Текст книги "Итальянское лето с клубничным ароматом"

Глава девятая

Владимиро Безумный не всегда звался Безумным. Он родился и вырос в Тильобьянко, рос умным ребенком, но был предоставлен самому себе. Его матери едва исполнилось шестнадцать, а два года спустя она умыла руки и сбежала с очередным парнем. Об отце никаких точных сведений не было. Так что Владимиро вырос с бабушкой и дедушкой, которые его очень любили, но, родившись в сороковых годах, все силы тратили на то, чтобы свести концы с концами, а не на воспитание ребенка. Поэтому Владимиро вырос в доме без водопровода и отопления, но в котором были дрова, и их требовалось нарубить, и куры, которых требовалось ощипать.

Когда начались занятия в школе, он, разочарованный тем, что не поспевает за одноклассниками, все больше и больше закрывался в себе. Подростком он уже ни с кем не разговаривал, только сам с собой или с животными, которых очень любил. Так он стал Владимиро Нелюдимым. Из-за одиночества и из-за того, что некому было помочь ему развиваться, вскоре он стал изгоем.

Шли годы, и черта, отделявшая здравый рассудок от безумия, становилась все тоньше, и наконец Владимиро Нелюдимый стал Владимиро Безумным, повсюду ходившим с тележкой из супермаркета. Поначалу он возил в ней только свою собачку, потом туда добавились пальто, бутылка воды и бутылка «Фанты» или другого напитка на выбор.

Ну а сейчас в тележке, помимо его верного спутника и вышеперечисленных вещей, можно было найти следующее: спрятанные под накидкой, там лежали старый ночной горшок, жестяная коробка, три-четыре потрепанные книги, удлинитель, настенные часы, пачка печенья, пачка сухого собачьего корма, шерстяная шляпа и давно уже не работающее радио.

Так Владимиро Безумный и бродил по деревне, не расставаясь со своей тележкой. Чаще всего его можно было увидеть на скамейке на площади, у бара и библиотеки. Вопреки тому, что можно было подумать, к алкоголю он не прикасался. Жил на маленькую пенсию по инвалидности и почти всю ее тратил на корм для своей собачки. В баре он брал бутылочку «Фанты» и растягивал ее на часы. Он никого не беспокоил, и никто не беспокоил его. Одним словом, он был частью обстановки Тильобьянко. Единственные, кто проявлял к нему интерес, были дети. Как оттого, что для них это все-таки что-то новенькое, так и потому, что у него была целая тележка неизвестно каких сокровищ, – а еще потому, что безумие им понять не сложно, учитывая, что они инстинктивно знают, что по-настоящему странно – не сойти с ума.

Тобиа и Андреа, к примеру, сделали бы что угодно, лишь бы узнать, что там, в тележке Владимиро. Да и сами они мечтали о такой тележке так сильно, как могут мечтать только шестилетние дети. Но в ответ на просьбу купить им такую же мама лишила их сладкого, и теперь они не осмеливались о ней упоминать. Однако этот запрет лишь добавил очарования личности Владимиро Безумного: он мог катать повсюду тележку со всякими диковинками, а они – нет. И единственное, что они могли сделать, – это провожать его жадными взглядами.

Поэтому они постоянно искали его, при этом так и не набравшись храбрости заговорить, но мучимые любопытством: что же хранится в этой вожделенной тележке?

Вирджиния, которая с высоты своих шестнадцати лет понимала ход их мыслей, придумала игру, современную и адаптированную версию «Плывет корабль, полный…». Она называлась «В тележке Владимиро хранится…», и играть в нее можно было сколь угодно долго, в любом месте и в любой момент. Стоило только одному из них произнести: «А поиграем во “В тележке Владимиро хранится”?» – и все тут же включались в игру. Тот, кто предлагал самый необычный вариант, выигрывал партию. Все четверо могли этим заниматься часами.

Сидя на облупившейся каменной ограде домика, тоже довольно ветхого, с прикрытыми ставнями, дети как раз вели ожесточенный спор, схлестнувшись в очередном раунде «В тележке Владимиро». Маргарита пока вела, сказав «сакойка», и заслужила три восхищенных взгляда, потому что про заколку никто из них даже не подумал. В этот момент их и нашла Агата:

– Вы не видели Дракулу? Черного кота Эльвиры?

