Текст книги "Одно преступное одиночество"

Игорь

Костров довез нас до моего дома, и когда его автомобиль уехал и мы остались с Леной вдвоем, я почувствовал себя мальчиком, брошенным родителями. Испытал очень странное и стыдное чувство какой-то беспомощности и бессилия перед вверенной мне женщиной. Волей обстоятельств та жизнь, которую мы все эти два года оставляли за дверью гостиничного номера, обрушилась на нас, неподготовленных, лавиной, накрыла нас с головой. И теперь от меня зависело, сумеем ли мы сохранить наши чувства или же они под ветром обрушившихся на нас проблем и даже опасностей будут разрушены, погибнут.

Ладно я, у меня за плечами много пережитого, и я, думаю, успел как-то закалиться и даже огрубеть, научился стойко держаться и не раскисать – ради детей, ради моей семьи. Но какой жизнью жила Лена и что заставило ее скрывать многое от меня – в этом мне еще только предстояло разобраться.

Сейчас же мы поднимались с ней ко мне, где за дверью первое, что она увидит, это выставленные в ряд разноцветные башмачки моих маленьких детей. А еще через несколько минут на пороге появится заспанная Катя, няня моих детей, вполне себе привлекательная и очень домашняя, и Лена сразу же примет ее за мою жену. И это станет для нее ударом. Она медленно повернет ко мне голову и посмотрит на меня с недоумением, страхом, потому что при наличии жены ее положение еще больше усложнится и уж ничто не заставит ее увидеть во мне своего защитника, даже друга.

Мы остановились перед дверью. Лена посмотрела на меня, и в этом взгляде было столько вопросов, что я даже растерялся.

– Я не женат, я живу один с детьми, они совсем маленькие. Еще есть няня Катя, но она просто няня.

– Так ты не женат? – Глаза ее моментально наполнились слезами радости и облегчения. – И вот за этой дверью сейчас спят твои дети?

Последние слова она произнесла шепотом.

– Да.

– Ты поэтому молчал? Боялся, что твои дети помешают нам? Да как ты мог? Дети! Боже…

Я видел, что ей было трудно говорить.

– А как их зовут? Сколько им лет?

– Анечка и Саша. Почти три. Они двойняшки.

Я достал ключи и принялся открывать дверь. Лена стояла рядом со мной, и я слышал биение ее сердца. Я понимал, как она переживает, как напряжена. Но сейчас все будет хорошо. У меня есть дом, где она найдет все необходимое, где сможет пробыть столько, сколько понадобится. А еще лучше, если она останется здесь насовсем.

Это надо было видеть – как она делает первые шаги в мою жизнь, в мой мир. Вспыхнул свет, и она замерла на пороге, разглядывая розовые кроссовки Анечки и фиолетовые – Сашки. Подняла с полу один башмачок, повертела в руках.

– Какие маленькие… И как же ты… один? А где их мама?

– Сбежала, – ответил я с опозданием в два года. – Я тебе потом расскажу, если, конечно, захочешь.

– Захочу. Я теперь все захочу. Только жаль, что у нас с тобой не осталось времени. Меня же посадят.

Она сказала это как человек, точно знающий дату своей смерти – со светлой грустью в голосе, чуть ли не прощаясь с белым светом.

– Не раскисать. Ты должна знать – даже если ты застрелила своего мужа, я все равно сделаю все, чтобы тебе помочь, чтобы тебя не посадили. Обстоятельства жизни бывают разные. Может, он заслужил…

– Нет-нет, я не убивала, в этом можешь не сомневаться, – вздохнула она как-то судорожно. Потом разулась и прошла в комнату, куда буквально спустя пару минут вошла Катя. На ней были розовый халат и домашние тапочки. Увидев Лену, она остановилась, нахмурилась и принялась ее разглядывать.

– Катя, это Лена.

– Катя, – моя няня протянула ей руку. – Очень приятно.

– Как дети? – спросил я шепотом Катю, помогая Лене освободиться от тяжелого вязаного пальто.

– Все хорошо. Спят. Поужинали, повозились немного, это уж как водится. Потом я их уложила.

