Текст книги "Красивая, богатая, мертвая…"

Глава 6

16 июня 2011 г.

– Что-то мы, господа, припозднились, – сказала Глафира, расставляя на столе тарелки. – Давно уже не ужинала в половине первого ночи. Прошу к столу… Знаете, Дмитрий, несмотря на то что я находилась в чужой кухне, мне удалось как-то быстро освоиться. У вас все так удобно, под рукой. И продуктов много, холодильник забит. Ваша домработница хорошо кормит вас. Вот эта прекрасная курица и салаты – все это ее рук дело. Жаль, конечно, что мы не застали ее. Могли бы с ней поговорить об Ирине… Надеюсь, завтра, то есть уже сегодня утром, она приедет сюда? Или как?

– Конечно, приедет! – чуть слышно отозвался Дмитрий. – У нее рабочий день с девяти. Хотя я разрешаю ей иногда приезжать и к десяти. У нее двое детей, да к тому же много времени уходит на дорогу. Да, она действительно хорошо готовит. И вообще, она хорошая.

Лиза, проголодавшись, набросилась на холодную курицу, вид у нее при этом был крайне задумчивый. Глаша же, проглотив ложку салата, занялась завариванием чая.

– Да уж, – очнулась наконец Лиза от своих раздумий. – Жаль, что Людмила к моменту вашего с Ириной возвращения отсутствовала. Если бы она была дома… Кстати говоря, она у вас никогда не ночует?

– В редких случаях, когда, к примеру, деревню заметет снегом или идет страшный дождь…

– Понятно. Так вот… Если бы она, к примеру, была в доме, то мы бы сейчас не гадали, что же произошло после того, как ты, Дима, вошел в дом. Интересно, а что Людмила говорила об Ирине? Как она к ней относилась?

– Да нормально. Уважительно. Она понимала, что мне пора жениться. Понимала и то, что идеальных женщин не бывает. Еще ее, как мне думается, интересовало, что будет с ней в случае, если мы с Ириной поженимся. Я успокоил ее и сказал, что она останется в этом доме, что в ее-то жизни уж точно ничего не изменится. Разве что позже, когда родится ребенок, мы пригласим в дом няню. Но Людмила, она такая, как бы это сказать… коммуникабельная, что ли. Она не конфликтная, ладит с людьми, умеет находить в них все хорошее. Когда я, к примеру, рассказывал ей что-то об Ирине, ну, о своих там переживаниях, сомнениях…

– Вы в чем-то сомневались? – спросила Глаша.

– Только дурак не сомневается. Конечно, я присматривался к Ирине, все пытался представить себе ее в качестве жены. И иногда мне казалось, что она не очень-то и любит меня. Все эти впечатления складывались из мелочей… Мне, к примеру, не нравилось, когда она ела одна без меня. И даже не звала меня разделить с ней ужин… Она могла набрать целый поднос еды, унести в спальню и там есть. В то время как я смотрел, скажем, телевизор в гостиной. Могла бы и меня позвать или ко мне присоединиться… Вам это кажется мелочью?

Лиза, услышав такое откровение, удивилась:

– Вот, Глаша, живешь с человеком и не подозреваешь, что он обижается на такие мелочи… А ведь и мой муж тоже, наверное, злится, когда я поступаю точно таким же образом – с подносом в спальню… Обожаю есть перед телевизором. И его никогда не приглашаю. Да мне даже стыдно, что я предпочитаю есть в спальне, а не с ним за столом… Но это же вовсе не означает, что я его не люблю! Ну, ладно… Речь-то сейчас не обо мне!

– Вы сказали, что делились с Людмилой, вашей домработницей, своими переживаниями, рассказывали ей об Ирине. И что она? – спросила Глаша.

– Она успокаивала меня и рассуждала примерно таким же образом, что и ты сейчас, Лиза. И постоянно повторяла, что идеальных женщин, так же как и мужчин, просто не бывает.

– А у тебя до Ирины были женщины? Ты приводил их в дом? – поинтересовалась Лиза.