– Я нет, – ответил Тобиа.

– Я нет, – одновременно с ним произнес Андреа.

– А я тя! – завопила Маргарита.

Агата просияла:

– И где же ты его видела?

– Я его витеа всея на уисе Эйвийы!

– Получается, до того, как он пропал… ну, все равно спасибо, Маргарита. – Девочка с сомнением взглянула на покосившийся домик. – Как думаете, старушка Пенелопа пустит меня поискать Дракулу?

Вирджиния с детьми повернулись к зданию, молча его разглядывая, и только через пару секунд девушка подала голос:

– Сколько уже она не выходит?

– Девять тысяч лет, – убежденно ответил Тобиа.

– Ну, я попробую, – пожала плечами Агата.

– Давайте тоже поищем Дракулу? – предложил Андреа.

– Конечно, – согласилась Вирджиния. – Вы все смотрите в оба, отправляемся в экспедицию!

Тобиа, довольный новой идеей поучаствовать в поисках, зашагал, напевая саундтрек из «Индианы Джонса»:

– Ту-тутуту-ту-туту… ту-туту-ту-ту-ту-ту…

Агата же осталась стоять в одиночестве у полузаброшенного дома, с осыпающейся оградой и садиком, уже заросшим сорняками. В двенадцать лет отчаяние все еще немного пугает, но не ее – Агата знала, что ничего страшного ей там не грозит, только печаль пожилой женщины. К тому же ей надо выполнить свою миссию, и ничто ее не остановит.

Тихонько постучав в дверь, она принялась ждать.

И ждала, пока дверь не приоткрылась ровно настолько, чтобы из нее могла выглянуть седая голова.

– Пенелопа, меня зовут Агата. Прошу прощения за беспокойство, я просто ищу кота Эльвиры. Разрешите посмотреть у вас в саду, пожалуйста? – тихо попросила Агата.

Пожилая женщина молча смотрела на нее долгие несколько секунд.

Потом грустно улыбнулась, молча кивнула и аккуратно закрыла дверь.

А у Агаты вдруг слезы подступили к глазам.

Участницы книжного клуба тем временем никак не могли прийти в себя. Осознание, что они находятся в нескольких шагах от своей любимицы, привело их в состояние крайнего возбуждения и бесполезной, а также и бестолковой гиперактивности.

Впопыхах вылетев из библиотеки, теперь они расположились в баре Аниты, с достоинством протиснувшись между пожилыми участниками турнира по игре в рубамаццо. За тоником и холодным персиковым у них родился план: на следующий день они пойдут на виллу «Эдера» и будут звонить в дверь, пока Присцилла Гринвуд им не откроет. Они устроятся в прекрасно обставленной гостиной, преподнесут ей в дар пирожные с кремом и миллефолье[15]15
  Миллефолье (ит. millefoglie, «тысяча лепестков», или по-французски – мильфей) – пирожное-башенка из слоеного теста с кремом шантильи и свежими фруктами, обычно клубникой и голубикой.


[Закрыть], чем полностью ее покорят. Потом они попросят ее принять участие в их книжном клубе в качестве почетного гостя, а когда она придет, то увидит разложенные по столу все-все ее книги. Это так ее тронет, что она поцелует их всех, произнося слова восхищения и благодарности. Возможно, даже расплачется от умиления.

Никаких препятствий они не видели. Одни только цветущие луга и поля.

Если бы Присцилла могла предположить, что замышляют шесть женщин в туфлях на среднем каблуке в крошечном деревенском баре, она бы точно узнала в нем тот самый пользующийся дурной славой бар, который представляла всего несколько минут назад. Но вместо этого, ни о чем не подозревая, она направлялась в деревню на поиски ужина.

Погрузившись в размышления о том, как же вернуть свои пострадавшие творческие способности и что делать с пылкой героиней, Присцилла пересекла площадь, чуть не врезавшись в мужчину, несмотря на жару, одетого в пальто и толкавшего перед собой тележку с непонятно какими вещами.

Потом она снова чуть не столкнулась с бесстрашной Агатой, которая стучалась во все дома и просила соседей открыть гаражи и сараи, чтобы проверить, не закрыли ли там случайно кота Дракулу, и напоследок Присцилла едва разминулась с Аньезе, поникшей и разочарованной после неудачи с поиском тетради рецептов.