– Спасибо тебе, Катя.

– Я там вам на плите все оставила.

– Хорошо, – ответил я, испытывая почему-то неловкость, словно мне было что скрывать от Лены. Ну, да, Катя готовила мне, что ж тут плохого? И убирала, и стирала.

Лена села в кресло и осмотрелась. К счастью, все было прибрано, Катя собрала все игрушки с ковра, словно знала, что я приду не один. Нет, она, конечно, убирала, но к вечеру иногда так уставала, что у нее просто не хватало сил собрать игрушки. На диване среди примятых подушек лежала раскрытая книга «Алиса в Стране чудес», купленная мною исключительно из-за иллюстраций Елены Базановой и служившая моим детям пока что только как художественный альбом – вряд ли они смогли бы понять саму сказку.

– Все, как во сне, – наконец, сказала она. – Ущипни меня.

Но я ее обнял, поцеловал. Катя к тому времени, даже спросонья сообразив, что к чему, тактично удалилась в свою комнату.

Я, не забывая, что теперь многое в жизни Лены будет зависеть от меня, а потому не имея права расслабляться, бодро встал, взял Лену за руку и отвел в небольшую комнату, служившую нам кладовой, где помимо большого гардероба с постельным бельем и полотенцами можно было найти все, что душе угодно, от ящиков с консервами до елочных игрушек.

– Здесь полотенца, выбери и отправляйся в ванную комнату. Думаю, это именно то, что тебе сейчас нужно. А я пока разогрею ужин.

Вот и все. Она ушла, почти убежала. А мне предоставилась минутка немного прийти в себя, осмыслить случившееся. Итак. Она здесь, в моей квартире, уже познакомилась с Катей. Знает, что у меня дети. Думаю, уже очень скоро она их увидит.

Казалось бы, что особенного произошло? Ну, пришла ко мне знакомая женщина, любовница. Нет, не так… Она не просто знакомая мне женщина, она чудесная женщина, невероятная и любимая мною. И вот она у меня!

Меня самого от волнения прошиб пот. Я даже умылся холодной водой.

Катя оставила мне на ужин картофельную запеканку, какую мы с детьми очень любим. Еще салат и компот. Отлично. Разогрею ужин, когда Лена вернется из ванной комнаты. А пока надо было осмотреть спальню.

Я вошел и постарался увидеть ее чужим взглядом. Спальня как спальня. Мои вещи, к счастью, Катя сложила в шкаф, и комочков грязных носков нигде, кажется, не наблюдалось.

Я сел на кровать. Вот меньше всего представлял я себе Лену здесь, в этой квартире, на этой кровати. Кровать. А что, если она не пожелает лечь со мной? Кто знает, что сейчас происходит в ее голове? Она же перенесла мощный стресс. Ей, возможно, и не до меня. Попросит меня, чтобы я постелил ей в гостиной. Да, она именно так и попросит, понимая, что я, конечно же, уступлю ей кровать в спальне.

Ее не было очень долго, из чего я мог сделать несколько выводов. Первый: она привыкла подолгу плескаться в ванне. Второй: после камеры просто необходимо было как следует отмокнуть, чтобы избавиться от преследуемых ее запахов. Третий: ей стало плохо, дурно.

Я подошел и постучал в дверь.

– Иду-иду! – ответила Лена не сказать что бы весело, но как-то звонко, легко. Горячая вода и мыло явно пошли ей на пользу.

Вспомнив, что у нее нет халата, я принес ей один из своих, огромный, зеленый и тяжелый, мои дети называли его «крокодилом». Я еще раз постучал и, когда мне открыли дверь, сунул в просвет большой махровый ком.

– Это мой! – сказал я на всякий случай, чтобы она не подумала, что халат мог бы принадлежать моей сбежавшей жене или Кате.

– Спасибо!

Она почти сразу же вышла, розовая, кутаясь в халат, на голове тюрбан из голубого полотенца.

Вот уж такой я ее точно не видел. Никогда. А какая милая, славная! Я обнял ее.