– Да, бывало такое. До Ирины я тоже пару раз собирался жениться. Но как-то быстро остывал. Начинал хандрить, искал и всегда находил какие-то отрицательные черты девушек, а потом и вовсе приходил к выводу, что у них дурной характер, что мы не уживемся. Людмила говорила, что я слишком уж разборчив, что я так никогда не женюсь…

– Думаю, что тогда ты просто не был готов к женитьбе, а еще, как и всякий холостяк, ценящий свободу, боялся ее потерять. Вот и все! – улыбнулась Лиза. – Дима, скажи мне, ты зачем отключил все свои телефоны?

За столом стало тихо. Глафира тоже заметила, что все то время, что они находились в обществе Дмитрия, ни один из его телефонов (а она предполагала, что у него, как у очень занятого человека, их как минимум два) не зазвонил. Это было странно по двум причинам. Первая – куда подевались все те люди, которые зависели от него социально и профессионально. Вторая – все его друзья наверняка уже знают о смерти Ирины и просто не могли не выразить ему свои соболезнования. И это не считая других звонков.

– Я не знаю, – сказал он и поморщился, словно от боли. – Я же был с вами… Не хотел, чтобы нам кто-то помешал.

– Но ты хотя бы понимаешь, что первый человек, который тебя сейчас разыскивает, – это следователь, который ведет твое дело.

– Я звонил ему. Мне же Янина дала его телефон.

– И что он тебе сказал?

– Что перезвонит и скажет, где и когда мы встретимся…

– Как его фамилия?

Дмитрий положил на стол визитку.

– Сергей Михайлович Мирошкин… И что теперь будет? Он сильно разозлится?

– Так нельзя, Дима. Он должен тебя допросить. Возможно, он уже приезжал сюда днем или даже вечером, может, поджидал тебя здесь до определенного момента, пока не понял, что ты уже не вернешься… И я тоже хороша, не удосужилась выяснить, кто твой следователь…

Лиза не могла признаться даже себе, что убийство Ирины потрясло ее, выбило из колеи. Визит Родионова, его рассказ о том, что пропала его невеста, как-то не произвел на нее впечатления, ей подумалось, что причина этого визита кроется в чрезмерной мнительности ее приятеля. И тут вдруг это убийство. И бросающаяся в глаза нервозность Дмитрия. А ведь это он ее убил и забыл – это было первое, что она подумала, глядя на него. Эти разговоры об алкоголе и его желание держаться поближе к Лизе, словно он заранее предчувствовал надвигающуюся беду… Еще и телефон отключил, будто действительно не хотел, чтобы помешали его общению с потенциальным адвокатом.

Лиза вышла из кухни, поднялась на второй этаж, достала свой телефон и, несмотря на поздний час, сама позвонила Мирошкину.

– Сережа? Разбудила? Извини… Ты ведешь дело Виноградовой? Ты был сегодня у Родионова? Искал его? Ясно… Я так и знала. Просто мы все это время были вместе. Я в том смысле, что он от тебя не прятался. При встрече я тебе все объясню. Встретимся утром, если хочешь, у меня в офисе, мы будем с Родионовым. Там вы сможете спокойно поговорить. В прокуратуру? Сережа… Психологический фактор, да, и что в этом такого? Он и так напуган… Нет-нет, это не он, можешь мне поверить. Ты же знаешь – там наезд, ее убили… Он собирался на ней жениться… Да… Спасибо, Сережа. Еще раз извини. В девять тебя устроит? Отлично. Тогда до завтра.

Она вернулась в кухню. Перед Дмитрием на столе лежало два телефона.

– Включил?

– Да. Извините, что так получилось.

– Ничего. Завтра… Вернее, уже сегодня в девять мы должны встретиться с ним у меня в офисе. Вот там и поговорите. Надеюсь, Дима, ты помнишь обо всем, что я тебе сказала? О чем предупредила?

– Да, помню.

– А теперь давай с тобой поговорим. Постарайся вспомнить, были на Ирине драгоценности и какие именно.

– Да, были, конечно. Ведь мы же вернулись из гостей. Ирина вообще очень любила драгоценности… Хотя кто же их не любит… Очень красивые сережки с брильянтами, а в центре – сапфир. Точно такое же колье, еще перстень из этого же комплекта. И платиновый браслет, усыпанный брильянтами. Думаешь, ее убили из-за драгоценностей?

– Все узнаем сегодня утром. Так, уже кое-что проясняется. А сумочка при ней была?

