессвязных «начал», «середин» и «финалов» её эпопеи аккурат займут всё бумажное пространство сего романа. Именно поэтому ваша покорная слуга берёт инициативу в свои руки и начинает жизнеописание Авроры Владимировны самостоятельно, лишь изредка забираясь в голову своей героини, дабы узнать, что за мысли и воспоминания там кишат. Засим все ключевые, самые интересные и забавные будут отфильтрованы, сгруппированы, обработаны и занесены, в конце концов, по порядку в нижеследующий том. Пусть каждый делает своё дело – пусть Аврора Владимировна вспоминает, силясь воссоздать картину своей нелёгкой, но интересной судьбы, потому как заняться ей, кроме этого, в настоящий момент совершенно нечем, а автор все эти воспоминания и картинки оформит в более или менее связный текст, который обязательно найдёт своего читателя.

Для начала обозначим действительность, в которой наша героиня никак не может найти себе занятия. Именно к этому она, собственно, и вела, истерзав ни в чём не повинный ноутбук, – Аврора Владимировна, раз сорок написав, что у неё климакс и ей в этом году стукнуло пятьдесят лет, хотела показать, к чему красавица (и некогда объект желаний множества мужчин) пришла в свои полвека. Она хотела изобразить тот разительный контраст, ту пропасть, которая разделяет её теперешнюю от неё же восемнадцати-, тридцати– и даже сорокапятилетней. Но в одном и тем более первом предложении не передать крутых поворотов судьбы, особенно если вы затеяли писать мемуары. Тут надобно собрать всё своё терпение, выдержку и, призвав на помощь спокойствие духа, браться «за перо», зная, что на создание подобного литературного произведения уйдёт много сил и времени.

Итак, к пятидесяти годам наша героиня неожиданно оказалась в непростой жизненной ситуации – она вдруг осталась наедине с собой. А это для женщины, прежде не обделённой вниманием, не страдающей от нехватки мужского интереса, согласитесь, настоящая катастрофа. То вас буквально разрывают на части, требуя ответных чувств, а то – на тебе! – сидишь одна в четырёх стенах и нечем больше заняться, кроме как посмотреть телевизор, доползти до кухни и, открыв холодильник, перехватить что-то незначительное пять, шесть, а то и все восемь раз на дню.

Нет, можно, конечно, устроиться на работу, но это только на словах. Куда возьмут женщину в пятьдесят лет? Уборщицей, консьержкой, торговкой в колбасный ларёк на местном рынке? Возможно. Но согласится ли женщина с блестящим, бурным прошлым мыть полы, сидеть в конуре первого этажа замызганной многоэтажки или отвешивать шматки сала и докторскую колбасу – вряд ли. К тому же в материальном плане у неё всё в порядке.

Читать? Вязать носки? Встречаться с лучшими подругами, из десятка которых не осталось ни одной лучшей – лишь добрые приятельницы да хорошие знакомые? Ничего этого не хотелось нашей героине – всё ей наскучило: настоящее было безынтересным и пресным, будущего она не видела вовсе.

Четвёртый официальный муж Авроры Владимировны – Сергей Григорьевич Дроздомётов был старше её на четырнадцать лет. Он давно припеваючи живёт в деревне Кочаново, что раскинулась на краю тёмного, страшного соснового леса «...ской» области в трёхстах километрах от Москвы, и носа в столицу не кажет из-за проблем с лёгкими.

– Приезжай сама! Я задыхаюсь в городе! Жена ты мне или нет?! – кричит он раз в неделю по телефону, когда ездит на своей колымаге – старом «жигулёнке» цвета баклажан за покупками в ближайший посёлок городского типа.

– Не поеду я в эту глушь! В эту яму, где неделями нет света, где нет телефона, где по телевизору всего две программы! Я городской, цивилизованный человек! – давала отпор Аврора Владимировна и обычно бросала трубку, а потом весь день пребывала в расстроенных чувствах, с натянутыми, как тетива лука, нервами.