– Я словно заново родилась, – сказала она, отвечая на мои поцелуи своими, совсем уж какими-то целомудренными, почти детскими поцелуями. Стеснялась.

Я положил ей горячую запеканку, налил компот. Себе – водочки.

Она сняла с головы полотенце, распустила мокрые волосы.

– Значит так, Игорь. Или ты веришь мне или нет.

– Верю! – Я даже не дал ей договорить.

Она подняла на меня свои глаза, задержалась долгим взглядом, словно исследуя меня, пытаясь понять, искренен ли я.

– Мы с Колей, моим мужем, поругались. Понимаешь, наш брак в последнее время напоминал некую договоренность… Словом, мы жили каждый своей жизнью. Уверена, что у него были другие женщины, а может, одна, не знаю. Но выглядел он вполне счастливым, довольным жизнью. Наш бизнес… Когда-нибудь я расскажу тебе о нем более подробно, чтобы ты понял, откуда взялся начальный капитал и все такое. Но сейчас тебе важно знать, убила я его или нет. Так вот, мы жили под одной крышей, но у каждого была своя жизнь, я уже сказала… Господи, мысли расползаются, как нитки. Никак не могу сосредоточиться.

– Успокойся. Не хочешь, можешь сегодня вообще ничего не рассказывать.

– Я расскажу, что помню. Мы ругались с ним из-за ребенка. Он никак не хотел, чтобы я взяла ребеночка из детского дома. А я очень, очень хотела. Он считал, что это полный бред, что ребенок может быть с дурной наследственностью. На что я сказала ему, что неизвестно еще, какая у нас с ним наследственность. Думаю, это его задело, он начал что-то там говорить о том, что у него в семье все были приличные люди. Меня же в этой нашей, если так можно выразиться, беседе взбесило то, что он залез в мой компьютер, что посмотрел историю, понимаешь? Историю моих сетевых интересов! То есть ему, оказывается, было интересно, чем я живу, чем интересуюсь! А меня просто как током ударило! Я же не шпионю в его ноутбуке, не подслушиваю его телефонные разговоры. Да мне вообще безразлично, чем он занят. Больше того, меня все чаще и чаще начали посещать мысли о разводе, о том, что надо уже что-то решать. Я и в тот вечер ему тоже сказала, что это ненормально, что хватит уже играть в семью, что все знакомые уже знают, что у нас нет семьи, что все это фикция. Но для него было важно, чтобы его считали семейным человеком, и это при том, что мы все реже и реже стали бывать где-то вместе. Да вообще почти никуда уже не выходили. Я даже в театр ходила одна или с приятельницами. Коля не любил театр.

Я слушал ее, не перебивая, хотя вопросов было много, я едва сдерживался, чтобы их не задать. И главный: почему же не разошлись до сих пор? Все те доводы, которые она приводила, были какими-то несерьезными.

– Может, ты обидишься или просто не поймешь меня… – вдруг сказала она, – но, вероятно, я боялась стопроцентного одиночества.

– Это как?

– Мы встречались с тобой не так уж и часто. И я могла напридумывать себе о твоей жизни все, что угодно. И, конечно, я была уверена, что ты женат. Потому что такой мужчина, как ты, просто не мог быть одиноким. И вот когда впереди целая неделя ожидания свидания и ты совсем одна, в пустой квартире… Это как-то страшновато. А так… Я в своей комнате смотрю телевизор, Коля – в гостиной, можем поужинать вместе.

Я открыл было уже рот, чтобы спросить о характере их отношений, как она теплой ладошкой прикрыла мне рот.

– Мы не спали с ним уже несколько лет. Совсем. У меня два года тому назад был любовник. Молодой, его звали Тагир. Я влюбилась в него. А он женился, и я за один вечер постарела лет на пятьдесят.

– Это был тот самый вечер, когда мы познакомились? – промычал я через ее ладонь.

– Да, и хватит об этом.

Она склонилась надо мной и нежно поцеловала меня в губы.

– Мне до сих пор стыдно за тот свой поступок. Вела себя, как идиотка. Совсем не соображала, что делаю.