– Была. Вы же, женщины, сходите с ума по каким-нибудь «Биркиным»… Вот и у нее тоже была сумка «Биркин». Вообще, некрасивая сумка. По моему мнению, так, ерунда какая-то, стоящая немыслимых денег…

– Какого цвета?

– Белого. На ней же было платье черное в белый горох… Брр… Не могу вспоминать все это без дрожи… Там, на столе, в морге, Ирина лежала уже без одежды… Но я видел…

– Тебе показывали ее одежду, понятно. Ты ее опознавал?

– Да… Разорванное платье, все в крови… Белье… Туфли.

– Ну, вот и ответь теперь – тебе предъявили ее драгоценности? Сумку?

– Нет… – Он вдруг замер, словно в голове его моментально прокрутились кадры из недавнего прошлого, в частности, сцена опознания вещей покойной в морге. – Нет-нет, ничего такого не было… Честно говоря, мне тогда было не до драгоценностей и уж тем более не до какой-то там сумки. У меня все плыло перед глазами. Я даже долго не мог понять, почему вся одежда в таком виде… А уж когда увидел тело… его изуродовали, словно сломали…

– Знаешь, Дима, может, тот факт, что при ней не оказалось драгоценностей и сумки, скорее всего, с деньгами, и сыграет в твою пользу. Следствие может выдвинуть версию убийства с целью ограбления. Хотя, с другой стороны, это могло быть элементарное мародерство. Это когда кто-то обнаружил труп и обчистил его…

– Постой… У меня на самом деле что-то с памятью… Меня же спрашивали еще там, в морге, этот человек, который показывал мне ее одежду… Да, он спросил, были ли на ней какие-нибудь драгоценности, и я ответил, что, конечно, были… Господи, да что со мной такое происходит? Да-да, меня уже об этом спрашивали…

– У тебя шок. Ничего страшного. Это пройдет, – тихо заметила Глаша. Она испытывала к Родионову очень сложные чувства от какого-то тихого, сладкого восторга до жалости. В морге, увидев труп Ирины, она обратила внимание на ссадину в области темени, где волосы девушки были пропитаны кровью, а также синяк на скуле. Понятное дело, что и Лиза не могла этого не заметить. Но вряд ли такое ранение Ирина получила вследствие наезда машины. Глаша, отличавшаяся богатым воображением (плюс все то, что она услышала от перепуганного насмерть Родионова), очень хорошо представила себе сцену ссоры во дворе дома после того, как Дмитрий привез свою невесту домой. Понятное дело, что, вероятнее всего, он сдерживал себя в проявлении своих чувств там, у друзей, у которых они были в гостях, но, уж оставшись наедине с Ириной дома, не смог утерпеть, чтобы не съездить ей по физиономии. И это не она, а он наверняка оскорблял ее, обзывал разными словами и ударил по лицу. Быть может, даже и не один раз… Колесо машины не могло оставить на темени девушки такой след. Возможно, и на затылке тоже имеется ссадина, если он взял в руки какой-нибудь предмет, которым и ударил ее. Она же не стояла перед ним как истукан в ожидании новой порции ударов. Вероятно, он бил ее. Глафира и сама не знала, откуда в ней родилось это устойчивое чувство. И, что удивительно, она ему сопереживала! И презирала! И снова это странное, охватившее ее чувство…

Да, конечно, он избил ее, после чего она, спасаясь от града ударов, выскочила со двора на улицу, побежала куда глаза глядят… Учитывая, что она была пьяна, да еще удары по голове, она мало что тогда соображала. Неслась по дороге, плача и рыдая, пока ее не сбила проезжавшая мимо машина. Водитель вышел, увидел, предположим, что она еще дышит, и решил добить ее. И сделал он это потому, что Ирина могла знать либо эту машину, либо водителя… Или просто за рулем сидел какой-то отморозок, без чувств, без сердца, и он просто-напросто испугался и, чтобы не рисковать, убил сбитую им женщину… Потом снова вышел из машины, чтобы убедиться, что она мертва, заметил на ней драгоценности, снял их, прихватив и сумку, после чего сел в машину и уехал. Дорога пустынная, к тому же ночь. Его никто не видел. Нет человека – нет проблемы.