Она ненавидела деревню Кочаново, которую и деревней-то назвать сложно – всего шесть дворов, обитатели которых дерутся за наделы земли у леса, снедаемые завистью друг к другу и ненормальной какой-то неестественной злостью, вызванной, по всей вероятности, чрезмерным употреблением самогона. Вот такое драматическое несоответствие: он не может бывать в Москве, она – находиться в деревне. Но как бы ни ненавидела Аврора Владимировна деревенскую жизнь, хочешь не хочешь, а ездить туда периодически ей всё же приходилось – подкормить Сергея Григорьевича, навести чистоту в его берлоге, показаться кочановцам – мол, тут я, никуда не делась, так что на моего мужа попрошу не претендовать. Что же касается личной жизни супругов Дроздомётовых, то её, этой жизни, у них вовсе не было – Сергей Григорьевич вот уж как года три потерял свою мужскую силу, но жена не роптала – более того, она даже не пыталась завести любовника, говоря на выдохе всем и вся:

– Устала я! Так устала я за свою жизнь от мужиков, что никаких дел с ними не хочу иметь!

Вообще чувства между супругами угасли как-то сразу после кончины матери Сергея Григорьевича – пять лет старушка не давала им жизни, и, как ни странно, любовь, которая при ней буквально била фонтаном, быстро заглохла, подевалась куда-то, потерялась, когда не стало свекрови, – и сколько бы ни искала её, эту свою любовь, Аврора Владимировна, так и не может найти по сей день. Хотя это случается чаще всего – ведь когда плод перестаёт быть запретным, он одновременно теряет и всю свою сладость. Татьяна Романовна (родительница Сергея) неожиданно оставила после себя внушительный капитал, на проценты с которого по сегодняшний день живут супруги Дроздомётовы. Если б старушка знала, что хоть копейка перепадёт её ненавистной невестке, она, наверное, сожгла бы все свои накопленные (вероятнее всего нечестным трудом) деньги (потому что честно столько не накопить при всём желании) перед тем, как отправиться на тот свет, несмотря на то, что Аврора Владимировна два года была для неё не столько невесткой, сколько сиделкой, кормя болящую с ложечки и вынося за ней судно.

Что же касается дочери Авроры Владимировны – Арины, то она пять лет назад бежала вон из Москвы. Дело в том, что после окончания театрального училища Ариша шесть лет играла в детском театре две единственные роли – мышки с поджатыми «лапками», что пробегала по сцене во втором акте, истошно пища, и зайца уже в другом спектакле, который в начале первого отделения сидел на поляне и, будучи напуганный до смерти появлением волка, безвозвратно убегал за кулисы. Прослужив таким образом шесть лет, она не выдержала и, уволившись по собственному желанию с диким скандалом, спустя несколько месяцев устроилась в один из областных театров в четырёхстах километрах от Москвы, что блистал премьерами в начале каждого сезона. И Арина была абсолютно счастлива – теперь она играла все ведущие роли – в прошлом году, например, режиссёр до того дошёл, что дал ей роль Отелло, и она, вымазав лицо тёмно-коричневым гримом, а тело (в силу стеснённости средств областного драматического театра) водоотталкивающим средством по уходу за обувью, с наслаждением и самозабвением душила Лилю Сокромецкую в финальной сцене, не забыв спросить до этого кульминационного эпизода ломающимся, но грозным баском:

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

Мамаша бесилась, злилась, недоумевала, как это дочь могла променять столицу нашей родины на какой-то затрапезный городишко, но та с достоинством давала множество разнообразных ответов, выражающих одну и ту же мысль: «Лучше быть первым на деревне, чем последним в городе», или «Лучше быть живой кошкой, чем дохлым львом», а находясь в творческом экстазе, что обычно происходило, когда она начинала учить новую роль, восклицала:

– Лучше господствовать в аду, чем быть рабом на небе! Здесь я играю леди Макбет Мценского уезда, Гамлета, Отелло!

Арину не тянуло в столицу, которая ассоциировалась у неё с мышами, зайцами и бывшим мужем, тоже, кстати сказать, актёром, который по сей день играл в вышеупомянутом детском театре в основном ослов да козлов. Как, впрочем, не тянуло её после неудавшегося брака снова устраивать свою личную жизнь, рожать детей и тем самым окончательно погрязнуть в засаленных, закоптелых кастрюлях и описанных пелёнках.