– А тогда, когда твой муж… когда его убили… Что ты помнишь, кроме вашей ссоры?

– Помню, что для себя приняла решение расстаться с ним, развестись. Вот только не продумала еще, где кто будет жить. Я знала, что Коля тоже привязан к нашей квартире.

– А ты не хотела жить со мной?

– Не могла об этом мечтать, – прошептала она. – Говорю же, была уверена, что ты женат. Я даже рисовала себе портреты твоих жен… блондинок, брюнеток…

– Что было потом?

– Кажется, я крикнула ему, что наш дом стал для меня тюрьмой, что я здесь задыхаюсь, что я хочу уже чем-нибудь заняться.

– Ты нигде не работаешь?

– Нет, и это меня тоже не красит. Мне было стыдно сказать тебе, что я – опасный человек, что меня нельзя подпускать к цифрам, что я чуть не разорила нас с Колей в свое время и что, если бы не его мозги… Короче, я много раз представляла себе, что мы разговариваем с тобой, что ты задаешь мне вопросы, а я отвечаю. И вот мои же ответы меня же и убивали. Ведь я ничем серьезным не занималась. Жила в свое удовольствие, тратила деньги, которые зарабатывал мой муж, я даже не всегда сама готовила ужин, последнее время нам приносили из ресторана. И получалось, что я как бы никто. Просто женщина.

– Зачем ты разбила его машину?

– Не знаю. Не помню этого.

– Но соседи видели.

– Но я, правда, не помню.

– А у тебя раньше бывало такое, что бы ты ничего не помнила? У тебя были провалы в памяти?

– Да вроде нет.

– А тот вечер, когда мы с тобой познакомились, ты все помнишь? Ты, вообще, соображала тогда, что делаешь? Что тебе мог позвонить какой-нибудь урод, психически нездоровый человек или просто преступник, который мог бы тебя убить, ограбить…

– Ты мне уже все это говорил, пожалуйста, не надо.

– А пистолет?

– Я знала, что у него он есть, я знала, где он его хранит, в сейфе. Отлично помню тот вечер, когда мы с ним смотрели какой-то американский боевик, там убийца проник в дом и перерезал всю семью, и тогда Коля сказал, что завтра же поедет и купит пистолет. Что это дело решенное. Потом я слышала, как он звонил какому-то своему другу, расспрашивал его о том, где и как можно оформить разрешение на хранение оружия. Я же не придавала особого значения всему этому. Понимала, что он мужчина, что ему пистолет нужен не только для самообороны, но и для престижа, что ли. Что мужчины, они, как мальчишки, будут друг перед другом хвастаться оружием. Ну вот… А потом он просто сказал мне, что купил пистолет.

– Показал?

– Да, конечно.

– Значит, после того, как вы с ним поссорились, ты выбежала из дома и?..

– Не знаю. Пошла шататься по улицам.

– Ты раньше шаталась, как ты выразилась, по улицам? У тебя есть какой-нибудь маршрут?

– Да не то, что маршрут… Просто иногда, когда хочется пройтись, брожу по соседним улицам. Неподалеку от моего дома, буквально за углом, есть пекарня, там всегда пахнет сдобой и кофе, вот туда меня почему-то как магнитом притягивает. Дальше церковь, потом маленькая площадь, самодеятельный театр, больница… Иногда останавливаюсь, чтобы почитать объявления.

Тут она вдруг улыбнулась мне, а потом и вовсе расхохоталась, но не громко, тихо, прикрыв рот рукой, понимая, что в доме спят дети:

– Но более идиотского объявления, чем то, что я клеила, когда меня бросил Тагир, я не встречала.

Я решил сделать вид, что не обратил внимания на ее слова. К тому же упоминание имени ее бывшего любовника было мне не очень-то приятно.

– Сколько времени прошло с тех пор, как ты вышла из дома?

– Не знаю. Я ходила по улицам и думала о ребенке, о том, что, если я разведусь с Колей, вряд ли мне дадут усыновить ребенка. Получалось, что я, с одной стороны, хотела свободы и развода, а с другой – была зависима от Коли. И все это меня страшно бесило!

