Текст книги "Черная перепелка"

10

– А может, в этой Германии не так уж и хорошо, раз Марта не продала дом, а?

Наташа бродила по дому, то и дело восклицая от восхищения.

Дом был большой, светлый из-за огромных, во всю стену, окон, уютный, несмотря на то что в нем давно никто не жил.

– Девчонки, вы чего застряли на кухне-то? Тома, Соня, неужели вам не интересно осмотреть его? Хотя ты, Соня, здесь все уже видела… Тамара, ау!!! Слышите? Эхо! Какой простор! Да здесь можно на велосипеде кататься!

Тамара, словно и не слыша Наташу, машинально выкладывала из всех сумок подряд контейнеры и банки с закусками. Сердце ее колотилось при каждом возгласе Наташи.

– Надо бы заняться камином… – сказала Соня, делая вид, что собирается куда-то идти. На самом деле она ждала, когда Тамара извлечет из сумки бутылку водки. – Слушай, давай выпьем. Чтобы согреться.

– Ладно… – Тамара откупорила бутылку, позвала Наташу: – Натка, пойдем выпьем, чтобы не замерзнуть!

– Да подождите вы! – Ее голос донесся откуда-то уже издалека. – Сейчас спальню осмотрю!

Тамара встала, открыла буфет, достала два стакана, сполоснула водой и налила себе и Соне по пятьдесят грамм водки. Выпила и зажмурилась.

– И все-таки я не понимаю, кто расчистил дорожку от снега? А, Соня? Марта точно не приехала?

– Нет, не приехала. Я совсем недавно просматривала ее страничку в «Одноклассниках», она там делится рецептом новогоднего кекса, жаркого. Они же там уже справили Рождество, и, хотя немцы практически не отмечают Новый год, наши, я имею в виду русские немцы, конечно же, празднуют! И ни слова о том, что она куда-то там собирается, тем более в Россию. Да что ей здесь делать? У нее там теперь вся семья, они завели себе друзей, из таких же переселенцев, как и они сами. Нет, это точно не Марта…

– Соня, но нам же всем это не приснилось! Дорожка расчищена, причем недавно. А что, если это кто-то из друзей или знакомых Марты решил встретить Новый год здесь, в доме? Все может быть. И что мы будем делать, если вот прямо сейчас за воротами увидим машину, а в ней – всех тех, кто решил воспользоваться этим домом для праздника?

– Я лично не знаю таких людей, которые, не сообщив ничего мне, решили бы занять дом… В любом случае, если бы это было сделано с ведома хозяйки, то Марта бы мне сообщила.

И тут они услышали визг. Он доносился откуда-то издалека, из глубины первого этажа. И визжала Наташа.

Тамара закрыла лицо руками. Соня перекрестилась.

– Девчонки! Сюда, быстрее!!!

Ноги Тамары словно отнялись, она шла из кухни до спальни, как ей показалось, очень долго. Соня плелась следом.

– Водка ударила в ноги, – сказала Соня. – И чего Натка визжит, как поросенок, которого режут?

Тамара приблизилась к двери спальни, сделала шаг, еще один… Сначала зажмурилась, а потом открыла глаза, и ее прошиб пот.

Ната стояла возле платяного шкафа-купе с загадочным видом. И сияла!

– Девочки, смотрите, что я нашла!!! – И тут она с торжественным видом достала из глубины шкафа мятую унылую искусственную елку.

Тамара, осмотрев комнату, нахмурилась. Пошатнулась.

Соня поддержала ее.

– Ты чего, Томка? – Наташа подбежала к ней. – Ты чего испугалась-то? Думала, я тут домового встретила?

– Да что-то водочка ей в голову ударила или в ноги, да? – улыбнулась Соня одними губами.

– Девочки, а чем здесь пахнет? – спросила Наташа, потянув носом. – Или мне просто кажется?

– Это от нас водкой пахнет, – ответила Соня.

– Да нет… Хлоркой несет. А еще – плесенью… Соня, ты что, прибиралась здесь перед тем, как нам приехать? Такое впечатление, будто бы здесь недавно кто-то вымыл полы с хлоркой. А плесенью тянет из шкафа, там какая-то старая одежда висит, ее бы просушить…

– Я? Я что, похожа на самоубийцу? Еще скажете, что я снег расчистила, да? Или отправьте меня за дровами в сарай! Мы, кажется, договаривались…

– За дровами пойду я! – вручив елку в руки Тамаре, торжественно воскликнула Наташа и понеслась по дому к выходу. – И камин разжигать буду тоже я. У меня в сумке где-то есть сухой спирт! А вы поищите пока газету или картонку! Ну, и начинайте уже хозяйничать! Включайте все радиаторы, духовку!