Наконец она вошла в продуктовый магазин, судя по всему, единственный в деревушке. Странный магазинчик с громким названием «Империя деликатесов» находился под неусыпным надзором трех седовласых дам, одетых в практически одинаковые платья в цветочек без рукавов, которые без тени смущения ее разглядывали.

Спустя какое-то время, показавшееся Присцилле бесконечным, одна из них поднялась и прошла за прилавок.

– Чем могу помочь? – произнесла Кларетта, далеким от приветливого взглядом смерив Присциллу от косичек до спортивных тапочек.

Присцилла не знала, с чего начать. Как разобраться в крошечном магазинчике, где рядом с деревянными ящиками с кабачками лежат прокладки? Присцилла схватила бутылку с ромом, стоявшую рядом с отбеливателем.

– Я бы хотела что-то на ужин, – наконец произнесла она под испытующим взглядом пожилой дамы.

– Да, но что?

– У вас есть лосось?

– Нет.

– Авокадо? – снова попробовала писательница.

– Ну еще бы!

Присцилла вздохнула.

– Ну хотя бы прошутто?

– Есть, – объявила Кларетта. – Копченый или вяленый?

– Копченый. Сто грамм, пожалуйста. Без консервантов.

Пожилая дама проверила прилавок и сообщила:

– У меня вид один. Не знаю, есть ли там консерванты. Так вам надо или нет?

– Я возьму. И еще немного хлеба, – добавила Присцилла, а потом отважилась спросить, только чтобы узнать, какая будет реакция: – У вас, случайно, нет из цельнозерновой…

Взгляд Кларетты из-за прилавка сделался угрожающим.

– Дайте два, – решила Присцилла. – Какой есть.

– Свежего страккино[16]16
  Stracchino (ит.) – сыр.


[Закрыть] не хотите? – предложила ей Кларетта. – Предупреждаю, этот сыр изготовлен из молока обычных коров.

Присцилла сочла более мудрым кивнуть и улыбнуться. Снаружи доносились на удивление взволнованные голоса, и она повернулась к двери. Что случилось, что те две старушки так разволновались? Судя по тому, как они суетились, там прибыл ни много ни мало сам папа римский, купить помидоры для панцанеллы[17]17
  Panzanella (ит.) – салат из овощей и хлеба.


[Закрыть].

В магазин, на ходу снимая солнечные очки, зашел темноволосый тип, каждой клеточкой тела излучавший мужественность. И вдруг у Присциллы резко запульсировал шрам над бровью. Как ей уже было известно, очень, очень плохой знак.

Там, напротив угрюмой Кларетты, которая при виде вновь прибывшего расцвела улыбкой, между мешком орехов и бутылками кондиционера для белья, Присцилле, потирающей правую бровь, пришла в голову неблагоразумная идея посмотреть мужчине в глаза.

И внутри нее как будто кто-то распутал тугой узел.

Какого черта, что за странное ощущение?

В свою очередь Чезаре Бурелло хотел всего лишь купить яйца и пачку сигар, если Кларетта их еще продавала. У входа его остановили две кумушки, заобнимали и зацеловали со всей привязанностью, с которой встречают блудного сына, вернувшегося домой. Так что в «Империю деликатесов» он зашел уже несколько выбитым из колеи подобным проявлением любви. Сняв солнечные очки, пару секунд он привыкал к полумраку магазина, очень освежающему после палящего июньского солнца.

Улыбнувшись Кларетте, он оглядел полки в поисках сигар, и наткнулся взглядом на неподвижную фигуру Присциллы, замершую между орехами и ополаскивателями. И ему тоже пришла в голову неблагоразумная идея посмотреть ей в глаза.

И словно вдруг прорвало плотину.

Странно, подумал он, не придав этому особого значения.

Существует японская легенда о красной нити. Эта нить связывает каждого человека с тем, кто предназначен ему судьбой. Случается так, что пути, по которым тянется эта ниточка, дороги, ведущие одну душу к другой, кажутся лишенными смысла и выглядят безнадежно запутанными.