Родионов же, помня, что избивал Ирину, теперь трясется от страха и ищет сочувствия у Лизы.

Да, он еще и телефоны свои отключил. Боялся допроса следователя. И правильно, между прочим, боялся. Одно неверное слово – и все, Сережа его расколет…

С памятью у него что-то стало. Лжет…

– Дима, назови, пожалуйста, фамилию того парня, с которым целовалась Ирина.

– Туманов. Илья Туманов.

– Бизнесмен, говоришь?

– Ну да… Я иногда встречал его в компании Мусинцов.

– Он женат?

– Да, у него жена Женька.

– А теперь, если ты не возражаешь, мы с Глашей осмотрим дом.

– Да, пожалуйста!

Большой дом, много комнат, часть из которых были явно нежилыми. Чисто убранные, с аккуратно заправленными кроватями, зашторенными окнами, разве что таблички с гостиничными номерами на дверях отсутствовали. Не дом, а хорошо оборудованный в домашнем стиле отель с чудесными ванными комнатами, уютными холлами с диванами и ухоженными растениями, коврами и картинами. Чувствовалось, что хозяин очень любит дом и вкладывает туда с удовольствием и щедростью деньги.

– А у него хорошая домработница, – заметила Лиза, заглядывая в очередную спальню. – Все буквально вылизано. Но предлагаю тебе, Глаша, вернуться все же в спальню хозяев. Хотя Ирина и не успела стать его женой, но все же поселилась, жила здесь, возможно, начала вить гнездо… Кто знает, может, все эти картины и ковры были куплены с ее подачи…

Спальня хозяев была просторнее всех остальных. В ней присутствовал особый дух жизни. Словно комнату только что покинули ее обитатели. Слегка примятое покрывало на кровати, небольшой бумажный беспорядок на маленьком бюро, рассыпанная пудра на туалетном столике, розовые домашние тапочки на ковре возле кровати, нечто воздушное, кружевное на спинке кресла, раскрытая книга в изголовье… Пепельница с недокуренной сигаретой.

Лиза позвала Дмитрия. Сонный, он появился в дверях.

– Дима, а что, твоя домработница здесь не убирается?

– Ты что! Всегда убирается.

– Посмотри внимательно, разве ты не видишь, что тут не убрано?

– Ну, не знаю… Наверное, это я наследил… Может, вчера… Не знаю. Не помню.

– Это твое? – Она подняла и продемонстрировала ему женскую сорочку. – А сигареты? Ты куришь женские сигареты? И пудришься? Случайно вот пудру рассыпал…

– Нет-нет, это не я, конечно. Думаю, что Людмила просто не успела.

– Знаешь, Дима, я ничего против твоей Людмилы не имею, но, может, это Ирина ночью тут была, курила, припудривалась?

– Нет. Она здесь не была. И не спала. Видишь, покрывало слегка смято, но она не спала, может, присела…

– Хорошо. Покажи мне тогда комнату твоей Людмилы. У нее есть тут своя комната?

– Да, есть. Как ты понимаешь, комнат в доме много, вот я и выделил ей одну. Там она переодевается, отдыхает, когда устанет. Ванная есть… Да мало ли… Пойдемте, я вам покажу.

Комната Людмилы была вылизана, узкая постель заправлена, на полках ни пылинки. На тумбочке скромный светильник, в углу комнаты старый, с большим экраном телевизор. На столе – ноутбук.

– Какая у вас, Дмитрий, продвинутая домработница! С Интернетом, наверное, дружит.

– Да, у нас беспроводной… Мы же в деревне живем, – словно оправдывался Дмитрий, – поэтому я научил ее пользоваться компьютером, чтобы она заказывала продукты в интернет-магазине. Она и в игры иногда играет. Живой же человек.

– Хорошо. Вернемся к Ирине. Где она хранила свои документы? Драгоценности? В спальне?

– Она еще не окончательно сюда переехала. Поэтому все основное хранила у себя дома. У нее там, как она говорила, есть надежный сейф… Но здесь, вот в этой шкатулке, видите, у нее тоже полно золота… Господи, неужели ее больше нет?!

