Текст книги "Неведомо зачем"

Анна Бру
Неведомо зачем

Волны внутренней красоты

Пришла и знала одно – вокзал,

Раскладываться не стоит.

Марина Цветаева

Стихи, что вы найдете в этой книжке, из поэтических тетрадей Анны Бру. Во всех её стихотворениях, как автор называет – зарисовках, легко заметна самобытность, и незашоренный, особый взгляд на мир. И сразу виден музыкальный их настрой. Тому источники – Москва и фортепьяно. Сроднилась Анна с инструментом с детских лет. И в ней потребность музицировать, задумывать, записывать стихи – она тождественна потребности дышать. Кто узаконит, что такое вдохновенье?

Давайте вслушаемся в эти её строки:

 
Безлюдно. В облаках голубизна
Щеки коснулась веточка сирени
Далёкая московская весна
Ко мне явилась без предупреждений
Волною мои мысли теребя
И в этот миг я вспомнила тебя.
 

В американском её доме есть рояль. Старинный, девятьсот двенадцатого года, известной в мире фирмы Wurlitzer. Сработанный прекрасно, на века, с чистейше правильным и бархатным звучаньем. Не просто инструмент, а верный друг.

Дорога странствий, ветер перемен – для поэтессы это звуки не пустые.

Она вдруг может неожиданно сорваться, поселиться в штате Мэн, почти что рядышком с Канадскою границей. И долго добираться на работу в город Хултон, где исполнять с большой отдачей долг врача. Жить переменчивою жизнью, напряженной.

Или поехать в Калифорнию, где жить на островке, в не очень часто Тихом океане. И по длиннющему надежному мосту опять же долго ехать на работу в Сан-Франциско.

Во всех дорогах, будь то путь в центральный Денвер, иль переезд в далекий Новый Орлеан, за ней повсюду поспевал её рояль, как ни мучительна была транспортировка.

Она из тех, кто распознал, что жизнь – искусство, а не зачитанный до дырок манускрипт.

 
А у черёмухи в Машковом переулке
Уж набухают изумрудные листы
Я отправляюсь по бульварам на прогулку
Надев браслеты из кудрявой бересты
 

И напоследок – поэтесса Анну Бру нередко пишет прозу – по-английски. Один из первых её опытов – рассказ, она показывала Курту Воннегуту. И получила одобренье «В добрый путь».

Возьмем эпиграф – он поставлен не случайно. Ведь те стихи для Анны жизненное кредо. Не богохульствуя, не делая привычек, а искренне и просто – просто жить. Чтобы сказать уже когда-нибудь потом, как у Цветаевой в конце стихотворенья:

 
Гляжу и вижу одно – конец,
Раскаиваться не стоит.
 

Павел Козлов

«Явилась я с далекой Андромеды…»

 
Явилась я с далекой Андромеды
Без чемоданов, сумок, барахла.
Обутая в резиновые кеды
Гляжу на золотые купола
 
 
Я световые версты нанизала
На чётки, что купила в Бухаре
Я помню, как девчонкой приезжала
На площадь трёх вокзалов на заре
 
 
Москва ещё жива, как прежде – дышит
В морозном воздухе струится пар из труб
Что смотрят ввысь. Мотор ревёт и пышет
Ещё секунда, и к созвездиям рванут
 
 
В столичных улиц супергибкую поверхность
Втопчу я снег упругим башмаком
А после ринусь в вековую бесконечность,
Простившись с тяжестью московских катакомб.
 

«Давно родившись, медленно и в муках…»

 
Давно родившись, медленно и в муках,
В день осени, дождливый и сырой,
Очнулась я в дешёвых серых брюках
На лавочке в метро, на «кольцевой».
 
 
Глотая жёлтый полумрак туннельный
Держусь за поручень, как птица за червя
Дыханье моей музы из вселенной
Я чувствую у своего плеча.
 
 
Локомотива электрическая сила
Меня уносит, может – навсегда.
С туманных сопок где-то на Курилах
Луна глядит раскосо на меня.
 
 
Она подмигивает белыми глазами
Такая праздничная в облачном манто
И полускрытая за теми облаками,
Скрывает оспой поражённое лицо.
 
 
Прощай Цветной бульвар, моё почтенье!
Бубнят в аллее сонно циркачи.
Пьют пиво с воблой после представленья
Свободного паденья короли.
 

Вино

 
Спасибо предкам, что придумали вино.
 
 
Мы знаем наперёд, что в гроб дубовый
Традиций старых следуя законам
Нас упакуют строго, все же – но…
Мы продолжаем и продолжим пить вино
Поскольку плоти вечной жизни не дано.
 