Но ничто не может разорвать эту нить: ни расстояние, ни время, ни жизненные испытания или препятствия не имеют никакой власти. Зато часто случается так, что двое людей, неразрывно связанные между собой, не дают своей судьбе свершиться – или по рассеянности просто не узнают ее.

Но это был не тот случай, потому что Присцилла как раз спрашивала себя с несколько обеспокоенным любопытством, кого же этот мужчина ей напоминает.

Может, она его уже видела? Случайно, не на одном из тех неудачных свиданий, которые устраивала ей мать?

По-прежнему потирая уже слегка нахмуренную бровь, она присмотрелась получше: высокий, темноволосый и темноглазый, с бородкой с проседью…

Чезаре в свою очередь спрашивал себя, что это за готичная версия Пеппи Длинныйчулок, и вдруг, в ожидании своих ста граммов прошутто, Присцилла с ужасом поняла, кого же ей напоминает этот мужчина и почему он кажется ей знакомым. Она и в самом деле видела именно это лицо, и множество раз, хотя уже и очень давно. Роджер МакМиллан, невероятно очаровательный кардиохирург из ее самой первой серии книг!

Что это за колдовство, спрашивала себя Присцилла, которая из магии и сюжетных линий построила свою карьеру и жизнь.

Именно Присцилле следовало бы знать, что судьба – удивительное творение бесконечных случайностей: к примеру, оказаться в одно и то же время в одной и той же затерявшейся среди лугов деревушке, в одном и том же крошечном магазинчике. И не только. Ведь если бы Чезаре при входе не откинул прозрачную пластиковую занавесь именно таким жестом и именно в тот момент, когда солнце находилось в нужном положении, если бы Присцилла не стояла точно напротив кассы и не повернулась бы к солнечным лучам… Без всех этих крошечных случайностей Чезаре бы не увидел, как от света солнца вспыхивают волосы Присциллы, от чего она становится похожа на какое-то фантастическое существо, а Присцилла из-за солнечного ореола вокруг него не увидела бы уверенную улыбку мужчины, способного посмотреть на женщину так, будто наконец встретил чудо.

Там, в этом магазинчике, который вдруг показался еще меньше, но впервые соответствовал своему громкому названию, красная нить соединила мизинчик девушки с мизинцем мужчины, легкими красными кольцами закручиваясь на покрытом линолеумом полу. Там, где Чезаре Бурелло и Присцилла Гринвуд смотрели друг на друга с недоверчивым любопытством.

Но вместо них заговорила Кларетта:

– Приехал! Ну наконец-то наш доктор вернулся домой!

– Ой да ладно, – вслух пожаловалась Присцилла, звучно бухнув пакеты с покупками на прилавок. – Серьезно?

Глава десятая

Аньезе, вернувшись домой, увидела Эльвиру в той же позе, что и утром, когда уходила. Женщина сидела, ссутулившись, на зеленой скамейке у дверей, и плечи опустились еще ниже, а руки сжались еще крепче. Действительно случилось что-то серьезное.

Дракула так и не нашелся. Хозяйка его звала и звала, искала по всей деревне, но он как сквозь землю провалился.

И вот теперь, обессиленная после целого дня на ногах, Эльвира, грустная, ждала у дома, в надежде, что котик появится у ее ног, как и всегда. Пытаясь сохранять внешнее спокойствие, Эльвира принесла миску со стручковой фасолью, чтобы отщипнуть кончики, но ее руки, обычно всегда чем-то занятые, сейчас безвольно лежали на обтянутых передником коленях.

Аньезе остановилась перед соседкой, со своей стороны забора.

– Мы его найдем, вот увидишь. Не переживай.

Эльвира подняла на нее взгляд, и Аньезе с некоторым изумлением обнаружила, что привычной злобы в нем нет. Значит, Эльвире очень грустно, раз даже нет сил ее ненавидеть.

– Ну правда. Малышка Агата стучится ко всем, – попробовала ее поддержать Аньезе. – Я видела, как она говорила с Вирджинией и детьми, не сомневаюсь, они тоже будут искать. И я тоже. Вот увидишь, мы его найдем!

На краткий миг могло показаться, что Эльвира собиралась ответить, потому что она подняла голову и сделала вдох. Но тут она замерла и уставилась на дорогу.