– Ладно, Дима. На сегодня хватит. Как ты думаешь, уснешь или нет? Тебе просто необходимо выспаться… У меня с собой есть снотворное, всегда ношу с собой для таких вот случаев. Если хочешь, могу дать таблетку. Хотя бы отдохнешь. Если ты не забыл, в девять у нас встреча с Сергеем Мирошкиным.

– Да-да. Это я еще помню… Давай свою таблетку.

Лиза проводила Дмитрия спать, и они с Глафирой еще некоторое время провели на кухне, обмениваясь мнениями по поводу случившегося.

– Ты давно его знаешь? – спросила Глафира, включая электрический чайник. – И что ты вообще о нем знаешь? Я же вижу, что ты в душе уже заранее его защищаешь. Даже если завтра выяснится, что он убийца, ты все равно попытаешься его отмазать.

– Да, я знаю его давно. Он хороший знакомый моего мужа. Гурьев отзывался о нем как о порядочном человеке. У них когда-то были общие дела, возможно, Дмитрий выступал на процессе в качестве свидетеля… Я уж не помню точно. Но он бывал у нас дома, и мой Дима довольно много времени проводил вместе с ним в кабинете. Они о чем-то беседовали, договаривались ли, не знаю… Он всегда приходил к нам один, и у меня создалось впечатление, что он хороший такой карьерист… Милый, славный… Нет, Глаша, он не способен на убийство, хоть ты и пытаешься меня сейчас убедить в обратном…

– Я просто хочу сказать, что эти его провалы в памяти – не что иное, как страх быть разоблаченным. К тому же, если ты еще не забыла, я в недавнем своем прошлом была замужем за Адамом, и мы с ним довольно часто разговаривали на разные темы, в том числе и о ревности. Так вот, он рассказал мне, какие муки испытывает мужчина, который ревнует. И что он в кризисные минуты способен на такие поступки, которые в обычном его состоянии ему не свойственны. Вот.

– Хочешь сказать, что Адам тебя так ревновал, что способен был убить?

– Не знаю, способен ли был убить, но ненавидеть жену в ту минуту, когда, к примеру, она в объятиях другого мужчины, это точно. Думаю, что и ударить мог. И твой Родионов тоже наверняка ее ударил… Впрочем, я тебе уже все рассказала о своих чувствах и подозрениях.

– Ладно, Глаша, остановимся пока на фактах, завтра они, надеюсь, прибавятся, и нам уже будет из чего выбирать – на чем остановить свое внимание, а что пропустить мимо…

– Загадками говоришь, Лиза.

– Ты тоже стала какая-то загадочная, и глаза у тебя блестят… Я понимаю тебя – он хорош собой, в нем есть что-то такое… Я заметила, ты не отрывала от него взгляда…

– Лиза, прекрати!

– Хорошо, Глашенька, пойдем спать. Дима сказал, что мы можем выбрать любые комнаты.

– Вот увидишь, он тебе пообещает весь дом подарить, лишь бы ты его отмазала.

– Глаша, ты взяла с собой пижаму?

Глава 7

16 июля 2008 г.

Оля вернулась в палату, легла и отвернулась к стенке. На душе было так тяжело, так муторно, что даже слезы уже не помогали. Ей казалось, что мир вокруг нее весь упорядочен, что у каждого человека нормальная и, главное, правильная какая-то жизнь. Только не у нее. Ко всем женщинам в палате приходили родные, друзья, рассказывали о том, что у них дома, как они за них переживают, как ждут их возвращения. И все несли своим больным полные сумки продуктов, фруктов. Большинству женщин в послеоперационный период приходилось пользоваться личными, принесенными из дома, унитазными сиденьями, их им приносили упакованными в большие пакеты, и это было нормальным, естественным. Это было проявлением заботы со стороны близких. Больные есть больные. И только Оле никогда никто бы не принес эту интимную и такую необходимую для нее вещь. Не было у нее, получается, ни друзей, ни родственников, которые любили бы ее, заботились о ней. И не потому, что она какая-то не такая, а просто после того, что с ней произошло, ей и самой было стыдно перед знакомыми. Когда она оказалась на улице, когда сняла комнату у Валентины, бывшее ее окружение осталось в прошлом, подружки исчезли с ее горизонта, а сестра… Сестра вычеркнула ее из своей жизни. И, судя по тому, что рассказала Валентина, навсегда.