«В абсурде фиолетовой ночи…»

 
В абсурде фиолетовой ночи
Ножи в тортах торчат, как минареты.
Из спичек воздвигаю я Кижи
В дыму твоей последней сигареты.
 
 
Пластинка нашей пламенной любви
Проиграна на скорых оборотах.
Шрапнель ещё свистит из-под иглы,
Минуя сердце, отупевшее в заботах.
 
 
Но ты – ты преподносишь мне цветы
В залог привычного земного постоянства,
Как будто свет давно исчезнувшей звезды
В таинственном космическом пространстве.
 
 
Мы обнимаемся. В объятьях – осторожность,
Страсть миновала, вся исчерпана до дна.
Моей души сиротской беспризорность
В букетах роз твоих погребена.
 

«От строгих утонченных кипарисов…»

 
От строгих утонченных кипарисов
До голубых нетронутых снегов
Давно знакомый запах барбариса
Манит из незапамятных веков.
 
 
Галактики холодное дыханье
Уже покрыло инеем виски.
Маниакальное тревожное сознанье
Все в русле высыхающей реки.
 
 
Пускай цветут вишневые аллеи,
Пускай шумят кудрявые дубы.
На голос предков я, с букетом из камелий,
Откликнусь барабанами судьбы.
 

Дежурство

 
Дна не нащупать, ни покрышки не видать,
Одна во всей вселенной на дороге.
Не двигаюсь вперёд, не ринусь вспять
Спешу собраться с мыслями опять…
И засыпаю, чтоб подняться по тревоге.
 

«Что же ты молчишь подружка, слёзы-искорки порой…»

 
Что же ты молчишь подружка, слёзы-искорки порой,
В изумлении качаешь забубённой головой?
 
 
Видишь – белые лебёдки по пруду проплыли, ва́жны,
Мастер смотрит из окошка, где сирень цвела однажды
 
 
Под бумажною гирляндой я сокрыта от забот
Моё тело птиц заморских окружает хоровод
 
 
Слышишь музыку Шопена? В конфетти я, как в снегу,
Как пасхальной вербы ветка заморожена во льду
 
 
Спой мне песню про Руслана, и про Ваньку Дурака
Про кобылу Сивку – Бурку, что умчалась в облака.
 
 
Про Алёнушку-сестрицу, про крутые берега
Про принцессу, что заснула, уколовшись на века
Принц явился к ней на ложе, приподнял вуаль с лица.
 
 
Что же сделать мне, скажите, для счастливого конца?
 

«Безлюдно. В облаках голубизна…»

 
Безлюдно. В облаках голубизна
Щеки коснулась веточка сирени
Далёкая московская весна
Ко мне явилась без предупреждений
Волною мои мысли теребя
И в этот миг я вспомнила тебя.
 
 
Как мы бежали беззаботно по Неглинной
Как я что силы поспевала за тобой
И твою руку, что ты подал мне невинно,
Твою манжету с сигаретною дырой.
 
 
И нашу близость – исступление? Случайность?
Иль предназначенность. Чужого – не воруй!
И в переулке – неожиданный и тайный,
Почти что первый и последний поцелуй.
 

«В большом и розовом Париже…»

 
В большом и розовом Париже,
Где липы пахнут как «Шанель»,
Тебя я больше не увижу
И твой поношенный портфель.
 

Одиночество

 
Разделена с тобой бездушною толпой,
Глотаю слёзы, чтоб не зарыдать.
В собор Исакия – французский долгострой,
Я забрела, но не молиться, не стенать.
 
 
Сверкает серебро, мадонна в злате,
Непостижимого символика – алтарь.
Колоколов воскресные набаты
Зажгли в душе божественный пожар.
 
 
Гремя карманной мелочью нескромно
Я покупаю сальную свечу:
Чтоб не остаться в старости бездомной,
Чтоб заплатить последнему врачу
 
 
Среди толпы осталась одинокой
Горит душа, ещё кипит любовь.
Мне б умереть сейчас на дикой Ориноко
Пролив турецкую и взбалмошную кровь.
 

«Потемнело небо синее…»

Ахмадулиной

 
Потемнело небо синее
Вот опять гощу в России я
Пиво жадно пьют бездомные
Продаются туфли модные
 
 
Речь славянская на улицах,
Дождь осенний будто наплевал
В Большой и Малый переулок Харитоньевский
Где Пушкин с Вяземским в былые дни гулял
 
 
День непогож. Хрустя рубашкой накрахмаленной
Не торопясь бреду по Крымскому мосту.
В стене Кремлёвской, революцией закаленной.
Ножи неона режут бахрому.
 
 
Без разницы – что посуху, по лужам,
Вдыхая сигарет моих дымок,
Я чую приближенье вечной стужи
И в гор

...

конец ознакомительного фрагмента