– Значит, ты не помнишь, как разбивала машину?

– Знаешь, мне вообще вся эта история с машиной непонятна. С какой стати мне было бы разбивать машину? У него дорогая машина, «Мерседес», почти новая, он ее в прошлом году купил. Да у меня бы просто рука не поднялась.

– Но соседи все как один утверждают, что это была ты… – осторожно заметил я. – Что на тебе была красная куртка. У тебя есть красная куртка?

– Конечно, есть. Я в ней обычно и отправляюсь на прогулку. Ты хочешь сказать, что я вообще ничего не соображала, когда вела себя, как последняя идиотка? Нет, я все понимаю, поскандалили-поругались, покричали друг на друга, но чтобы убивать?! Нет, я пока еще не сошла с ума.

Она вдруг сжалась вся, подобралась, словно уменьшилась в размерах, и теперь смотрела на меня испуганно, словно ожидая от меня одного – поддержки.

– Иди ко мне, – я сделал ей знак, и она пересела ко мне на колени, обвила руками мою шею, прижалась ко мне.

– Игорь, мне страшно. Я влипла в какую-то нехорошую, грязную историю. Ты ведь поможешь мне? Поможешь?

– Конечно, помогу. Ты мне только доверься.

– Мне очень, очень нужна твоя помощь. И прямо сейчас!

– В каком смысле?

– Мне нужно туда попасть, срочно.

– Куда?

– Домой. Я должна увидеть все своими глазами. Тогда, может, что и вспомню, а?

– Но квартира наверняка опечатана!

– А ты поговори с Костровым. Если будут нужны деньги, я заплачу, только пусть меня туда пустят.

– Лена?

– А вдруг это вообще не он? Опознания-то не было? Кто его опознавал?

Этим вопросом она поставила меня в тупик. Действительно, кто опознавал Львова? Насколько я понял из разговора Кострова с Геннадием Неустроевым, следователем, Лену арестовали прямо на месте преступления, наверняка надели наручники и…

– Расскажи, как все было. Как тебя арестовывали?

Она посмотрела на меня как на предателя.

Мирем

Теодора! Когда Мирем видела на дисплее это имя, все вокруг начинало переливаться солнечными бликами. Теодора была мостиком к счастью. Худенькая, со светлыми кудряшками, веселая и добрая Теодора всегда своим звонким щебетаньем доставляла Мирем только радостные новости.

– Надо бы встретиться! – услышала она голос Теодоры и по ее тону поняла, что все обстоит наилучшим образом. – Ты где, Мирем?

– У Кафедралы. Смотрю, как голубей кормят.

– Я приеду за тобой, только дождись!

– Дождусь, конечно! – воскликнула Мирем своим низковатым прокуренным голосом.

Она отключила телефон и снова расслабилась, откинулась на спинку скамейки, подставляя потемневшее лицо солнцу. Как вовремя позвонила Теодора! Какое счастье, что она вообще есть! Если бы не было у Мирем совести, она сама бы звонила ей каждый день, чтобы одолжить денег, перехватить сигаретку-другую. Но у Мирем есть совесть, а потому она никогда не звонит ей первая. Знает, что там, наверху, есть тот, в кого она верит и кого любит, есть Бог, который знает, какое у Мирем доброе сердце, и он уж точно не оставит ее без помощи. Сделает так, что или Теодора ей позвонит или работка какая-нибудь подвернется и что у Мирем всегда появится откуда-то благословенная пачка сигарет, без которых она уже не может, тарелка супа или кусок брынзы на ужин.

Она сразу заметила ее. Тоненькую фигурку в синих джинсах и зеленой курточке, подбитой мехом. Свежее личико с розовыми щечками, голубые глаза! Красавица Теодора! Сколько же ей лет? Чуть больше тридцати, но выглядит на двадцать пять, не больше. И куда только мужчины смотрят? Почему она до сих пор одна? Не потому ли, что с утра до позднего вечера убирает гостиничные номера, и мужчины, которые видят ее, – постояльцы, гости, воспринимающие ее просто, как горничную, не могут относиться к ней серьезно? Хотя наверняка многие подкатывали к ней, как к симпатичной девушке, да только Теодора не такая, она умеет за себя постоять. Так ответит, как будто ударит. И улыбнется при этом, мол, вам меня все равно не унизить, не обидеть, я живу своей жизнью, а вы – своей. Я постелила чистую постель, помыла полы и – чао-какао!