Сейчас, когда прошло два года с тех пор, как все это случилось, она, пытаясь посмотреть на себя со стороны, приходила к выводу, что повела себя как ненормальная. Вернее, как полная дура. Что она, ослепленная чувствами к мужчине, предала в первую очередь, конечно, свою родную сестру. И что теперь удивляться, если Ирина не хочет ее ни видеть, ни слышать о ней? Она сама сделала все, чтобы случилось именно так, а не иначе. Ведь это ее стараниями, благодаря ее легкомыслию она оставила без жилья и себя, и Ирину. И это просто счастье, что у Ирины все сложилось в жизни удачно и есть крыша над головой. И пусть она потеряла любимого человека, он умер, зато у нее осталась квартира и куча денег.

Оля прочитала в своей жизни довольно много книг. И все они были преимущественно о любви. Сейчас, когда вся эта любовь осталась в прошлом, ей хотелось бы спросить авторов этих любовных романов: что хорошего в любви и тем более в страсти? И так ли уж важна в жизни любовь? Не важнее ли здоровье и деньги? Вот составляющие настоящего счастья. И никакие мужчины не нужны. Жаль, что она не писательница, а то написала бы роман о вреде любви, о том, что мужчинам нельзя верить. Что многие из них хорошие психологи и понимают, как сделать так, чтобы женщина отдала им последнее…

Его звали Борис. Они познакомились в парке. Старше ее на пятнадцать лет. Еврей-стоматолог. И фамилия красивая – Исаковских. Хорошо одет, лицо холеное, с румянцем. Носил длинное пальто с норковым воротником и малинового цвета узорчатое кашне. Шапка тоже норковая, новая, красивая. Ходил не спеша, дышал полной грудью, словно наслаждаясь каждой минутой жизни. В ресторанах заказывал семгу, грибы, жареного гуся. Пил дорогой коньяк. Ни в чем себе не отказывал. Говорил, что жизнь дается человеку одна и что все зло в суете. Что спешить нельзя, что спешка укорачивает жизнь, лишает ее особого аромата наслаждения. Уговаривал Олю пойти учиться на протезиста, говорил, что возьмет ее с собой в Петербург, где у него свой кабинет, что они будут работать вместе, что она станет хорошо зарабатывать, что они поженятся и их дети никогда ни в чем не будут нуждаться. Называл Олю красавицей, что у нее самые красивые ножки, особенно восхищался ее ступнями. Покупал ей дорогую обувь, подарил беличью шубку. Привозил ее к себе домой, где кормил самой дорогой колбасой и рыбой, поил розовым шампанским, угощал шоколадом, а перед сном целовал ее всю от макушки до пяток, приговаривая, что в жизни не был так счастлив.

В Олин родной город он приехал на полгода – решать свои наследственные дела. Одну квартиру он уже отсудил (ту, в которой принимал ее, прекрасная генеральская квартира с пятью комнатами и шестой – для прислуги), на очереди был особняк в центре города, оставшийся ему в наследство от тетки.

Оля, в ту пору работавшая менеджером в магазине офисной техники и зарабатывавшая копейки, в свою квартиру Бориса не приглашала, считала, что, увидев обшарпанные стены и старую мебель, вытертые ковры и облезлые двери, он просто бросит ее, что она упадет в его глазах, посчитает, что сильно ошибся в ней. Ведь он называл Олю «принцессой», обращался к ней «моя леди» и настолько сильно приподнял в ее собственных же глазах, что ей и самой уже стало тошно бывать в своей квартире.

Квартира осталась им с сестрой от родителей. Большая, в центре города, но требовавшая хорошего, дорогого ремонта. Ирина обещала в скором времени заняться этим вопросом, говорила, что деньги есть, что это не проблема. Просто ей было тяжело после смерти Виктора вообще чем-либо заниматься. Она жила в его квартире и тоже ждала момента, когда сможет войти в права наследства. Дождалась, после чего, устав от нервотрепки, уехала на три месяца в Европу, к одной своей знакомой – чтобы прийти в себя, залечить душевные раны. Когда вернулась, роман Оли с Борисом был в самом разгаре.

Сестры встретились, Ирина попросила Олю рассказать о женихе: кто такой, откуда, чем занимается… Обычный разговор старшей сестры с младшей. Оля рассказала о Борисе, о том, как ей повезло, что она встретила такого солидного и порядочного человека.