– Я человек творчества! – убеждала она мать, когда та заговаривала о внуках. – У меня не может быть личной жизни – всю сексуальную энергию я сублимирую на работе!

– Но можно ведь совмещать работу с семьёй! – удивлялась Аврора Владимировна. – Так многие актёры делают!

Но Арина втемяшила себе в голову, что семья и театр – две вещи несовместимые, как вера и математические доказательства, и если она будет размениваться по пустякам, каковым, собственно, считала брак, то о театральных подмостках можно будет благополучно забыть.

Если говорить о многочисленных родственниках героини, которые некогда в буквальном смысле слова открывали её дверь ногой, исчезли куда-то, рассосались, забились по своим квартирам, и такое впечатление складывалось у Авроры, что они всеми своими поступками и действиями показывают ей: они сами по себе, а она сама по себе – не существует никаких таких кровных уз в природе, из-за которых следовало бы им продолжать общение.

Родители Авроры Владимировны давно переселились в лучший мир, а сводный брат со стороны матери – Геня Кошелев, подобно остальным её родственникам, отказал в общении сестре. У него теперь были новая жизнь, новая жена и новый ребёнок.

«Что ж! Не хотят поддерживать со мной связь и не надо! Сдались они мне сто лет»! – думала Аврора и со временем перестала переживать по этому поводу. Но настоящее её было именно таковым – безотрадным, тоскливым и одиноким. От будущего она тоже ничего хорошего не ожидала. Да и что может измениться? Дочь будет продолжать играть главные роли в провинциальном театришке – так что на внуков можно не рассчитывать, Сергей Григорьевич до конца дней своих останется в Кочанове и, хоть как мужчина он уже немощный и совершенно бессильный, будет флиртовать с бабами: то одну ущипнёт за задницу, то другую цапнет за грудь. Что же остаётся ей?..

Неудивительно, что наша героиня при таком раскладе жила лишь прошлым – она с наслаждением и упоением вспоминала насыщенные, интересные, наполненные любовью годы, тосковала по своей ослепительной, угасшей с годами красоте (надо заметить, что Аврора Владимировна и в свои пятьдесят выглядела великолепно – во-первых, никто не верил, что ей действительно полтинник и у неё климакс, а во-вторых, этот зрелый возраст, сравнимый с бархатной золотой осенью, одаряет человека новой, ни с чем не сравнимой красотой, которую, к сожалению, госпожа Дроздомётова пока не научилась ценить). В этом заключалось её нынешнее существование. Поэтому-то душа её порывисто, с таким жаром и азартом отозвалась на предложение дочери написать мемуары своей жизни.

* * *

В двадцать лет Аврора умудрилась сделать многое – то, что сегодняшняя слабая половина человечества едва успевает сделать и к тридцати годам.

Начнём с малого. Она окончила десятилетку и неожиданно для себя оказалась зачисленной в швейное училище. (И такое бывает!) Героиня наша приехала с моря в конце августа и узнала, что мамаша Зинаида Матвеевна Гаврилова, подстрекаемая лучшей школьной подругой Авроры – Ириной Ненашевой (вполне сформировавшейся девушкой для своих семнадцати лет, с белёсыми волосами на ногах, которые напоминали густую шерсть, пробивающуюся сквозь нейлоновые чулки), отдала её документы в ПТУ.

– Зинаидочка Матвеевна! Это ж самая лучшая профессия! – убеждала её Ирина. – Вы только представьте себе! Арка будет обшивать всю семью! В магазинах ничего нет, а вы в шикарном чёрном пальто из модного материала с воротником из чернобурки гуляете по улице. И все-то обращают на вас внимание, подходят, спрашивают – гражданочка, где это вы отхватили себе такое роскошное пальто?!