Аньезе проследила за ее взглядом и увидела женщину в черном, с рыжими, достаточно растрепанными косичками, которая прошла мимо и исчезла за оградой виллы «Эдера», скрывшись за деревьями.

– Я сейчас вернусь, – вдруг произнесла Эльвира.

– И я, – кивнула Аньезе.

Обе быстро двинулись к своим домам и вскоре вышли, каждая с книгой в руке. На обложке одной из них светловолосую девушку обнимал темноволосый красавец в разорванной на груди рубахе. На другой обложке та же девушка стояла на краю обрыва и смотрела на море, рукой, как козырьком, прикрывая глаза, а ее длинные волосы спутанными золотистыми локонами спадали на спину и трепетали на ветру.

Однако на обороте обеих книг была одна и та же фотография. Фотография той самой девушки, если не считать косичек, которая только что вошла в ворота виллы «Эдера».

– Ты ее тоже видела? – спросила Эльвира. Это были первые слова, с которыми она обратилась к соседке за последние сорок девять лет.

– Поверить не могу, – пробормотала Аньезе, изумленная как появлением Присциллы Гринвуд прямо на их улице, так и голосом Эльвиры, который звучал почти по-доброму.

После нескольких секунд гробовой тишины, пока женщины осторожно поглядывали друг на друга, взвешивая все возможности, Аньезе решила, что стоит рискнуть:

– А ты…

Эльвира выжидательно смотрела на соседку.

– А ты… – храбро начала заново Аньезе, – за кого, за графа Эдгара или за пирата? – на одном дыхании выпалила она наконец.

Эльвира набрала побольше воздуха, и Аньезе вся задрожала. Ну все, подумала она. Пан или пропал.

– За пирата, конечно, что за дурацкий вопрос!

У Аньезе загорелись глаза.

– И я! Не понимаю, зачем Каллиопа устроила весь этот переполох, ведь очевидно же, что Джек Рэйвен именно тот, кто ей нужен!

Эльвира серьезно кивнула.

– Она совсем с катушек слетела, – решительно подтвердила она.

Впервые эти две женщины были в чем-то согласны.

На следующий день рано утром Присцилла, проведя довольно беспокойную ночь на новом месте, уже сидела на террасе с ноутбуком, перед открытой чистой страницей.

Каллиопа и не собиралась ничего делать. Так и стояла, скрестив руки на груди. Глупая легкомысленная девчонка!

Ее создательница находилась в крайнем раздражении: она ее создала, вырастила, уверенной рукой провела через все сложности и самые опасные ситуации, а теперь эта дурочка отказывалась сотрудничать! Неблагодарная Каллиопа.

Всю ночь ей снились сны один страннее другого. В последнем, прямо перед рассветом, ее преследовала старуха, пугающе напоминавшая ту крайне сварливую женщину из магазина, куда заходила Присцилла. Старуха бежала за ней и пыталась ударить ее окороком выдержанного прошутто, а доктор МакМиллан наблюдал из-за угла и смеялся, и пальцем не шевельнув, чтобы ей помочь. Еще один неблагодарный персонаж. В итоге в свое первое утро на вилле «Эдера» Присцилла проснулась с ну очень странным чувством ожидания.

Поэтому теперь она задумчиво разглядывала распростертое внизу Тильобьянко. Деревушка оказалась немного не такой, как она себе представляла. В ее воображении она была более пасторальной, доверху набитой приветливыми жителями, раскатывающими на велосипедах, напевая песенки. Того, что ей предстоит настоящее сражение за простое авокадо, она совсем не ожидала.

Присцилла сидела как оглушенная. Возможно, виной тому был странный сон. Или, что вероятнее, это первые признаки какой-то болезни. Она в самом деле ощущала что-то похожее на лихорадку. Ну или по крайней мере жар. Что-то росло внутри нее, будто из зернышка появился крошечный росточек в трещине, которая ведь никак не могла быть той самой, между до и после. Это совершенно точно простуда.

Полностью отдавшись собственному раздражению из-за этого странного росточка, который она чувствовала в солнечном сплетении, Присцилла даже близко не была готова к тому, что произойдет через несколько минут.