Последние слова донеслись уже откуда-то с улицы.

– Сколько же в ней энергии, – сказала уже просто, чтобы сказать, Тамара. – Вы с ней словно телами, организмами поменялись. Раньше она все мерзла, а теперь ты, Соня. Может, ты правда беременная? Хотя я и медик, но как-то не похоже. Ладно, я пойду на кухню, а ты, милая, протри всю пыль в гостиной, найди скатерть, и начнем накрывать стол. Соня, ау!

– А вдруг я на самом деле беременна? – Соня тяжело вздохнула.

– От кого? От Алика твоего?

Соня не ответила.

11. Из дневника ***

«Могла ли я их остановить, придумать что-нибудь такое, чтобы не поехать туда? Думаю, что могла бы. Достаточно было мне просто заболеть. Сделать вид, что у меня что-то болит. Живот, нога, рука, да что угодно! Без меня они туда точно бы не отправились. Я же для них как мужик. Со мной не страшно, я ж все умею, все смогу правильно организовать, обо всем позаботиться.

Но в который раз я уже повторяю – ничего случайного в нашей жизни нет. И это просто колдовство какое-то, что Наташа вспомнила, как подарила Максу свитер с оленями, а Соня, представив Макса в свитере на фоне пылающего камина, словно подсказала Наташе идею, где можно отпраздновать Новый год.

Ну почему, почему именно там?

Да потому, ответила я тогда сама себе, что уже давно пора было найти нашего доктора Тропинина. Мы все, хоть и старались делать вид, что он жив, подбадривали друг друга, возмущались, когда кто-то случайно проговаривался, говоря о нем в прошедшем времени, но все равно понимали, что его уже нет с нами. Что, будь он жив, он нашел бы способ дать о себе знать.

Готова ли я была к тому, что его найдут, а спустя совсем немного времени выйдут и на меня? Нет, конечно! Разве к этому вообще возможно подготовиться? Ведь толпа захочет меня растерзать!

Иногда, просыпаясь в холодном поту у себя в постели, я словно слышала эти голоса, которые шептали мне в уши, какая я гадина, лживая ханжа, старая шлюха, тварь…

Но все это было ночью, утром же я, смыв следы кошмаров, приводила себя в порядок, надевая строгую черную юбку и белую блузку, аккуратно причесывала свои густые черные волосы, слегка припудривала лицо, подкрашивала губы и приезжала на работу – монашка монашкой.

Мужчины? Да какие мужчины, помилуйте?! Я даже слышать не хочу ваши разговоры и сплетни, кто с кем переспал, кто кого любит или бросил. Все это пустое. Любви нет, а страсть – это чувство животное, а потому относиться к нему нужно несерьезно.

Да, все об этом знали, все, кто испытал эту самую страсть, но с каким же отчаянием и наслаждением все те, кого коснулась эта зараза, бросались в эти сладкие и острые чувства!

Презирала ли я тех, кого прямо на моих глазах губила страсть?

Нет, скорее жалела. В отличие от них я-то знала, понимала, чем все это закончится.

Завидовала ли? Хотела ли испытать эту самую страсть?

Спросите меня еще, хочу ли я попробовать наркотики.

Нет. Я предпочла спокойную и размеренную жизнь. Во всяком случае, мне удалось всех в этом убедить.

Поэтому, когда обнаружат тело Макса и снова пройдет волна допросов всего коллектива, всего его окружения, то никому и в голову не придет, что в этой трагедии замешана я. И какой же бомбой громыхнет по всему городу финал расследования убийства, когда станет известно, кто и за что убил нашего молодого доктора!

Оказывается, у него был роман со своей хирургической сестрой, Тамарой Савушкиной! Вы видели ее? Да она похожа на синий чулок! Страшна, как атомная война! Что он в ней нашел? Сколько же месяцев, лет они тайно встречались? А что, жена ничего не видела и не слышала, они же все работали бок о бок!

Говорят, Савушкина приревновала Тропинина, узнала о его связи с другой и просто сошла с ума! Заманила в какой-то загородный дом, напоила снотворным и убила, вонзила ему шило, простое сапожное шило прямо в сердце!

Да не может этого быть!