– Нашто в чёрном? – воспротивилась Зинаидочка Матвеевна. – Беж, шоб обязательно цвета беж! Я женщина ещё не старая – мне всё светлое к лицу идёт! – Аврорина мамаша, судя по речи, потеряла самоконтроль от возбуждения и засветившихся перед ней поистине фантастических перспектив: за тридцать лет проживания в Москве она почти утратила вологодский говор – лишь изредка, подобно скромным крошкам хлеба от съеденного батона, его остатки рассыпались в её разговоре. Но особенно отчётливо он давал о себе знать в двух случаях – когда Зинаида Матвеевна не в силах была сдерживать себя и когда хотела так или иначе выделиться, блеснуть – мол, не такая я, как вы все: я особенная, я приехала из края, знаменитого своими кружевами и сливочным маслом! В эти моменты она, припадая на «о», как кобыла на левую ногу, будто взвинчивала, подвешивала кверху фразы.

– Хотите беж, будет вам беж! – заверила её Ира. – Вы только посмотрите, сколько плюсов в профессии швеи! Ведь одни сплошные плюсы!

– А плотют многоль? – Этот вопрос особенно интересовал Зинаиду Матвеевну. Она работала кассиром на часовом заводе и с утра до вечера считала чужие деньги, гоняя взад-вперёд костяшки на счётах. Особенно агрессивна она бывала в дни выдачи заработной платы – Гаврилова огрызалась, лезла в бутылку, злилась и бубнила себе под нос: «Это ж какую бешеную деньгу тут плотют! И за что только, спрашивается?!»

– Голым человек ходить не может, потому как это аморально, – с видом знатока заявила Ира. – Одежда всегда и всем нужна, так что Арке на хлеб с маслицем хватит!

– Если с маслицем, то это неплохо! – задумчиво сказала мамаша, представляя, как она заходит в бухгалтерию в шикарном пальто цвета беж из модной ткани под названием «мозги» и все её сослуживицы корчатся от зависти, особенно Даша Брыкина (заместитель главного бухгалтера) – эта вообще встанет и уйдёт, демонстративно хлопнув дверью.

– И потом, как здорово будет, если мы с ней будем вместе учиться! Вместе ездить в училище, вместе возвращаться! – Как раз этот факт больше всего и привлекал Ирку – ради этого «вместе» она и пришла тогда к Зинаиде Матвеевне.

– Пожалуй, что я согласна, – несомненно, Гаврилову подкупила мысль о новом зимнем пальто с чернобуркой. – Только не баловать мне! – пригрозила она и, открыв шкаф, выхватила из-под стопки скрипучего, накрахмаленного постельного белья документы дочери. – Поехали.

Так, вернувшись с Черноморского побережья, Аврора оказалась зачисленной в швейное училище, не имея ни особых способностей, ни склонностей к будущей профессии. Но девушка не стала выражать своё недовольство – мол, почему меня никто не спросил, а может, я ненавижу шить и т.д. и т.п. И на это были свои причины. Во-первых, Аврора сама толком не знала, куда ей податься после школы, во-вторых, её устраивало, что учиться они с Иркой будут вместе, но главное – её вообще не волновала мысль об учёбе по причине страстной влюблённости в Юрку Метёлкина. Купаясь весь месяц в Чёрном море, загорая на золотистом песке, блуждая по берегу в окружении многочисленных поклонников, она ни на минуту не оставляла мысли о парнишке, что учился с ней в одной школе, в параллельном классе. В мае, за месяц до выпускных экзаменов, она ещё не подозревала, что может влюбиться в кого-то, думать о ком-то, дружить с кем-то, кроме Костика Жаклинского, который учился в её же классе, переехав в Москву из Саратова год назад.

В первый же день, как только Костя увидел Аврору, он был наповал сражён её необычной красотой, которая у одних всю жизнь вызывала безумное восхищение, у других – смешанное негативное чувство, состоящее из протеста (не должно быть таких людей, говорило всё их существо, обычно не уточняя, каких это таких людей не должно быть вовсе), смутной зависти и злости на матушку природу, что одарила отчего-то этакой невероятной привлекательностью не их, а глупую, недостойную девицу.

– И в кого она такая уродилась?! – вопрошали последние. – Ни на мать, ни на отца не похожа!