Собственно говоря, Аньезе и Эльвира со своих стратегических позиций в саду видели, как они идут. Все шестеро, целая процессия – довольно пугающая компания, вооруженная большой коробкой с надписью «КОНДИТЕРСКАЯ ДЖАННИ». Они быстрым шагом прошли мимо двух соседок, даже не взглянув ни на одну из них. Все шестеро раскрасневшиеся, с восторженным безумием в глазах.

– Бедняжка, – пробормотала Аньезе, сочувствуя новой гостье Тильобьянко.

– Это точно, – кивнула Эльвира.

В следующую минуту женщины из книжного клуба уже дергали за ручку черной калитки, ведущей в парк виллы «Эдера».

– Дамы! Открыто! – ликующе воскликнула Ирена. – Идемте!

Друг за дружкой, точно за мамой-уткой, пять женщин прошли в сад и без малейшего колебания направились к вилле. Вот-вот должна была сбыться их мечта. И незапертая калитка была не чем иным, как знаком благосклонной судьбы. Это же очевидно.

Присцилла так и сидела, погрузившись в свои мысли, которые перескакивали с Каллиопы на Кларетту, на росток непонятного чувства в груди и на авокадо, когда вдруг раздался звонок. К сожалению, ей пришла в голову ужасная идея пойти и открыть.

Рано утром, как и всегда, три кумушки по-своему встречали новый день.

– Нет, вы ее видели вчера? – говорила Эвелина остальным трем. – Держу пари, это она и поселилась на вилле «Эдера». Писательница.

– Так и есть! – воскликнула Розамария. – Я вам одно скажу: чудна́я она какая-то. А что тут еще скажешь?

– Хотела непонятно какое прошутто. И странный хлеб. Наш ей, видать, не подходит, – возмутилась Кларетта.

– Было ясно, что Людовика сдаст дом какой-нибудь такой даме. Можно было догадаться.

– А я знала. С тех пор, как Вирджиния нам сказала, что приедет писательница, я знала, что все этим кончится. И я вам говорила. Я вам говорила или нет? – не успокаивалась Эвелина.

– Ты нам говорила, – снисходительно подтвердила Розамария.

– А теперь нам все лето придется ее терпеть – да ей только серьги в носу не хватает. С этим ее странным хлебом. Но я не позволю ей сесть мне на шею! Если девчонка хочет хлеб, пусть ест тот, что у нас пекут!

– Хорошо сказано, – синхронно закивали остальные двое.

– Ну следующим летом мы уж проследим за тем, кому сдадут виллу «Эдера»! Не думает же эта Людовика, что может делать как ей вздумается только потому, что это ее дом! – продолжила одна из кумушек.

– Какая дерзость!

– Какой позор.

И все три седые головы неодобрительно закачались.

– И когда вошел Чезаре, эта с ним даже не поздоровалась.

– Какая грубость. А он зато какой милый мальчик, да? Пожалуй, познакомлю его со своей Паолой, – решительно объявила Розамария.

– Да он ее с пеленок знает! – не без удовольствия напомнила ей Эвелина.

– Именно! Может, увидит ее сейчас и поймет, что они созданы друг для друга, – возразила Розамария, которая быстро не сдавалась. – В журнале «Конфиденце»[18]18
  Confidenze (ит.) – «Откровенность», «секреты».


[Закрыть] такие истории постоянно публикуют.

– М-м-м… – с сомнением протянула Кларетта. – Я бы не хотела говорить, но…

– Но? – воскликнули две кумушки хором, уставившись на подругу.

– Ох, нет, пока ничего не скажу. Но моя интуиция мне подсказывает… Попомните мои слова!

Остальные двое с ненавистью смотрели на Кларетту. Она всегда так говорила – прежде чем обязательно происходило что-то нехорошее.

В этот момент на площади появился доктор Чезаре Бурелло, мужчина, которого Розамария, начитавшись множества рассказов в «Конфиденце», вознамерилась заново познакомить со своей Паолой. Женщиной, которую он не только знал еще малышкой, но и про которую, если признаться, ни разу и не подумал. Вот он пересек площадь, собираясь насладиться сигарой в баре Аниты, с кофе и, возможно, бокалом ледяного белого вина чуть позже. Пройдя мимо своей машины, нахально брошенной поперек дороги, он вдруг заметил под дворниками листок бумаги.