– А тебя не смущает, сестричка, что он старше тебя на целых пятнадцать лет? – спросила Ирина. – Не будет ли тебе скучно с ним?

Оля принялась делиться планами, касающимися ее профессиональной карьеры. Сказала, что еще молода, что обязательно, не без помощи Бориса, конечно, выучится на протезиста, что перед ней откроются такие перспективы… И что это даже замечательно, что он старше ее, умнее, опытнее. Что она обожает его!

Оля купила даже открытки с видами Петербурга, чтобы показать дом, где находится квартира Бориса.

– Вот, видишь, это сфинкс на Университетской набережной, а это Исаакиевский собор… Вот дом, кремовая такая стена, видишь? И окна… Это его окна, они как раз выходят на этого сфинкса… И мы с ним там будем жить! Подумаешь, пятнадцать лет! Да ты просто не видела, как он прекрасно выглядит!

Позже Борис и Ирина познакомились. Борис пригласил сестер в ресторан, угостил, они разговаривали весь вечер, и вот тогда-то впервые Оля и услышала внезапно возникшую идею Бориса продать квартиру сестер, чтобы купить квартиру в Питере, неподалеку от его дома. Он сказал, что в Питере есть квартиры, которые требуют ремонта и что хозяева этих квартир, преимущественно бедные пенсионеры, охотно продают эти «битые берлоги», чтобы переехать в новостройки на самой окраине города…

– Ну что, он понравился тебе? – спрашивала Оля сестру после этого ужина. – Согласись, он выглядит лет на двадцать пять, никак не больше! Ну, уж сорок ему точно не дашь!

– Двадцать пять? Оля, ты точно в него влюблена… Нет, у него слишком взрослое лицо, а ты на его фоне смотришься просто как ребенок, – ответила Ирина. – И запомни, моя дорогая. Никаких с ним финансовых дел, поняла? Ты можешь выходить за него замуж, можешь переехать в Питер и учиться там на протезиста… Но нашу квартиру мы продавать не будем, забудь. Вот поживешь с ним, узнаешь поближе, выяснишь, тот ли он, за кого себя выдает, тогда и посмотрим…

– Ир! Ты что? Разве ты не поняла, что это за человек? Взрослый, практичный, умный! Да он все сможет, все сумеет! А еще… еще… Он любит меня! Он относится ко мне как к принцессе! Он ноги мне целует! Он подарил мне шубу! И духи!

– Оля, успокойся. Это замечательно, что ты любишь и он тебя любит, но голову-то терять зачем? Пусть все идет своим чередом. Поедешь с ним в Петербург, увидишь, где он живет, где работает. Познакомишься с его родными, друзьями, поймешь, что это за человек, из какой среды… Поступишь учиться, поймешь, нравится ли тебе эта профессия или нет. Не торопись. Что же касается нашей с тобой квартиры, то и здесь не думаю, что тебе надо спешить. Мало ли что в жизни бывает, может, у вас с ним не сложится, и ты вернешься сюда. А тут у тебя квартира. Я же обещала отремонтировать ее? Я свое обещание сдержу. Все будет хорошо. И не надо, чтобы он знал, что ты так уж любишь его. Будь посдержаннее в чувствах. Да и вообще… тебе нужен этот брак? Ты потеряешь свободу, понимаешь? Ты целыми днями будешь делать протезы, заглядывать в рот своим пациентам. Станешь жить по его указке…

– Ира, ну почему?

– Да потому, что он уже сформировавшийся человек, с определенным опытом. Это он тебе будет указывать, по каким правилам вы станете жить. Может, в семье и будут деньги, да только распоряжаться ими станет он, понимаешь? Я же видела его, разговаривала с ним, у него будто уже все распланировано заранее… Могу себе представить, какой порядок у него в квартире, возможно, у него есть и домработница… Ну не сам же он намывает свои квартиры… Что-то страшно мне за тебя. Вот был бы простой парень, твой ровесник… С ним все заново бы и начинали. В родном городе, где тебе все близко, знакомо, привычно. Поверь мне, это немало. А с этим Борисом… Тебе придется менять город, окружение… Там не будет меня. Не знаю, Оля…

А ей захотелось перемен. Чтобы в другом городе. С другим мужчиной. В другой среде. Другой квартире. Пусть дожди. Пусть даже временное одиночество. Пусть сначала будет трудно. Но они же любят друг друга! Все романы про любовь заканчиваются свадьбой. Пусть и эта история любви тоже закончится пышной свадьбой.