Вот тут они, надо сказать, были абсолютно правы – Аврора имела довольно отдалённое сходство с отцом и едва уловимое с матерью. Бывает же! Иногда у невзрачных, ничем не примечательных внешне родителей получаются поразительно красивые дети и, соответственно, наоборот. Так что прежде, чем приступить к описанию портрета героини и уж тем более её жизни, целесообразнее будет рассказать о её родителях. Верно? Ведь любой человек есть продолжение двух других, произведших его на свет, и в нём причудливо мешается их кровь, подчас самым неожиданным образом – это отражается как во внешности индивида, так и в его характере. Я уж не говорю о тех родинках, плешинах, холках и скверных зубах, которые нередко достаются нам от прапрабабушек и дедушек, а то бы пришлось начинать свой рассказ с времён Очакова и покорения Крыма. Но будем смотреть на вещи проще, не станем погружаться с головой в глубь веков, а всего-навсего почерпнём каких-нибудь лет пятьдесят пять, подобно огороднику, подготавливающему землю для весенней посадки, дабы к осени получить щедрые дары природы в благодарность своего труда.

* * *

Мать Авроры, Зинаида Матвеевна, никогда не блистала красотой, обладая неказистой, подчас даже пугающей внешностью. Свидетели говаривали, что в молодости у неё была точёная фигура – хоть и пятьдесят четвёртого размера, но пропорциональная и складная, несмотря на коротенькие ноги-подставки с толстенными ляжками, которых она ни в коем случае не стеснялась – о нет! – напротив, она гордилась и дорожила ими, как, впрочем, и пышной грудью седьмого номера и аппетитными руками. Однако со временем соблазнительные линии размылись, тело её изменилось отнюдь не к лучшему и стало напоминать бесформенный огромный арбуз, если предположить, что у данной ягоды нет формы. Лицо её всегда походило на грушу – как в пять лет, так и в пятьдесят пять: узкая, лобовая часть, намекающая на то, что в этой голове не так-то уж много мыслей (а умных в особенности), и пухлые, будто надутые щёки, сравнимые только с хомячьими, за которыми тот вечно оставляет запасы еды на будущее, открыто говорящие о неумеренном аппетите их обладательницы.

«Моя мать, Зинаида Матвеевна (в девичестве Редькина), родилась в деревне Харино, но не в том Харине, откуда родом Михаил Васильевич Данилов, который в 1777 году издал руководство по приготовлению фейерверков и иллюминаций, – он-то жил совершенно в ином Харине – в том, что в Тульской области, и уж тем более не в том Харине, где появился на свет поэт – Владимир Тимофеевич Кирилов, что написал стихотворение „Я подслушал эти песни близких, радостных веков“, – он-то из Харина Духовщинского уезда, ныне Смоленской области. А мать моя совсем из другого Харина – того, что в Вологодской области на реке Илезка», – торопливо барабанила Аврора Владимировна. Откуда Дроздомётова знала об изобретателе Данилове и стихотворце Кирилове – ума не приложу! Спустя неделю после мучительного начинания своего жизнеописания она порядком продвинулась, отошла от навязчивой и липучей фразы о том, что ей пятьдесят лет и у неё климакс. Героиня наша наконец добралась до своих корней, а именно до момента появления на свет своей родительницы. Если вернуться в настоящее, то в реальной жизни Авроры Владимировны ничего знаменательного за эти семь минувших дней не произошло – очередная телефонная ссора с Сергеем Григорьевичем, скандал на продуктовом рынке по поводу недовешенных двухсот граммов говядины и разговор с дочерью, который тоже ничего хорошего не принёс, разве что известие о новой роли – Арина будет играть Чацкого в бессмертной комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума».

Однако продолжим историю рождения Зинаиды Матвеевны.

Когда у Аврориной бабки, Авдотьи Ивановны Редькиной (в девичестве Солониновой), начались схватки, Матвей Терентьевич (дед нашей героини), усаживая её в телегу, пригрозил:

– Гляди! Ещё девку принесёшь – из дому выгоню! Одна есть, дак и хватит! Нашто мне девки сдались? – спросил он вовсю орущую жену, перекрестил и со спокойной душой отправил. Но надежды его не оправдались, поскольку Авдотья Ивановна вернулась через три дня с девочкой на руках, которую на сороковой день окрестили Зинаидой.