Штраф в Тильобьянко? – изумленно подумал он. Куда катится этот мир!

Со скучающим видом вытащив бумажку и открыв, он обнаружил, что речь идет вовсе не о штрафе.

На листке бумаги для письма цвета слоновой кости нашлось несколько строк, написанных от руки изящным женским почерком: «От самого твоего существа, настолько мужественного, я вся пылаю, точно факел женственности».

Чезаре поднял голову, внимательно огляделся. Неужели и здесь ему не будет покоя? Да что он такое делает с женщинами?

Ему вспомнилась девушка с рыжими косичками, вся в черном, как готичная Пеппи Длинныйчулок, которую он видел вчера в магазине Кларетты. Почему ему показалось, что он давно ее знает, если никогда в жизни с ней не встречался? И почему она так нехорошо на него посмотрела, шлепнув пакеты с покупками на прилавок? Как вообще какая-то женщина смогла посмотреть на него вот так – а не с улыбкой, как все остальные?

Доктора Бурелло, элегантного Казанову, эти вопросы в самом деле волновали. Может, это был призрак всех женщин его прошлого, которые его ненавидели, и порой заслуженно? И теперь они объединились и вселились в эту незнакомку? Такой вариант исключать нельзя…

Но, гораздо серьезнее, учитывая обстоятельства, был вопрос: а почему его это волновало? Что такого было в той девушке и почему он в тот момент чувствовал себя так, будто ему кто-то холодной воды за шиворот вылил? За всю его веселую и впечатляющую карьеру соблазнителя такого с ним никогда не случалось. В тот день он не придал этому значения, но ощущение с тех пор не проходило. Было в ней что-то, от чего ему хотелось тихонько приоткрыть дверь и заглянуть внутрь, узнать, что же за ней скрывается. Жаль, что она так убежала, оставив его, как говорится, с носом. Теперь ему предстояло ее найти.

Отвлекшись на эту непривычную для себя мысль, Чезаре рассеянно убрал полученную записку в карман и в тот же миг про нее забыл.

Присцилла же, наивно открывшая тяжелую дверь виллы «Эдера», обнаружила на пороге нечто, что не смогла бы представить даже в прежние времена, когда ее воображение еще бурлило неудержимым потоком. Шесть женщин в кричащих нарядах, улыбающиеся и взмокшие от быстрой ходьбы, держали в руках большую коробку сладостей и смотрели на нее слегка безумными глазами. При виде их перед внутренним взором Присциллы появилось одно-единственное сияющее слово: Салем.

Но уже было слишком поздно.

Она так и не поняла, как это могло случиться, какие темные силы тут вмешались, но пять минут спустя она уже сидела в гостиной, и шесть пугающих пар глаз смотрели на нее с обожанием, не отрываясь. Перед ними, во всем своем сладком великолепии, лежали сладости из «Кондитерской Джанни»: буйство крема, фруктов и взбитых сливок.

Присцилла должна была бы предложить им кофе или элегантную чашечку чая, возможно, сдобренную ромом, чтобы прийти в себя от изумления. Но вовремя себя остановила. В магазине сварливой старушки она взяла только одну бутылку и намеревалась смаковать ее в одиночестве, по чуть-чуть, под покровом ночи, набираясь храбрости прикончить Каллиопу. Может, стоит напоить ее и отправить гулять по узкой, очень узкой и опасно длинной тропинке вдоль скалы прямо у края отвесного обрыва.

Пронзительные влюбленные крики смели ее настоящей волной, но теперь обладательницы визгливых голосов сидели все вокруг нее, неподвижные и тихие.

– Дамы, чему обязана удовольствием? – спросила Присцилла, которая сидела, забравшись на диван с ногами.

– О-о-о, – взвизгнула Ловиза.

Присцилла вздрогнула.

– Ловиза, держи себя в руках, – холодно велела Ирена. – Синьора Гринвуд. Вы даже себе не представляете, с каким восторгом мы принимаем вас здесь, в Тильобьянко.

– С восторгом! – снова завопила Ловиза.

Глава клуба испепелила ее взглядом.

– Прости ее, синьора Гринвуд. Она очень взволнована.