Говорят, это муж той девушки приехал, разыскал их и убил.

Нет-нет, это она, ведь на рукоятке шила обнаружили отпечатки ее пальцев. Да там повсюду, в этом доме, следы ее рук.

А что это за дом? Он принадлежит Марте Круль, помнишь, немка, она уехала в Германию, а за домом присматривала ее племянница, маникюрша из парикмахерской, что рядом с больницей.

А что его жена? Ты имеешь в виду бывшую жену Тропинина?..

Таких разговоров будет много, об этом будут судачить все – и бывшие пациенты Макса, и мои коллеги, знакомые, продавщицы, парикмахерши, пенсионеры, водители такси, учителя… Весь город!

А меня посадят в тюрьму. Мне дадут лет восемь, будет трудно, возможно даже, невыносимо, но все же лучше, чем страдать здесь, на воле, глядя, как Макс живет своей жизнью, без меня. Как в перерыве между операциями он уединяется в укромном углу больницы, чтобы позвонить своей новой возлюбленной.

„Ты моя перепелка, – скажет он в трубку, – моя птичка сладкая… Как же я соскучился по твоим перышкам, клювику…“

Он всех своих женщин называет перепелками, и как же нежно у него это получается! И тогда каждая женщина чувствует себя маленькой и беззащитной перепелкой, и ей хочется принадлежать этому страстному, красивому парню…

Понимает ли он, что губит их? Как погубил свою жену!

…Наташа, самая бодрая из нас, забыв про холод и не мучая себя вопросом, кто же расчистил дорожку от снега, отправилась осматривать дом.

Я дала ей всего пару минут на то, чтобы она открыла дверь спальни и увидела трупы. Но время шло, она ходила по дому, открывала какие-то двери, а я в ожидании кошмара не могла найти себе места.

Мне так хотелось выпить! Выпить, чтобы все, что должно было случиться в ближайшие минуты, не накрыло меня с головой, чтобы у меня оставались силы выдержать крики моих подруг, появление полиции, допросы…

И когда мы с Соней уже выпили, и когда нервы мои уже не выдерживали, и я готова была сама уже распахнуть дверь спальни, чтобы увидеть то, что мучило меня весь последний месяц, мы наконец услышали истошный визг Наташи. Бросились в спальню, а наша дурочка, оказывается, нашла в шкафу искусственную елку! А спальня…

Там не было никаких трупов. Постель, которая сейчас должна была заледенеть от застывшей на морозе крови, была чистая. Перины вообще не было. Не говоря уже о трупах. Покрывало с черно-белым шахматным рисунком было совсем новым, белые подушки взбиты и лежат одна подле другой. Кругом в комнате чистота и порядок. Вот только запах хлорки и плесени насторожил меня – здесь явно кто-то был и все чисто вымыл. А вот куда дел трупы?

Кто же обнаружил тела? Кто позаботился о том, чтобы в доме их не было? И тот, кто это сделал, тоже молчит – город не знает о том, что доктор Тропинин мертв. И что убили не только его, но и его возлюбленную.

Возможно, этот человек, так же, как и я, молчит до поры до времени. Но если у меня была причина молчать, вернее, я просто пока не готова была сообщить о том, что произошло в этом доме и какое отношение к этому имею я, мне понадобилось время, то человек, который проник в этот дом и все прибрал, – он-то почему молчит?

Какое отношение он имеет к этому дому? Кто этот неизвестный, который приехал сюда, расчистил дорожку, вошел в дом, открыл дверь спальни, обнаружил там трупы и вывез их куда-то, после чего все вымыл, постелил чистую постель, прикрыл ее этим жутким, рябившим глаза шахматными квадратиками покрывалом?

Почему он сразу не вызвал полицию? Чего ему-то бояться?

Ну, рассказал бы полиции, что приехал в дом, а там трупы… Конечно, начнутся вопросы, кто такой, почему без разрешения проник в дом…

–  За дровами пойду я! – Неунывающая Наташа, вручив мне в руки елку, отправилась за дровами. – У меня в сумке где-то есть сухой спирт! А вы поищите газету или картонку! Ну, и начинайте уже хозяйничать! Включайте все радиаторы, духовку»!

12

Дождев по дороге домой заехал в поселок Караваево, расположенный в двадцати километрах от Маркса. Нашел дом художника Гришина. Добротный, кирпичный, с большим садом, который просматривался через сетку-рабицу.