После этого разговора прошел целый месяц, прежде чем Борис снова поднял этот вопрос о продаже квартиры.

Оля была у него дома, они расположились в кровати и ели виноград. Было тепло, тихо, за окном шел дождь. Это были минуты настоящего счастья, когда жизнь впереди представлялась сказочной, полной любви и взаимопонимания.

– Ирина против, – призналась она. – Ни в какую не соглашается. А без нее никак нельзя.

– Да она бы потом сама тебе спасибо сказала!

Он говорил это таким уверенным тоном. И Оле так хотелось верить ему. На его фоне авторитет Ирины терялся.

– Но она все равно никогда не согласится. Это бесполезно. Я знаю свою сестру.

– Может, она и свадьбе нашей не рада? И я ей не понравился? Может, она не хочет тебе счастья? Просто завидует?

Господи! Она об этом даже не подумала. Зависть. Это она, Оля, завидовала ей с самого начала, когда у Иры закрутилось с Виктором Пшеничным. Богатый, молодой, красивый… С какой стороны ни посмотри на них – идеальная пара! Все прямо как в кино! Дорогие подарки, заграничные путешествия, а какие машины! Оля иногда даже заснуть не могла, все представляла себе, как Ирина живет с Виктором, как у них внутри в их большой квартире, о чем они говорят, какую еду едят, какие наряды в шкафу сестры висят… Когда у человека много денег, он все может себе позволить.

После смерти Вити все в жизни Ирины изменилось. Да и она тоже стала какая-то другая. Холодная. Испуганная. Одинокая. Перестала с Олей откровенничать. Отстранилась от нее. Хорошо, что вообще согласилась тогда встретиться с Борисом, принять участие в судьбе Оли. Увидела, поняла, что он классный мужик, серьезный, с деньгами и любит Олю, позавидовала, быть может, тоже ночь не спала, все представляла себе новую жизнь сестры… А тут еще эта идея с продажей квартиры. Конечно, она будет против. «Это же невозможно, чтобы у меня все получилось!»

– Вообще-то, она не завистливая. У нее и так все есть. И за квартиру эту она не держится. У нее знаешь какая квартира… – вздохнула она.

– А я и говорю, что она просто счастью твоему хочет помешать, – сказал Борис, лаская обнаженное колено Оли. – Ее-то так вот никто не гладит, не любит…

– Борь, ну при чем здесь любовь? Мы же о квартире. Просто она считает, что мы с тобой еще недостаточно знакомы. Что нам сначала пожить надо какое-то время вместе, узнать друг друга получше, а потом уже и строить планы – что продавать, что покупать, где жить и так далее…

– Если бы я всю жизнь вот так тормозил, то ничего бы не добился, – сказал Борис. – И к тебе бы тоже не подошел. Решительность – не самое плохое качество для мужчины.

– Но мы в любом случае ничего не сможем без нее сделать! У нас же квартира оформлена на двоих – на меня и на Ирину.

То, что произошло вскоре, она долго будет потом вспоминать как страшный сон.

Буквально через пару дней Борис пригласил ее, одурманенную волшебной перспективой новой петербургской жизни, в кафе, куда через несколько минут пришла женщина, удивительно похожая на Ирину. Разве что постарше, прокуренная насмерть и с гнилыми зубами. Когда она хихикала, на нее было страшно смотреть. Борис представил ее как Полину, сказал, что она в курсе и выполнит все, что от нее требуется. Оля, прижимая к себе сумочку, в которой лежал украденный у сестры паспорт (пришлось переночевать в прекрасной квартире сестры, чтобы раздобыть его и спрятать у себя), все еще сомневалась в правильности своего решения. Но ей стыдно было признаться себе, что в последнее время она странным образом боялась Бориса, что даже ласки его, которые она принимала еще недавно за любовь и страсть, вызывали у нее теперь какое-то отторжение и даже физическую боль.