Матвей Терентьевич побубнил, побубнил, но вскоре смирился – ведь у него было уже два наследника – Василий (старший) и Павел. Была ещё средненькая – Антонина, а после Зиночки в семействе Редькиных появились (почти с такой же быстротой, с какой вырастают грибы после дождя) Иван и Екатерина. На Катеньке постоянное состояние беременности Авдотьи Ивановны закончилось, по причине потери супруга – он заболел двусторонним воспалением лёгких и приказал долго жить, в результате чего Редькина осталась с шестью детьми на руках, без кормильца и средств к существованию.

– Чего хорошего, дак помалу, а плохого дак с леше-его! – выла она ровно неделю после похорон мужа, а на восьмой день, оглядев своих чад, выть перестала и сказала спокойным, пожалуй, даже безразличным, ничего не выражающим голосом: – И чего мне с вами делать? Сдам я вас в приют, дити мои! – резанула она. «Дити» же, естественно, запротестовали, старший – Василий уехал в Вологду и, устроившись там разнорабочим на железной дороге, принялся усиленно помогать семье, дабы мамаша не сдала младших братьев и сестёр в приют. Вскоре он отправился в Москву, поступил на вагоноремонтный завод, стал помогать ещё больше – то деньги пришлёт, то сам появится, понавезёт из Первопрестольной подарков: кому валенки, кому пальтишко справит, матери – неизменно платок или шаль. Вслед за ним в столицу из Харина перебрался брат Павел; Антонина вышла замуж за мастера зингеровских швейных машинок и поселилась в роскошной пятикомнатной московской квартире благоверного, с высоченными потолками с лепниной, на улице Осипенко. В дальнейшем Александр Алексеевич Вишняков (её муж) переключился на починку подольских машинок, а в их квартиру подселили соседей – так, что супругам оставили одну комнату из пяти.

Постепенно в Москву переселилось всё семейство Редькиных. Зиночка по приезде жила у сестры, работала вместе со старшим братом Василием на вагоноремонтном заводе, а вечерами училась в бухгалтерском техникуме. Она мучилась, доходя до отчаяния и ровным счётом ничегошеньки не понимая в бухгалтерском учёте; дебет с кредитом для неё вообще были пустыми, не несущими никакого смысла словами, но, несмотря на это, Зинаида окончила техникум – неважно, что с горем пополам – главное ведь «корочка». После окончания она устроилась в бухгалтерию часового завода кассиром и, вцепившись в эту работу руками и ногами, благополучно отслужила там до пенсии. За год до войны она вышла замуж за Виктора Андреевича Кошелева, с которым познакомилась ещё на вагоноремонтном заводе и который погиб в самом начале Великой Отечественной, так и не увидев своего сына – Геню Кошелева, родившегося в том же трагическом для всего советского народа – сорок первом.

Второй муж Зинаиды Матвеевны...

Хотя отчего ж мы так скачем? Отчего ж перепрыгиваем, лишая внимания её наидостойнейшего первого супруга, и сразу пишем о втором? Нет, так дело не пойдёт! Если автор взялся описывать личную жизнь Аврориной матери, то тут, поверьте, никак не обойтись без первой её любви – светлой и чистой, чем, собственно, и характерна эта самая первая любовь. Немаловажной причиной для введения в наш роман такого, казалось бы, проходного (вспыхнувшего вдруг звездой и тут же упавшего с тёмного ночного небосклона) персонажа, как Виктор Кошелев, который не имеет никакого отношения к появлению на свет нашей героини, явилась та трансформация образа Зинаиды Матвеевны, та метаморфоза её характера, что произошла после вынужденного расставания с любимым. Как так получилось? Как могла наивная, бесхитростная девушка превратиться в туповатую, недалёкую, жадную и завистливую тётку?