Дождев подумал о том, что в доме художника наверняка имеются картины с зимними пейзажами, убеленными снегом яблонями, зимними розовыми закатами.

Сам Дмитрий зиму не любил, считал, что это смерть для всех растений, что вся природа словно замирает в ожидании тепла и что это несправедливо вот так мучить холодом все живое. Но вслух никогда об этом не говорил, как-то не по-мужски это.

Дождев был сентиментальным, мягким человеком, но всегда старался это спрятать. У него сердце сжималось, когда он видел бездомного котенка, больную собаку, но в дом к себе животное взять не мог, понимал, что не справится с питомцем, что его и дома-то не бывает, и оттого расстраивался еще больше. Поэтому проходил мимо с тяжелым сердцем. Но если у него был при себе бутерброд, то всегда подкармливал голодных животных, а иногда и покупал для них какой-нибудь пирожок или булку.

Никто не подозревал, что в душе он оставался ранимым и нежным мальчиком, честным и справедливым, таким, каким его воспитала мать. Он и в следователи-то пошел, чтобы помогать людям по мере своих сил. Вот только на службе он старался не показывать своей мягкости, с коллегами держался нейтрально, общался преимущественно по работе, ни с кем не дружил.

Исключением для него стал Иван Соболев, с которым им довелось вести общие дела, несмотря на то что тот жил и служил в областном центре.

С Ваней они как-то быстро нашли общий язык, подружились, и, хотя виделись редко, время от времени перезванивались, советовались друг с другом, а иногда просто разговаривали по душам.

Летом Иван с семьей часто приезжал в Маркс – погостить у Дождева, порыбачить, а то, если удастся, и поохотиться.

В охотничьих угодьях Маркса можно было подстрелить вальдшнепа, рябчика, перепелку, была дичь и покрупнее – олени, косули, кабаны…

Пока друзья рыбачили или охотились, жена Вани Лиля проводила с детьми время на пляже, помогала Дмитрию по хозяйству, готовила еду и в душе мечтала купить в Марксе на берегу Волги маленький домик с садом.

Валентин Петрович Гришин, невысокий коренастый старик с шапкой седых волос и молодыми голубыми глазами, встретил гостя в современных джинсах и толстом вязаном свитере. Из распахнутой двери пахнуло теплым скипидарным духом.

Дождев представился.

– Впустите, Валентин Петрович?

– Отчего ж не пустить? Я гостям всегда рад. Проходите, пожалуйста.

Как Дмитрий и предполагал, все стены большой комнаты в доме были увешаны картинами, но вот мольберта там не было – мастерская художника находилась в правом крыле дома, почти в саду, и была она вся застеклена и хорошо протоплена.

Вот там Гришин с удовольствием показал Дождеву свои новые работы, рассказал о том, как ему здесь, в Караваево, уютно и спокойно живется и, главное, хорошо пишется.

– Что привело вас ко мне, молодой человек?

Дождев достал телефон и показал фотографию натюрморта с розами в белой вазе.

– Скажите, Валентин Петрович, это ваша работа?

– Да, моя. Вернее, у меня было две работы, одну я написал летом, в июле этого года, а вторую – примерно в сентябре я скопировал по заказу одного человека.

– Скажите, где находятся эти ваши работы?

– Одну я сам лично подарил своей ученице, Милочке, а вторую она попросила меня написать для своего мужа, в офис.

– Милочка?

– Да, Мила Закатова. Она занималась у меня, брала уроки живописи. Талантливая девочка, у нее много чего получалось. Правда, времени на занятия у нее всегда было в обрез. Все спешила куда-то, а потом и вовсе забросила. Предполагаю, муж ее чрезмерно контролирует. Но это и неудивительно, ведь она такая красавица! Редкой красоты девочка. А почему вы, собственно говоря, заинтересовались этими моими работами? Смею предположить, хотите заказать еще копию?

За каких-то пару секунд он рассказал так много и одновременно почти ничего, чтобы в самом конце спросить, не желает ли товарищ следователь заказать у него натюрморт?

– Быть может, когда-нибудь… Но сейчас я приехал к вам совсем по другому поводу.

– Да? Ну, что ж… Я вас слушаю.

– Вы слышали когда-нибудь о докторе Тропинине?

– Максиме Ивановиче? Разумеется! Кто ж его не знает? Нашли? – Оказывается, и Гришин знал о том, что доктор пропал.

– Увы, пока нет.