Она работает горничной в самом большом отеле Варны «Черное море». Однажды и Мирем ночевала в одном из номеров этого отеля, только давно это было. Ее пригласил один молодой человек, которому она пообещала показать Варну. Ей было около двадцати, ему – под тридцать. Вот только она не помнит, то ли серб он был, то ли грек. Красивый высокий парень с ласковым голосом и большими зелеными глазами. Они познакомились в Морском парке, она покупала мороженое, а он фотографировал пляж. Он позвал ее, попросил сфотографировать его на фоне красивого розового куста. Так и познакомились. Он довольно сносно говорил по-болгарски. Целый день они гуляли по парку, спускались к пляжу, но не купались, просто сидели на песке, болтали ни о чем. Меттин тогда работал в Турции на каких-то овощных плантациях, звонил часто, контролировал каждый ее шаг, требовал отчета, где она и что делает. А в тот день Мирем отключила свой телефон и от свободы чувствовала себя как пьяная. Словно отвязавшаяся от забора собачонка, почуявшая запах свободы.

Парня звали Горан. Да, точно, его звали Горан, и был он все-таки серб. Он угостил ее обедом, состоящим из форели, запеченной на скаре,[3]3
  Скара (болг.) – гриль.


[Закрыть] шкембе-чорбы[4]4
  Суп из рубца, болгарское национальное блюдо.


[Закрыть] и куска торта.

Денек был солнечный, долгий, теплый. Вечером, когда Варна засверкала оранжевыми нарядными огнями, когда вся набережная ожила, из отелей и квартир народ хлынул к морю. Уличные кафе засияли огнями, в воздухе запахло жареным мясом и сигаретным дымом.

Горан пригласил Мирем на ужин. Они пили красное вино, ели вкусный сыр, много курили. Горан рассказывал о своем городке, о своей семье, братьях и сестрах, о том, что только его старшая сестра умеет варить настоящий кофе, что она знает какую-то хитрость. А потом они поднялись в отель «Черное море». Горан заплатил за номер. Мирем долго и тщательно мылась в душе, радуясь тому, что вода никогда не кончится, не то, что в ее маленькой квартирке со скромным бойлером, воду в котором надо было делить с Меттином. Здесь же можно было не спешить и просто постоять под струей теплой воды, чувствуя себя настоящей богачкой. Минута, две, три, пять!

Она бы так и стояла, наверное, до утра, не войди к ней Горан.

Утром, выспавшиеся, они поднялись на самый верх, в ресторан, где их ждал шведский стол с завтраком. Горан сам готовил для нее гренки на одном из шести блестящих новеньких тостеров, где жарили хлеб другие постояльцы, ухаживал за ней, сидящей за столиком с белой скатертью прямо на террасе, даже намазывал на гренки мягкие квадратики сливочного масла и спрашивал, смешно коверкая слова, какой она будет конфитюр – клубничный или персиковый. Народу в ресторане было мало, многие еще спали. Мирем пила кофе с молоком, улыбалась, и ей казалось тогда, что даже гларус, огромная чайка, завтракавшая здесь же, на террасе крошками, которые ей бросали завтракающие люди, улыбается ей в ответ.

Утром Горан поцеловал ее на прощание, сел в такси и уехал. Больше они не виделись.

– Теодора! – Мирем поднялась ей навстречу.

Подруги обнялись, и Мирем снова опустилась на скамейку. Куда только девались силы?

От Теодоры пахло сладкими духами.

– Что, она позвонила?

– Конечно, позвонила. Думаю, что буквально на днях она пришлет тебе электронный билет на самолет, и ты, Мирем, полетишь к ней! Везет же тебе, счастливица! Я тоже хочу в Москву!