Присцилла, не веря своим глазам, смотрела то на одну, то на другую.

– Мы думали, вы американка. Сзади на обложках ваших книг написано, что вы живете на ранчо.

– Да, ну…

– А на самом деле вот вы здесь! С нами! – воскликнула она. – Однако, как бы сказать, мы вас представляли несколько иначе… скажем… – добавила Ирена и замолчала, разглядывая легинсы до середины голени, черную бесформенную футболку, слегка свисавшую с плеча, и небрежно завязанные волосы.

Присцилла сделала очень, очень глубокий вздох.

– Видите ли… мы прочитали все ваши книги! – воскликнула Элеонора, пытаясь исправить ситуацию. Ловиза общаться с незнакомыми не умела, а Ирена всегда была слишком въедливой. – Мы знаем все про Каллиопу! И про ее воздыхателей! О, граф Эдгар, и пират Джек… я, правда, не знаю, кого выбрать! Прямо как Каллиопа! – продолжила она.

– Мы с ума сходим по вашим книгам! Бежим покупать новую, как только она выходит… о, умоляем! Скажите, за кого выйдет замуж Каллиопа? – переняла эстафету Мариза.

– Если я могу высказать свое мнение… – тоном профессионала начала Ирена.

И к Присцилле вернулся дар речи.

– Не можете.

Или все же могут? На мгновение у нее мелькнула мысль, что за нее решат читательницы.

Ирена, потеряв дар речи, озадаченно оглянулась в поисках поддержки на Лауру, которая, однако, сидела там как кукла с пустым взглядом. Что вообще с ней происходит? Она всегда была немного не в себе, но за последние пару дней стало значительно хуже!

– Э-э? – наконец произнесла она.

Присцилла увидела шанс и поспешила за него уцепиться.

– Дамы, большое спасибо. Но вы же пришли сюда не для того, чтобы давать мне советы о том, как писать мои же книги, верно? Потому что у меня есть четкий план работы, определенный уже давно, – без колебаний соврала она.

– О… и какой он? – спросила Мариза, сжав руки от волнения.

Ирена поторопилась вмешаться:

– Мы бы хотели, чтобы вы приняли участие в одном из собраний нашего книжного клуба в качестве почетной гостьи. Ну разве не прекрасная идея? – защебетала она не без высокомерия, при этом по ошибке вновь взглянув на Лауру за поддержкой в этой животрепещущей просьбе. А в ответ ничего, пустота – девчонка сидела в ступоре, и именно сегодня, когда у них такая важная миссия!

Присцилла, не удержавшись, на долгое мгновение прикрыла глаза. Все, силы у нее кончились. Стоило бежать из дома со всех ног, в надежде хоть где-то найти райский уголок, который принес бы ей вдохновение, чтобы вдруг без предупреждения оказаться среди шумных женщин, которые предлагали ей провести день за разговорами про Каллиопу дель Топацио и двух ее извечных возлюбленных, запивая все это лимонадом с печеньем. Это уже было слишком. Что же ответить, чтобы не выглядеть совсем невоспитанной, но не оставить им ни единой лазейки? Какие слова подобрать, чтобы казаться одновременно польщенной, но решительной? Она, Присцилла Вердебоско, творившая под псевдонимом Присциллы Гринвуд, которая находила слова, чтобы миллионы читательниц влюбились в несуществующих персонажей, внезапно не могла сказать ничего, кроме твердого:

– Нет.

Даже не «мне надо подумать» или «не уверена, что сейчас подходящий момент». Все, что у нее вырвалось – простое «нет».

Шесть женщин замерли на своих местах, кто с недонесенным до рта печеньем, кто с набитым ртом. Ирена, в качестве председательницы, сочла своим долгом первой прийти в себя.

– Прошу прощения? – рискнула произнести она, с напрасной надеждой, что здесь какое-то недопонимание. И неважно, насколько сложно взять и не понять одно-единственное «нет». Возможность такая была, и она за нее уцепилась.

Но Присцилла уже погрузилась в свои мысли: как же так она раньше не сообразила, насколько изумительно просто взять и сказать «нет», а не бросаться городить огород, чтобы добиться той же самой цели? И что нельзя недооценивать, что одно это волшебное слово принесло ей столько удовольствия.