– И вы приехали ко мне, чтобы… – Гришин взглянул на Дождева так, что они одновременно все поняли. Вернее, это Дождев понял, что Гришин догадался, какое отношение он может иметь к доктору. Ведь он только что назвал имя девушки, судя по всему, обычной девушки без каких-то особых талантов, которой вдруг вздумалось брать уроки живописи у художника, живущего поблизости с городом, в котором она могла встречаться со своим любовником доктором Тропининым.

– Скажите, когда вы последний раз видели Милу Закатову? – Вот так, прямо в лоб спросил следователь.

– Примерно месяц тому назад.

– При каких обстоятельствах?

– Как обычно.

– Валентин Петрович, доктор Тропинин пропал, сами знаете. Поэтому я прошу вас – будьте предельно честны и откровенны, отвечая на мои вопросы. Возможно, вы поможете нам с поисками. Вы же понимаете, о чем я?

Гришин задумался. Занервничал.

– Хорошо. Значит, дело было так. На обратном пути домой она заезжала ко мне, я показывал ей этюд или набросок, который сам за нее и делал, она платила мне и забирала работу, чтобы показать мужу. Если же это было масло, то работу она взять, конечно же, не могла, просто делала фотографию, но чаще я сам фотографировал ее за мольбертом, чтобы она показала мужу, чтобы он не сомневался, что она действительно занимается у меня.

– Когда Мила появилась у вас впервые?

– Накануне моего дня рождения, двадцать пятого августа, это я точно помню. Я гостей ждал, ко мне еще тогда сестра приезжала, помогала мне готовить… А Мила? Она – девушка прямая, знает, чего хочет. Она сразу объяснила мне, что ей от меня нужно, сказала, что у нее дела в Марксе и что муж не должен об этом знать. Словом, я нужен ей был для алиби. И она готова была мне заплатить за эти несуществующие занятия.

– Она что, художница?

– В детстве Мила ходила в художественную школу, поэтому, думаю, выбрала для своих поездок именно эту тему.

– Но почему она выбрала вас?

– Уверен – по географическому принципу. Узнала, что поблизости от интересующего ее объекта проживает художник, у которого можно позаниматься живописью, вот и обратилась ко мне.

– Она сказала, что у нее в Марксе «дела»?

– Поначалу да. Это уже позже, когда мы с ней сблизились, вы же понимаете, что такого рода отношения не могут не сблизить людей, повязанных тайной и деньгами… Так вот, когда она поняла, что может мне доверять, она и призналась мне, что в Марксе у нее живет любовник. Она не то что наивная, нет, просто, я думаю, ей хотелось об этом поговорить. К тому времени я уже узнал из интернета, кто такой Закатов, ее муж, понял, что человек он серьезный, очень богатый и что Мила не зря так крышуется, что она боится его, с одной стороны, с другой – верит в то, что наши с ней так называемые занятия помогут ей еще какое-то время продлить свой роман с доктором.

– Расскажите, что вам известно об их романе?

– История интересная, между прочим. В августе Закатов приехал в Маркс порыбачить, взял с собой и жену. Она, конечно, рыбачка еще та, но с удочкой посидеть в красивой заводи ей в кайф, это я вам ее слова передаю. Так вот, отправилась вся эта компания на острова, вы же знаете, какая у нас там природа и как много рыбы, надо только знать места. И только они расположились, костер развели и все такое, как Закатова скрутило, он прямо завыл от боли. Оказалось – воспалился желчный пузырь. Его быстренько на лодке доставили в город, в нашу районную больницу, и оперировал его как раз Максим Иванович. И вот пока он там находился, не знаю точно, сколько дней, Мила же там, в больнице находилась, рядом с мужем, вот тогда у них с Тропининым все и закрутилось… Она же, когда приехала ко мне в первый раз, вы бы видели ее – она вся была искусана комарами! Вы же понимаете, Маркс город маленький, все друг у друга на виду, трудно что-то скрыть. Вот он и увез Милу на какой-то остров, лодку у кого-то одолжил, у него у самого нет…

– И как часто они встречались?

– Два раза в неделю, а то и чаще. Она всегда была на нервах, ее всю трясло, когда она приезжала ко мне.

– На машине?

– Да, на своей машине. Она очень боялась, что муж ее заподозрит в чем-то, что проследит, куда она ездит, у него же своя служба безопасности, для него проследить за женой ничего не стоит.

– И все равно она рисковала.