– Не думаю, что она будет против, – сказала Мирем, все еще не веря своему счастью. Сердце ее колоколом звенело в груди, еще громче, чем колокола собора.

– У меня работа, я не могу. Кристина, моя подруга, уехала на свадьбу к сестре, я теперь работаю и за нее тоже. Вот вернется она, я прикину, как у меня с деньгами, да и махну тоже в Москву, к вам! Уж не знаю, что у вас там за тайны такие, но мне кажется, что она жениха тебе нашла, да? Или я ничего не понимаю в людях. Элена, она же такая… Она знает, как Меттин издевается над тобой, поэтому единственное, что она могла бы для тебя сделать, это найти в России тебе хорошего парня. Доброго и работящего. Но это уже ваши дела. Мирем?

Мирем улыбалась ее словам. Да, она права, если бы не тайна, о которой Теодоре век не догадаться, действительно можно было бы предположить, что Элена приглашает Мирем в Москву, чтобы помочь ей устроить личную жизнь. Но Элена собирается устроить ей не просто личную жизнь, а настоящую жизнь – волшебную, сказочную, невероятную, нереальную. Ох, если бы только Теодора знала! Но она никогда не узнает.

– Ты сегодня завтракала? – спросила Теодора, помогая Мирем, совсем обессилевшей, подняться со скамейки.

– Да, конечно, кофе пила.

– Пойдем ко мне, я кое-что припасла для тебя.

Она привела ее в маленькую комнатку в отеле, где отдыхали горничные. Вскипятила воду, заварила кофе, разложила на тарелке золотые квадратики сливочного масла, крошечные пластиковые ванночки с конфитюром, сладкую кифлу[5]5
  Болгарская плюшка с вареньем.


[Закрыть] и розоватые кружки копченой колбасы.

– Ешь! Ну, чего смотришь? Тебе силы нужны, чтобы до Москвы долететь! А, понятно.

Теодора достала из ящика стола новенькую пачку сигарет и протянула Мирем, та просияла от счастья и с наслаждением закурила, выпуская дым в раскрытое окно, за которым кружили большие гларусы.

– Будь моя воля, я бы, во-первых, избавила тебя от твоего Меттина, потому что он – дьявол. Я вообще не понимаю, как ты с ним столько лет живешь. Он же высасывает из тебя все соки, пьет твою кровь, грызет твои нервы. На кого ты стала похожа, Мирем? Ты же красивая женщина!

Мирем улыбнулась одними губами – мыслями она была очень далеко, и ей не было дела до Меттина. Она мысленно отрывалась от него, отлетала, улетала…

– А во-вторых?

– Отучила бы тебя от сигарет.

– Но мне нравится курить. Это одно из моих самых сладких удовольствий.

Теодора поджала губы, понимая, что к Мирем не пробиться, что она слишком зависима от сигарет. Как и от Меттина. А жаль.

Выкурив сигарету, Мирем развернула золотой слиток масла и принялась намазывать на ломтик кифлы.

– Вкусно, – улыбнулась она.

Неужели, спрашивала она себя, неужели через несколько дней весь тот ад, в котором она жила долгие годы и который был куда страшнее жизни с Меттином, скоро закончится, и страхи, которые ее преследовали с самого детства, исчезнут насовсем? И к ней вернется сон? Бессонница, которая мучила ее с тех самых пор, как умирающая мать вложила ей в руки полотняный мешочек, закончится? И она перестанет вздрагивать, услышав имена Эмир или Эмиль и даже женские Эмма, Эмилия…

Мирем зажмурилась и замотала головой, чтобы разогнать кроваво-черные, дымные клочки своих кошмаров. Распахнув глаза, снова оказалась в залитой солнечным светом комнатке, перед ней стояла чашка с недопитым кофе, булочка с маслом. А напротив нее сидела задумчивая Теодора.

– Мы и тебе там жениха подберем, обещаю! – хрипловато засмеялась Мирем, похлопывая подругу по руке. – Только бы билет дождаться!