Вторая, не менее важная причиной для упоминания Виктора и описания их с Зинаидой знакомства, несомненно, разбавит ту мрачную атмосферу начала книги, которая перенесёт читателя в безрадостные, послевоенные годы. В то самое время, когда уцелевшие на фронтах и пережившие дикие лишения в тылу люди надеялись на безоблачную, счастливую мирную жизнь, а получили вместо этого (будем до конца откровенны) скотское существование. И нечего удивляться, что в Аврориной судьбе, а следовательно, и в её мемуарах (особенно в той части, где она описывает своё детство) фигурируют люди нервные, озлобленные, ожесто– чённые, с истерзанными, окаменевшими сердцами.

В тот далёкий (нереально далёкий для нас) тёплый день начала июля тридцать девятого года прошлого столетия девятнадцатилетняя Зиночка Редькина, переодевшись в раздевалке вагоноремонтного завода, посмотрелась в узенькое, отбитое по углам, замутненное зеркало, дрожащими руками вытащила из сумки длиннющие бусы старшей сестры Антонины, взятые перед работой без спроса, и, нацепив их на шею, довольная, выскочила на улицу.

Нитка опалов флюоресцирующим, нежным молочным светом переливалась на солнце – Зиночка теребила бусины рукой, перетягивая украшение то правее, то левее, пытаясь найти для него ту золотую середину, при которой оно бы не висело каплей вокруг одной из грудей. И как раз, когда девушка спускалась с парадной лестницы – треск, вжик, – опаловые горошины, подобно витаминовым драже, рассыпались по ступеням, подпрыгивая и словно весело подхихикивая.

Зиночка в панике бросилась их собирать – она на корточках скакала по лестнице, как вдруг прямо перед носом узрела чьи-то ноги.

– Что, рассыпала? – услышала она. Говорящий не смеялся над её несчастьем – напротив, он, казалось, сочувствовал ей.

Зиночка подняла голову и увидела парнишку, своего ровесника – высокого, красивого, темноволосого, сильного, в льняных брюках, рубахе с засученными рукавами – прямо, как Клим Ярко из кинофильма «Трактористы», подумала тогда она.

– Ага, – чуть не плача, кивнула Зинаида, – теперь сестра меня из дому выгонит! Бусы-то её!

– Такая строгая сестра? – удивился незнакомец. – Из-за каких-то бус и сразу на улицу?!

– Ну... Так... – неопределённо пробормотала Зина и призналась, краснея: – Я ведь без спроса их взяла, специально для фотографии, хотела сфотографироваться на память, а потом вернуть незаметненько, вроде как и не брала.

– Да ладно, ты не расстраивайся, сейчас соберём, а потом я их тебе на нитку посажу.

– Правда?! – обрадовалась Зиночка и с невероятной нежностью посмотрела на юношу – так посмотрела, что у того сердце отчего-то сжалось и застучало часто-часто. Такой смешной, пугливой, забавной и одновременно милой показалась ему эта девчонка.

– Правда! А тебя как звать?

– Зина, – сказала она, но, подумав, добавила: – Зинаида.

– А меня Виктором. Все просто Витей зовут. А что ты тут делала, около нашего вагоноремонтного?

– Как – что? Я тут работаю!

– Да ты что?! – изумился Виктор (просто Витя). – Я тоже тут работаю, но тебя ни разу не видел.

И они заговорили о заводе. Оказалось, что работают они в разных корпусах, да ещё и выходят в разные смены, оттого-то и не знакомы до сих пор, потом поговорили о погоде, о своих планах на будущее. Зиночка поведала молодому человеку, что собирается поступать в бухгалтерский техникум, – тот, в свою очередь, что в следующем году непременно пойдёт учиться на инженера, поскольку сию профессию считает не только интеллигентной, но и самой интересной.

Так беседовали они, ползая по ступенькам и собирая в ладошки молочные радужные бусины, похожие на ягоды белого недозрелого винограда, до тех пор, пока не столкнулись и не треснулись лбами так, что искры у обоих из глаз посыпались. Надо заметить, столкновение это моментально сблизило их. Они взялись за руки и отправились на проходную, чтобы сесть спокойно в каморке сторожа Нила Никифоровича и не торопясь нанизать на нитку бусы старшей Зинаидиной сестры.