– Да. В планах у нее было, конечно, развестись и выйти замуж за Тропинина. И он, кстати говоря, был к тому времени разведен, то есть у него-то препятствий не было – свободный мужчина! А вот у нее могли быть серьезные последствия. Хотя я же не знаком с Закатовым… Вернее, мы с ним знакомы, он приезжал ко мне вместе с Милой. Он произвел довольно-таки приятное впечатление и уж точно не был похож на тирана или монстра. Молодой еще человек, культурный, образованный, он с большим интересом рассматривал мои работы, несколько штук купил.

– Натюрморт с розами?

– Тот, что я написал в июле, Закатов как раз и купил по просьбе Милы, и они его увезли. А потом Мила заказала мне копию, сказала, что хочет подарить Тропинину на день рождения. Думаю, что эта работа сейчас находится либо у него дома, либо где-нибудь в кабинете на работе. Скажите, Дмитрий… Господи, как же это я не догадался раньше?.. Мила что, тоже пропала?

– Да. Однако ее муж вот уже месяц как пытается найти ее своими силами и даже не обратился в полицию.

– Получается, что они пропали в одно и то же время?

– Да.

– Если вы хотите знать мое мнение, то я не верю в то, что Закатов убил их. Нет-нет, это просто невозможно. Он не такой человек. Конечно, я мало его знаю и понимаю, что у него большие возможности, но не думаю, что он способен на крайние меры. Допускаю даже, что Мила могла ему сама рассказать о том, что хочет развестись. Но если бы все мужья, которых разлюбили, убивали бы своих жен и соперников, народу бы совсем не осталось. Вы же понимаете.

– Но тогда почему же он не обратился в полицию?

– Возможно, он предположил, что она у своего любовника, поэтому и не искал. Может, она вообще заявила ему о том, что уходит от него, и ушла.

– Но что тогда мешало ему рассказать нам об этом? Я же только вчера с ним встречался.

– Этого я вам сказать не могу.

– Мила предупредила вас о том, что больше не приедет к вам, вы закончили с ней свои занятия или же она пропала внезапно?

– Внезапно. Но я не придал этому особого значения потому, что понимал – она сама знает, что делает. И если не звонит, значит, есть причина. Подумал, что ей самой надо во всем разобраться. Но в душе ждал, конечно, что когда-нибудь они появятся у меня вместе с Тропининым, свободные и счастливые, потому что им уже не нужно будет прятаться… Я же фантазер, ждал, что они пригласят меня к себе на свадьбу, и даже планировал подарить им одну картину, с маками.

– Как вы думаете, они могли просто взять и сбежать?

– Вот сейчас, когда я узнал, что Мила пропала, я тоже думаю об этом… Знаете, что я вам скажу? Мила, конечно, могла бы сбежать от мужа и вообще совершить такой вот отчаянный и, прямо скажем, безответственный поступок, но Максим Иванович – нет. Несмотря на его молодость, страсти-мордасти, любовь, он в первую очередь хороший хирург, врач, и если бы он и принял решение уехать из города, все бросить, чтобы начать новую жизнь, то он сделал бы все официально, понимаете? Он бы все тщательно продумал, спланировал.

– Вы не знаете, где они встречались в Марксе?

– Они прятались, это я точно знаю. Кажется, на какой-то тайной квартире или в доме. Но не у него дома, это точно. Мила рассказывала, что бывшая жена Тропинина не оставляла его в покое и даже после развода пыталась заботиться о нем, постоянно таскалась к нему домой, оставляла чуть ли не под дверью какие-то сумки, пакеты с борщами и котлетами.

– А он-то чего прятался?

– Думаю, он не хотел, чтобы его видели именно с Милой. Вероятно, он таким образом пытался уберечь ее от внезапного визита мужа. Он же не глупый человек, понимал, что рано или поздно муж узнает…

– Мила не говорила, чего именно она боится? Ну, знаете, как иногда женщины говорят, мол, муж узнает – убьет.

– Нет, такого она не говорила. Но все равно боялась его. Иногда у нее прорывалось, что она недостаточно хорошо знает своего мужа, не знает, чего от него ждать. Но никогда не говорила о нем плохо, что он жестокий или плохо обращается с ней. Нет. Мне кажется, она испытывала перед ним чувство вины за то, что изменяет ему. Но и остановиться уже не могла.

– Спасибо вам, Валентин Петрович, вы очень мне помогли.

– Как вы думаете, они еще могут быть живы?

Дождев позвонил Соболеву, чтобы ввести его в курс дела.